Текст книги "Девушка по имени Судьба"

Автор книги: Гуиллермо Гланк

Соавторы: Мария Менис,Хуан Марин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

– Да это же циркачи, артисты! – рассмеялся Катриэль. – Какая от них может быть опасность?

– Не забывай, что они – бледнолицые, а мы – индейцы. Могут и пальнуть в нас с перепугу.

– Но они, по всему видать, не знают дороги и могут просидеть в болоте весь день. Надо им помочь!

– Для них мы – дикари, – еще раз напомнил рассудительный Инти, и Катриэлю пришлось с ним согласиться.

Но вот от обоза отделился человек и направился в сторону едва виднеющейся «Эсперансы»– за помощью.

Катриэлем внезапно овладел игровой азарт, и он поскакал домой, где встретил циркача уже вместе с Браулио. Выслушав просьбу о помощи, тихо отдал распоряжение управляющему:

– Возьми быков и упряжку лошадей посильнее.

– Мне поехать с тобой? – спросила Асунсьон.

– Нет, лучше ты приготовь хороший ужин. Не знаю, почему, но мне кажется, у нас будет праздник, – озорно усмехнулся ей в ответ Катриэль.

Явление цирка в этих глухих краях он по-мальчишески воспринял как чудо и теперь ждал новых чудес.

Предчувствие не обмануло Катриэля: подъехав к циркачам, он увидел среди них юную златоволосую красавицу, чудесней которой не могло быть ничего на свете. Щеки ее разрумянились на ветру, глаза искрились чистым животворящим светом.

Как завороженный, Катриэль смотрел на Милагрос, а она, поблагодарив Браулио за помощь, уже отдавала распоряжения:

– Тогда скажите своему индейцу, чтобы подогнал быков к передней повозке.

– Простите, сеньорита, но он не мой… – начал было объяснять Браулио, однако его прервал Катриэль, вдруг заговорив на каком-то ломаном языке:

– Не беспокойся. Моя понимать. Калеуэн.

Заговорщически усмехнувшись и взглядом попросив Браулио поддержать эту игру, он пошел к быкам. А Милагрос спросила Браулио:

– Что он сказал?

– Если не ошибаюсь, он сказал «Калеуэн». То есть – строгая, сердитая, – ответил Браулио, добавив шутя: – Опять-таки, если не ошибаюсь.

Когда работа была закончена и Мигель пригласил своих спасителей на ужин, Браулио уже вполне вошел в роль, предложенную ему Катриэлем.

– Нет, мы не сможем принять ваше приглашение, – сказал он, – потому что хозяйка мне этого никогда не простит. Если вы не откажетесь, то я приглашаю вас погостить у нас в имении. Что скажешь, Катриэль?

– Для моя – это честь, – почтительно поклонился тот.

– Ну, если мои дети не против, – молвил Мигель, ища поддержки у Анибала, старшего сына, и Милагрос.

– Я согласна, – сказала она, – но только на одну ночь. Нам завтра надо выехать отсюда, и пораньше.

В течение всего ужина Катриэль, к удивлению Асунсьон, держался в стороне и оттуда внимательно наблюдал за происходящим. Хорошо зная сына, Асунсьон очень скоро поняла, в чем причина такого необычного поведения: Катриэлю понравилась Милагрос! Решив помочь сыну, она позвала его к себе и попросила показать Милагрос имение.

– Если вам, конечно, это интересно, – обратилась она к девушке.

– Сеньорита меня боится, – усмехнулся Катриэль, видя нерешительность Милагрос.

– Вам нечего бояться, – сказала Асунсьон. – Мой сын получил хорошее образование и воспитание.

– Ваш сын? – изумилась Милагрос.

– Да, Катриэль – мой сын, – еще раз повторила Асунсьон.

– Почему вы мне раньше не сказали? – обиделась Милагрос, адресуя свой упрек Катриэлю.

– Вы не дали мне такой возможности.

– Простите, сеньора, – молвила смущенная Милагрос.

– Нет, это вы меня простите, – сказал Катриэль. – Я пошутил, но, наверное, не совсем удачно.

– Вы преподнесли мне хороший урок, – вынуждена была признать Милагрос, когда они с Катриэлем пошли осматривать поместье. – Не следует судить о людях так поспешно.

– Можно мне вас завтра проводить, чтобы вы опять где-нибудь не увязли в болоте? – спросил он.

– Нет, не стоит. Спасибо за то, что вы для нас уже сделали.

– Может быть, мы еще когда-нибудь встретимся? – рискнул он высказать робкую надежду, но Милагрос ответила довольно жестко:

– Вряд ли. У нас разные миры.

Утром цирк уехал, и Асунсьон увидела, каким грустным взглядом провожал его Катриэль.

Глава 2

В доме Оласаблей случилось несчастье. Однажды утром дона Мануэля нашли без сознания, а когда врач привел его в чувство, то выяснилось, что у старика помутился рассудок. Дон Мануэль все время звал свою жену Энкарнасьон, и Мария, щадя его, говорила, что мать пошла в церковь или еще куда-нибудь.

Потом он напугал Лусию, назвав ее Викторией. У Марии же спросил, действительно ли она так сильно любит сержанта, что собирается за него замуж.

– Нет, папа. Это все уже осталось в прошлом, – ответила Мария.

– Значит, ты меня поняла? – обрадовался Мануэль. – Поняла, что с Гонсало. тебе будет лучше?

– Да, папа, да, – едва сдерживая слезы, подтвердила она.

На какое-то время Мануэль успокоился, даже начали проглядываться признаки здравого ума. Во всяком случае, он стал сознавать, где находится и кто рядом с ним. Но это продолжалось недолго.

Однажды, когда Лусия принесла ему лекарство, он вновь принял ее, темноволосую и худенькую, за Викторию и стал молить о прощении:

– Я очень виноват перед тобой. Не смог тебя защитить… Выгнал из дома с ребеночком… Прости меня… Не уходи!..

– Вы сошли с ума, дедушка! Я – не Виктория! – закричала Лусия, но он крепко ухватил ее за руку.

– Не уходи, прошу! Я – твой отец, я люблю тебя! Не оставляй меня!

– Дедушка, я – ваша внучка. А Виктория давно исчезла! – плакала Лусия. – Может, она даже умерла.

– Как? Виктория умерла? – упавшим голосом спросил Мануэль и отпустил руку Лусии. – Моя девочка умерла… Я погубил ее…

Лусия побежала искать утешения у Гонсало.

А спустя какое-то время Мария вошла в комнату отца и, не найдя его там, бросилась искать по всему дому.

Дверь в бывшую комнату Виктории была распахнута настежь, и, заглянув туда, Мария похолодела от ужаса: отец повесился!..

Когда все слезы были выплаканы и Мария уже смогла воспринимать то, что говорили домашние, Гонсало предложил ей скрыть ото всех, каким образом умер Мануэль.

– Надо сохранить добрую память о доне Мануэле, – пояснил он. – Пусть все думают, что у него просто отказало сердце.

Мария не стала перечить мужу и лишь вымолвила с болью:

– Еще одна ложь! Всегда – только ложь!

С дочерью Гонсало был более откровенным, пояснив ей, что слухи о самоубийстве дона Оласабля могут лечь пятном на всю семью и повредить политической карьере самого Гонсало. Лусия с пониманием отнеслась к предложению отца, пообещав хранить семейную тайну.

Мария же словно окаменела, сидя у гроба отца: не плакала, не отвечала на соболезнования многочисленных горожан, пришедших проститься с доном Мануэлем. Гонсало стоило большого труда уговорить жену снять черное траурное платье, поскольку губернатор своим указом запретил гражданам носить траур.

Накануне похорон, однако, в доме появилась Асунсьон, вызванная Марией, и она тоже была в трауре. На замечание Гонсало ответила, что не слышала о губернаторском указе, живя в глуши. Но пообещала, что во время похорон будет одета соответствующим образом.

Затем Асунсьон прошла к Марии. Та, увидев тетю, поднялась ей навстречу. Они молча обнялись и долго стояли так, припав друг к другу.

Лусия смотрела на гостью враждебно, помня о том, что дед при жизни не хотел видеть сестру у себя в доме.

– Как она посмела сюда явиться?! Папа, выгони ее!

– Я не могу этого сделать: ее пригласила мама, – пояснил дочери Гонсало.

Лусия недовольно поджала губы.

Всю ночь Асунсьон и Мария не сомкнули глаз, вспоминая тех, кого потеряли, и, говоря о том, насколько ничтожными выглядят все распри перед лицом смерти.

Утром Гонсало с тревогой спросил жену, не рассказала ли она Асунсьон в порыве откровения, как умер дон Мануэль.

– Нет, не волнуйся, – успокоила его Мария. – Асунсьон ничего не знает.

В дальнейшем у Гонсало действительно не возникало поводов для беспокойства: Мария и Асунсьон были одеты, как того требовал губернатор, отпевание прошло гладко – святой отец не заподозрил в покойном самоубийцу, а Господь почему-то не счел нужным подсказать это своему служителю. Возможно, простил несчастного Мануэля и принял в свое лоно.

Однако во время похорон случилось то, чего не мог предвидеть никто. Неподалеку от места погребения остановился экипаж, и оттуда вышли две стройные женщины в черных платьях и густых вуалях. Лиц их не было видно, и все присутствующие замерли: кто же это отважился так дерзко нарушить волю губернатора?

Женщины тем временем прошли сквозь толпу, и одна из них, бросив горсть земли на крышку гроба, сказала:

– Это я, отец, ваша дочь Виктория. Пришла проститься с вами… А это – ваша внучка Камила.

Возглас изумления прокатился по толпе присутствующих: Виктория! Объявилась! Жива!

Асунсьон первой подошла к племяннице и обняла ее.

А затем, когда погребение закончилось, Викторию обняла и Мария, сказав:

– Благословен Господь, вернувший тебя в семью. Поедем домой. Надеюсь, ты теперь будешь жить там вместе с Камилой.

Виктория тоже надеялась на это. Узнав из газет о смерти отца, она спешно продала свою таверну компаньонке, забрала из школы Камилу и поехала с нею на кладбище.

– Теперь нам ничто не помешает вернуть то, что я когда-то потеряла, – сказала она дочери.

Доминга едва не лишилась чувств, увидев Викторию, входящую в родительский дом. А Лусия высказала свое раздражение отцу:

– Папа, они, похоже, намерены тут поселиться. Но ты ведь этого не допустишь?

Гонсало вынужден был ее разочаровать:

– Этот дом принадлежит твоей тетке так же, как и нам. Постарайся найти общий язык с нею и со своей двоюродной сестрой. Так надо. Поверь мне. Потом ты все поймешь сама.

– Ладно, – нехотя уступила Лусия. – Я верю тебе, папа.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Гонсало и пригласил Асунсьон к себе в кабинет, сказав, что сестрам надо побыть наедине.

– Я понимаю, вы хотите поговорить со мной о делах, – облегчила его задачу Асунсьон. – А точнее – о завещании.

– К сожалению, дон Мануэль не оставил завещания, – развел руками Гонсало.

Асунсьон это удивило, но она сказала, что еще много лет назад они с братом составили договор, согласно которому в ее собственность отходила «Эсперанса», а все остальное принадлежало Мануэлю.

– У вас есть этот договор? – спросил Гонсало.

– Я не помню… Я не придавала этому значения…

– Боюсь, что он существовал только на словах, – заявил Гонсало. – Я двадцать лет вел все дела дона Мануэля, и мне ни разу не подвернулся этот договор.

– К чему вы клоните? – прямо спросила его Асунсьон.

– К тому, что все должно быть по закону. Я должен позаботиться о своей семье, о будущем моей дочери, а также о дочери Виктории.

– У меня тоже есть сын, – напомнила Асунсьон, – и я тоже должна позаботиться о нем и о себе,

– Тот, кого вы называете сыном, – всего лишь индеец без роду – племени. У него нет никаких прав на собственность Оласаблей!

– Катриэль – мой сын, – повторила Асунсьон. – И у него имеются такие же права на «Эсперансу», как и у меня!

– Вы можете оставаться при своем мнении, – холодно произнес Гонсало, – но я предупредил вас, что «Эсперанса» будет принадлежать тому, кто имеет на нее официальные права.

– Что ж, все дальнейшие переговоры вам теперь придется вести с моим адвокатом, доктором Ирибарне, – сказала Асунсьон, покидая кабинет Гонсало.

Затем простилась с племянницами, пригласив их в свой здешний дом.

– Я не была там уже много лет. Поеду приведу его в порядок. А потом – милости прошу ко мне с вашими замечательными дочками.

Разговор Марии с Викторией складывался очень непросто. Обеим трудно было преодолеть отчуждение, возникшее за годы разлуки. А, кроме того, Мария чувствовала, что сестра относится к ней с недоверием и, возможно, даже с неприязнью. Сама же Мария была несказанно рада возвращению сестры и всячески пыталась показать ей это.

– Твое возвращение – единственное светлое событие за последние годы, – честно призналась она Виктории. – С Гонсало я никогда не была счастлива, тебе это известно. Лусия выросла во всем похожей на отца. Между нами нет душевной близости… Отец всегда был грустным, угрюмым: его мучила вина перед тобой. И я всю жизнь казню себя за то, что не сумела тогда понять тебя…

– Ладно, не будем ворошить прошлое, – махнула рукой Виктория. – Скажи лучше, как умер отец.

Мария не сочла возможным скрывать правду от сестры и рассказала ей, как все было на самом деле.

– Боже мой, он действительно страдал из-за меня, – наконец поверила сестре Виктория. – А я так и не смогла простить его при жизни…

– Гонсало предложил Мне скрыть ото всех, что это было самоубийство, – сказала Мария. – Не хотел бросить тень на честь папы и на всю нашу фамилию.

– Наверное, Гонсало прав, – согласилась Виктория.

– Он не должен знать, что я открыла тебе правду, – предупредила ее Мария. – Пусть это будет нашей тайной. Как в детстве…

– Детства уже не вернешь, – горестно вздохнула Виктория. – С тех пор произошло слишком много несчастий.

– Расскажи, как ты жила все эти годы, – попросила Мария.

– Да как жила? Не жила, а лишь пыталась выжить и достойно воспитать Камилу. Когда отец выгнал меня из дома, я чуть было не погибла… А потом встретила хорошего человека, который вернул меня к жизни. Но и он вскоре умер… Его звали Фелипе, он занимался торговлей. Его состояния хватило только на плату за обучение Камилы… Так что на сегодняшний день у меня ничего нет.

– У тебя есть дом, есть семья! – взволнованно заговорила Мария. – Теперь мы будем вместе, и все худшее останется в прошлом. Я надеюсь, ты простила меня и папу?

– Да, я всех простила, – сказала Виктория. Мария обняла ее и впервые почувствовала, что долгожданное примирение с сестрой, наконец, наступило.

Но уже через несколько минут выяснилось, насколько по-разному смотрят сестры на одни и те же проблемы. Виктория пришла в ярость, узнав, что Асунсьон усыновила индейца.

– Я не смогу теперь с нею общаться, – сказала она. – И никогда не прощу краснокожим ублюдкам того, что они убили самых дорогих мне людей!

– Но Асунсьон нашла в этом мальчике утешение, – попыталась Мария смягчить сердце Виктории. – Он вырос благородным человеком.

– О чем ты говоришь? – с изумлением посмотрела на нее Виктория. – Никогда жестокий дикарь не может стать человеком, и уж тем более – благородным!

Лусия едва выносила Камилу, которой она вынуждена была показывать дом, сад и конюшни. Особенно ее бесило то, что Камила задавала много вопросов о дедушке и бабушке, которых Лусия считала только своими.

При первой же возможности она улизнула от кузины, сбежав к отцу.

– Не могу ее видеть! Такая нахальная: таращится на все так, будто вернулась в свой дом!

– А мне Камила, наоборот, показалась скромной, – заметил Гонсало. – Ты будь с нею поласковей, не груби ей. Не забывай, что ее мать – единственная прямая наследница всего состояния Оласаблей. Ведь твоя мама была их приемной дочерью.

– Ты думаешь, у нас могут возникнуть из-за этого проблемы?

– Надеюсь, мне удастся поладить с Викторией, но тебе придется мне в этом помочь. Тетя Виктория не должна почувствовать с нашей стороны неприязни.

– Я постараюсь, – заверила его Лусия.

– А пока я прошу выполнить одно важное поручение, – сказал Гонсало. – В моей комнате стоит металлический ящик с бумагами. Отбери, пожалуйста, все, где хотя бы мельком упоминается «Эсперанса». Ты поняла меня?

– Да, папа.

– Умница моя! – поцеловал ее в щеку Гонсало. – А я должен ненадолго уйти по делам.

Естественно, он не сказал дочери, что отправляется к Бенито с очень важным поручением. По плану Гонсало, Бенито должен был ближайшей ночью сжечь дотла весь архив нотариуса Ирибарне, в котором хранилось и завещание Мануэля, и его договор о передаче «Эсперансы» в собственность Асунсьон.

А вернувшись домой, он сам сжег копии этих документов, найденные для него Лусией в металлическом сейфе деда.

Утром, когда Бенито доложил об успешно проведенной операции, Гонсало приступил ко второй части плана: теперь ему надо было сделать своими союзницами Марию и – главное – Викторию.

Против его ожиданий, Мария активно вступилась за Асунсьон, заявив, что не позволит ущемлять интересы тетки.

– Но у нее нет юридических прав на имение! – гнул свое Гонсало.

– Если отец и не оставил завещания, то это не значит, что мы должны поступать бесчеловечно! – парировала Мария.

Виктория, видя, как расстроена сестра, вызвалась сама поговорить с Гонсало и убедить его не обижать Асунсьон.

Однако, войдя в кабинет Гонсало, она очень легко согласилась с тем, что родовое имение Оласаблей не должно принадлежать краснокожему.

Гонсало, не ожидавший такой поддержки со стороны Виктории, воспользовался ситуацией и пошел еще дальше.

– Я надеюсь, ты с дочкой будешь жить теперь в этом доме, – сказал он.

– Боюсь, как бы мы не стали для вас помехой, – ответила Виктория.

– Ну что ты! Это твой дом! Мы будем только рады! – с горячностью стал уверять ее Гонсало. – Более того, ведь ты единственная родная дочь дона Мануэля, и я просто не позволю вам с Камилой уйти отсюда.

– Хотелось бы верить в твою искренность, – задумчиво молвила Виктория. – Когда-то мы с тобой заключили союз врагов, а теперь настала пора объединиться в союз друзей?

– Полагаю, это будет самым разумным решением, – улыбнулся Гонсало. – Как прямая наследница, ты подпишешь доверенность на мое имя, и я незамедлительно займусь имением. Обещаю, что индейцу оно не достанется. А бумаги отца ты можешь посмотреть хоть сейчас.

– Я сделаю это чуть позже. Давай свою доверенность, я подпишу ее.

Вернувшись к Марии, Виктория сказала, что ей не удалось убедить Гонсало, так как документа о владении Асунсьон «Эсперансой» не существует.

– Боже мой! Мне стыдно, что я замужем за таким подлецом! – только и смогла вымолвить Мария.

Виктория же отправилась на кухню, чтобы тайком выпить там чего-нибудь покрепче – многолетнее пристрастие к спиртному давало о себе знать.

Едва она успела осушить рюмку, как в кухне появилась Доминга, напугав Викторию.

– Что-то на душе неспокойно, – смущенно молвила та, кивнув на графинчик с ликером. – Воспоминания нахлынули…

– Да, эта кухня может навеять грустные воспоминания, – согласилась Доминга. – Сколько тут было всего пережито! Никогда не забуду о том несчастном сержанте, царство ему небесное!

– Что? Энрике умер? – встрепенулась Виктория.

– А вы разве не знаете, госпожа? – растерялась Доминга. – Поверьте, я не хотела вас огорчать… Еще когда вы были в монастыре, пришло известие, что он погиб в бою.

У Виктории отлегло от сердца.

– Нет, Доминга, он не погиб, – сказала она. – Энрике был только ранен. А потом – женился, даже детей завел. Я это знаю точно.

– Ну, слава Богу! – облегченно вздохнула Доминга. – А вы с ним виделись?

– Нет. И не хочу его видеть. Для меня он все равно что умер. Не будем говорить о нем.

Позже, когда об Энрике заговорила Мария, тоже вспомнив о его смерти, Виктория не стала убеждать ее в обратном и лишь попросила сестру больше не вспоминать о прошлом.

Однако в этом доме трудно было уйти от воспоминаний, и Виктории пришлось вернуться к ним уже в разговоре с дочерью. Камилу интересовало, почему мать прежде не рассказывала ей о своих родителях, о сестре, о тете Асунсьон.

– Я рассказывала, только не очень подробно, – ответила Виктория. – Мне трудно было говорить об этом, потому что отец выгнал меня из дому.

– Выгнал?! – изумилась Камила.

– Твой дедушка был очень хорошим человеком, но слишком принципиальным, – стала пояснять Виктория. – А я влюбилась…

– Но разве это плохо – влюбиться?

– Нет, конечно. Только дедушка считал, что мой избранник мне не пара. Тогда мы поженились тайно. А дедушка совсем рассвирепел и выгнал меня из дому. Человек же, которого я любила, и был твоим отцом. Так что ты – дитя нашей любви.

– Теперь я все понимаю!.. – произнесла Камила со смешанным чувством восторга и горечи.

Понимая, что ей предстоит тяжба с Гонсало, Асунсьон решила распродать мебель в своем городском доме, чтоб выручить дополнительные деньги, необходимые для ведения процесса. Но тут к ней пожаловал адвокат Ирибарне и сообщил печальную новость: все документы, которые надеялась предъявить суду Асунсьон, сгорели.

– Я знаю, чьих это рук дело! – воскликнула она.

– Я тоже догадываюсь, – хмуро произнес адвокат.

– Что же мне теперь делать?

– Возможно, у вас сохранилась копия договора…

– Увы, я проверила все мои бумаги – ничего нет. Все было у Мануэля.

– Может, еще не поздно поискать их там, в его доме? – не слишком уверенно посоветовал Ирибарне.

– Если сгорел весь архив, то копии, полагаю, сгорели и подавно, – печально молвила Асунсьон. – Теперь мне остается только вырыть ров вокруг имения и стрелять в каждого, кто посмеет к нему приблизиться.

– А вот этого не стоит делать ни в коем случае! – предостерег ее Ирибарне. – Закон будет полностью на стороне Линча. Документов у вас нет, а свидетелям судьи не поверят, скажут: подкуплены.

– Я обращусь в Верховный суд!

– Верховный суд всегда стоит на страже правительства, а Гонсало Линч– лицо, приближенное к губернатору… На вашей стороне будут очень немногие, – огорчил ее Ирибарне.

– Да, все это ужасно, – молвила Асунсьон. – Но у меня остается еще один, маленький, шанс: я попробую обратиться за помощью к племянницам. Неужели они не смогут повлиять на Гонсало?