Текст книги "Приключения 1990"

Автор книги: Гилберт Кийт Честертон

Соавторы: Юрий Нагибин,Борис Руденко,Андрей Молчанов,Валерий Аграновский,Виктор Топоров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)

Владимир Крохин

За безобразный внешний вид и стертый протектор с «Жигуля» сняли номер. Пришлось взывать к Игорю, ехать вместе с ним в ГАИ и, дав там своему человечку слово, что отныне машина будет сверкать лаком и обуваться в новые покрышки, выручать номер обратно, дабы узакониться в смысле пребывания в транспортном потоке.

Когда, возвращаясь из ГАИ, проезжали мимо киностудии, я попросил остановиться. Механически попросил. Вылез, из проходной позвонил ассистенту режиссера – как, мол, дела и чем занимаемся? Услышал то, что и хотел услышать: в павильоне вот-вот заканчивается съемка, Марина здесь. Так.

Повесил трубку. В раздумье через стеклянную стену проходной обозрел улицу. Солнечный, ветреный день мая. Младенчески сморщенная листва на тополях и липах. Голые кустики, облепленные тугими кочанчиками почек. Скоро лето. Ну-с, заказать пропуск? Зачем? Недостаточно одной оплеухи? Оскорбительной, хлесткой и ясно давшей понять, что не нужен я этой женщине, более того – опасен ее спокойствию и будущему. А мгновения прошлой слабости она устыдилась и твердо его преодолела. Но все-таки я стоял в проходной, смотрел на снующих людей и ждал ее: пусть обменяемся кивками в равнодушном приветствии или попросту сделаем вид, что не заметили друг друга, или же поздороваемся как ни в чем не бывало, предложу подвезти...

С улицы донесся укоризненный гудок. Я обернулся в сторону машины, и в следующую секунду передо мной мелькнула она, Марина, замешкалась, как бы споткнулась...

– Я... так ждал тебя! – прорвалось у меня и страстно, и с горестью, и с заискиванием.

Улыбнулась. Принужденно и беззащитно. И вдруг, как в лихорадке, почудилось, что ничего не кончено, а только начинается, и счастье вот, рядом, ну же...

– Марина, – я коснулся тонких пальцев ее, – изгнать – твое право, но...

– А что остается делать? – Улыбка превратилась в стылую усмешку. Она высвободила руку. – Начать все... сначала? Для этого надо любить. А что было у нас? Приключеньице, основанное на минутных симпатиях. Я про себя, но и того достаточно... в смысле невозможности полного счастья.

Меня одолевают раздраженность и скука.

– Тебе куда? – перебиваю. – Если домой – подвезу.

Влезаем в машину. Тут доходит, что Игорь...

– А, вы же знакомы! – заявляю с натужной иронией. – Кстати, – развязно хлопаю Игоря по плечу, туго обтянутому нейлоновой курточкой, – всемогущий человек. Пользуйся моментом, Марина, и если надо – проси чего пожелаешь. Решение всех проблем. Житейских, имею в виду.

Тот заметно мрачнеет. Чего-то я такое... Переборщил, кажется. Но продолжаю с той же фамильярной сатирой в голосе:

– Давай-ка, Игоречек, жми на педали. Отвезем кинозвезду, куда ей...

Он неторопливо оборачивается. Глаза его округлены внимательным созерцанием моего лица и напряженно пусты.

– Слушайте, – роняет он сквозь стиснутые зубы, – поэты и актеры... Я хоть убог в сравнении с сиятельностью и широтой ваших интеллектов, но я не вещь. Не продаюсь и навроде гаечного ключа не используюсь. Так что... Пожалуйста, освободите салон. Вы, – брови его сдвигаются в сторону Марины, – не забудьте сумочку. Ты же, друг Вова, номерочек.

– На прощание, Игорь, – отзывается Марина, – хочу заметить: вы излишне прямолинейны. Это ваше самое сильное качество и самая слабая сторона. Она вызывает... ироническое уважение.

После она забирает сумку, я – номерочек, и в подавленном состоянии мы освобождаем салон. Я что-то цежу, морща лоб, типа: псих он, Игорь, дурак, обидчивый, вообще – пустяки, не бери в голову, но ответом мне служит утомленный вздох и презрение в ее суженных глазах, выискивающих в потоке машин такси. Вот и такси, но составить компанию мне не удается, она захлопывает дверь, кратко бросая шоферу:

– Вперед!

Стою, тупо изучая цифры и буквы на своем номерном знаке. Краска на буквах и цифрах облупилась и вспучилась от ржавчины. Надо обжечь, зачистить, обезжирить и покрасить вновь – так Игорь учил час назад...

Еще такси. Сесть в него опять-таки не удается: из-за спины выпрыгивает проворный гражданин в темных очках, в европейской клетчатой кепке с блинчиком пуговки на макушке и вмиг оккупирует машину. Я вижу еще щеку, сведенную в злорадной ухмылке, и неожиданно узнаю в нем режиссера.

Снова такси, но тут вспоминается, что бумажник забыт дома, я располагаю какими-то копейками, и потому ничего не остается, как тащиться на остановку автобуса. Игорь – сволочь. Маринка – стерва. Я – идиот.

Марина Осипова

Вернулся муж с огромным чемоданом.

Радость встречи, изучение заграничного содержимого чемодана, восторг перед обновками, во взаимоотношениях – согласие, и уступчивость, ночь – как брачная, короче – разлуки имеют большое и полезное значение, они – спасательный круг в штилях и штормах топящего нас семейного быта.

Неделю жили как молодожены. Затем – началось!

Пришел со спектакля. Побродил по квартире, поиграл желваками, высказался относительно пыли на серванте и на телевизоре.

– Яблочки вот, – угодничала я, стараясь не нарываться. – Весь день по магазинам...

Брезгливо взял яблоко. Надкусил, перекосился и хамски бросил на скатерть:

– Тьфу, деревянные какие-то...

Заставляю себя остаться терпимой и благожелательной, дергаю плечом, беру яблоко за хвостик, несу в кухню.

– Ужинать будешь? – вопрошаю бесстрастно. – Что приготовить?

– То же, что и своим любовникам... Володе этому...

– Что то? – присаживаюсь в кресло, морща лоб в недоуменной сосредоточенности.

– Ты передо мной не играй... в невинность помыслов и восприятий! – подскакивает он. – Такие доказательства, что...

Страх. Панический. Но мысли отстраненно ясны. Откуда? Режиссер...

– Постой, – говорю хладнокровно. – Откуда информация – знаю. Знай и ты. Режиссер этот лип ко мне, как оса к арбузу. И чтобы избежать этого лиха, пришлось.

– Пришлось! – подтверждается саркастически.

– Да надоели они все... – произношу с непринужденной досадой. – У одного не выгорело, решил выместить неудачу, приписав все другому. А другой тоже хорош... Измучил. Преследование какое-то. Еле отшила. Ну неужели ты не знаешь эту публику? – продолжаю с обреченной укоризной. – Злобные, завистливые пауки с патологической страстью к интригам и сплетням. И неужели думаешь, что я настолько не уважаю себя и тебя... Я же женщина! – уже кричу со слезами. – Ты усвистел в свою заграницу, а мне – крутись! Отбивайся. А потом выслушивай от тебя... Конечно, попробуй тут поверить! Наставила рога и ломает оскорбленную добродетель! – Меня трясет от обиды.

Давно заметила, что лучший способ разубедить кого-либо в сомнениях относительно себя, если нет реальных аргументов, – высказать эти сомнения самой.

– Значит, ничего не было? – презрительно говорит он. – А как же...

– Да послушай ты! – отмахиваюсь яростно и рассказываю, как избегала ухаживаний режиссера, строя глазки дурачку сценаристу, возомнившему, в свою очередь, черт знает что и тоже в итоге схлопотавшему плюху.

Муж впадает в безысходное, молчаливое неверие, но истинное неверие сломлено. Спать ложимся, теснясь к разным краям кровати, разобиженные, но в душе примиренные.

А разве я лгала ему? Ну... если самую малость. Ведь то, что было, – бредовый сон, я сама осудила себя и... неужели этого мало? Неужели нет прощения?

Ладно. Утро вечера... Утром останется лишь тень обиды. Поверит! Я поверила, и он поверит. Интересно, кстати, как он там... гастролировал.

– Интересно, кстати, как ты там... – говорю сердито. – Еще неизвестно, к кому надо предъявлять претензии в плане супружеской верности!

– Да уж! – доносится сонно и сдавленно.

А в самом деле... Он-то как? Ну да если и было у него что, тогда квиты. Но не было, наверное... Спать!

Игорь Егоров

Проснулся среди ночи – задыхаясь, в поту, изнемогая от кошмарного сна, отступив, оставившего ошеломленность чувств и вязко застрявший в глотке комок ужаса, хрипом рвущийся наружу. Сел, отдышался, растер грудь, унимая испуганно колотившее в ребра сердце.

В новой моей квартире стояла гулкая, необжитая тишина, пахло свежими обоями и олифой. Поправил одеяло, сползшее с плеча Ирины, натянул на голое тело свитер, прошел в кухню. Уселся в полумраке серенького рассвета, блекло высветившего такой же серенький пластик новенького, вчера приобретенного кухонного гарнитура. Сидел, тяжело соображая нудно звеневшей головой: как быть? Как избавиться от вгрызшейся в меня клещом мании преследования, когда за каждым звонком в дверь чудится милиция, обыск, и сразу всплывает в памяти «Волга» с фальшивым номером кузова, увесистый пакет с долларами и рублями, бестолково перепрятываемый из гаража в подкладку старой шубы, из подкладки – в угол под ванной... Родители, анализируя мое процветание, все настойчивее пророчествовали об обязательном возмездии закона, Ирина тоже подозревала нечистое и хотя помалкивала, безропотная душа, про себя огорчалась ежеминутно. А я был захвачен инерцией. Но сейчас, сгорбленно сидя на кухне, думал, что пора кончать с нервным образом жизни, источившим все мои силы. Составился план: переход в КБ, регистрация с Ирочкой и разговор с Михаилом – дескать, завязываем напрочь.

Утром на работу не пошел: все равно увольняться. Разогрел оставленный женушкой завтрак, затем отыскал в барахле медную коробку, переложил туда финансы, оставив сто долларов на «Березку» и тысячу рубликов на проблемы текущего бытия, запаял крышку тщательнейшим образом и покатил за город, в лес.

Пронеслись в оконце новостройки окраины, зона отдыха с мутным озерцом и деревянными, крашенными под мухоморов грибками, зарябило мелколесье, проплыли увязающие в придорожной топи замшелые болотные сосенки, пригорок с картофельным полем, далекая деревенька, забытый богом трактор – один из тех, что нередко встречаются на обочинах российских дорог...

Притормозил. Места были знакомые, до армии не раз приезжал сюда развеяться – на лоне, так сказать. Вышел на лужок, узрев привычный ориентир прошлых пикников – здоровенный дуплистый дуб с узловато струящимися к земле жилами вековой коры. Постоял, глубоко, как и любой горожанин, дыша воздухом, настоянным на хвое, травах и мхах. Сентябрь. Редкие листики на оголенных осинах, трепещущие в прощально-теплой синеве неба, обреченная тишина осеннего леса. Надо же, скоро зима. А как лето прошмыгнуло, и не заметил в подвале конторы и в яме гаража. А может... уехать куда-нибудь и жить в глуши, в лесу? Без затей, без сутолоки... Нет. Я дитя большого города. И во мне вирусы этого города. Выделяют вирусы токсины, отравляют меня, привыкшего к такому хроническому отравлению, и стоит ли излечиваться от своей болезни, когда столько антител накопилось? Это те, кто из леса в город попадает, бегут обратно больные, оглушенные, подавленные, не приемлющие нашей привычной хвори, а мы без нее не можем, как курильщики без табака.

Я расчехлил пехотную лопатку, подцепил пласт дерна, сунул под него коробку. Потоптался, затрамбовал почву, пугливо оглядываясь... Ну-с-с, часть грехов захоронили. Может, и «Волгу» на четвертой передаче в болото спровадить? Жалко.

Теперь куда? К Михаилу рано. Прикинул, какая на мне одежда – сойду за иностранца? – и покатил в «Березку».

Вошел в чистенький, сверкающий всем иностранным магазинчик, побродил меж стеллажей, заставленных блоками с сигаретами, взял три разных, прихватил пузырек бренди... Дуриком, на смеси ломаного родного языка и относительно чистыми вставками языка не родного, объяснился с кассиршей, сунул в карман шестьдесят долларов сдачи и, довольный, вышел.

На улице возле меня возник парень – плечистый, сноровистый, с загорелым лицом, в яркой спортивной куртке, складной зонтик висел у него на боку, как пистолет, изогнутой своей ручкой просунутый в петлю для ремня.

– Рашн иконами... интересуется? – с хрипотцой зашептал он.

Так. Коллега.

– Сожалею, корешок, нет, – усмехнулся я, глядя на растерянное его лицо и узнавая это лицо... Тот, в свою очередь, признавал меня... Старый клиент. То ли крыло я ему красил, то ли дверь... Владелец «Запорожца» древней модели. Осторожно живет, правильно.

– Чего тут пасешься-то? – спросил я недружелюбно.

– «Капуста» нужна, – ответил он, явно теряя ко мне интерес.

– «Грины»... Две тысячи возьмешь? – спросил я с иронией.

– Конечно! – неожиданно согласился он. – Один к четырем. Только тогда так. Денег подзайму и сегодня же здесь, у метро. Выход к стадиону. В семь часов. Я на своем клопе подъеду – увидишь. Откатимся в сторону и махнем... Чтоб не замели.

Я обрадовался. Действительно, обменять эти опасные деньжата и завершить эпопею. Михаила попрошу подстраховать. В последний раз, скажу... В лес, правда, придется тащиться, покой клада тревожить, но ничего.

На минутку решил заглянуть к Олегу. Дать деньги на выкуп бренных остатков. Вообще я тут его зауважал: пить он бросил, кропал свои картинки, готовился к выставке...

– Кто? – спросили за дверью бдительно.

– Я, – дал я конкретный ответ.

Дверь опасливо, на малюсенькую щелочку приоткрылась, и в ней показалось чье-то лицо без щек.

– Олег... – сказал я как начало пароля.

Щелочка мало-помалу расширилась. Передо мной девчонка лет пятнадцати: худенькая, остроносенькая, веснушчатая и чем-то испуганная.

– Я сестра, – торопливо, словно оправдываясь, пояснила она писклявым голоском. – У нас несчастье. Вы... друг Олега?.. А... он йогой занимался. Поза трупа. Ну расслабление мышц, нирвана...

– Птичка в небе? – севшим голосом спросил я, припомнив.

– Да. И он не мог сесть... Летал... и не мог. Разбился.

– К-как разбился?

– Ну... психологически. Утром увезли. В больницу.

Доигрался, дурак! Дальнейшее я не слушал. Известие произвело на меня впечатление ошеломляющее и, выбитый из колеи, расстроенный вконец, я покатил на работу к Михаилу. Там сообщили, что сегодня тот в отгуле – покупает машину. Ох не вовремя... Поехал к нему домой. По пути, на шоссе, тоскуя в компании самого себя, решил несколько отвлечься, подсадив «голосовавшую» на обочине девицу.

– Но у меня только рубль! – веско предупредила она. Однако услышав, что денег не требуется, приятно изумилась и впорхнула в салон.

На ней была самодельная макси-юбка из отечественного джинсового материала, но с тремя затертыми иностранными нашлепками и жутко розовая кофта с бисером белых пуговиц. Травленные до лимонной желтизны волосы, мышиного цвета пробор, напудренное личико и белые десны, обнажавшиеся при улыбке.

– «Волга» все-таки машина спокойная, – рассуждала девица умудренно. – У меня у дяди «Волга». Зеленая. Нет, как цвет морской волны, во. А «Жигули», знаете, ужас, такие шустрики и все время бьются! Я сегодня, когда в город за продуктами ехала, так один прямо на глазах... Смотрите – вот!

Я скосил глаза, узрев матовую россыпь битого стекла на шоссе.

– Утром! Прямо на глазах! – кудахтала она возбужденно. – Кошмар просто. В такой грузовик с бетонными плитами...

– Ладно, – оборвал я ее, неотвязно размышляя об Олеге. – Сейчас и мы в грузовик...

Поначалу она вроде как и обиделась, уязвленная моей резкостью, но затем, вспомнив, что едет с филантропом, переключилась на тему погоды.

Дверь Мишкиной новой квартиры открыла его крыса благоверная. В махровом халате, с полотенцем на голове, вся зареванная, вспухшая лицом... видимо, был скандал. Вперилась в меня безумным взглядом заплывших глаз с животной какой-то ненавистью.

– Можно? – осведомился я галантным тоном.

Она открыла рот, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. Потом провела рукой у горла, и глаза ее, расширившись, сверкнули так, что мне стало не по себе.

– Входи, – сказала сиплым, нехорошим баском.

– Где Миша?

Улыбнулась, застыв лицом. Качнула игриво бедрами. И, раздирая рот, закричала, вцепившись в меня:

– Там, где и тебе желаю, гад поганый! На том свете! Говорила, не будет вам ничего... Деньги, иконы... Вот и кокнулся! – Она подбежала к «стенке», выдернула ящик, грохнув его на ковер, выхватила оттуда розово-белый, карамельный ворох червонцев и, бросив себе под ноги, начала топтать их, дергаясь и всхлипывая в истерике. Халат ее расстегнулся, открыв нескладное, тощее тело... Дальше пошли какие-то кликушеские вопли о грехах и об их наказании, санкционированном свыше.

Я отправился восвояси. Влезая в машину, увидел Мишкиного отца, сосредоточенно жующего незажженную папиросу...

На обратном пути, возле островка осколков, затормозил. Шоссе было пустым, и долго, сидя на корточках, я рассматривал щербатый от вкраплений бесчисленных камушков асфальт, заляпанный пятнами гудрона, масла и... крови...

Гудящая пустота квартиры обрушилась на меня, повалив на пол. Я подтянулся, опершись локтем на скользко блестевший паркет, вонявший мастикой, увидел передо собой иконы, прислоненные к стене: искрошенные, задернутые пыльно-черной вуалью времени, другие – залитые свежим лаком недавней реставрации, лубочно-пестрые... Я шептал в каком-то психозе, длившемся, казалось, бесконечно:

– Господи... Господи... – Больше слов не находилось.

Потом встал, отрезвленно припомнив назначенную на семь часов вечера встречу. Ее надо было переиграть на более благополучный день.

Голубой «Запорожец» стоял на обозначенном месте возле метро. Знакомая спортивная куртка, призывный взмах руки...

– С собой? – сразу спросил парень.

– Да... то есть... да, – рассеянно ответил я, нащупав в кармане имеющиеся шестьдесят долларов, и уже приготовился сесть в машину, чтобы дать пояснения, но сделать этого не сумел, сзади меня стиснули чьи-то уверенные руки, я инстинктивно рванулся, но навстречу мне шагнули из толпы люди в плащах, а возле «Запорожца» возникла неизвестно откуда выкатившая «Волга» со штырьком антенны на крыше.

Я был омертвело спокоен. Как в этот день, так и потом, на допросах.

– Где вы взяли валюту?

Валить на Михаила? Но тогда наверняка всплывало дело с угоном «Волги».

Оправдывался неким мистером Кэмпбэллом, потерявшим бумажник с деньгами и документами, который был найден и возвращен мною по визитной карточке с адресом отеля. Насчет двух тысяч – это шуточки, начальник.

– Оказал услугу, – талдычил я, уставившись в сетчатый «спикер» магнитофона. – А он мне дал доллары...

– А мы вам за эту услугу дадим срок, – сказал следователь, очень правильный такой человек. Майор.

Дружки-приятели, как ожидалось, вмиг от меня отвернулись. С испугом и не раздумывая.

– Буду ждать, – просто сказала Ирина на последнем свидании.

Владимир Крохин

Тесть с тещей, прихватив ребенка, отправились наслаждаться красотами осенней природы на дачном участке, жена собиралась на дежурство, а я пребывал в ожидании той чарующей минуты, когда квартира опустеет окончательно. Жалко, всего на сутки...

– Ну я пошла, – сказала жена, нанося последние косметические штрихи перед зеркалом в прихожей.

– Очень долго уходишь, – съязвил я благожелательно.

– Не терпится быстрее остаться одному? – Она захлопнула пудреницу.

– Не скрываю, – заявил я юмористическим тоном.

– Тогда и я не буду скрывать. Не хотела сегодня... – Она оглянулась на зеркало, будто испрашивая у отражения согласия на дальнейшее слово. – Есть новость, Володя. Я... встретила человека... Врач, вместе работаем... Нам придется расстаться. Ты об этом давно мечтал, тем более семья для тебя – обуза...

Я всматривался в ее лицо, заново открывая его, как чужое, незнакомое, неузнаваемое даже...

Она нервно усмехнулась, блеснув глазами и тут же опустив их, словно стыдясь и сожалея о своем признании, и было непонятно, чего она ждет от меня – примирения, уговоров, прощения, упреков или же согласия? Да и сам я не знал, что ответить. В сумбуре мыслей остро, как лезвие сквозь вязкую толщу, прорезалась одна, обнажившая корни происходящего: в жене я видел что-то неизменно и безропотно принадлежащее мне, исключительно мне, и вдруг это «что-то», сознаваемое отстраненно, бездумно, нашло самостоятельную силу, взбунтовалось и покарало меня – самодовольного эгоиста. Я чувствовал, что все еще можно исправить, я пока лишь на рубеже выбора и надо либо перешагнуть черту, либо остаться за ней. Желалось оставить все по-прежнему, простить, обвинив в случившемся только себя, но сделать это мешала обида – горчайшая, слезная, какой не знал никогда, потому как никогда и никто меня всерьез, в общем-то, не обижал...

– Тогда... закончена мазурка, – сказал я тихо и ровно. – Собираю манатки. Счастья тебе, дорогая.

Ничего не ответив, ушла. Некоторое время я смотрел на нее – пересекавшую двор, потом стал одеваться. Задерживаться здесь не имело более смысла.

Шагнул из подъезда в осенний дождичек. Куда податься? К мачехе? Но что меня встретит там, кроме недовольства? Своя жизнь, возможно, ухажеры – бабе еще пятьдесят... И тут я горемыка сирый. К Козлу? Пожалуй, единственный вариант. И если по логике, то, как ни удивительно, а лучший мой друг – он. И посочувствует сердобольно, и утешит, и пригреет на неопределенный срок.

А если – Марина? Если позвонить и грязно соврать, что ради нее порвал, бросил все и ничего не прошу, только знай это, как знай и то, что поступил так, ибо не в силах никому лгать, да и с кем я буду счастлив, кроме нее, и кто будет счастлив со мной?

Идея омерзительна по сути, но заманчива дьявольски и будоражит настолько, что, задыхаясь от нетерпения, просто-таки вламываюсь в лунно-мерцающий полумрак красно-белой будки и лихорадочно накручиваю диск.

Гудки, и пока они звучат – зовуще и длинно, глупость становится осознанной, до вялой тоски очевидной, и мысли только о том, как пойду в гараж, каким путем добираться к Козлу, стоит ли покупать бутылку... Вот дурак! Неужели раньше нельзя было найти какую-нибудь пассию? Хоть скрылся бы временно – с уютом, завтраками и стираным бельем. А может, прямо сейчас к жене, уговорить...

– Алло?