Текст книги "Осень ацтека"

Автор книги: Гэри Дженнингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

– Интересно, – пробормотал я, сворачивая, зажигая и раскуривая покуитль, а заодно и обдумывая услышанное. – Есть у тебя ещё что-нибудь, о чём стоит доложить?

– Есть, владыка, и немало. Хотя Гусман утверждал, будто покорил Мичоакан, а тех немногих, кто был способен продолжить сопротивление, выслал в дальние края, оказалось, что край завоёван далеко не полностью. Новому губернатору Коронадо регулярно сообщают о кровавых вылазках мятежников, происходящих главным образом в окрестностях озера Пацкуаро. Отряды воинов, вооружённых лишь клинками из прославленного металла пуремпеча и факелами, атакуют военные посты и эстансии испанских поселенцев. Нападения совершаются по ночам: солдат убивают, захватывают их гром-палки, а эстансии предают огню вместе с их хозяевами – мужчинами, женщинами и детьми. Уцелевшие белые клянутся, что на них нападали женщины, – хотя с чего они это взяли, особенно если учесть, что всё происходит в темноте, да ещё все пуремпеча вдобавок лысые, мне неизвестно. Когда оставшиеся испанские солдаты прочёсывают окрестности при свете дня, они видят, что женщины пуремпеча занимаются тем же, чем и всегда, – плетут корзины, изготавливают глиняную посуду и тому подобное.

«Аййо, – подумал я, в душе очень довольный. – Что ни говори, а Пакапетль доказала, что в её войске есть толк».

А мой лазутчик между тем продолжал:

– В результате из Новой Испании были присланы дополнительные силы для того, чтобы попытаться – пока тщетно – прекратить эти беспорядки. Причём испанцы в Мехико очень недовольны: ведь из-за этого перемещения войск они остались без прикрытия и стали уязвимыми для мятежных индейцев. По правде сказать, ущерб от всех этих вылазок в Мичоакане испанцы понесли пустяковый, однако в другом отношении результат достигнут немалый. Теперь все белые люди, повсюду, испытывают беспокойство и не уверены в своей безопасности.

«Обязательно нужно будет найти способ связаться с этой похожей на койота отважной женщиной, которую почему-то зовут Бабочка, и лично поблагодарить её», – решил я.

– Как я уже говорил, – продолжил Ночецтли, – губернатор Коронадо получает эти донесения, но, несмотря ни на что, удерживает войска в Компостельи, отказываясь посылать их на юг. И ходят слухи, будто бы его упорство в этом вопросе объясняется тем, что Коронадо задумал какой-то грандиозный честолюбивый план. Поговаривают, что губернатор с нетерпением дожидался прибытия из Мехико некоего посланца от вице-короля Мендосы и якобы как раз перед тем, как я покинул город, этот человек явился. Не обычный посланец, не военный или чиновник, а христианский монах. Я узнал его, ибо он прежде жил в Компостельи и попадался мне на глаза, когда я был там в прошлый раз. Я не знаю имени этого человека, но в прежние времена все его собратья пренебрежительно именовали сего церковника Лживым Монахом. Правда, почему он вернулся, да ещё в качестве посланца вице-короля, и чем его появление может поспособствовать осуществлению честолюбивых замыслов Коронадо, мне, увы, неведомо. Могу лишь сказать, что упомянутый монах прибыл в компании единственного спутника, самого обычного чернокожего раба, причём оба они – и монах, и раб! – были сразу по прибытии немедленно допущены к губернатору и участвовали в некоем тайном совещании. Признаюсь, я испытывал сильное искушение задержаться и разузнать об этом побольше, однако в городе уже начинали посматривать на меня с подозрением. Кроме того, владыка, я боялся, что столь долгое отсутствие вызовет подозрения и у тебя тоже.

– Признаюсь, Ночецтли, такие подозрения у меня и впрямь возникали, за что теперь приношу искренние извинения. Ты хорошо поработал, очень хорошо. И то, что ты разузнал, позволяет мне догадаться о гораздо большем. – У меня вырвался хриплый смешок. – Этот мавр ведёт Лживого Монаха на поиски легендарных городов Антилии, а Коронадо рассчитывает получить, когда их найдут, свою долю.

– Мой господин?.. – озадаченно пробормотал Ночецтли.

– Не важно, не обращай внимания. Главное, вот какой из этого следует вывод: Коронадо отрядит часть своих войск для содействия этим поискам, оставив мирный город Компостелью без надёжной защиты. Приближается время, когда приспешники Йайака смогут искупить свою вину. Ступай в храм, Ночецтли, и скажи стражам, чтобы начали хорошо кормить этих людей – мясом, рыбой, жирами и фруктами. Необходимо вернуть им былую силу. А ещё пусть их время от времени выпускают из храма размяться и поупражняться, чтобы подготовиться к предстоящему походу. Проследи за этим, Ночецтли, а когда сочтёшь, что эти люди готовы, доложи мне.

* * *

Я направился в покои Амейатль – теперь она уже не лежала целыми днями в постели, но сидела на табурете икпали – и рассказал своей двоюродной сестре обо всём, что узнал, о том, какие выводы сделал из услышанного и что собираюсь предпринять. Похоже, Амейатль всё ещё питала сомнения относительно моих планов, но спорить не стала, а лишь сказала: – Братец, всё это хорошо, но ты, похоже, совсем забыл о состоянии бедной Пакапетль. С каждым днём я беспокоюсь за неё всё больше и больше.

– Аййа, ты права. Я совсем упустил это из виду. – И, решив немедленно исправить свою нерадивость, я отдал служанке распоряжение: – Сходи за целителем Уалицтли. Он сейчас состоит при моей армии. Ты найдёшь его в казармах благородных воителей. Передай, что он нужен мне немедленно.

До прихода целителя мы с Амейатль толковали на разные темы (например, говорили о том, что она уже поправилась и теперь, с моего позволения, начнёт помогать мне в разных рутинных делах, которых у правителя Ацтлана великое множество). Наконец явился Уалицтли. Он прибыл с инструментами и целебными снадобьями, с которыми тикилтин, похоже, не расстаются никогда. Будучи человеком пожилым и весьма тучным, целитель слегка запыхался, так что я велел служанке принести чашку чоколатль, а пока он подкрепляется, приказал ей привести и На Цыпочках.

– Высокочтимый Уалицтли, – промолвили, – эта молодая женщина Пакапетль – мой добрый друг из народа пуремпеча. На Цыпочках, это пользующийся высоким уважением всех жителей Ацтлана целитель. Мы с Амейатль хотим, чтобы он как следует осмотрел тебя.

Она выглядела слегка встревоженной, но возражать не стала.

– Судя по всем признакам, – сказал я целителю, – Пакапетль вынашивает ребёнка, но, очевидно, беременность у неё протекает тяжело. Всем нам хотелось бы услышать твои советы и рекомендации.

– Что за глупости! Никакого младенца я не вынашиваю! – возмущённо воскликнула На Цыпочках, однако, когда лекарь велел ей прилечь, послушно выполнила распоряжение.

– Аййа, моя дорогая, ты и впрямь с ребёночком, – заявил Уалицтли, лишь бегло пощупав её сквозь одежду. – Пожалуйста, подними блузу и спусти пониже юбку, чтобы я мог провести тщательный осмотр.

Необходимость демонстрировать обнажённую грудь и теперь уже основательно выпуклый живот передо мной и Амейатль, похоже, ничуть не смущала На Цыпочках, да и хмурое ззз бормотание тикитля, тыкавшего в пациентку, нажимавшего на неё и щупавшего её в разных местах, оставляло женщину равнодушной. Но когда целитель наконец выпрямился и отстранился от неё, На Цыпочках заговорила, опередив его:

– Я не беременна! И я не хочу быть беременной!

– Успокойся, дитя моё. Есть определённые отвары, которые я мог бы тебе прописать на ранней стадии, чтобы вызвать преждевременные роды, но теперь уже слишком поздно...

– Я не буду рожать, ни рано, ни поздно – никогда! – яростно воскликнула На Цыпочках. – То, что растёт во мне, нужно убить!

– Что ж, конечно, при преждевременных родах плод бы не выжил. Но теперь...

– Это не плод. Это – мужской орган.

Тикитль снисходительно улыбнулся.

– Может быть, какая-то невежественная повитуха из-за высокого положения плода сказала тебе, что родится мальчик? Но это всего лишь старое суеверие.

– Никакая повитуха мне ничего не говорила, – заявила На Цыпочках, всё больше и больше возбуждаясь. – Я не сказала «мальчик» – я сказала «мужской орган». То, что бывает только у мужчин... – И она смущённо умолкла, а потом пояснила сначала на своём родном языке поре, а потом на науатль: – Куру. Тепули.

Уалицтли воззрился на пациентку испытующим взглядом.

– Позволь мне поговорить с твоим чтимым другом, – сказал он ей и, отведя меня в сторонку, так, чтобы обе женщины не слышали, прошептал:

– Мой господин, может быть, Пакапетль тревожит, как поведёт себя ничего не подозревающий муж? Возможно, эта молодая женщина была неверна супругу?

– Нет-нет, – поспешил я защитить её. – Нет никакого мужа. Просто несколько месяцев тому назад Пакапетль изнасиловал испанский солдат. Я боюсь, что мысль о ребёнке, зачатом от врага, приводит несчастную в такой ужас, что у неё помутился рассудок.

В ответ целитель заметил:

– Если только женщины пуремпеча не устроены иначе, чем наши, – в чём я очень сомневаюсь, – у этой молодой женщины что-то неладно не только с душой, но и с телом. Если она носит ребёнка, то плод находится не столько в чреве, сколько в области желудка, а это невозможно.

– Можешь ты сделать что-нибудь, чтобы облегчить её положение?

На лице лекаря появилось неуверенное выражение, и он снова склонился над На Цыпочках.

– Возможно, ты права, дорогая, это не жизнеспособный плод. Случается, что у женщины развивается опухоль, которую можно спутать с беременностью.

– Я же говорила тебе, что он растёт! Я говорила тебе, что это не плод! Я сказала тебе, что это тепули!

– Дорогая моя, хорошо воспитанной молодой девушке не пристало произносить такие слова. Скажи, почему ты вообще так упорно твердишь об этом предмете?

– Потому что я знаю – он там! Потому что я проглотила его! Достань его! Избавь меня от него!

– Бедная девочка, ты потеряла разум.

Он начал рыться в своей суме.

Я же уставился на Пакапетль, разинув рот. Потому, что вспомнил кое-что из прошлого... и призадумался.

– На, выпей это, – сказал Уалицтли, протягивая На Цыпочках маленькую чашку.

– И лекарство избавит меня от этой гадости? – спросила она с надеждой, почти умоляюще.

– По крайней мере, ты успокоишься.

– Я не хочу успокаиваться! – Она выбила чашку из руки лекаря. – Я хочу освободиться от этого ужасного...

– На Цыпочках, – строго вмешался я, – немедленно сделай, что велит тебе тикитль. Помни, что в скором времени мы должны снова отправиться в путь. Ты не сможешь пойти со мной, пока не поправишься. А сейчас выпей этот отвар. Потом добрый целитель посоветуется с другими тикилтин и скажет, как помочь тебе. Ведь правда же, Уалицтли?

– Именно так, владыка, – подтвердил мою ложь целитель.

Вид у На Цыпочках по-прежнему был недовольный, однако она послушалась меня и осушила вновь наполненную и поданную ей Уалицтли чашку. После этого он разрешил женщине одеться и уйти, а когда она покинула комнату, сказал нам с Амейатль:

– Пакапетль не просто не в себе, она повредилась в уме. Я дал ей настойку гриба нанакатль. Это, по крайней мере, умерит её душевное смятение. Не знаю, что тут можно сделать, разве что разрезать несчастной чрево обсидиановым ланцетом, хотя после такого вмешательства выживают далеко не все. Я оставлю вам запас этой настойки: давайте её всякий раз, как заметите, что душевное состояние подопечной ухудшилось. Мой господин, моя госпожа, мне жаль, но все имеющиеся симптомы, увы, не предвещают ничего хорошего.

По левую руку от своего трона я велел поставить второй, чуть поменьше, предназначенный для Амейатцин. И теперь моя двоюродная сестра стала, когда возникала нужда в созыве Изрекающего Совета, участвовать во всех его заседаниях и помогать мне в решении многих вопросов, с которыми обращались к правителю чиновники. Кроме того, она освободила меня от большей части утомительных обязанностей по разбору жалоб и прошений, поступавших от простых людей. При этом Амейатль большую часть времени держала нашу дорогую Пакапетль при себе, прежде всего затем, чтобы та никак себе не навредила. И, отчасти, в надежде на то, что деловая обстановка тронного зала хоть на время отвлечёт На Цыпочках от её мрачной навязчивой идеи.

Втроём мы находились там и в тот памятный день, когда явившийся во дворец воин доложил:

– Мой господин, текуиуа Ночецтли приказал передать, что воины Йайака полностью восстановили свои силы.

– Тогда пусть Ночецтли предстанет передо мной вместе с тем воителем-Стрелой.

Когда они пришли, благородный воитель, которого звали Тапачини, смиренно совершил жест тлалкуалицтли, коснувшись пола тронного зала, и остался в этом согбенном положении, выслушивая мои слова:

– Я предложил тебе и твоим товарищам, таким же изменникам, как и ты, на выбор три способа принять смерть. Все вы выбрали один и тот же, и сегодня ты поведёшь своих людей на смерть. Как я и обещал, это будет смерть в бою, достойная и почётная в глазах богов. Это всё я уже говорил раньше. Но вот что ты услышишь впервые: вам оказывается честь развязать первую битву всеобщей, не имеющей себе равных войны, цель которой – полностью изгнать белых людей из Сего Мира.

– Мы едва ли могли рассчитывать на столь высокую честь, – отозвался Тапачини, так и не подняв склонённой головы, – а потому очень признательны тебе, владыка, и готовы выполнить любой приказ.

– Вам всем вернут оружие и доспехи. Потом вы направитесь на юг и нападёте на Компостелью, город испанцев. Вы сделаете всё от вас зависящее, чтобы стереть его с лица земли и перебить его белых обитателей. Разумеется, полностью эту задачу вам выполнить не удастся. Силы противника будут превосходить вас в соотношении десять к одному, и ваше оружие, разумеется, не сможет соперничать с оружием белых людей. Однако, как вы увидите, тамошние власти, по глупой самонадеянности и благодаря соглашению, заключённому с покойным Йайаком, считают, будто их город в полной безопасности. Компостелья не будет готова отразить ваше нападение, так что боги – и я – станут горько сожалеть, если каждый из вас не уложит самое меньшее пятерых врагов, прежде чем падёт сам.

– Мы сделаем это, мой господин.

– Я рассчитываю, что именно так и будет. Известие о такой небывалой резне наверняка в скором времени дойдёт до моих ушей. Но если ты или кто-то из твоих людей надеется, что, покинув Ацтлан, сумеет ускользнуть из-под моего надзора, то пусть выбросит это из головы.

Я повернулся к Ночецтли.

– Подбери эскорт из самых надёжных и крепких воинов. Их задачей будет сопровождать воителя-Стрелу Тапачини и его бойцов во время похода на юг – марш не должен затянуться дольше чем на пять дней, – пока они не приблизятся к Компостельи. Когда воитель Тапачини поведёт своих людей на штурм города – и ни в коем случае не раньше, – эскорт должен будет оставить его и вернуться сюда с докладом. По пути на юг командир эскорта должен следить за тем, чтобы никто из находящихся под его надзором воинов не отбился от колонны. Отсюда под началом воителя Тапачини выступит сто тридцать восемь человек. Именно столько бойцов и должно напасть на Компостелью. Это понятно, текуиуа Ночецтли?

– Да, владыка.

– А тебя, воитель Тапачини, эти условия устраивают? – спросил я с едким сарказмом.

– Мой господин, мне трудно винить тебя в том, что ты не считаешь нас заслуживающими твоего высокого доверия.

– Тогда ступай. Многое будет прощено вам, когда вы прольёте реки крови белых людей. И своей собственной.

* * *

В первый день похода сам Ночецтли сопровождал людей Тапачини и их эскорт, а потом, с наступлением ночи, вернулся в Ацтлан. Рано поутру он явился ко мне и доложил:

– Владыка, никто из осуждённых ни бежать, ни уклониться от выполнения задания не пытался. Никаких происшествий не случилось. Все сто тридцать восемь человек движутся на юг.

На сей раз я не только похвалил Ночецтли, но, учитывая то, что этот человек ревностно и чётко исполнял каждый мой приказ, повысил его в звании.

– С этого дня ты куачик, «старый орёл». Кроме того, я предоставляю тебе полномочия подбирать для службы под твоим личным командованием любых воинов, из любых подразделений. Если кто-то из других куачиков или этих надменных благородных воителей станет выражать недовольство, скажи, чтобы обращались ко мне.

От радости Ночецтли совершил жест целования земли столь рьяно, что чуть было не растянулся у моих ног, а когда поднялся и выпрямился, то покинул тронный зал ещё более почтительным способом – пятясь до самого выхода.

Однако едва новоиспечённый куачик ушёл, как на смену ему явился другой попросивший аудиенции воин, который привёл с собой напуганную женщину из простонародья. Они оба коснулись пола в жесте тлакуалицтли, и воин сказал:

– Прости мою настойчивость, владыка, но эта женщина явилась к нам в казармы и сообщила, что поутру, выйдя на улицу, наткнулась на бесчувственное тело.

– Зачем ты говоришь об этом мне, ийак? Наверняка это какой-нибудь пьянчуга, не рассчитавший своих сил.

– Ещё раз прошу прощения, мой господин, но это был воин, убитый ударом меча в спину. Мало того, у него забрали оружие и сняли всё боевое облачение, оставив покойного в одной набедренной повязке.

– В таком случае как ты вообще узнал, что он был воином? – отрезал я, слегка раздосадованный тем, как начался день.

Прежде чем ответить мне, ийак снова наклонился, чтобы коснуться пола, и я, повернувшись, увидел, что в зал вошла Амейатль.

– Да потому, мой господин, – продолжил он, – что я охранял храм богини Койолшауки и видел этого воина среди находившихся там в заточении. Он был одним из отвратительных приспешников покойного Йайака.

– Но... но... – забормотал я в полнейшей растерянности. – Но ведь все они должны были покинуть город ещё прошлым вечером. И они ушли. Все сто тридцать восемь человек.

– Тенамаксцин, когда ты в последний раз видел На Цыпочках? – встряла в наш разговор Амейатль. Голос её дрожал.

– Что? – Я растерялся ещё больше.

– До сих пор она каждое утро являлась ко мне в спальню, но сегодня Пакапетль не пришла. И вообще, она не попадалась мне на глаза после того, как вчера мы покинули этот зал.

В тот же миг нам с Амейатль всё стало ясно. Однако, несмотря ни на что, мы все до единого, включая слуг и даже Г’нду Ке, обшарили дворец вдоль и поперёк, тщательно обследовав каждый его уголок и всю прилежащую территорию. Пакапетль не нашли, но зато было сделано открытие, подтвердившее нашу догадку. Одна из трёх припрятанных аркебуз исчезла. На Цыпочках сбежала от нас, она намеренно ушла, чтобы убивать мужчин, погубить то, что пребывало в её чреве, и чтобы погибнуть самой.

20

По моим расчётам, чтобы добраться до Компостельи, отряду благородного воителя Тапачини и его сопровождению могло потребоваться дней пять, вернуться же эскорт мог ещё быстрее, ну а окажись в его составе хороший бегун, он прибыл бы с донесением и того раньше. В общем, дабы узнать о результатах затеи, следовало подождать несколько дней, и мне пришло в голову, что вместо того, чтобы исходить нетерпением и беспокойством, можно провести это время с большей пользой. Я предоставил всю нудную рутинную деятельность по повседневному управлению Ацтланом Амейатль и Изрекающему Совету, – ко мне теперь обращались только по самым важным вопросам, – и занялся совсем другими делами.

Рабы, в соответствии с полученными указаниями, превосходно кормили моих четырёх лошадей и ухаживали за ними так, что животные замечательно выглядели, лоснились и явно горели желанием поразмяться. Поэтому я стал искать желающих поучиться ездить верхом и, прежде всех прочих, предложил это Г’нде Ке. Предполагалось, что в скором времени мы с ней отправимся в путешествие вербовать для моей армии новых бойцов. Так что умение скакать на лошади очень пригодилось бы этой женщине, однако она наотрез отказалась учиться, заявив своим неподражаемо пренебрежительным тоном следующее:

– Г’нда Ке уже знает всё, что стоит знать. Какой смысл учиться чему-то новому? Кроме того, Г’нда Ке не однажды, а много раз пересекала весь Сей Мир, причём всегда пешком, как, единственно, и подобает выносливой йаки. Ты, Тенамакстли, если тебе угодно, можешь ездить верхом, как изнеженный белый человек. Г’нда Ке заверяет, что она от тебя не отстанет.

– Ты стопчешь уйму своих драгоценных сандалий, – сухо заметил я, но настаивать не стал.

Потом такая возможность, из уважения к их сану, была предложена благородным воителям, но когда отказались и они, хотя и не в столь резкой форме, как Г’нда Ке, меня это не слишком удивило. Их ответ сводился к тому, что Орлам и Ягуарам стыдно ставить быстроту передвижения и манёвра в зависимость от какого-то там животного.

Потом я обратился к куачикам, и двое из них всё-таки согласились попробовать. Как и следовало ожидать, новоиспечённого куачика Ночецтли не стоило и уговаривать, он сам вызвался с готовностью. Вторым храбрецом оказался средних лет мешикатль по имени Комитль, один из тех воинов, которых в своё время прислали из Теночтитлана наладить у нас военное обучение. Его интересовали все новшества в военном деле, и он уже в числе первых научился у меня владеть аркебузой. А вот когда вызвался третий доброволец, я был просто изумлён, ибо это оказался не кто иной, как состоящий при армии целитель, тот самый тикитль Уалицтли, о котором я недавно рассказывал.

– Если ты, мой господин, намерен обучать людей лишь для того, чтобы они могли научиться скакать на лошади в бой, я с пониманием отнесусь к твоему отказу. Но, как ты, конечно же, видишь, я уже далеко не молод и грузноват для того, чтобы поспевать в походе за солдатами, да ещё и тащить при этом свой тяжёлый мешок.

– Я не отказываю тебе, Уалицтли. Ты прав: тикитль, чтобы каждый раненый мог вовремя получить его помощь, должен иметь возможность быстро перемещаться по полю боя. К тому же я видел немало испанцев и старше, и толще тебя, которые, однако, превосходно ездили верхом. А раз так, то этому можешь научиться и ты.

Итак, дабы скоротать томительное ожидание, я научил этих троих всему тому, что знал сам, – искренне жалея, что здесь нет гораздо более сноровистой в обращении с лошадью На Цыпочках. Уж она-то была способна куда лучше меня преподать это искусство. Мы упражнялись попеременно: то на мощёной центральной площади, то на травянистых лужайках, но куда бы ни направились, повсюду собирались толпы горожан, глазевших на нас с почтительного расстояния, в испуге и восхищении. Я позволил тикитлю Уалицтли взять себе второе седло, тогда как Комитль и Ночецтли мужественно, не жалуясь, переносили тряску на спинах неосёдланных животных.

– Вы привыкнете, – заверял я обоих, – а когда мы в конце концов раздобудем у белых людей других лошадей и сбрую, езда в седле покажется вам лёгким, приятным занятием.

Когда трое моих учеников стали по крайней мере столь же относительно сносными наездниками, как и я сам, со времени ухода Тапачини и его людей прошло уже семь дней – срок вполне достаточный для того, чтобы прислать в Ацтлан гонца с донесением, но никто не прибыл. Никто не появился также и на восьмой, и на девятый день, хотя теперь было уже пора вернуться всему эскорту.

– Что-то пошло не так, что-то стряслось, – пробурчал я на десятый день, уныло меряя шагами тронный зал. Покамест я делился своими опасениями только с Амейатль и Г’ндой Ке. – Но как узнать, что именно?

– Может быть, осуждённые решили избежать своей участи, – предположила моя двоюродная сестра. – Но если бы они стали разбегаться по одному и по двое, тебе бы уже доложили. Так что это похоже на всеобщий мятеж. Осуждённые, воспользовавшись тем, что их много, напали на эскорт, перебили верных тебе людей, а потом, порознь или вместе, ушли в такие места, где нам их уже не настичь.

– По правде говоря, мне это тоже приходило в голову, – проворчал я. – Но ведь они клялись, целовали землю. И когда-то они были людьми чести.

– Таким когда-то был и Йайак, – с горечью промолвила Амейатль. – Пока наш отец был жив, брат тоже казался человеком верным, мужественным и достойным доверия.

– И всё же, – возразил я, – мне трудно поверить в то, что ни один из этих людей не сдержал своей клятвы – по крайней мере, не явился сюда и не сообщил об измене остальных. И, не забудь, среди них в мужском обличье находилась Пакапетль, а уж она-то ни за что бы не дезертировала.

– Может быть, именно она их всех и убила, – заметила Г’нда Ке с нескрываемо злорадной усмешкой.

Я вообще не удостоил этот грубый выпад ответа, Амейатль же заметила:

– Если люди Йайака перебили весь свой эскорт, они вряд ли остановились бы перед убийством На Цыпочках или вообще кого-либо, кто выступил бы против их общего решения.

– Но они были воинами, – не сдавался я. – И останутся воинами, пока земля не разверзнется и не поглотит их. Им неведом никакой другой образ жизни, они не владеют каким-либо ремеслом или искусством. Чем же они займутся? Станут разбойничать? Но это немыслимо для воина, сколь бы бесчестно он ни вёл себя раньше. Нет, по-моему, существует только одна возможность.

Я повернулся к женщине йаки и сказал:

– В незапамятные времена некая Г’нда Ке сумела сделать многих хороших людей дурными, так что и ты, должно быть, весьма искушена в деле предательства. Как ты думаешь, могли эти люди изменить во второй раз и возобновить свой союз с испанцами?

Она равнодушно пожала плечами.

– С какой целью? Будучи приспешниками Йайака, они рассчитывали на различные милости и выгоды, но теперь, когда он мёртв, без него эти люди ничего собой не представляют. Испанцы могут принять их в свои ряды, но станут относиться к ним с полнейшим презрением – справедливо рассудив, что изменившие собственному народу легко способны изменить и им.

Я вынужден был признать, что в её словах есть резон.

– Эти дезертиры оказались бы самыми низкими из низких. Даже благородного воителя-Стрелу в испанской армии приравняли бы к новобранцу. Безусловно, и он, и все остальные прекрасно это понимали. Так с какой же стати им так поступать? Ни один воин, как бы отчаянно он ни стремился избежать твоего гнева, не согласился бы избрать несравненно худшую участь.

– Что бы ни произошло, – вставила Амейатль, – это произошло между Ацтланом и Компостельей. Почему бы не послать ещё одного куимичи, чтобы разведать обстановку?

– Нельзя! – отрезала Г’нда Ке. – Даже если этот отряд так и не добрался до Компостельи, вести о нём неизбежно дошли до города. К этому времени какой-нибудь сельский дровосек или собиратель трав уже непременно проговорился, что видел в окрестностях вооружённый и явно недружественный отряд ацтеков. Возможно, тамошний губернатор Коронадо уже ведёт сюда своих солдат, чтобы разорить Ацтлан и тем самым задавить задуманное тобой восстание в зародыше. Теперь, Тенамакстли, ты уже не можешь позволить себе просто изводить испанцев беспорядочными нападениями вроде провалившегося похода осуждённых или вылазок женщин Мичоакана. Готов ты или нет, нравится тебе это или нет, но война началась. Тебе придётся воевать. У тебя нет другого выхода, кроме как поднять войска и повести их на войну.

– Не хочется в этом признаваться, – отозвался я, – но ты, колдунья, опять права. У меня нет возможности отказать тебе в удовольствии лицезреть, как льётся кровь и повсюду ширится уничтожение. А ведь именно это зрелище тебе по сердцу больше прочих. Увы, чему быть, того не миновать. Раз уж ты самая воинственная и кровожадная особа в этом городе, то ступай и передай всем благородным воителям и куачикам, что завтра на рассвете армия Ацтлана должна собраться на центральной площади в полном боевом снаряжении и с запасом провизии. Мы выступаем в поход.

Г’нда Ке улыбнулась своей мерзкой улыбкой и поспешно вышла из зала.

Амейатль я сказал:

– Я не собираюсь дожидаться согласия Изрекающего Совета. Ты, сестрица, можешь созвать старейшин на досуге и сообщить им, что в настоящее время ацтеки и испанцы находятся в состоянии войны. Вряд ли членам Совета придёт в голову возражать против того, что уже свершилось.

Амейатль кивнула, но без особой радости.

– Здесь останется отборный отряд, который составит твою дворцовую стражу, – продолжил я. – Нападение испанцев эти воины, конечно, отразить не смогут, но вполне сумеют в случае чего препроводить тебя в безопасное место. Тем временем ты будешь править от моего имени, обладая всей полнотой власти юй-текутли. Совету известно, что мои полномочия переходят к тебе – вплоть до моего возвращения.

– Когда ты ушёл в прошлый раз, твоё отсутствие растянулось на годы, – задумчиво промолвила она.

– Аййо, Амейатль! – воскликнул я как можно более бодрым тоном, желая приободрить и её. – Не знаю, возможно, на сей раз мне доведётся вернуться не скоро, но я надеюсь, что по возвращении смогу с полным правом назвать наш Ацтлан новым Теночтитланом, столицей возрождённого и обновлённого Сего Мира. И мы, двоюродные брат и сестра, будем править им не с дозволения чужеземцев, а свободно и полновластно.

– Двоюродные... – пробормотала она. – Было время, ок йе нечка, когда мы с тобой, Тенамакстли, были как родные.

– И даже ближе, чем родные брат и сестра, если мне позволено об этом напомнить.

– Нет нужды напоминать о том, чего я никогда не забывала. Ты был очень дорог мне тогда, когда был всего лишь мальчиком. Теперь ты стал мужчиной, и весьма мужественным мужчиной. Каким ты будешь, когда вернёшься снова?

– Не стариком, полагаю. И хочу надеяться, что ещё способным... в общем... достойным твоей привязанности.

– Ты был дорог мне раньше, дорог и сейчас. Когда юноша Тенамакстли уходил из Ацтлана, я на прощание лишь помахала ему рукой. Мужчина Тенамакстли заслуживает иного прощания, гораздо более сердечного и памятного.

Она протянула ко мне руки.

– Приди... мой возлюбленный.

* * *

Как и в юности, Амейатль полностью оправдала своё имя – Фонтан Сока. Мы любили друг друга всю ночь напролёт и заснули лишь под утро, когда наши соки полностью иссякли. Меня, чего доброго, угораздило бы проспать мною же назначенный сбор армии, но бесцеремонная Г’нда Ке, и не думая считаться с приличиями, ввалилась без спросу в спальню и разбудила меня, грубо встряхнув.

Скривившись при виде наших с Амейатль переплетённых тел, она во весь голос рявкнула:

– Ну и дела! Нет, вы только посмотрите на целеустремлённого, бдительного и воинственного вождя своего народа, погрязшего в лени и распутстве! Ты случайно не забыл, что идёт война? Эй, Тенамакстли! В состоянии ли ты возглавить войско? Или хотя бы встать? Время пришло.

– Убирайся прочь, – буркнул я. – Иди ехидничай в другом месте. Я пропарюсь, выкупаюсь, оденусь и выйду к войскам, когда буду готов. Ступай отсюда.

Однако прежде чем уйти, женщина йаки не удержалась от грубого выпада в отношении Амейатль:

– Моя сладострастная госпожа, если твоя похоть лишила Тенамакстли всей его мужской силы, мы можем проиграть эту войну по твоей вине.