Текст книги "Девушка по имени Судьба"
Автор книги: Гуиллермо Гланк
Соавторы: Мария Менис,Хуан Марин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)
Глава 33
Милагрос поговорила с падре Орестесом о венчании, и он охотно согласился обвенчать их с Августо, но не раньше чем через две недели. Венчание слишком серьезное таинство, и к нему нужно подготовиться всерьез.
Августо рвал и метал, но про себя. Что он мог возразить старичку священнику? Но ждать целых две недели?! Катриэль того и гляди мог опять появиться на их горизонте… Августо не мог этого допустить, он нанял двух верных людей и поручил им всеми правдами и неправдами разыскать Катриэля. А рызыскав, убить.
Августо знал, что уснет спокойно только тогда, когда будет знать, что Катриэль спит вечным сном.
На душе у Милагрос становилось все тревожнее. Она будто видела рядом с собой Катриэля, будто чувствовала его прикосновение и невольно отшатывалась, когда к ней подходил Августо.
– Слепец, несчастный слепец, несмотря на вернувшееся к нему зрение! Как он мог домогаться женщины, которая возненавидит его после первой же супружеской ночи? Которая инстинктивно отворачивается от его поцелуев? Которая, и обвенчавшись, никогда не станет его женой?
Маргарита прекрасно видела, сколько страданий сулит безнадежный брак Милагрос, и пыталась образумить ее, но та упорно твердила: «Я поклялась мертвой Росауре, и я выполню свой долг во что бы то ни стало!»
И Маргарита молилась за двух безумных слепцов, готовых устроить друг другу ад, но верящих, что хотят взаимного блага.
Наемные убийцы начали по совету Августо свои поиски с порта, и вскоре им удалось узнать, что мертвецки пьяный Катриэль отплыл на «Эдуарде II» в Северную Америку. Так рассказывали очевидцы, которые видели, как его несли на корабль. Имени его они не знали, но цвет волос, одежда – все сходилось точка в точку.
– Ну что ж, тем лучше, – усмехнулся про себя Августо, он-то знал, отчего так опьянел Катриэль. И тут же отдал новое распоряжение. – Негодяй может появиться в любую секунду. Один из вас караулит его в порту. Другой охраняет дом.
Августо не отменил своего приказа и тогда, когда разнеслась весть о гибели «Эдуарда II», который попал в шторм и сел на мель, где его и разбило. Про себя Августо ликовал, но предпочел принять меры предосторожности, ведь однажды Катриэль уже спасся от верной гибели…
Вся семья оплакивала гибель безумной Виктории. Энрике даже предложил перенести свадьбу, считая неудобным праздновать ее в дни траура, но Августо и слышать не хотел об отсрочке.
В последнее время он вновь огорчал своего приемного отца, вновь вел себя как малодушный себялюбец. Энрике настаивал, чтобы сын открыл Милагрос правду об атаке на «Эсперансу» – открыл, что он был во главе отряда. Но Августо отказался наотрез. Прошлое должно оставаться прошлым – так он считал. И если его не тревожить, оно никогда не даст о себе знать!
Но Августо ошибался: по его следам уже шел местный полицейский, расследовавший дело об убийстве Франсиско и Хасинты. Он побывал уже и у Браулио и долго расспрашивал его об убитых работниках, и у Августо, все больше убеждаясь, что дело тут нечисто. Недаром хозяин постоялого двора слышал, как громко они ссорились…
Амансио и Мануэла места не находили от беспокойства. Они понимали, что с Катриэлем произошло несчастье, но продолжали ждать его. Они не могли смириться с тем, что их друг останется в прошлом, предпочитая с надеждой смотреть в будущее.
– Мы работаем над его пьесой, и он непременно увидит ее на сцене, – твердила Мануэла. – Айлен давно нам как родная дочка, но я уверена, она дождется своего отца!
Любящее сердце Мануэлы не ошибалось, как не ошибалось и любящее сердце Милагрос: Катриэль был жив, постоянно думая о своих двух дочках и любимой жене.
Как только Катриэлю стало лучше, Виктория отправилась к капитану, чтобы узнать, в каком из ближайших портов собирается бросить якорь его судно.
– Вынужден вас огорчить, сударыня, – отвечал капитан, – но на судне обнаружено опасное заразное заболевание. Мы на карантине, и в течение двух ближайших недель ни один пассажир не имеет права покинуть судно. Советую вам как можно реже выходить из каюты, хотя больных мы надежно изолировали.
И опять Виктория с Катриэлем почувствовали, что судьба поймала их в ловушку. Они метались по каюте, отчаиваясь и негодуя, и волны бурно негодовали вместе с ними. Они вздымались все выше и выше, гневно швыряя корабль, который стал казаться утлой скорлупкой, грозя разбить его, чтобы высвободить тех, кто так страдал на нем.
Вдруг раздался страшный треск, и корабль сел на мель. Матросы проверяли, велика ли пробоина, пассажиры метались в панике, и только двое из них сохраняли хладнокровие и присутствие духа. Воспользовавшись суетой, Катриэль и Виктория сняли шлюпку, спустили ее на воду, и… прощай «Эдуард II»!
Они сделали это, потому что видели впереди берег и не сомневались, что вскоре доберутся до него. И действительно, спустя часа два нос лодки ткнулся в песок. Мать и сын радостно обнялись.
В потемках приветливо светилось окошко небольшого домика. Потерпевшие постучались в него, прося пищи, тепла и крова – они промокли до костей и дрожали от холода. Рыбак охотно приютил их до утра, а наутро дал лошадей.
– Только лошадок-то мне вернете! – сказал он на прощание.
Они мчались как ветер, мчались, потому что их окрыляла надежда и подгоняло нетерпение. Сейчас! Сейчас рухнет последний обман! Сейчас Катриэль обнимет свою Милагрос и увидит свою дочь.
– Нет, – дочерей. Одну и вторую! Господи! Да бывает ли такое счастье?!
– Вы дали мне вторую жизнь, мама! – крикнул Виктории ее Адальберто, и она почувствовала себя на седьмом небе.
На взмыленных конях подлетели они к дому Оласаблей.
– Милагрос должна быть еще в Санта-Марии, сынок, – говорила Виктория. – Но если вдруг уже уехала, мы немедленно скачем в «Эсперансу»!
Когда они соскочили с взмыленных коней и вошли в такой знакомый Виктории дом, она невольно ожидала увидеть старую Домингу, но появилась молоденькая незнакомая горничная и сказала:
– Господа уехали на венчание сеньора Августо и сеньоры Милагрос.
Виктория и Катриэль в ужасе переглянулись. Но Церковь неподалеку. Скорее туда! Бегом!
– Мы успеем! Успеем! – твердила на бегу, задыхаясь, Виктория.
В горячке счастливых надежд Катриэль совсем забыл об Августо, зато Августо не позабыл о нем. Миг, и на Катриэля сзади набросились два бандита. Они тут же повалили его и приставили к горлу нож.
– Скажите хотя бы, за что убиваете? – спросил Катриэль, оттягивая время, соображая, как же с ними справиться.
– Убить индейца всегда дело доброе, но за твою голову нам неплохо заплатит благородный сеньор Августо Монтильо! – глумясь, воскликнул один из них.
И тут же получил по голове удар палкой. Виктория отыскала ее у ближайшего забора и обрушила на голову негодяю. Тот свалился, а со вторым Катриэль справился и сам.
– Успеем! Успеем! – твердила Виктория.
Бегущих Катриэля и Викторию увидел Амансио и бросился за ними вслед. Он понял, что случилось что-то необыкновенно важное.
– Айлен жива, здорова! – крикнул он. – Ждем тебя с нетерпением.
Катриэль благодарно ему кивнул.
Бандиты вскоре пришли в себя и бросились вдогонку за Катриэлем. Теперь покончить с проклятым индейцем было делом чести.
– Придушим обоих! – грозились они на бегу.
На перекрестке они разделились, один побежал к театру, другой к церкви.
Виктория с Катриэлем уже поднимались по ступенькам храма, как вдруг Виктория заметила появившегося откуда-то сбоку бандита с занесенным ножом, который сейчас вонзится в спину ее Адальберто, и она заслонила сына собственным телом.
Катриэль обернулся и увидел убегающего бандита и сползающую по ступенькам вниз, прикрывающую рану на груди Викторию. Он бросился к ней.
– В церковь! Скорее в церковь! – повторяла она. – Я дождусь тебя вместе с Милагрос! Вместе с Милагрос! Скорей!
– Я позабочусь о ней, Катриэль! – крикнул подбегающий Амансио. – Торопись!
И Катриэль ринулся в церковь.
Глава 34
В белом платье, с венком на голове стояла Милагрос у алтаря, и глаза ее были полны слез. Вчера они с мамой навестили могилу Асунсьон, и теперь она опять была полна мыслей о Катриэле и ничего не могла с собой поделать.
Но Катриэля первым увидел Августо. Увидел как раз тогда, когда священник приготовился благословить их, объявив мужем и женой. Катриэль появился в боковом проходе и шел, освещенный падающим из двери солнцем, прямо к алтарю.
Августо вздронул, лицо его исказилось, и изумленная Милагрос невольно перевела глаза туда, куда смотрел Августо. Да, именно так, – смотрел! Но, увидев Катриэля, она забыла и о чуде, свершившемся с Августо. Сон это или явь? Неужели ее Катриэль? И она бросилась ему навстречу и прильнула к его груди, смеясь и плача от радости.
– Любимая моя, любимая! Теперь нас не разлучит никто и никогда! – прошептал он, крепко обнимая ее. – А сейчас поспешим к Виктории, она там на ступеньках… Ее жизнь в опасности!
– Что, сестра здесь? – встрепенулась Мария.
Милагрос и Катриэль уже стояли в тесном кругу изумленных, недоумевающих и улыбающихся друзей и родственников. Но Катриэль торопливо увлек всех к выходу.
Заторопился с ними и падре Орестес. Похоже, что ему придется совершать сегодня не венчание, а принимать исповедь и давать последнее причастие…
В церкви остался один Августо. Он стоял в полумраке, глядя на косые лучи солнца, падающие из окон. Они казались ему ножами, что тянутся к нему, и он отодвигался все глубже и глубже во мрак, к противоположному боковому входу. Потом он повернулся и торопливо вышел. За дверью его уже ждали жандармы.
– Пойдемте с нами, – сказал ему сержант. – От обвинения в убийстве вас спасала только слепота. Но раз вы видите и к тому же скрывали это, мы вынуждены вас задержать до выяснения всех обстоятельств.
Когда Августо вели мимо толпы родственников, что окружала лежащую в тени деревьев Викторию, он не мог удержаться и крикнул:
– Отец! Спасите меня! Это все ложь!
Энрике встрепенулся: что? Что там с Августо?
– Почему с ним жандармы?
Мариано тут же откликнулся:
– Сейчас я поеду с ними и все выясню. Не беспокойтесь! Я сделаю все: и возможное, и необходимое.
– Я поеду с тобой, – немедленно решил Энрике.
А невозможное нужно было делать для Виктории. Приехавший врач не обнадежил их. Да и сама Виктория чувствовала, что умирает.
– Не трогайте меня, я попрощаюсь со всеми вами и умру счастливая, – сказала она после перевязки.
– Нет, мама, нет, – возразил Катриэль. – Я сейчас же отвезу вас в больницу! Я не дам вам умереть! Вы будете счастливо жить с нами – со мной, с Милагрос, с вашими внучками!
– Прости меня, доченька, – заливаясь слезами, говорила Виктория Милагрос. – Я была так несправедлива к тебе, я причинила тебе столько зла! Если можешь, прости меня, прости!..
– Вы вернули мне любимого мужа, и в сердце у меня одна благодарность, – отвечала, тоже заливаясь слезами, Милагрос.
– Ангел, Ангел, – шептала Виктория, любуясь своей невесткой, и тут силы оставили ее, и она потеряла сознание.
В полицейском управлении Мариано поговорил со следователем и вернулся к Энрике очень сумрачным.
– Обвинение предъявлено очень серьезное, – сказал он. – Августо обвиняют в убийстве одного крестьянина и его жены. Хозяин постоялого двоpa, где жила жена этого крестьянина, не раз видел, как Августо ссорился с ее мужем. В день убийства он видел удаляющегося от постоялого двора Августо. Когда выяснилось, что Августо только притворялся слепым, последние сомнения отпали.
Энрико понурил голову.
– В первый раз, – сказал он, – я благодарю Бога за то, что Росаура умерла. Иначе бы ее золотое сердце разорвалось сегодня, И я знаю, кто был убит, это Франсиско, работник «Эсперансы», и его жена Хасинта. Он все чего-то вымогал у Августо… Могу я повидать своего сына?
– Да, можете, – сказал Мариано. – Судья дал мне разрешение, и я вас провожу.
Сторож впустил Энрике в тюрьму, потом в камеру и прикрыл за ним дверь. За те полчаса, что они с Мариано шли до тюрьмы, Энрике постарел на десять лет.
Августо сидел сгорбившись, свесив между колен руки, глядя в пол. На секунду он вскинул голову, узнал Энрике и вновь потупился.
– Отец, – начал он тихо.
Но Энрике, прижав его голову к своей груди, остановил его:
– Не надо оправдываться, сынок.
– А что надо? – с возмущением и горечью выкрикнул Августо. – Я не мог! Не мог ее потерять!
– Ты все равно потерял ее. А если говорить правду, то никогда и не находил. Ведь Милагрос не любила тебя, и все мы были против вашей женитьбы. Ты спросил меня, что надо? Я отвечу: надо пить свое горе терпеливо, до самого дна, и на дне может найтись твое счастье. А сейчас ты знай одно: ты не одинок. Я по-прежнему с тобой и по-прежнему люблю тебя, но свое горе ты должен выпить сам. Здесь тебе никто не в помощь.
И поцеловав на прощание своего несчастного сына, с состраданием и горем в сердце Энрике вышел.
Виктория очнулась в больнице, возле нее сидела Мария и держала ее за руку.
– Крепись, сестричка, – ласково сказала Мария. – Женщины из семьи Оласабль просто так не сдаются!
– Я дождусь Энрике, чтобы сказать ему, что наш сын жив. Это я обещаю, а дальше…
– Дальше ты дождешься сына с невесткой и внучками, потом дождешься их первого причастия, потом свадьбы, потом правнуков…
Виктория невольно улыбнулась той долгой череде лет, какую ей сулила Мария.
Но первым к ней пришел ее Адальберто. За это время Катриэль и Милагрос успели сходить в театр и забрать там Айлен.
Мануэла поплакала и от радости, и от горя, что расстается с любимицей.
– Я как только ее увидела, поняла, как она мне пришлась по сердцу, – сказала Милагрос, прижимая к себе Айлен.
Катриэль уже держал на руках Асунсьон и не мог налюбоваться на своих двух девочек, на свою Милагрос.
– А теперь мы в больницу! – сказал он Мануэле и Амансио. – Малышки должны придать нашей маме желания жить!
Виктории и вправду хотелось жить, глядя на своих дорогих внучек. Так же Умиленно смотрела на малышек и Мария. Подумать только! У них с Викторией теперь общие внучки. И с Викторией, и с Энрике.
– Айлен и Асунсьон будут дружить, как вы, наши дорогие бабушки, – с улыбкой сказала Милагрос.
– Но они будут гораздо счастливее нас, – в один голос ответили обе бабушки, которые сидели обнявшись и тихо любовались своими детьми.
Теперь сестры видели, как похож Катриэль-Адальберто на Энрике в молодости, а Милагрос– вылитая Мария…
– А вот Асунсьон, мне кажется, точь-в-точь бабушка Виктория, – сказала опять Милагрос.
И Виктория согласилась: действительно, что-то есть.
Вскоре пришел и Энрике, опечаленный, постаревший! Он рассказал о судьбе Августо. И все невольно примолкли, сострадая несчастному, который навлек на себя столько бед. Никому уже не хотелось его винить в тех страданиях, которые из-за него претерпели. Здесь все были в чем-то виноваты, и поэтому умели прощать…
– Он искупит свою вину, – сказала Мария.
– Он творил зло потому, что не хотел смириться со своей судьбой, – сказал Катриэль.
– Энрике! – окликнула капитана Виктория и показала на Катриэля. – Посмотри на него, это наш с тобой сын!
Энрике Муньис с Катриэлем застыли, глядя друг на друга, веря и не веря, а потом бросились друг другу в объятия.
Теперь Катриэлю осталось только обнять свою дорогую сестру Камилу, и я умру счастливая, – прошептала Виктория.
Лишь мятущаяся душа узнает беспредельность покоя, когда он наконец снисходит на нее. Каждая струнка исстрадавшейся души Виктории дышала сейчас покоем, и он казался ей благодатным покоем смерти. Но в свой смертный час она чувствовала себя счастливее, чем за всю прожитую жизнь, и была благодарна судьбе за то, что она дает ей отойти так легко и беспечально.
Но печалились ее близкие, теряя только что обретенного родного человека. И всеми силами старались удержать ее. Катриэлю, пережившему столько потерь, нестерпимо было думать еще об одной.
Камила молила о долгих днях для Виктории, чтобы наконец насладиться полнотой обоюдной любви.
Мария мечтала, что они поживут еще с сестрой вместе, наслаждаясь таким же безмятежным закатом, каким был и рассвет их жизни, совсем не предвещавший столько мучительных бурь…
Много дней находилась Виктория между жизнью и смертью, но все-таки жизнь взяла свое, и она пошла на поправку.
Наконец настал день, когда врач сказал Катриэлю:
– Лучшее лекарство для вашей мамы – деревенский воздух!
И благодатная «Эсперанса» открыла свои зеленые объятия девочкам, которых когда-то она взрастила и которые, поседев, возвращались к ней навсегда.
Глава 35
Для Катриэля и Милагрос «Эсперанса» была счастливым будущим, для Марии и Виктории– счастливым прошлым. Счастливым и несчастливым одновременно.
День клонился к вечеру. Мария с Домингой хлопотали, занимаясь ужином. Около них вертелись две малышки и тянули то одну, то другую за юбки, умильно выпрашивая печенье, печь которое была такая мастерица Доминга.
Дверь открылась, и в просторную деревенскую кухню, где в будние дни вся семья и завтракала, и обедала, и ужинала за большим столом, вошли Милагрос с Катриэлем и Энрике. Они только что обошли с Браулио все хозяйство и обсуждали предстоящие работы. Увидев родителей, девочки с радостным криком бросились к ним.
– А где мама? – спросил Катриэль.
– Как всегда, на любимой лошадке! Поехала, кажется, к реке. Поезжай, позови ее. Скоро ужинать! – отозвалась Мария.
Виктория сидела у одинокого креста, что затерялся среди бескрайних полей.
– Ах, Адальберто, – говорила она, – сколько времени прошло с того грустного серого дня, когда я тебя потеряла, когда я потеряла все… А сегодня я пришла сказать тебе, что малыш, которому ты помог родиться, снова рядом со мной. И он будет любить тебя так же, как всегда любила тебя я…
Катриэль, увидев издалека Викторию, спешился и подошел к ней. Он давно знал эту одинокую могилу, но не знал, чья она.
– Здесь лежит мой друг Адальберто Гутьеррес, – ответила Виктория на немой вопрос сына. – Он помог тебе появиться на свет, он дал тебе имя, он спас мне жизнь ценой своей жизни. Скажи ему спасибо, сынок, и носи его имя с честью. Он был очень достойным человеком.
И Катриэль-Адальберто поклонился тому, кто так хотел заменить ему отца…
Многое вспомнилось Виктории, и многое рассказала она своему сыну.
В доме их ждали к ужину, но не дождались.
– Я, кажется, знаю, где они, – сказала Мария.
– Они вспоминают того, кто был и нам с то¬бой верным другом, – со вздохом сказал Энрике.
– Им так нужно побыть вдвоем, – прибавила Мария.
Через несколько дней Катриэль-Адальберто и Милагрос, взяв с собой Айлен и Асунсьон, поехали в индейскую деревню. Даже узнав, что по рождению он белый, Катриэль не отказался от народа, с которым породнился. Он продолжал считать себя сыном индейского племени и хотел, чтобы его дочь Айлен сохранила связь с родом его матери. Милагрос была одного мнения с мужем. Она не питала неприязни к той, что была женой Катриэля, подарила ему дочь и умерла. Познакомившись с Инти, она искренне почувствовала к нему симпатию. Своим спокойным достоинством и благородством он невольно напомнил ей Катриэля.
– В нашем доме мы всегда будем чтить память вашей сестры, – сказала ему Милагрос, – и наш дом всегда будет открыт для вас. Моя маленькая Айлен никогда не забудет свою маму, обещаю вам!
– У вас золотое сердце, Милагрос, – ответил ей растроганный Инти, – у моей сестры было точно такое же.
Благосклонно принял Катриэля с женой и вождь племени. Раз уж белые поселились на здешних землях, так пусть уж лучше роднятся с индейцами, чем воюют с ними. Рожать детей лучше, чем убивать. Так считал старый и мудрый вождь, который много воевал на своем веку, чьи сыновья стали могучими воинами и погибли, чьи внуки подрастали, и он хотел поглядеть и на правнуков.
– Я запишу наши индейские предания и легенды, – сказал Катриэль Милагрос, когда они возвращались из селения. – Земля, на которой поселились белые, помнит их. И для того, чтобы жить на ней счастливо, каждый должен их знать.
Закатное солнце золотило бескрайние прерии. Древняя эта земля приняла в свое лоно разных детей человеческих: и красных, и черных, и желтых, и белых. Она давала им кров и пищу для того, чтобы они породнились и создали новую расу, жизнестойкую и жизнелюбивую, помнящую разных богов, и поэтому терпимую и терпеливую…
– Доминга! Ты куда? – окликнула Мария старую служанку, которая поставила супницу на хрустящую скатерть и пошла к двери. Вся семья сидела в большой столовой за воскресным столом. – Ты же сидишь с нами, Доминга! Ты давно член нашей семьи, и мы не будем обедать без тебя! Хватит тебе сидеть одной на кухне!
– Ты заменила нам мать, Доминга, – поддержала сестру Виктория. – А для наших внучек ты – бабушка. Пришел наш черед заботиться о тебе, – и первой она налила суп старой Доминге.
Вечером Доминга поила Браулио чаем на кухне и говорила:
– Я стала старая, Браулио. Для меня настало то время, когда все хвори обрушиваются разом. Но я прожила хорошую жизнь. Вырастила своих девочек – Марию с Викторией. И ты, если что, заботься о них. Смотри, чтобы не случилось чего плохого! Заботься и о них, и о Милагрос, и о детках…
– Что это ты, Доминга? Как будто умирать собралась? – похлопав по руке старую приятельницу, засмеялся Браулио.
– Все под Богом ходим, – отвечала старуха. – А тебе я вот что скажу: женись, Браулио! Тебе сейчас самое время жениться. Вон как Паулина на тебя заглядывается! Не заставляй девушку томиться. Таких, как она, днем с огнем поискать.
Быстрая и проворная смуглянка Паулина была по душе и Браулио, но он считал себя слишком старым для женитьбы. Слова Доминги смутили его: – неужели и вправду заглядывается? Но Доминге можно было верить – она знала про все сердечные дела во всей округе.
Однако отвечать Доминге он не стал, только отпил еще глоток крепкого душистого чая.
– Хорошо бы построить здесь часовенку, – сказала Мария, когда они с Викторией и двумя малышками добрались до кладбища.
И сестры подошли к могиле Хуана и Амалии, на которой не были так давно. Обитатели «Эсперансы» не оставили ее в забвении – все вокруг было убрано, цвели цветы.
– Мама, папа, дорога оказалась очень длинной и трудной, но мы вернулись. Мы снова здесь, как обещали, мы опять вместе, – говорила Мария.
– Да, мы вместе и счастливы, – подхватила Виктория, – а это наши внучки.
– Они – залог нашей крепкой и счастливой семьи, – продолжала Мария, – и мы клянемся…
– …что всегда будем любящими сестрами, – закончила Виктория.
Подошел Энрике и обнял сестер за плечи.
– Пойдем поговорим и с Росаурой, – тихо сказала Мария, и все втроем они медленно пошли по дорожке, а маленькие девочки, смеясь и шаля, бежали впереди.
Эпилог
Прошло еще десять лет. В «Эсперансе» готовились встречать Рождество. Ждали Лусию с Пабло и с детьми, ждали Камилу с Мариано. Вся семья обещала быть в сборе, и поэтому у Марии с Викторией было особенно много хлопот. С грустью вспоминали они свою Домингу, ее сладкие булочки с корицей, румяную индейку, шоколадный торт. Вместе с хозяйками суетилась и Паулина, ставшая вместо Доминги их правой рукой, и если ее муж, Браулио, был душой всего имения, то она была душой дома.
Милагрос с Адальберто поехали в Санта-Марию за покупками и должны были вот-вот вернуться. Дети, а их было уже четверо, с нетерпением ждали их.
– Что же привезут папа с мамой? – гадали они.
– Всяких сладостей для рождественского ужина, – отвечали бабушки, – но сейчас вы их все равно не получите. А если будете плохо себя вести, Санта Клаус не принесет вам подарков.
Крошка Росаура обиженно надула губки, а потом протянула пухлую ручонку к Виктории:
– Ну, тогда дай еще изюмчика, бабушка.
– Только поделись с Анибалом, – предупредила Виктория и щедро оделила любимицу изюмом.
– А большие дети ведь еще не знакомы с нашим Мартином, – с улыбкой проговорила Мария. – Выходит, что мы с Энрике приготовили им сюрприз.
Мартин, годовалый малыш, был самым младшим обитателем «Эсперансы». Он остался сиротой, и друг Энрике, генерал Хайме, вез его в монастырский приют, но дорожные обстоятельства вынудили генерала оставить малыша на неделю в имении. Стоило Марии взять Мартина на руки, как она поняла: нет, она не отдаст erо в приют. Он будет их с Энрике сыном. Заботы о малыше осветили жизнь Марии новым светом – «Женщины Оласабль в первую очередь матери, потом хозяйки, а уж потом жены» – так про них говорили, и так оно было на самом деле. Однако Энрике долго не соглашался усыновить Мартина. С болью он вспоминал о своем приемном сыне Августо и опасался повторить печальный опыт. Дни шли, малыш прогостил в имении больше месяца, и когда генерал Хайме наконец приехал за ним, то Энрике понял, что не в силах расстаться с мальчиком. Так на склоне дней Энрике с Марией вновь почувствовали себя родителями.
У крыльца остановилась коляска. Хлопнула дверь, и в кухню вошли Милагрос и Адальберто – Катриэль. Дети с радостными воплями бросились к ним – они не виделись несколько дней и успели соскучиться.
– На Рождество обещаем вам чудесный сюрприз, – весело сказала Милагрос. – Представляете, дорогие бабушки, из Европы вернулись наконец Амансио с Мануэлой. Хосе так вырос, и ему не терпится повидаться с Айлен и с Асунсьон.
Девочки запрыгали, захлопав в ладоши.
– В Европе их театр пользовался большим успехом, – продолжала Милагрос, – но они соскучились и вернулись уже навсегда. Амансио уже купил театр в Санта-Марии, и на Рождество они приедут к нам с сюрпризом!
– Какие еще новости вы привезли? – стали спрашивать Мария с Викторией.
– Новостей целая охапка, одна лучше другой, – рассмеялся Адальберте, – но сейчас вы их не получите, дорогие бабушки, их преподнесут вам вместе с подарками от Санта-Клауса!
– Ну хоть каких-нибудь, ну самых неинтересных, – стали просить бабушки.
– А нам чего-нибудь вкусненького, ну из того, что самое невкусное, – стали просить дети.
– Хорошо, – сдались родители, и дети получили по большому прозрачному леденцу.
– А вам мы сначала передадим всевозможные приветы: во-первых, от сеньора судьи Мариано Хименеса, во-вторых, от сеньоры поэтессы Камилы Хименес. У нее вышла книжка стихов, и она привезет ее вам в подарок. Ее школа для бедных будет скоро лицеем имени Росауры Муньис!
Бабушки захлопали в ладоши – молодец Камила!
– В-третьих, – продолжала Милагрос, – вам кланяется юный адвокат Хуансито, он тоже собирается осчастливить нас своим приездом на Рождество, в-четвертых, сеньор Пабло Сандоваль и его жена Лусия. Женская газета сеньоры Лусии пользуется большим успехом. Она стала едва ли не популярнее газеты ее мужа.
Но Пабло не конкурирует с женой, – вмешался в разговор Адальберто, – он по-прежнему без памяти влюблен в нее и сам читает по утрам только ее газету.
Все невольно рассмеялись.
– Я надеюсь, что он привезет нам несколько номеров, – сказала Виктория.
– Непременно, иначе что он будет здесь читать? – рассмеялась Милагрос.
– Как это что? – возмутился Адальберто. – Да он с утра и до ночи будет читать мою книгу!
И он вытащил из кармана небольшой изящный томик, который тут же передал в руки Виктории.
– Как я счастлива! Поздравляю тебя, сынок, – сказала она, с наслаждением вдыхая запах свежей типографской краски. – Вот и вышла твоя «Маленькая англичанка»! А давно ли она была лишь исписанными листками, которых становилось все больше и больше?
– Дай-ка и мне посмотреть, – попросила Мария и, открыв первую страницу, прочитала: «Посвящается мисс Элеоноре Паркер».
– Какая чудесная была женщина, – растроганно сказал вошедший в кухню Энрике. – Поздравляю тебя, сынок. Мы все очень многим ей обязаны. Для всех нас она была настоящей учительницей.
И в ушах его зазвучал голос мисс Паркер: «Мой отец был рыбаком и говорил мне: будь как море, дочка, никогда не прекращай борьбу. А перед смертью, глядя на меня своими синими как море глазами, сказал: и если в борьбе против несправедливости, ненависти и зла тебе придется расстаться с жизнью, уходи спокойно, как я, с чувством собственного достоинства и улыбкой на губах…»
Так она и умерла, их учительница, мисс Паркер, и Энрике невольно поник головой.
– Ну вот, все приветы и кончились, и новости тоже, – говорила между тем Милагрос.
– Значит, на Рождество ни одного сюрприза? – разочарованно протянули бабушки.
– Почему же? На Рождество вас ждет один, но очень большой сюрприз.
Сюрпризы в канун Рождества начались с утра, потому что приехали Амансио с Мануэлой и Хосе и привезли с собой что-то огромное и очень длинное.
Сверток внесли в большую гостиную и закрыли ее. Милагрос, пошептавшись с Мануэлой, объявила детям, что гостиную откроют только вечером. Зато все взрослые просто не выходили из гостиной. Дети сгорали от любопытства, Паулине стоило больших трудов удержать их от вторжения. Только угроза, что Санта Клаус не принесет им подарков, образумливала стайку непосед.
– Это Рождество мы будем встречать по-европейски, – объявила Мануэла, снимая со свертка веревки.
В свертке оказалась елка, и все с наслаждением вдохнули чудесный смолистый запах.
– Мы украсим ее, повесим всевозможные сладости, а под елку положим для всех подарки.
– Представляете, как изумятся и обрадуются ребятишки! – продолжала Мануэла.
Но и взрослые обрадовались, как дети. – Так, наверное, встречали Рождество мои родители в своей далекой Испании, – сказала Мария, всплеснув руками. – Пойдем, Виктория, пороемся в наших шкатулках, поищем украшения.
Бабушки завязали на елке разноцветные банты, повесили свои длинные бусы, а потом стали развешивать марципановых зверюшек, пряничных человечков, орехи и апельсины, и вышла не елка, а настоящее чудо! – аппетитная, ароматная.
Когда в гостиную вошли приехавшие Камила и Мариано, они восторженно ахнули.
– Точно такую же мы нарядим моим деткам в школе! – закричала Камила.
Потом она прижалась к матери, словно чувствуя себя маленькой девочкой, притянула к себе за руку любимую тетушку Марию и, обняв обеих, тихо сказала:
– Скоро и я вам подарю внучку или внучонка. Это и есть мой рождественский сюрприз.
Сестры бросились целовать Камилу. Столько лет у них с Мариано не было детей! Как переживала бедняжка Камила! Она окружила себя чужими ребятишками, любила их, радовалась, но порой говорила с невольным вздохом:
– Что ж, такова моя судьба: у меня рождаются стихи, а не дети.
Но она всегда чувствовала, как обрадовался бы ребенку Мариано, каким бы он был чудесным отцом. Мариано никогда не упрекал ее, обожал и восхищался как в юности, не было горечи и в его обращении «с племянниками, но Камила чувствовала, что в душе мужа может забить необыкновенный источник радости и открыть его может только ребенок. И вот она родит ему долгожданного малыша! Невольно на глазах Камилы заблестели слезы. Невольно повлажнели глаза сестер. И все три женщины крепко-крепко обнялись.
