Текст книги "Кузницы Марса. Трилогия (ЛП)"

Автор книги: Грэм Макнилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 68 страниц)

Котов покачал головой и встал напротив Галатеи:

– Нет, я просто наслаждаюсь одиночеством в Кивории, – подчёркнуто произнёс он.

– Странно, мы никогда не считали вас склонным к самоанализу. Мы не думали, что ваше эго способно испытывать неуверенность или потворствовать рефлексии.

– Тогда вы знаете меня не так хорошо, как думаете.

– Возможно, не знаем, но вы не ответили на вопрос.

Котов поднял и широко развёл руки:

– Какой смысл? Вы уничтожите “Сперанцу” раньше, чем вернёте управление, не так ли?

– Так, – согласилась Галатея.

– Вы планируете когда-нибудь вернуть мой корабль?

– Ваш корабль? – рассмеялась Галатея, протянув несколько гибких механодендритов и вставив их в разъёмы центрального стола. – Вы берёте на себя слишком много.

Гололитические планшеты выскользнули из стола, проектируя трёхмерную каркасную диаграмму “Сперанцы”. Галатея вытянула руку и повернула изображение ковчега Механикус тактильными жестами, как ребёнок, беспечно забавлявшийся с новой игрушкой.

– “Сперанца” теперь наш корабль, – продолжила Галатея. – Попытка отделить нас от неё станет самым неудачным вашим поступком, особенно когда мы так близко к нашей цели.

– Когда вы говорите мы, вы имеете в виду вас и меня или это просто раздражающее жеманство?

Серебряные глаза Галатеи вспыхнули развлечением.

– Обоих. Никого. Решайте сами.

– Твои игры у меня в печёнках сидят, мерзость, – не выдержал Котов, наклоняясь и ставя ладони на красный камень Марса. Благодаря микродатчикам в пальцах он чувствовал структуру и ощущал химический состав камня, черпая силы из воспоминаний о марсианском наследии.

– У вас нет печени, Лексель, – сказала Галатея. – Как и сердца, лёгких, живота и центральной нервной системы. Единственной органической частью тела осталась голова, хотя и она является химерическим сплавом плоти и машинных частей. В моём теле больше органики, чем в вашем.

– Может и так, но я – всё ещё я, и у меня есть душа. Я родился Лекселем Котовым, и я всё ещё – Лексель Котов. Что вы такое? Мерзкое чудовище, которое существует, только вырывая мозги у несчастных жертв. Вы были ничем, пока Телок не создал вашу нейроматрицу. Тогда вы были не тем, чем стали сейчас и если продолжите существовать, то снова станете чем-то другим.

– Напоминает эволюцию, Лексель, – ответила Галатея, лукаво взмахнув пальцем. – Мы не можем придумать более естественного и биологического процесса.

– Вы не развиваетесь, вы самосоздаёте. В вас нет искры Омниссии.

– Разве мы это уже не проходили, Лексель? – спросила Галатея с искусственным преувеличенным вздохом. – Мы оба – паразиты, продолжающие существовать только благодаря присвоению органов и жизненно важных жидкостей других. Единственным отличием является наше появление. Вы, хотя это трудно сейчас представить, родились в результате грязного и неэффективного биологического процесса, подверженного мутациям и распаду, а мы – возвышенное существо, недавно созданное и превосходящее смертных, и нас возмущает, что вы считаете нас ниже себя.

Котов и Галатея стояли друг напротив друга над тёплым камнем священной горы Марса. Между ними не возможно никакое соглашение, никакое сближение и никакое мирное сосуществование. В какой-то момент Котов собрался отдать приказ убить Галатею, но как сделать это и сохранить корабль в целости – вот проблема, которую он не мог решить.

Но в одном он был уверен.

– Чего вы хотите? – спросил он. – Чего вы на самом деле хотите?

– Вы знаете это. Мы хотим убить Веттия Телока.

– Я не верю вам.

– Ваша вера не имеет значения.

– Тогда скажите, почему вы хотите убить Телока? Он – ваш создатель, почему вы желаете ему смерти?

Галатея убрала механодендриты со стола и сложила за спиной, как жало скорпиона. Машинный интеллект излучал враждебность, соединения между заполненными гелем мозговыми колбами мерцали с электрической деятельностью.

– Что за создатель вдыхает жизнь в творение, а затем бросает его? – резко спросила Галатея. – Даже мстительный бог Старой Земли интересовался творением своих рук.

– Не все создатели доброжелательны, – ответил Котов. – И не все творения оказываются такими, как задумал создатель. Журналы экспериментов Механикус и мифические циклы не знают недостатка в рассказах о таких непродуманных ошибках, которые сами же создатели уничтожили в отвращении.

– Как и о создателях, которые были уничтожены своими творениями.

– А если вы убьёте Телока? Что тогда?

– Тогда мы заберём Дыхание Богов. И галактика узнает, на что способен машинный интеллект.

Ледяные ветры обдували склоны чёрно-серебряной горы, всё такие же холодные, какими он помнил их с тех пор, как поднимался по гальке замёрзшей реки к крепости Старокровных. Недавно выпавший снег был по колено, как и тогда, цеплялся за штаны из оленьей кожи и промокал до ног. Воющие ветры подхватывали снег с земли, швыряя ему в лицо и заслоняя гору.

Арло Лют пробивался сквозь снежную бурю, плотнее закутываясь в облегающий плащ из медвежьей шкуры. Он не был создан для такой погоды: слишком высокий и худой, без намёка даже на каплю жира. Холод пронзал его насквозь, пробирая до костей и высасывая остатки тепла из тела.

Триста лет прошло с тех пор, когда он в последний раз следовал этим путём, три долгих века войны, которая видела его превращение из тонкокостного юноши, первым сумевшими добраться до канидайского логова. Он помнил себя неопытным юнцом, все мысли которого были только об охоте, грабежах и распутстве.

Всё закончилось, когда в разгар зимы с горы спустились жрецы в одеждах из волчих шкур и потребовали ежегодную кровавую жертву от племён Локабренны. Каждый ребёнок старше десяти зим должен был совершить путешествие к месту испытаний, где их ладони разрезали чёрной перчаткой с когтями, а кровь собирали в оправленной зубами чаше. Каждый ребёнок становился на колени перед жрецом с пылающими за волчьей маской зелёными глазами, пока татуированный с головы до ног бритый трэлл держал раненые руки возле головы. Лют вздрогнул, вспомнив агрессивное присутствие внутри черепа, бесцеремонное вторжение в самые сокровенные мысли. Теперь он знал, что это санкционированный псайкер легио проверял пределы его синаптических связей и устойчивость мозговой архитектуры. Слова псайкера навсегда определили его будущее:

– Уровень принцепса.

В тот день он оставил всё и направился в чащу леса в предгорье. Он ожидал жизнь полную славы и привилегий, но такую жизнь предстояло заслужить. Жрецы молча покинули его у подножия чёрно-серебряной горы и указали, что он должен подняться до крепости Старокровных.

И он поднимался три дня сквозь метели, лавины и оползни. Он поднимался, хотя пальцы на руках и ногах почернели от холода. Он поднимался мимо ледяных статуй великих канидайских воинов-титанов с железной кожей и карабкался по острым, как бритва вулканическим камням, служивших непреодолимым препятствием для всех кроме избранного, посмевшего приблизиться к колоссальным покрытым льдом воротам в склонах чёрно-серебряной горы.

Умиравший от переохлаждения и почти покалеченный обморожением, он упал на колени и застучал замёрзшим бесчувственным кулаком по огромным воротам. Хотя он не слышал, как открылась дверь, и не почувствовал, как кто-то приблизился, рядом неожиданно возник человек, закутанный в шкуры животных, бронзовые пластины и жёсткий плащ из промасленной кожи.

Только глаза было видно сквозь покрытый инеем бурнус, жёлтые сферы с машинной схемой позади хищного блеска.

– Первый урок, – проворчал человек. – Никогда не становись на колени.

И Лют больше никогда не становился, ни разу.

Годы брали своё и его некогда стройное и великолепно сложенное тело превратности и потребности войны превратили в неупокоенное приведение, навечно заключённое внутри саркофага с поддерживавшими жизнь жидкостями.

Лют посмотрел на своё тело. Оно было таким же, как он помнил во время первого подъёма, стройное и гибкое – почти высокое для его веса. Он повёл плечами и продолжил идти по снегу к заросшему деревьями горному хребту, где он остановился в первую ночь, когда ещё думал, что восхождение на чёрно-серебряную гору пройдёт гладко.

Эрикс Скамёльд ждал его, сидя у сверкавшего зелёным пламенем костра с подветренной стороны камня размером с голову “Владыки войны”. Подобно тому, как Лют пришёл на это место, каким он себя помнил, таким же пришёл и Лунная Синь. Если Лют был высоким и стройным, то Скамёльд обладал телосложением борца: широкоплечий, мясистый и с короткой шеей. Он носил спутанные меха, проволочные тотемы оборачивали его татуированные мускулистые руки. Он был без оружия, но это ничего не значило в месте, где они сами являлись оружием.

Горный кряж напоминал арену, окружённую с обеих сторон густыми дикими лесами высокогорных вечнозелёных деревьев, а дальше всё было во тьме. Опушку засыпало снегом и тысячи глаз смотрели из темноты крошечными огоньками янтарного и чёрного цвета.

Они наблюдали, как Лют поднялся на хребет и остановился напротив Лунной Сини.

– Вы пришли, – произнёс Скамёльд.

– Ты сомневался?

– Такая мысль приходила мне в голову.

– Я – Альфа, как я мог не прийти?

– Вы чувствуете, что слабеете и боитесь, что я сильнее.

– Ты не сильнее меня, Лунная Синь.

Скамёльд пожал плечами. – Может быть. Пока мы не проверим – наши слова бессмысленны.

– Чего ты хочешь? Стаю?

Скамёльд кивнул, поведя плечами и оскалившись. – Да, именно это я хочу. Стаю.

– Ты не готов.

– Вот почему вы оставили “Канис Ульфрика”, когда Стая отправилась на охоту?

– У тебя некомплект экипажа, – сказал Лют.

– Вы забрали его.

– Я – альфа и беру то, что мне нужно. Мне нужен новый модератус.

Скамёльд кружил вдоль опушки, он оскалился, а дыхание превратилось в рычание.

– Когда “Лупа Капиталина” шагала по умирающему миру, я путешествовал в манифольде, – произнёс Скамёльд. – Я видел то же, что и вы. Вы снова вернулись на мир захваченный Великим Пожирателем. Остальные не видели, но я знаю вас лучше любого из них. Вы сломались.

– Хватит разговоров, Скамёльд, – прорычал Лют. – Я – Зимнее Солнце, а ты всего лишь – Лунная Синь.

– Есть только один способ покончить с этим. Кровь.

– Кровь, – согласился Лют. – Но в любом случае наши разногласия закончатся здесь. Соглашайся и мы покончим с этим. Здесь и сейчас.

– Согласен, – ответил Скамёльд, развёл руки и из кулаков выскользнули мерцающие когти.

Зимнее Солнце обнажил когти и атаковал.

Воинственный вой поднялся над чёрно-серебряной горой.

Когти рассекали, зубы рвали.

Кровь пролилась.

Без знакомых звёзд и известных областей Империума полированный картографический купол Виталия превратился в строгое полусферическое сводчатое помещение холодного металла и гулкого пространства. Умирающая корона Арктур Ультра ослепляла “Сперанцу” и мешала увидеть, что лежит за пределами галактической границы, но когда она рассеялась, пустота внутри купола стала заполняться с каждой секундой. Мерцали новые солнца, далёкие галактические туманности прояснялись и причудливо располагавшиеся мёртвые звёзды, которые ранние измерения обозначали давно погасшими, сверкали в обновлённых термоядерных реакциях.

Пустоши межзвёздного пространства, где всё должно было быть холодным и мёртвым, теперь оказались заполненными астрономическими детскими садами, где рождались новые звёзды. В этих новых плодородных регионах посеяли металлы и поддерживавшие жизнь химикаты, словно неизвестный садовник готовил почву для растений.

– А я ещё считал, что показания, полученные нами перед тем, как мы прибыли сюда были неправильными, – произнёс Виталий.

Энтоптические машины, работавшие под полированной поверхностью купола, проецировали вновь открытое пространство вокруг “Сперанцы” всё подробнее с каждым циклом топографов – Виталий не терял времени и, управляя рычагами на обитой деревом панели, каталогизировал всё, что мог.

Линья помогала ему, настояв, что чувствует себя достаточно хорошо, несмотря на полученные на “Томиоке” ранения. Синяки прошли, и не осталось никаких видимых следов столкновения со смертью, но Виталий ощущал, что её что-то сильно беспокоило, гораздо сильнее боли, которую она могла ещё чувствовать.

– Ты видела? – спросил Виталий, указывая на звёздную систему, небесные тела которой вращались вокруг друг друга по хаотичным эллиптическим орбитам. – Спектральная и затменная тройная звезда. Три сине-белых звезды главной последовательности. Две на близкой орбите и похоже совершают оборот вокруг друг друга за девять терранских дней.

– И они в свою очередь совершают оборот вокруг третьей звезды за сто пятьдесят дней.

– Очаровательно, – сказал Виталий. – И подумай, мы даже не знали, что они здесь.

– Кто-то всё-таки же знал, – ответила Линья, сверяясь со старым тысячелетним табулусом астрономических записей. – Но их внесли находившимися на заключительных этапах существования и основывались на показателях света, которым уже были сотни тысяч лет. Они должны были стать сверхновыми.

– И всё же мы здесь, – сказал Виталий, отходя от пульта управления и приближая тройную звёздную систему тактильными движениями щёлкающих металлических пальцев. Звёзды увеличивались при приближении, они были грациозными и упорядоченными, словно часовой механизм первоначальных сил галактики.

Наблюдая за танцем звёзд, Виталий легко мог представить руку часовщика, поместившего их на небеса. Такие вещи он знал хорошо. Древние физические законы, появившиеся в первые мгновения рождения вселенной почти четырнадцать миллиардов лет назад, определяли их движение и свойства. Такие моменты являлись чудом и без участия творца.

– Наши предшественники прослезились бы, узрев то, что видим мы, – сказал он скорее для себя, чем для Линьи. – Флемстид, Маскелайн, Галлей и композитор из Ганновера… как они, должно быть, мечтали о таких вещах, запертые на Старой Земле и тянувшиеся к небесам ради знаний. И всё же я иногда завидую им, Линья.

– Завидуешь им? Почему? Мы знаем намного больше и обнаружили то, о чём они и мечтать не могли, не говоря о том, чтобы понять.

Виталий кивнул и нежно отправил тройную звезду назад. – Всё верно, но думаю, насколько поразительными были те времена. Когда всё что у тебя есть – полированное зеркало в деревянной трубе, и ты сидишь на морозном склоне, прижав к несовершенной линзе неэффективный органический глаз.

– Никаких отличий от Кватрии, – сказала Линья.

– Мы продолжаем работу, но начали её они, – упорствовал Виталий, чувствуя необходимость убедить дочь, какими великолепными были головокружительные дни ранней астрономии. – Они первыми дотянулись до небес. Они отрицали модели геоцентрического мира и двигались к понятиям глубокого времени и расстояния. Они превратили астрономию в науку и поняли наше место в галактике. Боюсь, мы что-то забыли с тех пор.

Виталий отошёл от панели управления и шагнул сквозь формировавшуюся звёздную карту области за пределами галактической границы.

– Так редко у нас появляется возможность просто исследовать, – продолжил он. – Слишком часто наши работы извращаются империалистическими задачами: обнаружить системы, важные с военной точки зрения; найти миры с богатыми материальными ресурсами, регионы-житницы, пояса астероидов для перевалочных баз, или определить систему, подходящую для звёздных фортов. Как часто нам предоставляется возможность исследовать ради простого удовольствия и акта самого исследования? Такую редкую возможность нельзя упустить, Линья, мы должны воспользоваться ей и наслаждаться простыми радостями открытия.

Линья улыбнулась, и показалось, что тяжёлое бремя, если не исчезло полностью, то уже не так давило на её плечи.

– Конечно, ты прав, – сказала она. – Но мы всё равно должны делать свою работу, мы всё ещё должны найти мир с достаточно высокой плотностью минералов, чтобы утолить голод кузниц. Магосу Тарентеку и магосу Криптаэстрексу крайне необходимы новые материалы для ремонтных работ.

Виталий притянул другую систему с мягко светившим жёлтым карликом, который окружало скопление из дюжины планет, путешествовавших по разным эллиптическим орбитам. Три планеты располагались слишком близко к звезде, чтобы быть пригодными для жизни, а дальние семь являлись или огромными газовыми гигантами или закованными в лёд голыми камнями. Но четвёртая и пятая планета находились на стабильных орбитах в полосе космоса, где вода могла существовать в жидкой форме.

– Любая из них должна подойти, – произнёс Виталий. – Хотя, если бы мне пришлось выбирать, то я сказал бы, что четвёртая планета обладает лучшим соотношением риска к прибыли. Я взял на себя смелость назвать её Гипатия.

Линья улыбнулась. – Достойное имя, – согласилась она, используя рычаги приборной панели, чтобы навести фокусирующие линзы на выбранные отцом планеты. Без тактильных имплантатов для взаимодействия с ноосферными данными и получения необходимой информации ей приходилось полагаться на архаичные средства управления. Химический состав атмосферы планеты появился в мерцающих полосах света, вместе с результатами сканирования литосферы и океанов на наличие минералов ауспиками дальнего действия.

– На таком расстоянии большинство данных являются приблизительными, – сказала Линья. – Но, думаю, ты прав. Четвёртая планета похожа на то, что мы ищем. Выгрузить их магосу Криптаэстрексу?

– Да, уверен он будет признателен.

– Не думаю, что магистр логистики знаком с таким понятием, как признательность.

– Верно замечено, дорогая, – усмехнулся Виталий. – Полагаю, что магос Криптаэстрекс рассматривает складские палубы “Сперанцы”, как личные владения и приходит в бешенство, когда люди осмеливаются просить то, что им нужно.

Виталий сложил руки за спиной и продолжил бродить среди постоянно обновлявшегося изображения космоса за пределами Млечного Пути. Прогулка по травленному кислотой полу сама собой привела его к тускло светившейся модели систем и миров, вращавшихся вокруг яркого солнца в центре невероятной геометрической звёздной решётки.

– И вот настала ваша очередь, мои таинственные друзья, – произнёс Виталий, разведя руки и увеличивая систему, которую экстраполяционное моделирование определило источником невообразимой энергии, запустившей возрождение Арктур Ультра.

– Скажи, Линья, – продолжил Виталий, посмотрев на дочь. – Ты всё ещё считаешь, что нет никакого разумного творца? Перед нами располагаются системы, прекрасное геометрическое положение которых прямо указывает на присутствие часовщика, скрытого или явного.

Линья отошла от старого контрольного терминала и встала рядом с отцом в окружении орбитальных систем. Каждая из них следовала в космосе по точно выверенной траектории, относительные скорости в куполе значительно увеличили, чтобы их взаимодействие стало более очевидным. Как планеты Империума вращались вокруг солнц в пределах звёздных систем, так и системы в свою очередь вращались вокруг сверхмассивной чёрной дыры в галактическом центре. И также как эти небесные тела двигались по своим орбитам, так и галактики путешествовали вокруг скоплений галактик или какого-то другого огромного центра массы.

– Россыпи звёзд и планет галактики не нужно проектировать, – ответила Линья. – Не важно, как они располагались при первом появлении. Только всеохватывающая сила тяжести, время, давление и множество других физических констант определяют развитие структуры вселенной. Ты знаешь это не хуже меня, зачем же спрашиваешь?

Виталий указал на упорядоченное движение и расположение звёздных систем вокруг центрального мира в энтоптически воспроизведённых проекциях.

– Подобное размещение, похоже, противоречит твоей гипотезе, – сказал он. – Это – явно спланированное размещение. И если эта система устроена согласно проекту, разве нельзя предположить, что она является частью универсального упорядоченного проекта? Возможно, такое упорядочивание существует, но у нас нет органов чувств или приборов, чтобы увидеть его?

– Адвокат дьявола? Серьёзно?

– Не стесняйся.

– Что же я согласна, что здесь есть видимость проекта, которая, в данном случае намекает на существование творца, но это нельзя распространять на остальную вселенную. Если архимагос Котов прав и мы действительно найдём на этой планете Телока…

– Крайне маловероятно, что это не окажется мир-кузня, учитывая окружающее уникальное излучение Механикус.

– Если это – мир-кузня, где мы найдём Телока, почему мы не можем почти ничего увидеть ни на нём, ни на окружающих его системах?

– Ты задаёшь правильные вопросы, – сказал Виталий, довольный, что Линья заметила недоработку в карте.

– Мы должны задать вопрос, что является источником, – сказала Линья, кивая, когда одно предположение поддерживало другое. – Большинство этих данных из когитаторов “Томиоки”. И Телок вряд ли оставил бы все тайны своего мира-кузни на корабле, который собирался уничтожить.

– И…?

– И те крупицы информации, которые удалось спасти с Катен Вениа, выгружены Галатеей…

– Не самый надёжный рассказчик, если она вообще им когда-то была, – заметил Виталий.

– Тогда мы должны убедить Галатею предоставить доступ к исходным данным в её памяти.

– Думаешь, она согласится?

– Сомневаюсь, – призналась Линья. – Но раз нам приходится ставить под сомнение достоверность информации Галатеи, тогда вся эта карта является неточной. Мы не можем быть уверенными ни в чём на ней, даже в Гипатии.

– Я уже начал проверять области пространства для уточнения данных Галатеи, но пока эти специально упорядоченные системы не желают делиться секретами.

– Наши ауспики блокируют?

– Нельзя утверждать, что именно блокируют, – сказал Виталий. – Скорее затеняют слиянием странных сил, которые я не могу пока определить.

– Специально?

– Трудно сказать, дорогая, трудно сказать.

– Тогда нам тем более нужно поговорить с Галатеей.

Виталий повернулся к дочери и положил руку ей на плечо.

– Нет, Линья, – сказал он. – Это мы точно не должны делать. Галатея – очень опасное существо и если она специально исказила информацию об этих системах, то она заставит замолчать любого, кто усомнится в её искренности.

– Галатея спасла мне жизнь, – отметила Линья. – Если бы она хотела видеть меня мёртвой, то могла бы позволить боевому роботу убить меня.

– Я знаю об этом, – резко ответил Виталий, не желая вспоминать, как близко была Линья к смерти на борту “Томиоки”. – И нам ещё не до конца понятно, как она смогла нейтрализовать командную кору роботов.

– Ты предпочёл, чтобы у неё не получилось?

– Разумеется, нет, но, пожалуйста, обещай мне, что ни в коем случае не обратишься к Галатее с нашими сегодняшними опасениями. По крайней мере, не раньше, чем мы поймём, почему она могла ввести нас в заблуждение.

Линья не отвечала, и Виталий повернулся её к себе. На немногих оставшихся органических чертах его лица виднелось искреннее беспокойство.

– Пожалуйста, Линья, обещай мне, – попросил он.

– Конечно, – ответила Линья. – Обещаю.

Микроконтент 12

В последний раз Марко Коскинен видел паникующих техножрецов, когда Зимнее Солнце открыл огонь по Лунной Сини на тренировочных палубах. Эта паника ни в чём ей не уступала, но не было видно причины разразившейся катастрофы. Он остановился в лазарете, пытаясь выяснить, что заставило лечивших принцепсов магосов, объявить тревогу по всему легио.

На первый взгляд всё выглядело, как обычно. Оба принцепса плавали в заполненных жидкостью саркофагах, изредка шевелясь в гибернационной коме. Но затем Коскинен увидел, что мозговая активность на мониторах скачет как сумасшедшая нейронной деятельностью. Такие показатели вполне можно было ожидать в яростной многосторонней схватке, но не в перерыве между внедрением.

– Что, во имя Старокровных, происходит? – воскликнул он.

Никто из техножрецов не обратил на него внимания, но Коскинен заметил Гирдрит, которая у бронестекла саркофага Зимнего Солнца лихорадочно устанавливала модуль подключения к манифольду. Он поспешил к своему принцепсу, положил ладони на тёплые стенки саркофага и почувствовал тепло биогеля внутри.

– Гирдрит, скажи мне, – приказал он. – Что происходит?

Техножрец “Лупы Капиталины” покачала головой и пожала плечами. – Зимнее Солнце и Лунная Синь установили манифольдную связь между своими саркофагами.

– Что? Кто установил связь?

– Никто, они сами это сделали, – ответила Гирдрит.

– Как это вообще возможно?

– Признание: я не знаю. Думаю, происходящее покажет нам, как мало мы знаем о способностях принцепсов.

Коскинен посмотрел на саркофаг Лунной Сини, где плавала сморщенная фигура Эрикса Скамёльда, его усечённый силуэт напоминал старика в форме зародыша: оплавленные руки и ноги прижаты к груди, а вытянутый череп придавал ему сходство с птицей-падальщиком. Проводная оптика тянулась из глазниц, а позади зашитых век мерцал сине-белый свет.

– Они вместе в манифольде?

– Всё указывает на это, – сказала Гирдрит.

Дверь в лазарет хлопнула, и вошёл Йоаким Бальдур. Коскинен увидел, как он достал оружие и положил руку на полированную ореховую рукоять стабпистолета.

– Итак, Зимнее Солнце решил закончить начатое? – спросил Бальдур, направив пистолет на саркофаг Арло Люта.

Коскинен мгновенно встал между Бальдуром и принцепсом, вытянув одну руку, а пальцем другой коснувшись спускового крючка своего пистолета.

– Полегче, Бальдур, – сказал он. – Подумай, что делаешь. Ты направил оружие на своего альфу. Этого достаточно, чтобы стереть тебе разум и превратить в оружейного сервитора. Ты этого хочешь?

– Альфа пытается убить моего принцепса, – огрызнулся Бальдур.

– Теперь твой принцепс – Зимнее Солнце или ты забыл?

– Мой принцепс – Лунная Синь. Кто стал “Разбойником” – тот останется “Разбойником” навсегда.

Коскинен покачал головой. – Нет, теперь ты – “Владыка войны”, Йоаким.

Оружие дрогнуло, но на взгляд Коскинена всё ещё оставалось слишком близко к саркофагу Зимнего Солнца. Гнев в глазах Бальдура не исчез и Коскинен искренне надеялся, что ему не придётся стрелять. Бальдур не опустил пистолет, но его внимание переключалось между саркофагами принцепсов. Если бы Коскинен захотел убить его, то это не составило бы труда, но стрельба в модератуса равносильна кощунству над одной из незаменимых фресок Легио Титаникус на Терре.

К счастью Коскинену не пришлось убивать.

Дверь лазарета снова открылась, и вошли пилоты “Псов войны” легио: Элиас Хяркин в неизменном щёлкавшем и потрескивавшем экзоскелете, и Гуннар Винтрас в парадной форме.

Хяркин бросил взгляд на Йоакима Бальдура и произнёс. – Опусти чёртово оружие, проклятый дурак.

Бальдур кивнул и подчинился, уступив, когда принцепсы “Псов войны” взяли ситуацию под контроль. Коскинен видел, что он не поставил оружие на предохранитель и не убрал в кобуру, поэтому и сам не сдвинул палец со спускового крючка пистолета.

– Ты! – выпалил Хяркин, подзывая Гирдрит щелчком бронзовых пальцев-кронциркулей. – Фронт и центр, что, во имя Омниссии, здесь происходит?

– Мы не уверены, принцепс, – ответила Гирдрит. – Манифольдная связь между саркофагами была установлена девять целых три десятых минуты назад и…

– Девять целых три десятых минуты назад? И вы ждали так долго, прежде чем вызвать нас?

– Не было никакой необходимости, – пояснила Гирдрит. – Связь казалась совершенно спокойной с параллельным потоком данных между Зимним Солнцем и Лунной Синью.

– Что изменилось? – спросил Хяркин, пока Винтрас изучал данные на планшетах, прикреплённых к саркофагу каждого принцепса.

– Признание: мы не знаем. Переход нервной активности от состояния покоя до показателей, сопоставимых с сильным стрессовым конфликтом, оказался мгновенным и непредвиденным.

– Они сражаются, – произнёс Гуннар Винтрас, просматривая мозговую волновую активность старших принцепсов. – Они пытаются убить друг друга.

Принцепс “Амарока” выглядел скорее удивлённым, чем напуганным и громко рассмеялся.

– Император побери, они сражаются, – продолжил он. – Похоже, Зимнее Солнце решил закончить начатое на тренировочной палубе.

– Нет, – возразила Гирдрит. – Эта возможность исключена.

– Вот как, – сказал Винтрас. – И почему же?

– Потому что инициатором манифольдного подключения был Лунная Синь.

Они столкнулись, словно два огромных валуна, которые врезались друг в друга с такой силой, что должны были разлететься в пыль и каменные осколки. Гром от их столкновения отразился от окружавших арену замёрзших елей и прокатился вверх и вниз по склону горы, словно перезвон колокола Потерянных душ на вершине Башни героев.

Они оба упали от удара, но первым встал Лют. Он сцепился со Скамёльдом, рассекая плоть. Лют порезал мраморную кожу противника когтями и зацепил бронзовую гривну на шее Скамёльда. Он зарычал и рванул её на себя.

Чувствуя опасность, Скамёльд ударил Люта кулаком в лицо. Лют упал и Скамёльд сорвал гривну с шеи под скрип перекрученного металла. Затем подобно лавине он бросился сверху на Люта, его фигура мерцала, напоминая рычавшего в прыжке волка.

Сама гора задрожала, когда Лют перекатился и взвыл от гнева. Он ударил кулаком в живот, выпустив когти, а Скамёльд впился зубами чуть ниже его горла. Капли горячей крови брызнули в разные стороны. Лют врезал локтем Скамёльду по ребрам, и Лунная Синь шагнул в сторону, переводя дух от боли, дав время Люту выпрямиться.

Падал снег, шея и плечо Люта стали мокрыми от крови из нанесённых клыками Скамёльда ран. Он почувствовал, как от запаха крови выросли зубы.

На мгновение два волка-принцепса отступили, кружа по арене и восстанавливая дыхание.

Светившиеся глаза во тьме заблестели, одобряя яростный поединок.

У Скамёльда текла кровь из длинной раны в животе, но Лют знал, что ему досталось сильнее. Рана в шее оказалась глубокой, а грудь пылала и болела при дыхании. Несмотря на это Лют усмехнулся, чувствуя, что волк внутри забирает боль и применяет ему на пользу.

Отдать Скамёльду инициативу было ошибкой.

Лют прыгнул на Скамёльда, пока тот не понял, как тяжело ранен противник. Свирепое и ужасное столкновение сбило претендента с ног. Он устремил когти в открытую шею Скамёльда, но Лунная Синь сбросил его и оба принцепса снова сцепились. Фонтаны снега разлетались во все стороны от их борьбы, брызгая и падая туманом блестящих прозрачных капель.

Скамёльд разорвал рану в животе Люта, но мгновение спустя, после очередного выброса снега оба принцепса резко выпрямились, словно дуэлянты. Лют хлестнул по лицу Скамёльда, но Лунная Синь защищался столь же жёстко. Мощь ударов намного превышала возможности их смертных тел, словно “Императоры” сошлись в титанической битве.

Когти рассекали плоть, зубы ломались о зубы, дыхание превратилось в рёв. Снег арены стал красным и был втоптан на метры в багровую грязь.

Скамёльд был крупнее и сильнее Люта и пока бой складывался в его пользу. Силуэты обоих принцепсов менялись между человеком и волком, словно у мифических оборотней посередине превращения. Ни один человек не мог полностью выпустить волка, потому что никто не возвращался после подобного подчинения. Позволить ему проявиться – тот максимум, на который они оба отважились.