Текст книги "Черная книга смерти"

Автор книги: Гордон Далквист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

Фохтман погрузился в молчание. Судя по ритмичным пощелкиваниям, он занялся обследованием стеклянных пуль. Аспич негромко спросил:

– Итак, он спрашивал обо мне? О моем здоровье?

– Да, полковник, – ответил Росбарт. – И удивился тому, что вы еще живы.

– Что ему известно, черт побери? – прорычал Аспич и дважды чихнул – громко и влажно чихнул два раза. – Извините… это мое треклятое… недомогание…

– Думаю, это весеннее, – хмыкнул Росбарт. – Неустойчивая погода… Становится теплее, но организм еще не привык…

– Вы наверняка правы. И эти чертовы похолодания…

Фохтман снова стал называть цифры – то ли количество стеклянных пуль, то ли их примерный вес, то ли – кто знает? – степень чистоты обогащения. Веселым голосом он перечислял деталь за деталью; Чань понял, что Фохтман и Лоренц были злейшими врагами и что присутствие здесь Фохтмана говорило об отчаянной попытке проникнуть в тайны убитого графа. Чань улыбнулся – он своими руками покончил с этим мерзавцем и принес немало неприятностей многим людям, которые этого заслуживали.

Фохтман перешел к большому бюро и принялся перебирать те самые бумаги, которые только что ворошил Чань.

– А я все это время считал Лоренца дураком, – прошептал он. – Пусть идея принадлежит д'Орканцу, но воплощение прекрасно, восхитительно!

– Восхитительно? – переспросил полковник.

– Самое подходящее слово для такой чистой работы! – воскликнул Фохтман. – Эти машины можно улучшить – у меня уже есть предложения… но поток, ясность… – Фохтман рассмеялся. – Ясность могущества! А вы уверены, что Лоренц мертв?

– Это очень вероятно, – сказал Росбарт.

Фохтман хохотнул.

– И вы гарантируете, что только Лоренц – из всех, кто занят в Институте, в промышленности, – знает об этом, об этой части… стороне…

– Алхимической стороне, – подсказал Аспич.

Фохтман фыркнул.

– Если верить графу, – добавил полковник.

Фохтман раздраженно выдохнул.

– Поскольку базовые свойства самого стекла не оспариваются…

– Разумеется, – резко подтвердил Аспич.

– Сочинения графа – это бред безумца, – сказал Фохтман. – Безумца, у которого были прозрения. В чертежах есть пометы других людей – инженеров, архитекторов науки, – и потому следует получше приглядеться к этим прозрениям, а не считать их чистым сумасбродством. Эти машины, вот этот вагон… результаты нельзя отрицать… – Фохтман помолчал. – Или, например… эти книги…

– Книги? – с невинным видом переспросил Росбарт.

– О них много говорится в записках графа. Крайне необычное использование… свойств, присущих… синему стеклу.

Что до Аспича, тот хранил молчание.

– Правда, сам я с таким не сталкивался, – разглагольствовал Фохтман. – И в самом деле, «книга» может обозначать всего лишь собрание сведений. У каждого мистика свой собственный словарь, и для непосвященного понятия могут звучать странно. Что касается «книги»: конечно же, важно, как она в качестве устройства использует функциональные свойства синей глины. Похоже, работа многих мощных машин основана на этих «стеклянных книгах». Но опять же, будучи человеком науки, замечу, что необходимо искать подсказки! Вы сами это увидите, джентльмены, вот в этом самом вагоне. Вставки из оранжевого металла – сплава, изготовленного по точным спецификациям… по потолку, между плитками пола, вокруг каждой стекляшки…

– И что это? – заинтересованно спросил Росбарт.

– Скорее уж, зачем это, – хмыкнул Фохтман. – Эффект хорошо продуман. Не сделано ли это из чисто эстетических соображений? В чем их истинный смысл? Пока не могу сказать – дайте мне время почитать, до прибытия… Я возьму эти бумаги в свое купе, где посовещаюсь сам с собой.

– Значит, вы готовы исполнить поручение герцога? – спросил Росбарт.

– Безусловно, сэр. Разве я могу отказать его светлости?

– Отлично, – сказал Росбарт. – Прекрасная новость. Наше…

Аспич откашлялся.

– Полковник? – обратился к нему Фохтман.

– Не сомневаюсь, его светлость оценит ваше усердие, – сказал тот. – Но я подумал, что пока… мы могли бы… обменяться соображениями по поводу ваших открытий.

Никто не сказал ни слова.

Росбарт шмыгнул носом.

– Гм… да… это представляется мне довольно… интересным… и разумным предложением. Особенно если мистер Фохтман получил ясное представление об этом… как бы сказать… направлении неизвестной нам науки.

– Неизвестной и дающей пищу для ума, – сказал Аспич.

– Дающей пищу для ума и мощной, – сказал Росбарт.

– Что скажете, мистер Фохтман? – спросил Аспич.

– У меня нет причин возражать, – ответил Фохтман. – Вряд ли брат королевы будет вдаваться во все мелкие детали.

– Значит, договорились?

– Думаю – да. Я поделюсь моими открытиями только с вами, джентльмены, и мы втроем решим… какие шаги предпринять дальше.

– Разумно, – одобрил Росбарт.

– Да. – Чань буквально видел алчную улыбку на губах Фохтмана. – Но материала в изобилии, а времени у нас очень мало. Если позволите, джентльмены…

Пальцы резко постучали по стеклянной крышке над головой Чаня.

– А это что за большая штуковина? – спросил Росбарт. Голос его звучал всего в нескольких дюймах.

Чань видел, что рука теперь трет по стеклу, словно пытаясь сделать его прозрачным и заглянуть внутрь.

– Вам известно ее назначение?

– Пока нет – сначала нужно обследовать, – ответил Фохтман.

– Может быть, откроем и посмотрим?

– Если вам хочется – бога ради, – согласился Фохтман.

Росбарт взялся рукой за край крышки, прикидывая, насколько она тяжела, а потом ухватился за нее обеими руками, чтобы сдвинуть с места.

– Здесь у графа лежала женщина, – пояснил Аспич.

– Какая женщина? – спросил Фохтман.

– Его восточная шлюха. Анжелика. С ней что-то сделали, и она заболела. Граф поддерживал в ней жизнь до Харшморта – видите эти медные короба и трубки, что уходят внутрь? По ним закачивалась голубая вода – густая, как клей…

– Она заболела? – спросил Росбарт.

– Граф сказал – «тепловая разбалансировка» или что-то в этом роде.

– И что с ней случилось?

– Умерла.

Молчание. Потом Фохтман откашлялся.

– На тот случай… есть много такого, чего мы пока не понимаем… если вдруг ее болезнь… заразна…

Росбарт отдернул руки, словно гроб превратился в раскаленную плиту.

– И в самом деле. Да. Материалов у нас предостаточно, чтобы занять свое время.

Чань дождался, когда они закроют за собой стальную дверь, и обеими руками поднял стеклянную крышку. По ровному стуку колес он понял, что они уже покинули привокзальные туннели и теперь двигаются по открытой местности. Он вылез из гроба Анжелики, закинув наружу сначала одну длинную ногу, потом другую, и поставил на место крышку, а после этого стал по очереди подходить к окнам – все были заделаны покрашенными в черное стальными ставнями. Но зачем смотреть в окно – Чань знал, что поезд идет в Харшморт.

Однако требовалось найти ответы на важные вопросы: в каком месте состава находится черный вагон, сколько драгун в поезде и где они. А еще принять несколько решений и среди них – самое главное: смириться ли ему с судьбой и отложить свои разыскания до Харшморта или попытаться сбежать с поезда, пока он еще недалеко от города? Чань повел плечами, затекшими после лежания в гробу, и повернул шею. Кости ответили громким щелчком. Фохтману, видимо, не хотелось заниматься гробом, когда руки его были полны прелюбопытнейших бумаг, но по прибытии он определенно сделает это. Черный вагон досконально исследуют, возможно, даже разберут, чтобы проникнуть в тайную науку графа. Или даже до прибытия – до Харшморта оставалось около часа езда. Нужно было немедленно выбраться отсюда.

Дверь, через которую вышла та троица, вела в пассажирский вагон, что следовало из слов Фохтмана, поэтому Чань подошел к другой двери и достал связку отмычек. Если на наружной площадке не стоит на посту драгун, то почти невероятно, что за стуком колес кто-то услышит его манипуляции с отмычкой. И тем не менее Чань, пока ключ не коснулся поворотного механизма, поворачивал его как можно медленнее, Прежде чем открыть дверь, он подхватил свою трость, готовый нанести удар любому, кого увидит. Но никого не увидел. Чаня окружил грохот колес, ветер раздувал полы его плаща.

Впереди был еще один пассажирский вагон, но из-за солнца не было видно, что там внутри. Чань миновал ходящую ходуном площадку и прижал лицо к стеклу. Прямо навстречу ему шел драгун в красном мундире и медном шлеме. В этот самый момент он опустил глаза, доставая что-то из кармана. Стоит солдату поднять глаза, как он увидит Чаня. Чань развернулся и отпрыгнул на узкую металлическую лестницу, приделанную к вагону, а когда дверь открылась, прижался к ней. Под его ногами уносились назад рельсы.

Драгун вышел на платформу, задев саблей о косяк двери. Во рту у него была выкуренная наполовину сигара, ветер бешено играл конским хвостом на шлеме. Рука в перчатке сжимала оловянную фляжку. Судя по знакам различия на воротнике и эполетах – капитан. А потом Чань увидел светлые баки, выбивавшиеся из-под медного шлема, бледные, как кукурузный початок. Это был человек, с которым он дрался на севере, тот самый капитан, который скрылся от него в лесу, потом в Карте, потом в темноте Хеллиотт-стрит. Что он искал в черном вагоне – один, без начальства? Или просто вышел, чтобы приложиться к виски?

Нет, не за этим. Офицер оглянулся назад, прижался лицом к окну (шлем стукнулся о стекло) точно так же, как Чань, и лишь потом перешел к металлической двери. Чань удивлялся тому, что его еще не заметили, хотя и знал: если не ждешь никаких неожиданностей, то ничего подозрительного не замечаешь. Драгун сунул фляжку назад в карман и вытащил оттуда что-то другое… большой металлический ключ. Капитан быстро вставил его в замок двери черного вагона, стоя в небрежной позе – любой решил бы, что он просто курит. Чань услышал, как поворачивается ключ… но офицер вовсе не собирался распахивать дверь – он просто запер замок и положил ключ в карман.

Повернувшись, капитан увидел его.

И тут же схватился за эфес сабли. Крепко держась за лестницу, Чань обеими ногами ударил капитана – одной в грудь, другой в челюсть. Тот отлетел к металлической двери, а потом нога его опасно подогнулась, и он рухнул на цепочку, служившую поручнем. Прекратив возиться с саблей, военный обеими руками ухватился за цепочку, чтобы не вывалиться наружу. После удара ногами Чань пережил мучительное мгновение – он повис на обеих руках, ботинки болтались в считаных дюймах от убийственных колес. Он поймал ногой нижнюю ступеньку и попытался ударить еще раз, но капитан – чье лицо покраснело в том месте, куда попал ботинок Чаня, – ухватил его за лодыжку и крутанул изо всех сил, пытаясь сдернуть с лестницы под колеса.

Чань крепко держался за ступеньку. Капитан дернул его еще раз, громко рыча. Его сапоги заскользили по металлической платформе. Хватка Чаня ослабла. Понимая, что не выдержит третьего рывка, он отпустил одну руку и ткнул своей тростью, словно притуплённой шпагой, в лицо капитану. Тот отпрянул и громко выругался – из-под глаза у него хлынула кровь. Вися на одной руке, Чань завел назад другую ногу и дал капитану прямо в ухо. Медный шлем свалился на землю, а сам капитан снова отлетел к цепочке, перегнулся и начал падать вниз.

Не давая офицеру упасть, Чань выбросил обе ноги вверх и ловко обвил их вокруг шеи своего противника. Капитан, опасно перегнувшись, замер над несущимися внизу железнодорожными путями; цепочка, не выполнив своей задачи, оказалась гораздо ниже пояса, руки беспомощно хватали воздух. Казалось, военный вот-вот упадет, но Чань надежно удерживал его, обеими руками вцепившись в металлические ступеньки, с искаженным от усилия лицом. Никто из двоих не шевелился под грохот несущегося поезда. Потом офицер осторожно повернул голову, чтобы встретиться взглядом с Чанем. Он ничего не сказал, но в его глазах горели ненависть и страх.

– Чей это ключ? – спросил Чань достаточно громко, чтобы перекрыть стук колес.

– Твой, если захочешь, – усмехнулся капитан. – Конечно, если ты меня скинешь…

– У меня есть свой. – Чань с силой вдавил каблук в шею капитана. – Где ты взял этот ключ? У Аспича?

– У Леврета.

– Ты обыскивал дом Леврета. Аспич знает, что у тебя есть ключ?

Капитан сплюнул.

– Если так, зачем мне ходить сюда одному?

– Что насчет женщины?

– Что насчет нее? Никто не знает, куда она делась.

Чань спрашивал о миссис Марчмур, а не о Шарлотте Траппинг, но тем не менее кивнул, подыгрывая капитану.

– И куда, по-твоему, она делась?

– Мы можем прекрасно поговорить на площадке, – буркнул военный. – Кажется, твои чертовы ноги соскальзывают. Мы можем быть полезны друг другу…

– Ты лжец.

– Я вот что хочу сказать, – прохрипел капитан. – Ты застал меня за противозаконным делом… у тебя все козыри…

Чань прислушивался не только к капитану, но и к нарастающей боли в своих руках. Крякнув, он подтянул капитана к центру площадки. Тот пошатнулся – ветер раздувал его светлые волосы, – ухватил рукой цепочку и опустился на колено, оказавшись тем самым в безопасности. Когда он поднял голову, Чань уже запрыгнул на площадку и, разъяв трость, приставил нож к лицу капитана на уровне глаз. Офицер посмотрел мимо Чаня на дверь, ведущую в пассажирский вагон.

– Не лучшее место для приватного разговора, – сказал он.

Чань сделал вид, что не расслышал.

– Почему ты вообще был в этом вагоне? – спросил он. – Почему не в заднем – со своим начальством?

– А ты бы стал ему доверять – моему начальству?

– На твоем месте или на месте… хозяев твоего начальства?

Человек пожал плечами, словно все и так было ясно.

– Что за обязанности у тебя здесь? – нетерпеливо спросил Чань?

– А что за обязанности были у меня на севере? – ответил тот. – Выражаясь по-латыни, ad hoc.

Несмотря на мальчишеское лицо, глаза капитана смотрели сурово, словно он слишком рано поддался всем возможным искушениям и разочаровался в них.

– С тех пор как мы оба оставили город, в нем многое изменилось, – сказал Чань. Капитан снова пожал плечами. Чань кивнул на ключи в кармане его мундира. – Но перемены приносят новые возможности.

– Ты видел их лица? – зло улыбаясь, проговорил капитан. – Да что лица – один только запах… очень скоро на самом верху будут вакансии. А каждую вакансию нужно заполнить…

– Ты говорил о женщине.

Офицер улыбнулся, потирая шею. Чань обратил внимание, что лицо капитана бледнее, чем было в лесу несколькими днями ранее. Усталость? Или он тоже был болен, не зная этого?

– Миссис Траппинг исчезла.

– Как и Леврет.

– Леврет – простофиля чистой воды. Его-то найти легко – как мальчишку, который прячется под стол.

– А Шарлотта Траппинг тоже простофиля?

– Хуже, чем Леврет. Она – овдовевшая светская дама, загнанная в угол, притом без всякого опыта. Ее могущественный брат сошел с ума, а другой брат… исчез.

– Вместе с графиней… и всеми, кто был на дирижабле.

– Подлинная трагедия, – заметил капитан. – Серьезная потеря для государства.

Чань изучал лицо своего собеседника, понимая, что тот занят тем же самым. Капитан был в Карте, на станции, вместе с Чанем, он вполне мог видеть графиню и Ксонка. Точнее говоря, не мог не видеть… иначе к чему такая мощная облава в Строппинге?

– Как ты говоришь… есть всякие варианты… Миссис Траппинг… – Капитан тщательно подбирал слова.

– Да что значит женщина? – прервал его Чань. – Тем более миссис Траппинг.

– Тайный совет считает, что роль миссис Траппинг огромна. Может даже показаться…

– Показаться что? – спросил Чань, подступая ближе.

Драгун скосил глаза на нож, потом с невеселой улыбкой поднял их на Чаня. Лицо его обрамляли девичьи кудри.

– Что Тайный совет лишился своего главы.

– Доставай свой ключ.

Чань бросил саблю капитана на кушетку у себя за спиной и посмотрел в открытый гроб, где с недовольным видом лежал капитан, вытянув по бокам руки.

– Тебя как зовут? – спросил Чань.

– Тэкем. Дэвид Тэкем.

– Они тебя найдут, когда мы доберемся до места. А может, и раньше.

– Уверяю тебя, в этом нет необходимости…

– Либо так, либо я перережу тебе глотку, – отрезал Чань.

– Ну, вовсе не обязательно выбирать одно из двух…

– Что ты знаешь об этом Фохтмане?

Тэкем вздохнул.

– Да ничего. Инженер… Изобрел какие-то полезные… штуки…

– А о Росбарте?

– Обычное насекомое из Министерства иностранных дел. И почему герцог доверяет таким ничтожествам…

– Где Маргарет Хук?

– Кто?

– Миссис Марчмур.

– Кто?

– Где Шарлотта Траппинг?

– Как я тебе уже сказал…

– Где Элоиза Дуджонг?

– Понятия не имею…

– А капитан Смит?

– Что-что?

– Капитан Смит! – прорычал Чань. – Офицер, как ты.

– Да, я знаю… просто не понимаю, зачем тебе это.

– Отвечай.

– Капитан Смит мертв. После выстрела в спину его удавили на крыше Харшморт-хауса перед стартом дирижабля. Говорят, это сделал ты. Если, конечно, ты и есть тот самый Кардинал Чань…

Чань уже не слушал. Он опустил крышку на место и закрепил ее болтами, замуровав Тэкема внутри. Возможно, тому удастся освободиться, разбив крышку, но Чаня это мало волновало.

Свет в следующем вагоне был заметно ярче обычного. Чань выгнул шею, заглядывая за стенку того, что он счел первым купе. Там не оказалось не только пассажиров, но также сидений и полок для багажа. Более того, дальше отсутствовали перегородки между тремя купе. Чань молча пересек открытое пространство и снова выгнул шею – следующие три купе тоже оказались слиты в одно, помещение было забито ящиками. Спиной к Чаню, за столом, уставленным коробками с грудами блокнотов, сидел человек в черном плаще. Чань не двигался. Не двигался и человек за столом. Чань подкрался поближе и достал кинжал из трости. Лицо человека было бледным, у носа и глаз – красные круги, вокруг уха – корка запекшейся крови. Человек тихонько покачивался в такт движениям поезда, и хотя сидел прямо, но спал.

Если поезд направлялся в Харшморт, почти пустой, то в нем собирались вывезти все аппараты, оставшиеся от графа. Что означала столь масштабная экспедиция? Это не могло быть связано с возвращением Франсиса Ксонка – Аспич и его люди получили приказ забрать черный вагон до прибытия Ксонка в Строппинг, возможно, еще до того, как Тэкем подтвердил, что Ксонк жив. Чань подумал о всех этих титулованных и состоятельных людях, завербованных заговорщиками для осуществления разных замыслов: они пребывали в алчном ожидании, готовые исполнить любой приказ, который сделал бы их запредельно богатыми и могущественными… Но в то же время, судя по солдатам, наводнившим вокзал, судя по тому, что заговорщикам понадобился черный вагон, было ясно: что-то пошло не так. Может, козни Аспича и Росбарта были частью общего плана? Или же первыми признаками бунта?

В вагоне оставалось еще одно купе. Если пройти туда, окажешься в поле зрения спящего человека. Но пусть даже тот проснется – кого он позовет на помощь?

Чань заглянул за угол. На дальнем сиденье, свернувшись, лежала девочка лет восьми в сиреневом платье, а рядом, уронив голову на ее колени, расположился мальчик лет пяти в бархатном костюмчике. На ближайшем к Чаню ряду сидений разместился другой мальчик, помладше первого и в таком же костюмчике. Сбросив с ног туфельки, он сидел рядом со спящим человеком в черном; на коленях у чиновника лежала кипа бумаг. Чань наклонил голову, чтобы разглядеть лицо мужчины: светловолосый, с соломенными нафабренными усами, – так напоминающий Баскомба, что Чань тут же проникся к нему презрением. На лице не было болезненной бледности, однако ногти покраснели и растрескались. Еще один взгляд на лицо человека – бросались в глаза его веки, словно склеенные, – и Чань снова отошел в тень.

Трое детей Шарлотты Траппинг.

Он снова выглянул – теперь девочка открыла глаза и смотрела прямо на него. Чань замер. Девочка молчала. Она бросила быстрый взгляд на опекавшего их чиновника, потом на черные стекла очков Чаня. На ее лице не было страха, хотя Чань и знал, что ее мир вывернуло с корнем, как дерево бурей: родители исчезли, и теперь о ней заботились незнакомые люди. Наверное, Чань показался ей ряженым. Но девочка лишь молча смотрела на него.

 
Над зимней речкой хладные ветра,
Туман сомнений гуще каждый день.
 

Почему эти слова вдруг пришли ему в голову? Строки из «Кристины» Дю Вина – эта поэма не столько нравилась Чаню, сколько владела им. Привыкший к вдумчивому чтению, он целыми днями жил в кипящем страстями мире этой поэмы: старинная история женщины, которую заколдовал волшебник, унесший в могилу и тайну злых чар, и ее обреченного любовника, не способного ни снять заклятие – «свинцовый саван тело заковал», – ни бросить свою любовь… или он просто начисто забыл свою прежнюю жизнь?

Все это было бесполезно.

Он ничего не мог сделать для девочки Траппингов. Еще два шага – и Чань вышел через дальнюю дверь, надеясь, что громкий стук колес, пока дверь была открыта, не разбудил остальных детей или чиновника. Перед ним был тендер. Чань забрался в него. В это время поезд, не снижая хода, проехал мимо станции Рааксфал. Этак и часа не пройдет, как они доберутся до Орандж-Локс.

Чань спустился по лестнице тендера и спрыгнул с поезда на полпути между Сент-Портом и Орандж-Локс. Он приземлился удачно, ничего не сломав, перекатился к невысоким деревцам и оставался там, пока поезд не промчался мимо. Потом Чань нашел свою трость, брошенную перед прыжком, и пешком направился в особняк Роберта Вандаариффа.

Почему он не перерезал горло Тэкему? Потому что тот показал себя всего лишь алчным прислужником глупцов? Или Чань все еще не решался проливать кровь солдат Четвертого драгунского? Капитан Смит не раз спасал жизнь ему… а еще мисс Темпл и Свенсону. Челюсти его сжались при мысли о бездарной, жестокой смерти капитана – выстрел в спину на крыше Харшморта, затем гибель – явно от руки Франсиса Ксонка. Впрочем, что тут удивительного? Когда порядочность в этом мире вознаграждалась иначе? Чань покачал головой. Видимо, Тэкем, прикормленный фаворит Аспича, недавно получил повышение и занял место Смита. Презирая Аспича, этого двуличного идиота, Чань все же отдавал ему должное: полковник знал военное дело и знал своих людей. Характер Тэкема не был тайной для Аспича, а выбор полковника просто говорил о его истинных целях, что полностью подтверждал разговор, подслушанный Чанем в черном вагоне. К крушению планов заговорщиков, связанных с дирижаблем, привели амбиции их наиболее доверенных приспешников. Ведь самые верные лакеи заговорщиков, Роджер Баскомб и Каролина Стерн, своими амбициями разрушили их планы. Так почему же от полковника Аспича надо было ждать большей преданности?

Мысли Чаня вернулись к Тэкему. То, что Чань чуть было не убил капитана в лесу, ничего не значило – чего не сделаешь в крайних обстоятельствах? Этот человек, безусловно, был опасен. Чань сплюнул, перепрыгивая через канаву. Его ботинки погрузились в глинистую почву. Нет, кое-что это все же значило: Тэкем будет рад покончить с ним при первом удобном случае.

Эта мысль теперь не давала Чаню покоя. Он перепрыгнул через еще одну канаву, пошире: вода в ней, казалось, была покрыта чем-то вроде пепла. Харшморт уже виднелся вдали, напоминая неровный шрам от пули в безбрежности чистого неба. Чань подумал о хозяине особняка, запертого внутри под предлогом карантина. Осталось ли хоть что-нибудь от человека, некогда подчинившего своей воле целый континент?

Помня о том, что компания с поезда поедет в каретах и может прибыть раньше его, Чань пошел в обход, держась дальней стороны сада между имением и морем. Несколько углублений в дюнах были засыпаны пеплом: возможно, тут просто сжигали листья или мусор, как делают во всех садах, а тем более в таких громадных, как харшмортский. Приближаясь к сараям на окраине сада, Чань не отрывал взгляда от балкона на втором этаже: вдруг там появится кто-нибудь? Он немного выждал – на балконе никто не показался – и опрометью бросился к ближайшей стеклянной двери. Уверенным движением Чань воткнул кончик ножа в замок и резко повернул – дверь открылась. Еще секунда, и он был внутри.

Кабинет Роберта Вандаариффа и его личные апартаменты находились в другом крыле громадного дома, но Чань был близок по крайней мере к одной из своих целей. Он осторожно заглянул в выстланный белой плиткой коридор, проходивший вдоль всего крыла, – из него вела лестница на подземные этажи. Пришлось взять на изготовку трость: коридор не был пуст.

На спине лежал пожилой человек в черной ливрее, лицо его было темным и мокрым. Чань бесшумно приблизился, держась стены. Веки слуги встрепенулись. Из его носа сочилась кровь, растекшись почти на пол-лица, но сам нос не покраснел и не был разбит – не похоже, что человека кто-то ударил. Чань поднял голову. Издалека, из центральной части дома, донесся сдавленный крик… мужской? Он подождал, прислушиваясь к тишине, и даже его не самый острый нюх уловил запах гари. Может быть, дым из сада проник внутрь? Чань решительно направился к лестнице, а затем поспешил вниз.

Лаборатория графа была разгромлена и сожжена. Чань стоял в дверях, пытаясь вспомнить, как тут все выглядело раньше, и понять, зачем устроили этот пожар. Факт поджога не вызывал сомнений, а судя по сильному запаху гари, все случилось лишь несколько дней назад. Чань перешагнул через упавшую балку и обугленные остатки стула. Слева располагалась собственно лаборатория графа. Эпицентр пожара находился именно там (неудивительно – граф держал там множество летучих химикалий), и галерея над лабораторией выгорела полностью. Каменные стены все почернели, как и потрескавшийся потолок. Книги выбрасывали с полок прямо в огонь, вместе со всем инвентарем графа – теперь от него остались лишь бесформенные куски металла, торчавшие из пепла. Казалось, кто-то хотел уничтожить все следы работы графа… кроме…

Чань перевел взгляд на стену, где прежде висело «Благовещение». Огромный холст, разрезанный на тринадцать частей, изображал богохульную версию явления Марии ангела, которого граф наградил красноречиво синей кожей. Отдельные фрагменты картины на первый взгляд не носили откровенно сексуального подтекста, но после пристального рассмотрения неприкрытое бесстыдство художника просто ужасало. Но главное, задник каждого холста покрывали алхимические формулы, сообщавшие (тем, кто знал тайный шифр графа) о важнейших свойствах синей глины. Значит, и холсты тоже погибли…

Чань нахмурился, сравнивая следы огня на этой части стены и в остальной комнате… никакой разницы. Если бы тринадцать холстов сгорели, то химические вещества, содержавшиеся в краске, оставили бы на стенах такие же багровые завитки, что и на мраморной столешнице. Он сделал еще несколько шагов, размышляя о полотнах. Вдруг их сняли со стены и бросили прямо в огонь… да, такое возможно… но возможно, их не уничтожили. Все зависело от того, кто и зачем устроил этот пожар. Чань сделал еще шаг. Под ногой захрустело стекло.

Мурашки вдруг побежали у него по коже. Пол был усыпан стеклом – разбитым, почерневшим, но все еще отливавшим синевой… Анжелика.

Чань неожиданно для себя опустился на колени, положил трость на пол и, протянув руку в перчатке, коснулся стекла (граненые камушки и один-два удлиненных неровных осколка) кончиками пальцев, мягко, словно притрагиваясь к ее коже.

В коридоре послышались шаги, и Чань развернулся, в одной руке держа трость, а другой – самое дурацкое и самое естественное побуждение – опираясь о пол для равновесия. Ладонь пронзила резкая боль, и тут же в дверях мелькнул черный плащ Франсиса Ксонка. Но Чань мгновенно забыл о Ксонке – стеклянный осколок вонзился в его руку, и нахлынули воспоминания.

Анжелика стояла посреди своей комнаты в борделе «Старый замок». На ней было светлое шелковое платье, влажные волосы ниспадали на плечи, благоухая сандаловым деревом: аромат, знакомый Чаню лишь потому, что его безумно любила Анжелика, – но теперь он ощущал его своим обонянием, своим разумом ошеломляюще ясно, как никогда не случалось наяву. Лицо Анжелики было обращено к открытому шкафу с пятью пустыми полками. На стуле и на маленькой кровати с соломенным тюфяком лежали груды одежды – платья, халаты, нижнее белье, туфли и резная деревянная шкатулочка, купленная за гроши на рынке у Святой Изобелы. Чань помнил, что в этой шкатулке лежали все дешевенькие украшения женщины. Анжелика смотрела на пустые полки, и Чань чувствовал, что ее захлестывает прилив радости – от приезда, от ощущения безопасности, от принятого с необычайной благодарностью ответа на вопрос, который сам Чань никогда не хотел задавать. И он сразу же понял: это первая в ее жизни собственная комната, откуда не украдут вещи, где можно повесить на стену открытку или картинку из цветного журнала, и их не сорвут через день… До Чаня дошла переживаемая Анжеликой радость – оттого, что сейчас она начнет рассовывать эти пожитки в шкаф, наслаждаясь своим богатством, будет перекладывать каждую вещь с полки на полку, чтобы продлить удовольствие. Женщина светилась радостью – отныне покончено со всеми этими борделями, с вечным унижением! Она улыбалась от предвкушения того, что ее ждет здесь… от одной только мысли о будущем…

Чань извлек осколок из ладони и отшвырнул его в кучу мусора, а потом принялся срывать перчатку с порезанной руки, в то же время отчаянно пытаясь сосредоточиться: даже после извлечения стекла этот пульсирующий отзвук не смолк, уловленное им счастье Анжелики настойчиво продолжало биться в мозгу. Сорвав наконец перчатку, он увидел впившуюся в ладонь звездочку синего стекла в своей ладони, только что возникшую от соприкосновения с кровью, – плоский, сплюснутый жалящий паук, в чье холодное, обжигающее тело вцепились пальцы Чаня. Как хорошо, что это левая рука! Чань вытащил бритву из кармана, раскрыл ее и, превозмогая мучительную боль, завел лезвие под стекло, а потом кровь обильно потекла из раны – попытался вытащить осколок. Какое-то время стекло не поддавалось, безжалостно впиваясь в его плоть. Чань прикусил губу и резанул еще глубже. Ромбовидный кусок стекла с зубцом выскочил из его ладони, которая превратилась в зияющую рану. Громко выругавшись, Чань обмотал ладонь носовым платком, затянул узел зубами, подхватил трость и поспешил следом за Ксонком – сколько времени он потерял? Он пошатывался, как пьяный, но продолжал идти; запах волос Анжелики кружил голову, подобно отраве.

Чань двинулся – пожалуй, слишком неосмотрительно – к центру дома, назад на главный этаж, мимо неподвижного пожилого слуги. Впереди слышался топот множества ног, голоса – толпа людей… Аспич и его драгуны? Нет: группа харшмортских слуг в черных ливреях устремлялась в бальный зал. Чань почувствовал укол любопытства (любопытствовать было легче, чем думать) и пошел следом. Чей-то голос перекрыл множество других – из застекленных дверей вышел человек. Чань не видел его, но голос звучал громко и очень сердито.