Текст книги "Осень ацтека"

Автор книги: Гэри Дженнингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 32 страниц)

32

О последней битве так называемой Микстонской войны, закончившейся нашим поражением и крахом всего восстания, особо распространяться не буду, ибо эта беда, к величайшему моему стыду, случилась по моей вине. В очередной раз, я, увы, недооценил хитрость и прозорливость врага. Подобное уже случалось в моей жизни, в том числе и в отношениях с женщинами. И теперь я расплачиваюсь за свою ошибку – лежу здесь, не то медленно умирая, не то потихоньку выздоравливая. Суждено мне выжить или нет, неизвестно, да это меня особо и не волнует.

Если бы я не вывел армию за кольцо гор, она сейчас находилась бы здесь, в Мицтоапане, в целости и сохранности, неуязвимая и боеспособная. Но увы, так же, как перед этим мы заманили в ловушку солдат с испанского торгового поста, теперь и нас самих выманили из надёжного укрытия. Это было дело рук вице-короля Мендосы. Он, понимая, что в этих горах мы недосягаемы и практически неуязвимы, ухитрился выманить нас оттуда, буквально подсунув идею нападения на Акваскалиентес. Я не виню отыскавших этот город разведчиков, тем более что их, как и многих других, всё равно уже нет в живых. Но у меня нет ни малейшего сомнения в том, что испанский всадник, за которым они последовали в тот город, заманил их туда по указанию Мендосы.

Я вывел всю свою армию, оставив в долине только рабов, немощных старцев и подростков, слишком юных, чтобы держать оружие. От Горячих Источников нас отделяли три дневных перехода, и я заподозрил неладное ещё до приближения к городу. По дороге нам встречались хижины с загонами, обычные испанские сторожевые посты, – но ни на одном не оказалось солдат. Когда мы появились на виду возле стен, оттуда не громыхнули гром-трубы, а посланные мной разведчики беспрепятственно проникли внутрь и, вернувшись, с недоумением пожимая плечами, доложили, что, по всей видимости, в городе нет ни одного человека.

Это была ловушка. Я повернулся в седле, чтобы крикнуть: «Отступаем!» Но было слишком поздно. Со всех сторон грянули аркебузы. Нас окружили солдаты Мендосы и их индейские союзники.

О, мы, конечно, дали отпор. Сражение продолжалось весь день, и с обеих сторон полегли многие сотни бойцов. В тот день ненасытная Смерть обжиралась щедрой добычей. Как я уже говорил, любое сражение – это прежде всего шум, гам и неразбериха. Так было и на этот раз, подтверждением чему могут служить следующие примеры. Мои благородные воители, Ночецтли и Пикскуи, оба были сражены пулями наших собственных аркебузиров, опрометчиво пустивших в ход своё оружие. С другой стороны, Педро де Альварадо – один из первых конкистадоров, осуществлявших завоевание Сего Мира, единственный настоящий конкистадор, до сих пор остававшийся в строю, упал с коня и был затоптан лошадью другого испанца, своего товарища.

Поскольку обе наши армии, моя и Мендосы, были примерно равны по численности и вооружению, победа в этом решающем сражении должна была достаться самым отважным, самым сильным, самым ловким и самым умным. И позвольте вас заверить: мы проиграли вовсе не в силу собственной трусости, слабости или глупости. Мои воины отважно дрались против белых, но почти все они (за исключением йаки) не могли заставить себя убивать сородичей – мешикатль, тлашкалтеков и других, сражавшихся на стороне Мендосы. А эти изменники собственного народа, напротив, всячески стремились снискать милость своих испанских господ и, не колеблясь, убивали нас. Мне самому в правый бок попала стрела, и, уж конечно, она была выпущена не испанцем, а, в чём, увы, не приходится сомневаться, кем-то из моих сородичей.

Один из находившихся на поле боя тикилтин выдернул стрелу из раны (боль была ещё та) и смочил её едкой жидкостью ксокойатль. И вот тут-то я понял, что такое настоящая боль, и, хоть это и недостойно воина, заскрежетал зубами. Больше тикитль ничего для меня сделать не успел, потому что сам уже в следующий момент пал, сражённый из аркебузы.

Когда наконец наступила ночь, враждующие армии, точнее то, что от них осталось, разъединились и жалкие остатки наших воинов, во всяком случае те, у кого были лошади, поспешно отступили на запад. Поцонали, один из немногих уцелевших бойцов, кого я знал по имени, нашёл Веронику на вершине холма, откуда она наблюдала за этой кровавой бойней, привёл её ко мне, и мы поспешили вернуться в наше горное убежище. Боль в правом боку оказалась так сильна, что мне едва удавалось держаться в седле и было решительно не до того, чтобы беспокоиться о том, преследуют нас или нет.

Если испанцы нас и преследовали, то не настигли. Три дня спустя – для меня они стали днями страшных мучений, а я ведь получил далеко не самые тяжёлые по сравнению с остальными раны, – мы снова прибыли в Мицтоапан, петляя, пробрались через лабиринт ущелий (частенько сбиваясь с пути, поскольку хорошо знавшего дорогу воителя Пикскуи с нами уже не было) и наконец, ослабевшие от жажды, голода, крайней усталости и потери крови, снова оказались в нашей долине.

Я даже не стал пытаться сосчитать тех, кто остался в живых после сражения у Горячих Источников, хотя вполне мог сделать это, не утруждая себя изображением флажков, деревьев и точек. Несколько воинов, которым удалось-таки добраться досюда, всё равно умерли от ран, потому что у нас не осталось способных выходить их тикилтин. Все наши целители, в числе сотен сотен погибших, остались лежать там, у Горячих Источников. В живых остался один только знахарь йаки, предложивший, кстати, пользовать меня своим плясками и заклинаниями, но провалиться мне в Миктлан, если бы я согласился на такое лечение. Так что моя рана постепенно загноилась, и сейчас из неё сочится зелёный гной. Я то трясусь в лихорадке, то дрожу от озноба, то впадаю в горячку, то выхожу из неё, как когда-то было со мной в открытом акали, на безбрежных просторах Западного моря.

Вероника преданно и нежно ухаживает за мной и, как может, лечит, прикладывая к ране горячие компрессы и обрабатывая её, по советам наших стариков, соками различных деревьев и кактусов, да только пользы от этих снадобий что-то не заметно.

Как-то раз, когда я вновь ненадолго пришёл в себя, ты (помнишь, Вероника?) спросила:

– Что мы будем делать теперь, мой господин?

Стараясь говорить уверенно и оптимистично, я ответил:

– Пока останемся здесь, зализывать раны. Едва ли мы способны на что-то ещё, а тут, по крайней мере, можно не опасаться нападения. Мне трудно строить какие-либо планы, пока я не оправлюсь от этой проклятой раны. Вот выздоровею, там посмотрим. Но знаешь, о чём я подумал, – твоя хроника войны, которую испанцы прозвали Микстонской, начинается с разрушения Тоналы. А мне кажется, будущие историки Сего Мира также смогут почерпнуть пользу из моего рассказа и твоего изложения предшествующих событий. Повествования о том, с чего всё это началось. Как ты полагаешь, будет ли это испытанием твоего терпения, дорогая Вероника, если я перескажу тебе практически всю мою жизнь?

– Конечно нет, мой господин. Я ведь здесь не только для того, чтобы служить тебе, но мне и самой... очень интересно... услышать историю твоей жизни.

Я задумался: не так-то просто начать с самого начала, а потом через силу улыбнулся и сказал:

– Мне кажется, Вероника, что однажды, давным-давно, я уже продиктовал тебе первое предложение этой хроники.

– Я тоже так думаю, мой господин. Я сохранила ту запись, одну минуту.

Пошелестев стопкой бумаг, ты вынула один листочек и прочитала вслух:

– «То, как он горел, до сих пор стоит у меня перед глазами».

– Да, – со вздохом промолвил я. – Умница. Давай продолжим с этого места.

Не могу сказать точно, сколько это продолжалось, но на протяжении последующих дней, прерываясь, когда меня одолевали приступы лихорадки или лишала дара речи усиливающаяся боль, я пересказал тебе всё, что теперь содержат эти записи. Под конец же заявил следующее:

– Я рассказал тебе обо всём, что помню, даже о незначительных событиях и не слишком содержательных разговорах. Однако сдаётся мне, это всего лишь костяк повествования.

– Нет, дорогой мой господин и отец. Ты и не подозревал, но с тех пор, как ты сделал меня своим хронистом, я записывала каждое твоё слово, каждое замечание, а заодно и результаты собственных наблюдений и соображения насчёт твоей натуры и твоего характера. Я ведь полюбила тебя всем сердцем ещё то того, как узнала, что ты мой отец. С твоего позволения, мне бы хотелось вплести в хронику эти свои заметки: они облачат костяк в плоть.

– Непременно, моя дорогая. Ты мой хроникёр, и тебе виднее. Ну что же, ты теперь знаешь всё, что стоит и может потребоваться узнать любому историку.

Я помолчал и продолжил:

– Теперь ты знаешь, что в Ацтлане у тебя есть близкая родственница. Если я когда-нибудь поправлюсь от этой злосчастной лихорадки и слабости, мы обязательно навестим её, и Амейатцин окажет тебе радушный приём. Тебе и Поцонали. Я надеюсь, дитя, что ты выйдешь замуж за этого отважного юношу. Он вышел невредимым из этой последней страшной битвы, и я искренне верю, что боги сохранили его именно для тебя.

Тут мысли мои начали блуждать и путаться, но я добавил:

– После Ацтлана, может быть, мы могли бы отправиться на... на острова Женщин. Я был счастлив там...

– У тебя глаза закрываются, мой господин и отец. На протяжении последних дней ты потратил слишком много сил на разговоры. По-моему, тебе лучше отдохнуть.

– Да, конечно. Но сначала позволь мне сказать тебе несколько слов, чтобы ты поместила их в самый конец своей хроники. Наша Микстонская война проиграна, и это, наверное, было неизбежно. Мне вообще не следовало её начинать. Со дня казни твоего деда Микстли я только и думал, что об изгнании чужаков, однако, даже при всей моей одержимости, некоторые из них вызывали у меня симпатию и даже восхищение. Белые испанцы Алонсо де Молина и падре Васко де Куирога, мавр Эстебан, твоя матушка, мулатка Ребекка, и, наконец, ты, дорогая дочка, соединившая в себе кровь стольких разных народов. Теперь я понимаю – соглашаюсь – и даже горд тем, что твоё прекрасное лицо, Вероника, являет собой новое лицо Сего Мира. Тебе, твоим сыновьям и дочерям, а также Сему Миру я желаю всего-всего самого доброго.

33

Этой ночью мой отец умер во сне. Я до самого конца находилась у отцовской постели и закрыла его лицо шёлковой простыней. Он покоится в мире, – и, надеюсь, пребывает в блаженстве – в одном из загробных миров его богов.

Что будет теперь с нами, остальными, мне неведомо.

Вероника Тенамаксцин де Поцонали

БЛАГОДАРНОСТИ

Как и многое другое в жизни автора, эта книга вряд ли была бы закончена без уроков, помощи, подбадривания, спокойствия и терпимости со стороны большого количества добрых друзей в течение долгих лет. В их числе:

Эдвард Эмос (ныне покойный), Радфорд, шт. Виргиния

Пат Колвин Андерсон, Нью-Йорк, шт. Нью-Йорк

Алекс и Патти Апостолидес, Эль-Пасо, шт. Техас

Сади Аткинс (ныне покойная), Патерсон, шт. Нью-Джерси

Виктор Аверс, Канога-Парк, шт. Калифорния

Герман и Фран Бегега, Помптон-Лейкс, шт. Нью-Джерси

Джо Бертоне, Даллас, шт. Техас

Л. Р. Бойд-младший (ныне покойный), Тиг, шт. Техас

Полковник Джеймс Чеснатт (ныне покойный), Пресидио, Сан-Франциско, шт. Калифорния

Грант Корли, Вена, Австрия

Ева Клегг, Гринсборо, шт. Северная Каролина

Копикат, Фезер и Дитто

Ангелита Корреа, Сан-Мигель-де-Альенде, Мексика

Соня Гейнц Кориат, Санта-Роза, шт. Калифорния

Дино и Марта Ди Лаурентис, Беверли-Хиллз, шт. Калифорния

Генри П. Дикерсон III, Стонтон, шт. Виргиния

Роберт М. Элкинс, Цинциннати, шт. Огайо

Хьюго и Лоррейн Герстл, Кармел, шт. Калифорния

Роберт Глисон, Нью-Йорк, шт. Нью-Йорк

Гас Хейнц, Милл-Вэлли, шт. Калифорния

Стивен Герас, Нью-Йорк, шт. Нью-Йорк

Лес Хикс (ныне покойный), Хиксвилл, Лонг-Айленд, шт. Нью-Йорк

Билл и Ширли Джонс, Макгахейсвилл, шт. Виргиния

Доктор медицины Питер Кирш, Филадельфия, шт. Пенсильвания

Элизабет Лукас (ныне покойная), Ридфорд, шт. Виргиния

А. Луис Гинсберг-Мартин (ныне покойный), Патерсон, шт. Нью-Джерси

Донна Марксер, Нью-Йорк, шт. Нью-Йорк

Мелва Элизабет Манн Ньюсом, Зиния, шт. Огайо Доктор медицины

Рауль Г. Овиедо, Элктон, шт. Виргиния Эрнесто Пачеко, Даллас, шт. Техас

Вэнс Паккард (ныне покойный), Мартас-Винъярд, шт. Массачусетс

Дэвид и Филлис Паркер, Лексингтон, шт. Виргиния

Роберт Пасторио, Стонтон, шт. Виргиния

Сэм Пинкус, Гастингс-на-Гудзоне, шт. Нью-Йорк

Эвва Прайор, Нью-Йорк, шт. Нью-Йорк

Джеймс Резерфорд (ныне покойный), Радфорд, шт. Виргиния

Кларк Л. Сэвидж, Монтерей, шт. Калифорния

Джойс О. Сервис, Колдуэлл, шт. Нью-Джерси

Роберт Ши (ныне покойный), Гленко, шт. Иллинойс

Доктор медицины Льюис Дж. Сингер, Лексингтон, шт. Виргиния

Розали О’Брайен Смит (ныне покойная), Нью-Йорк, шт. Нью-Йорк

Ширли Снайдер, Гаррисонберг, шт. Виргиния

Гейл Татарски, Рейдсвилл, шт. Северная Каролина

Нейл Торнтон, Тавас-Сити, шт. Мичиган

Франческа Тодаро, Сан-Мигель-де-Альеннде, Мексика

Франк Вос, Стамфорд, шт. Коннектикут

Эдди Уильямс (ныне покойный), Сан-Франциско, шт. Калифорния

Юджин и Ина Виник, Гастингс-на-Гудзоне, шт. Нью-Йорк

Рита Янси, Макгахейсвилл, шт. Виргиния

Ю Ок Ки, Тэгу, Корея