Текст книги "Прощай, нищета! Краткая экономическая история мира"

Автор книги: Грегори Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

Такая тенденция к чередованию периодов энергичного развития и застоя наблюдается в истории с давних времен. Например, на смену «золотому веку» в Нидерландах, продолжавшемуся с 1550 по 1650 год, пришли 150 лет экономической стагнации. Уильям Джейкоб, описывая свою поездку по Восточной Европе в 1826 году, отмечал, насколько бездеятельны в этом регионе даже свободные работники: «Здесь редко встретишь упорство в экономии, трудолюбии и умеренности»[391] 391
  Jacob, 1826, р. 65.


[Закрыть]. Похоже, что постмальтузианский мир отличается от мальтузианского лишь размахом колебаний между благополучием и неустроенностью.

18. Заключение: странный новый мир

У всей природы на устах одна улыбка.

Генри Филдинг (1731)[392] 392
  Fielding, 1731, р. 2.


[Закрыть]

Бог явно создал законы экономического мира для того, чтобы немного подшутить над экономистами. В других сферах исследований, таких как естественные науки, за последние 400 лет шло стабильное накопление знаний. Прежние теории оказывались неудовлетворительными, но те, которые приходили им на смену, включали в себя предыдущие теории, повышая возможность предсказывать на практике результаты в более широком диапазоне условий. Однако в экономике наша способность описывать и предсказывать экономический мир достигла пика около 1800 года. За годы, прошедшие после промышленной революции, экономические модели во все большей и большей степени лишались способности к предсказанию изменений в доходе и богатстве с течением времени и различий в них между странами и регионами. До 1800 года сообщества серьезно отличались друг от друга условиями жизни, но мальтузианская модель, созданная в рамках классической экономики, успешно анализировала источники этих различий. Мы знаем, каким образом климат, болезни, естественные ресурсы, техника и уровень фертильности формируют материальные условия жизни. Таким образом, мальтузианская эра, описанная в главах 1–9, оказывается вполне постижимой. Различия между обществами в социальной энергии, вероятно, существовавшие всегда, благодаря мальтузианскому механизму находили выражение в разной плотности населения. Таким образом, в экономике познаваемый мир, начинаясь от древнейших собирателей африканских саванн, завершается около 1800 года.

С тех пор экономика стала более профессиональной. Учебные программы расширялись, непрерывно поставляя талантливых экономистов, вооруженных все более утонченным арсеналом формальных моделей и статистических методов. Однако с момента промышленной революции мы попали в странный новый мир, в котором барочные виньетки экономической теории слабо помогают при попытке разобраться в насущных вопросах, ответа на которые ожидает от экономики простой человек: почему одни люди богаты, а другие бедны? Все ли мы попадем в будущем в ряды счастливчиков? В данной книге мною было предложено несколько способов, посредством которых мальтузианская эра, отличавшаяся иными механизмами выживания индивидов, может предсказывать успех или неудачу современных обществ, предсказывая также продолжение экономического роста в будущем. Но даже если эта гипотеза верна, она все равно оставляет без объяснения многие различия в доходах между современными обществами. В современном мире местные социальные механизмы, определяющие отношение людей к работе и их сотрудничество в ходе работы, усиливаются экономической системой, порождая невиданные крайности богатства и нищеты.

Наш экономический мир с морем экономических статей и книг, посвященных все более подробному и изощренному изучению рынков капитала, торговых потоков, налогов, государственных займов с их рисками, индексов коррупции, верховенства закона, в большей степени затемняет, чем освещает картину. Экономическая история мира, воссозданная на данных страницах, в основном лежит в стороне от этих традиционных направлений экономической дисциплины. Великие движители экономической жизни, проявлявшиеся на протяжении истории, – демография, техника и эффективность труда – представляются далекими от этих повседневных экономических вопросов. (И, безусловно, еще одна ирония судьбы заключается в том, что именно в этом мире, где работа экономистов по большей части не имеет никакой ценности с точки зрения материальной участи человечества, благодаря сочетанию все более тщательного обучения, ограниченного предложения и растущего спроса на экономистов со стороны школ бизнеса, центральных банков и международных учреждений даже ученые-экономисты сейчас имеют беспрецедентно высокие заработки[393] 393
  Кажется, этот рост заработков не затронул только Калифорнийский университет в Дэвисе.


[Закрыть].)

Современная эпоха началась с европейских завоеваний в XV и последующих веках. Новооткрытые общества в Африке, Америке и на тихоокеанских островах тщетно пытались дать отпор европейскому вторжению. Ацтекские обсидиановые топоры не могли сравниться с испанской сталью, боевые дубинки маори не защитили их от британских мушкетов, глиняные стены Тимбукту не стали помехой для французской артиллерии. Далее последовала великая эпоха империализма, когда люди Запада правили бал во всех уголках мира. В течение какого-то времени Западу принадлежало все. Он формировал политическую географию почти всего мира, переселял африканцев и азиатов на другие материки. Земли, техника, музыка, культура – в результате промышленной революции, кажется, все это было западным.

Однако у гостя нашей планеты, не знакомого с ее историей, может сложиться совсем иное впечатление. Такой гость увидел бы вокруг современного Запада кольцо укреплений, защищающих его от вторжений из бедных стран Южной Америки, Африки и Южной Азии. В Средиземном море и Южной Атлантике морские патрули пытаются перехватить лодки с мигрантами, отчаянно стремящимися попасть в европейские города. Граница между Мексикой и США все больше ощетинивается ржавыми железными заграждениями, бетонными стенами и проволочными заборами. В разрывах между ними, среди суровой пустыни Сонора, след из пустых пластиковых бутылок отмечает маршруты, которыми движется армия вторжения отчаянно бедных мигрантов из Сальвадора, Гватемалы, Гондураса и Мексики. Патрули в Карибском море ловят парусные шлюпки, набитые гаитянами, бегущими из грязи и насилия Сите-Солей.

История показывает – и мы неоднократно убеждались в этом на страницах данной книги, – что у Запада нет модели экономического развития, которую он мог бы предложить бедным странам мира. Не имеется простого экономического рецепта, который бы гарантировал экономический рост, и даже сложная экономическая хирургия не обещает четких перспектив на избавление от нищеты для пораженных ею обществ. Даже прямая зарубежная помощь не обеспечивает эффективного стимулирования экономического роста[394] 394
  Easterly, 2006.


[Закрыть]. В этом контексте единственная доступная Западу политика, которая гарантированно бы что-то давала хотя бы части бедняков третьего мира, состоит в либерализации иммиграции из этих стран. Экономические последствия иммиграции нам хорошо известны из истории таких стран, как Великобритания, США, Канада, Австралия и Новая Зеландия, которые в современную эпоху приняли большое количество иммигрантов. История говорит нам о том, что мигрантам, особенно приехавшим из очень бедных стран, благодаря миграции удавалось колоссально повысить свое благосостояние[395] 395
  См., например: Clark, 1987а, table 8.


[Закрыть]. Пусть помощь третьему миру уходит в карманы западных консультантов и коррумпированных правителей этих стран. Но каждый лишний мигрант, допущенный в Изумрудные города развитого мира, – это лишний человек, получивший гарантию на улучшение материальных условий своей жизни.

Еще одна ирония судьбы заключается в том, что достижение массового благосостояния в значительной части мира – сокращение детской смертности, увеличение продолжительности взрослой жизни, снижение неравенства – не сделало нас сколько-нибудь более счастливыми по сравнению с нашими предками из числа охотников и собирателей. Выше я подчеркивал, что только доход оказал глубочайшее влияние на наш современный образ жизни, но деньги не способны принести счастье.

Обосновать это утверждение просто. Достаточно лишь почитать анкеты, предлагаемые представителям разных обществ или одного общества в разные моменты времени и содержащие вопросы о том, насколько счастливы опрашиваемые или насколько они удовлетворены своей жизнью. Этот способ покажется кое-кому безобразно грубым инструментом для измерения счастья, но как иначе нам оценить такую вещь? Кроме того, ответы на эти вопросы в конкретном обществе хорошо коррелируют с характеристиками, которые, по нашим представлениям, связаны со счастьем. В Западной Европе и в США о том, что они более счастливы, заявляют люди семейные, богатые (включая тех, кто незадолго до того выиграл в лотереях), здоровые, имеющие работу, образованные и не страдающие избыточным весом. Разведенные и расставшиеся с супругами, овдовевшие, бедные, нездоровые, безработные, необразованные и толстые считают себя менее счастливыми[396] 396
  Easterlin, 2003; Blanchflower and Oswald, 2004, tables 4–7; Gardner and Oswald, 2007, table 2; Oswald and Powdthavee, 2007, tables 1–3. Следует отметить, что вариации в оценке своего счастья, объясняемые всеми подобными наблюдаемыми чертами в жизни людей, невелики, обычно составляя менее 5 %. Так, богатые в среднем счастливее бедных, но многие бедные люди намного более счастливы, чем средний богатый человек, а многие богатые люди намного несчастливее, чем средний бедный человек.


[Закрыть]. Более того, тем, кто называет себя более счастливым, присущи характерные особенности мозговой деятельности: более высокая электрическая активность в префронтальной коре левого полушария мозга по сравнению с правым[397] 397
  Kahneman et al., 2004, p. 429.


[Закрыть].

В рамках любого общества прослеживается сильная корреляция между доходом и счастьем. Те, кто в рейтинге доходов попадает в верхние 10 % общества, оказываются наиболее счастливой группой, а нижние 10 % наименее счастливы[398] 398
  См., например: Frey and Stutzer, 2002, table 1.


[Закрыть].

Связь между доходом и счастьем, наблюдаемая в рамках обществ, может привести нас к наивной вере в то, что еще одним важным результатом промышленной революции было распространение счастья и жизнерадостности по земному шару. К сожалению, у нас почти нет фактов, которые бы свидетельствовали о том, что повышение доходов, ожидаемой продолжительности жизни или здоровья ведет к увеличению счастья в обществе как таковом. В этом можно убедиться двумя способами. Во-первых, для некоторых обществ, таких как Япония или США, у нас есть данные опросов, призванных оценить уровень счастья, за последние полвека или более долгий срок, в течение которого эти страны в результате современного экономического роста значительно повысили свое благосостояние. Тем не менее, как впервые указал Ричард Истерлин в 1974 году, рост доходов не привел к увеличению среднего счастья. На рис. 18.1 изображен средний уровень счастья, по оценке опрашиваемых в Японии с 1958 по 2004 год, а также доход на душу населения, измеренный в ценах 2000 г. В течение почти 50 лет, с 1958 по 2004 год, доход на душу населения вырос почти семикратно, в то время как уровень счастья, по оценкам опрашиваемых, незначительно снизился.

ИСТОЧНИК: Veenhoven, 2005, и Heston et al., 2006.

РИС. 18.1. Средний доход на душу населения и средний уровень счастья в Японии с 1958 по 2004 год

Вторую группу фактов нам дает сравнение результатов таких же опросов, проведенных в современных обществах, существенно различающихся средним доходом. Люди в современных бедных странах, где доход практически не вырос по сравнению со среднемировым уровнем до 1800 года, считают себя такими же счастливыми, как и люди в очень богатых странах, например в США[399] 399
  Frey and Stutzer, 2002, p. 416–417.


[Закрыть]. Среднее счастье при уровне дохода на душу населения в 20 тыс. долларов и выше лишь немногим превышает среднее счастье при уровне дохода в 4000 долларов на душу населения и ниже, что соответствует уровню дохода в обществах охотников и собирателей. На национальном уровне счастье в лучшем случае обнаруживает скромную зависимость от дохода.

Вопрос о том, почему различие в доходах между странами и эпохами не влечет за собой соответствующего различия в счастье, служил источником многочисленных дискуссий. Ключевой проблемой здесь является обилие свидетельств, говорящих о том, что наше счастье зависит не от абсолютного уровня благосостояния, а от того, как идут у нас дела по сравнению с нашей референтной группой. Каждый индивид, увеличивая свой доход, построив себе более крупный дом в более симпатичном районе, приобретая более элегантную машину, может стать более счастливым, но лишь за счет тех, у кого нет таких денег, у кого не такое хорошее жилье и не такая новая машина. Деньги могут купить счастье, но это счастье отнимается у кого-то другого, не прибавляясь к общему котлу.

Из того, что решающее значение имеет относительный доход, следует также, что не стоит судить о вероятном уровне счастья основной массы человечества до 1800 года по состоянию современных бедных стран. Эти бедные нации благодаря телевидению могут практически из первых рук получать представление о богатстве успешных экономик. Если это позволяет людям из бедных стран верно судить о своем относительном экономическом положении, то, вероятно, доход не оказывает абсолютного влияния на счастье даже при самом низком уровне дохода. Но тогда мы придем к выводу, что в 1800 году, когда все общества были относительно бедны, а общины имели намного более локальный характер, люди, вероятно, были не менее счастливы, чем жители богатейших наций современности, таких как США.

Поскольку мы, судя по всему, являемся потомками недовольных жителей доиндустриального мира – людей, стремившихся достичь большего экономического успеха по сравнению со своими предками, – то в этих выводах, вероятно, отражается наше биологическое наследие мальтузианской эры. Быть может, мы обречены на то, чтобы, не смиряясь со своей участью, постоянно сравнивать свое положение с положением наших конкурентов и чувствовать себя счастливыми, лишь обогнав их по уровню благосостояния. Довольные, возможно, просто вымерли в мальтузианскую эру.

Но в таком случае получается, что невероятные технические достижения последних тысячелетий и соответствующее повышение дохода на душу населения и общего уровня жизни были напрасными? Некоторые авторы – например, Роберт Франк – утверждают, что, поскольку возрастание счастья благодаря увеличению дохода и потребления достигается лишь за счет снижения счастья тех, кто проиграл в этой погоне за статусом, большая часть энергии, расходуемая на повышение дохода в любом обществе, является социальным расточительством. Богатых – победителей в статусной гонке – следует облагать высокими налогами, с тем чтобы сокращать масштабы такой социально затратной активности. Однако результаты исследований счастья не позволяют поддержать такой политический вывод. Более значительное налогообложение богатых, возможно, позволит сократить неравенство в доходах, но оно не сделает общества как таковые более счастливыми. У нас отсутствуют надежные доказательства того, что общества с большим равенством в доходах в среднем более счастливы.

С другой стороны, изучение счастья позволяет провести интересную параллель между налоговой политикой нашего времени и мальтузианской эры. Мы видели в главе 2, что налоги, направлявшиеся на финансирование расточительного образа жизни правителей, в мальтузианскую эру в реальности не влекли за собой социальных издержек. Роскошь Версаля была создана отнюдь не за счет страданий бедняков, какой бы образ Марии-Антуанетты ни сложился в глазах общества. Исследования счастья говорят о том, что то же самое верно и для современной эпохи. Если мы высоко ценим такие коллективные блага, как научные исследования, космические полеты, общедоступное искусство и красивая архитектура, то должны финансировать их за счет налогов, как бы ни было это затратно с точки зрения экономики. Соответствующее сокращение нашего материального потребления не потребует от нас существенных издержек.

Таким образом, история мировой экономики полна явлений, сюрпризов и загадок, противоречащих нашим ожиданиям. Она неотделима от вопроса, кто мы и как сформировалась наша культура. Никто не может претендовать на истинную живость разума, не разобравшись в этих тайнах и хотя бы немного не поломав над ними голову в попытках понять, почему мы стали обладателями нынешних богатств лишь после тысячелетий жизни в дикости и почему многим обществам так трудно последовать за нами в материальную землю обетованную.

Техническое приложение

В данном приложении с помощью простых алгебраических операций выводятся все формулы, используемые в книге.

1. ФУНДАМЕНТАЛЬНОЕ УРАВНЕНИЕ РОСТА

Если у – выпуск продукции на душу населения, k – капитал на душу населения, z – земля на душу населения, а А – уровень эффективности, то для любой экономики

g_y = ag_k + cg_z + g_a, (1)

где g_x обозначает темп роста переменной, а – доля продукции, выплачиваемая собственникам капитала, и с – доля, выплачиваемая собственникам земли. Чтобы убедиться в этом, выразим общее соотношение между выработкой и другими переменными в виде

y = AF(k,z). (2)

Здесь А служит мерой того, насколько эффективно экономика преобразует факторы производства в продукцию. Точная природа функции F(k,z) не определена, и в этом нет необходимости.

Небольшое изменение эффективности ДА приводит к изменению выработки на величину AF(k,z). Так, повышение эффективности на 1 % приводит к возрастанию выпуска продукции на 1 %. Небольшое изменение величины капитала на душу населения Δr влечет за собой изменение выработки на rΔk, где r – арендная плата за единицу капитала. Так происходит из-за того, что в конкурентной экономике сумма выплат собственникам каждого фактора производства равна возрастанию выпуска при использовании дополнительной единицы факторов производства. Аналогично изменение Δz приводит к изменению выпуска на sΔz, где s – рента за единицу земли. Суммируя эти величины, мы можем выразить небольшое изменение выпуска продукции на душу населения в виде

Δy = rΔk + sΔz + ΔAF(k,z). (3)

Деление обеих частей уравнения (3) на у и перестановка дают нам

Δy/y = rk/y Δk/y + sz/y Δs/s + ΔAF(k,z)/AF(k,z). (4)

и из уравнения (4) следует уравнение (1).

2. ТЕМПЫ РОСТА ЭФФЕКТИВНОСТИ

Из уравнения (1) следует, что мы можем выразить темп поста эффективности как

g_a= g_y – ag_k – cg_z.

Точно таким же образом можно выразить рост эффективности как средневзвешенный темп роста выплат собственникам труда, капитала и земли. То есть

g_y = ag_k + bg_w + cg_s, (5)

Для того чтобы вывести это соотношение, отметим, что стоимость продукции равна сумме выплат владельцам труда, капитала и земли. Поэтому

y = w + rk + sz. (6)

Из уравнения (6) следует, что для небольших изменений опять же

Δy = Δw + Δrk + rΔk + Δsz + sΔz ⇒ Δy – rΔk – sΔz = Δw + Δrk + Δsz.

3. ФУНДАМЕНТАЛЬНОЕ УРАВНЕНИЕ В МАЛЬТУЗИАНСКОЙ ЭКОНОМИКЕ

Для периода до 1800 года уравнение (1) приобретает особый вид, в котором в долгосрочном периоде g_y = g_k = 0. Кроме того, g_z = – g_N, где N – уровень численности населения. Так, если численность населения возрастает на 1 % в год, то количество земли на душу населения сокращается в этом же темпе. Подстановка этих значений в уравнение (1) дает в долгосрочном периоде

g_А = сg_N .

Поскольку доход на душу населения в мальтузианской экономике в долгосрочном периоде не изменяется и поскольку в первом приближении заработная плата и прибыль от капитала должны быть постоянными, то из уравнения (5) следует, что

g_А = сg_s .

Поэтому темп роста реальной земельной ренты в мальтузианском мире при неизменных реальных процентных ставках должен быть равен темпу роста населения.

4. ИСТОЧНИКИ РОСТА ЭФФЕКТИВНОСТИ

Если в экономике существует j секторов, то общий темп роста эффективности экономики может быть разложен на вклады, вносимые каждым сектором, в виде

g_А = ∑ θ_jg_Aj ,

где θ_j – стоимость выпуска в секторе j по отношению к стоимости всей готовой продукции экономики.

5. СОВРЕМЕННЫЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ

В современную эпоху доля земельной ренты в национальном доходе индустриализованных экономик резко сократилась, как правило, составляя менее 4 % (см. рис. 10.3). Из этого следует, что для современной эпохи мы можем еще больше упростить фундаментальное уравнение роста:

g_y ≈ ag_k + g_a.

Более того, рост эффективности стимулирует еще большие инвестиции в основной капитал. Объем этого стимулированного накопления капитала можно оценить, исходя из того факта, что

a = rk/y.

Поскольку в современную эпоху a – величина относительно постоянная и составляет около 0,25, а реальная процентная ставка r также относительно постоянна, то, соответственно

g_k ≈ g_y.

Таким образом,

g_k ≈ g_a/ (1-a).

В современную эпоху величины agr и cgs близки к 0, поскольку gr и с близки к 0. Поэтому

g_a= bg_w

Таким образом, почти вся выгода от роста эффективности современной экономики достается наемным работникам. И мы можем оценить темп роста эффективности в современную эпоху, исходя из одного лишь роста реальной заработной платы.

6. ОБОБЩЕНИЯ

Вышеприведенные результаты для источников роста дохода на душу населения получены для экономики с од-ним-единственным типом продукции, одним типом труда, одним типом земли и одним типом капитала (который представляет собой просто накопленную продукцию). Но все эти результаты легко обобщить для экономики с многочисленными типами продукции, труда, земли и капитала, получив аналогичные выражения. Так, для экономики с i типами продукции рост выпуска представляется в виде

g_Y = ∑ θ_ig_Yi ,

где θ_i – доля товара или услуги i в стоимости продукции. Рост трудового вклада превращается в

g_Y = ∑ (b_i / b)g_Yi ,

где b_j – доля общих выплат собственникам факторов производства, выплачиваемая работникам типа j. Рост запаса капитала аналогично выражается в виде

g_Y = ∑ (a_i / a)g_Ki .