Текст книги "Осень ацтека"

Автор книги: Гэри Дженнингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

– Тебе всегда были присущи отвага и целеустремлённость, но это похоже на тщеславную мечту. Даже могучая держава мешикатль рухнула при вторжении кастильтеков, или, как ты их называешь, испанцев. Ты же веришь, будто в одиночку...

– Амейатль, когда я расставался с твоим высокородным отцом Миксцином, он говорил мне то же самое. Но я не одинок. Не все народы покорились, как мешикатль. Не все государства вступили в сговор с захватчиками, как Ацтлан, возглавляемый этим предателем Йайаком. Пуремпеча сражались почти до последнего человека, так что теперь население Мичоакана состоит почти из одних женщин. Но даже они не сдаются и намерены продолжать борьбу. Прежде чем мы с Пакапетль ушли оттуда, она собрала из них отважный боеспособный отряд. Кроме того, испанцы до сих пор не осмелились вступить в бой со свирепыми племенами севера. Единственное, что требуется, так это человек, способный объединить и возглавить эти свободолюбивые, мужественные, но разрозненные народы. Мне неизвестно имя другого человека, достаточно тщеславного и решительного, чтобы сделать это. Так что – если не я, то кто?

– Что ж... – сказала Амейатль. – Если, конечно, для подобного дела может быть достаточно одной решимости... Но ты так и не пояснил, Тенамакстли, почему в этом участвует чужая нам Г’нда Ке?

– Я хочу, чтобы она помогла мне собрать армию из всех этих племён и народов, пока непокорённых, но и не сплочённых в единую силу. Древняя женщина йаки, с этим не поспоришь, сумела вдохновить всяческое отребье на боевые действия, в результате которых потомки изгнанных ацтеков создали великолепнейшую и могущественнейшую державу Сего Мира. Если та женщина смогла это сделать, то, наверное, сможет и её прапрапраправнучка – или кем там приходится ей наша Г’нда Ке. Если даже она склонит на мою сторону одних лишь своих соплеменников йаки, я уже буду рад. По слухам, это самые неистовые и яростные бойцы на свете.

– Тебе виднее, Тенамакстли. Ты ведь юй-текутли.

– Я хотел поговорить и об этом. Я надел эту мантию только потому, что она, как и титул, не может принадлежать женщине. То есть тебе. Однако, в отличие от Йайака, меня пока не одолевают тщеславие и жажда власти. Я буду править только до той поры, пока ты не выздоровеешь и не сможешь делать это от моего имени, как раньше делала от имени отца. Сам же займусь набором бойцов и приготовлениями к войне.

– Знаешь, – предложила Амейатль с не свойственной ей робостью, – мы могли бы править вместе. Ты как юй-текутли, а я как твоя супруга.

– Ты уже успела забыть о браке с покойным Каурицином? – поддразнил её я.

– Аййо, с учётом того, что нас поженили по расчёту, он был мне хорошим мужем. Но мы никогда не были с ним близки так, как когда-то с тобой, Тенамакстли. Каури был – как бы лучше выразиться? – не слишком изобретателен в любви и не склонен к опытам.

– Должен признаться, – с улыбкой промолвил я, – что мне так и не довелось встретить женщину, которая превзошла бы тебя в этом отношении.

– Ни наши обычаи, ни верования не запрещают двоюродным братьям и сёстрам вступать в брак. Конечно, – шутливо добавила она, – ты можешь рассматривать вдову как подержанный товар. Но уж, по крайней мере, мне не пришлось бы морочить тебе голову с помощью голубиного яйца или вяжущей мази.

И тут, не раньше и не позже, вдруг зазвучал вяжущий, почти едкий голос Г’нды Ке:

– Как трогательно – давно расставшиеся любовники предаются воспоминаниям об ок йе нечка, добрых старых временах.

– Ах ты змея, – процедил я сквозь зубы. – И давно ты уже находишься в этой комнате?

Она, однако, проигнорировала мой вопрос и обратилась к Амейатль, чьё побледневшее в заточении лицо порозовело:

– Моя дорогая, а зачем Тенамакстли вообще жениться на ком бы то ни было? Он здесь хозяин, единственный мужчина в обществе трёх прелестных женщин, с которыми может спать сколько ему угодно, без всяких ограничений и обязательств. Бывшая любовница, нынешняя любовница и любовница, ещё не опробованная.

– Женщина с раздвоенным языком, – процедил я, закипая от злости, – ты непоследовательна даже в своих злобных колкостях. Прошлой ночью ты назвала меня куилонтли.

– Ах, Г’нда Ке ошиблась и очень тому рада. Хотя на самом деле она не может быть уверена, так ли это, пока ты и...

– Мне в жизни не доводилось ударить женщину, – оборвал её я, – но сейчас очень хочется это сделать.

Она предусмотрительно попятилась, но улыбка ящерицы, отчасти сделавшись виноватой, оставалась по-прежнему дерзкой.

– Простите её, мой господин, моя госпожа. Г’нда Ке ни за что бы не вмешалась, пойми она... В общем, она явилась только с одной целью – доложить тебе, Тенамаксцин, что внизу дожидаются люди, готовые стать новыми слугами. Иные из них, по их словам, знали тебя ещё в ок йе нечка. Но, что ещё важнее, в тронном зале тебя дожидаются члены Изрекающего Совета.

– Слуги могут подождать. Сейчас я отправлюсь на встречу с Изрекающим Советом. А ты убирайся.

Она ушла, но оставила нас с Амейатль пребывающими в смущении и волнении, словно двух подростков, застигнутых врасплох неодетыми и в неприличной близости друг от друга. Я, глупо запинаясь, попросил у двоюродной сестры разрешения удалиться, и она, дав его, обратилась ко мне с той же просьбой. Никто бы не поверил, что мы с ней взрослые люди, занимающие в Ацтлане самое высокое положение.

19

Похоже, что и члены Изрекающего Совета отнюдь не были настроены рассматривать меня как взрослого человека, достойного высокого сана и их уважения. Приветствовали мы друг друга вежливо, обменявшись «микспанцинко», но сразу же после этого один пожилой человек (я узнал нем Тототля, тлатокапили деревни Тепиц) раздражённо заявил:

– Это что же получается – нас бесцеремонно вытащили сюда по дерзкому желанию какого-то выскочки? Многие из нас помнят тебя, Тенамакстли, ещё по тем временам, когда ты был всего лишь сопливым мальчишкой, пробиравшимся в этот зал, чтобы поглазеть и подслушать наши беседы с твоим дядей, юй-текутли Миксцином. Да и когда мы видели тебя в последний раз перед тем, как вы с Миксцином отправились в Теночтитлан, ты был неоперившимся юнцом. Вот так-то! Твоё возвышение представляется нам незаслуженным и необъяснимо быстрым. Мы хотим знать...

– Помолчи, Тототль! – резко оборвал его я, и все собравшиеся ахнули. – Ты, в отличие от меня, не юнец и должен помнить правило Совета – никто не заговаривает до тех пор, пока юй-текутли не объявит тему для обсуждения. Я не собираюсь смиренно надеяться на то, что вы примете или одобрите меня в качестве правителя. Мне и без того известно, кто я такой – ваш законный юй-текутли. Это всё, что вам нужно знать.

По комнате прошёл тихий гул, но открытых возражений не последовало. Если мне ещё и не удалось полностью подчинить себе членов Совета, я, по крайней мере, завладел их вниманием.

– Я созвал вас сюда, потому что собираюсь выдвинуть определённые требования и – из простой любезности и искреннего уважения к вам, мои старейшины, – мне хотелось бы заручиться вашим единодушным согласием на их удовлетворение. Однако заверяю вас, и целую в том землю, – требования эти будут удовлетворены, согласитесь вы или нет.

Пока они, растерянно бормоча, изумлённо таращили на меня глаза, я отступил назад, открыл дверь в тронный зал и поманил Ночецтли и двух ацтланских воинов, за которых он поручился, после чего, не представив вошедших, продолжил:

– Все вы, безусловно, уже слышали о событиях, произошедших в последнее время и недавно ставших достоянием гласности. Я имею в виду то, как гнусный Йайак завладел мантией юй-текутли, убив собственного отца и, – (здесь я обратился непосредственно к Кевари, тлатокапили Йакореке), – и твоего сына Каури, а потом жестоко сверг и заточил в темницу его вдову Амейатцин. Все вы, безусловно, слышали, что Йайак вступил в тайный сговор с испанцами, обязавшись помогать чужеземным завоевателям сохранять господство над народами Сего Мира. Все вы, полагаю, с радостью, безусловно, слышали также, что Йайака более нет в живых. И наконец, все вы знаете, что я, как единственный оставшийся в живых мужчина, состоящий в родстве с Миксцином, и, следовательно, законный преемник этой мантии, безжалостно избавляю Ацтлан от пособников Йайака. Прошлой ночью я основательно почистил армию Ацтлана, а сегодня очередь дойдёт до прихлебателей Йайака среди гражданского населения.

Я протянул руку назад, и Ночецтли вложил в неё несколько листов бумаги. Пробежав глазами колонки изображений, я обратился к присутствующим:

– У меня в руках список всех тех, кто пособничал Йайаку в творимых им мерзостях. Всех, от мелких торговцев и ремесленников до состоятельных почтека. К глубочайшему моему удовольствию, в него включено имя лишь одного человека, входящего в состав этого Изрекающего Совета. Колотик-Акатль, сделай шаг вперёд.

Я уже упоминал в своём повествовании об этом человеке, он был тем самым жрецом бога Уицилопочтли, который при первом известии о прибытии белых людей в Сей Мир испугался, что его лишат сана. Как все наши жрецы, он не мылся всю свою жизнь. Но сейчас, когда Колотик-Акатлю пришлось выступить вперёд, его дрожащее лицо побледнело даже под заскорузлой коркой.

– Как мог мешикатль, жрец бога, предать и своего бога, и его почитателей, это выше моего понимания. Может быть, ты решил обратиться в кристанйотль, религию белых людей? Или просто надеялся, что подольстишься к ним и они позволят тебе сохранить прежнее положение? Нет, не отвечай. Такие, как ты, внушают мне отвращение.

Я повернулся к двум воинам и отдал приказ:

– Отведите это презренное существо на центральную площадь, но не к какому-либо храму – он не заслуживает чести быть принесённым в жертву, обрести загробное блаженство – и задушите его насмерть «цветочной гирляндой».

Скулящего жреца схватили и увели. Ошеломлённый Совет замер в испуганном молчании.

– Просмотрите эти списки, – сказал я. – Разбираться с Ацтланом предстоит мне самому, но вы, тлатокапилтин других поселений, найдёте здесь имена ваших людей, оказывавших Йайаку помощь либо получавших от него благодеяния. Моё первое требование состоит в том, чтобы вы устранили изменников. Во-вторых, я прошу вас как следует просеять ряды собственных воинов и личной стражи, – в этом вам посодействует присутствующий здесь Ночецтли, – и уничтожить выявленных предателей.

– Это будет сделано, – сказал Тототль уже гораздо более почтительным тоном. – Думаю, сказав, что мы единодушно поддерживаем такое решение, я выражу общее мнение Изрекающего Совета.

– Есть у тебя ещё какие-нибудь требования, Тенамастцин? – спросил Кевари.

– Да, ещё одно. Я хочу, чтобы каждый из вас, тлатокапилтин, послал в Ацтлан всех верных надёжных воинов и крепких мужчин, прошедших военную подготовку и подлежащих призыву в случае необходимости. Я хочу включить их в состав единой армии.

– И снова мы согласны, – заявил Текиуапиль, тлатокапили Текуэксе. – Но можно спросить, зачем это нужно?

– Прежде чем я отвечу, – сказал я, – позвольте мне задать собственный вопрос. Кто из вас на настоящий момент является Хранителем Памяти?

Произошла заминка, в помещении воцарилось неловкое молчание. Потом заговорил некто, до сих пор слова не бравший. Он тоже был пожилым человеком и, судя по одеянию, преуспевающим купцом, но в Совете являлся новичком. При дядюшке, во всяком случае, я его здесь не видел.

– Когда умер предыдущий Хранитель Памяти, старый Канаутли, – мне сказали, что он был твоим прадедом, Тенамаксцин, – на его место никого не назначили. Йайак заявил, что в должности Хранителя больше нет никакой надобности, потому что, как он сказал, с приходом белых людей история Сего Мира подошла к концу. Кроме того, как сказал Йайак, нам теперь уже не потребуется вести счёт проходящим годам вязанками из пятидесяти двух лет, как не потребуется и проводить ритуал возжигания Нового Огня, дабы отмечать начало каждой следующей вязанки. С его слов получалось, что теперь нам предстоит вести счёт годам так, как делают это белые люди. В непрерывной последовательности, начиная с первого года, хотя мы понятия не имеем, как давно он был.

– Йайак был не прав, – заявил я. – Наша история продолжается, и я собираюсь сделать так, чтобы нашим Хранителям Памяти было что запоминать и записывать. Это ответ на ваш предыдущий вопрос, уважаемые старейшины, зачем мне нужны ваши воины и единая армия.

И я продолжил рассказывать им – как до этого рассказал Амейатль, а ещё раньше – Пакапетль и Г’нде Ке, покойной Ситлали и изготовившему гром-палку Почотлю – о своих планах поднять восстание против Новой Испании и вернуть свободу всему Сему Миру. Как и на всех остальных, на членов Изрекающего Совета мои слова произвели впечатление, хотя и были встречены не без недоверия, а один из членов Совета попытался завести старую песню:

– Но, Тенамаксцин, если даже могучие...

Я перебил его, повысив голос:

– Первый из вас, кто скажет, что мне не под силу добиться успеха там, где «даже могучие мешикатль потерпели неудачу», – так вот, этот человек – пусть он будет умудрённый годами, разумный и исполненный достоинства, может быть, даже дряхлый – получит приказ возглавить первую битву с испанской армией. Он пойдёт впереди всех моих воинов, на острие атаки, без оружия и доспехов.

В зале повисла мёртвая тишина.

– Так согласен Изрекающий Совет поддержать предложенную мной кампанию?

У нескольких старейшин вырвался вздох, но все они кивнули в знак согласия.

– Хорошо, – сказал я и повернулся к купцу, сообщившему мне о том, что в Совете больше нет Хранителя Памяти.

– Канаутли наверняка оставил множество книг, в которых рассказывается о том, что происходило за все эти вязанки вязанок лет, вплоть до нашего времени. Изучи и запомни их. И вот что ещё я тебе поручаю. Начни новую книгу, и начни её следующими словами: «Сегодня, в день Девятого Цветка, месяца Метения Дороги, в год Седьмого Дома, Тенамаксцин, юй-текутли Ацтлана, объявил о независимости Сего Мира от Старой Испании и начал подготовку к восстанию против непрошеных белых властителей, дабы изгнать их из Новой Испании и Новой Галисии. Этот план получил единодушное одобрение Изрекающего Совета».

– Всё будет исполнено, Тенамаксцин, – заверил меня купец, на чём заседание Изрекающего Совета закончилось, и члены его разошлись.

А Ночецтли остался и, когда все ушли, обратился ко мне:

– Прошу прощения, владыка, но что делать с теми воинами, которые заключены в храме богини? Храм набит битком, они сидят, и то по очереди, а лечь и вовсе не могут. К тому же узники начали испытывать голод и жажду.

– Они заслуживают ещё худшей участи, чем простые неудобства, – отозвался я. – Однако скажи стражам, чтобы их накормили. Дали атоли и воды, причём и того и другого лишь в таком количестве, чтобы поддержать в них жизнь. Придёт время, и эти люди – голодные, жаждущие крови – потребуются мне для сражения. А пока... Ночецтли, ты вроде бы говорил, что побывал в Компостельи вместе с Йайаком? Так?

– Да, Тенамаксцин.

– Тогда я хочу, чтобы ты наведался туда снова, на сей раз в качестве моего куимиче. – Собственно говоря, это слово означает «мышь», но мы используем его в том же значении, в каком испанцы слово espion, то есть «лазутчик». – Могу я быть уверен, что ты выполнишь приказ? Направишься туда, тайно раздобудешь нужные сведения и вернёшься обратно?

– Можешь, владыка. Я жив только по твоей милости, следовательно, моя жизнь принадлежит тебе.

– В таком случае исполняй приказ. Испанцы ещё не могли проведать о том, что потеряли своего союзника Йайака. А поскольку они уже знают тебя в лицо, то решат, будто ты его посланец, прибывший по его поручению.

– Я повезу на продажу тыквы с нашим перебродившим кокосовым молоком. Все белые люди, какое бы положение в обществе они ни занимали, любят им напиваться, так что это будет вполне подходящим предлогом для моего появления в Компостелье. А какие сведения тебя интересуют?

– Любые. Бывай повсюду, держи глаза и уши востро, ничего не упускай. Выясни для меня, если получится, что за человек новый губернатор Коронадо, сколько войск он там держит и сколько всего людей – и испанцев, и индейцев – проживает теперь в Компостелье. А ещё прислушивайся к любым новостям, слухам или сплетням о том, что происходит в прочих испанских владениях. Я буду ждать и, когда ты вернёшься, пошлю воинов, осуждённых за пособничество Йайаку на задание. Результат которого будет в первую очередь зависеть от доставленных тобой сведений.

– Я отправлюсь не мешкая, мой господин, – промолвил он, с чем и отбыл.

Потом я наскоро, всех разом, принял на дворцовую службу челядь, собранную в нижнем зале Г’ндой Ке. Некоторые из слуг запомнились мне по старым временам, да и в любом случае, вряд ли кто-нибудь из запятнавших себя пособничеством Йайаку рискнул бы явиться во дворец и предложить мне свои услуги. С этого времени за нами, пипилтин дворца – Амейатль, Пакапетль, Г’ндой Ке и мной, – ухаживали со всем усердием, и никому из нас не приходилось пошевелить и пальцем. Правда, хотя теперь Амейатль прислуживала целая стая женщин, мы с ней были рады, что На Цыпочках настояла на том, чтобы остаться во главе этой свиты.

Когда На Цыпочках не ухаживала за Амейатль, она охотно сопровождала воинов, осуществлявших аресты и казни горожан, имена которых значились в списке Ночецтли. Я не отдавал никаких приказов, кроме «Казнить их!», и никогда не утруждал себя выяснением, какие именно средства использовали воины – удушение «цветочной гирляндой», меч, стрелы или нож, которым вырезают сердце (надо сказать, что На Цыпочках тоже лично лишала приговорённых жизни тем или иным из этих ужасных способов). Мне было всё равно. Для меня значение имело лишь то, что всё имущество и богатство казнённых переходило в сокровищницу Ацтлана. Может быть, кому-то это покажется жестоким, но напомню, что древняя традиция позволяла мне казнить жён, детей, внуков и даже более дальних родственников виновных, чего у нас ни разу не произошло. У меня вовсе не имелось намерения полностью уничтожать население Ацтлана.

Я был совершенно неопытным юй-текутли, и мне приходилось вспоминать, как исполнял эту должность мой покойный дядя Миксцин. Мне в ту пору казалось, что правление – дело пустяшное, а от дядюшки только и требуется, что вовремя и к месту улыбнуться или насупить брови, махнуть рукой или подписать какой-нибудь указ. Однако, оказавшись на троне, я очень скоро узнал, как нелегко приходится юй-текутли. Ко мне постоянно обращались (точнее сказать, меня донимали) с беспрерывными просьбами вынести какое-то решение или суждение, что-то утвердить или отвергнуть, за кого-то заступиться, кого-то наградить, кого-то наказать...

Чиновники моего двора, наделённые различными властными полномочиями и обязанностями, являлись ко мне с разнообразнейшими вопросами и ходатайствами. «Плотина, ограничивающая воды болота, требует основательного ремонта, а не то болото скоро окажется на наших улицах: не выделит ли юй-текутли средства на оплату материалов и сбор рабочих?» Рыбаки с морского побережья сетуют на то, что давнее осушение того же самого болота привело к постепенному засорению их прибрежных гаваней наносами. «Не санкционирует ли юй-текутли глубокую очистку этих бухт?» «Наши хранилища битком набиты шкурами морских выдр, губками, акульими кожами и прочими непроданными товарами, потому что вот уже многие годы Ацтлан ведёт торговлю только с землями к северу от нас и ни с кем к югу. Не может ли юй-текутли придумать план избавиться от этих многочисленных товаров, причём с прибылью?..»

Мне пришлось не только исполнять церемониальные обязанности во дворце и вникать в основные вопросы политики и хозяйства, но также заниматься самыми заурядными делами простых людей: разбирать ссору между соседями из-за границы между их земельными участками, спор из-за дележа скудного наследства недавно умершего отца. Вот должник просит отсрочить уплату долга и умерить аппетиты заимодавца, а там, напротив, заимодавец просит разрешения выселить вдову и её сирот из их дома, чтобы покрыть обязательства, принятые на себя её покойным мужем...

Было чрезвычайно трудно находить время, чтобы заниматься делами, которые были – для меня – гораздо более важными и требовали более срочного вмешательства. Но каким-то образом я справлялся. Перед всеми верными Ацтлану благородными воителями-куачиками моей армии была поставлена задача – усилить подготовку воинов и всех, кто подлежал призыву. А тем временем войско моё всё росло и росло, ибо к нему присоединялись всё новые отряды воинов из подвластных Ацтлану поселений.

У меня даже нашлось время для того, чтобы извлечь из тайника три привезённые нами с Пакапетль аркебузы и лично обучать бойцов обращению с ними. Само собой, поначалу каждый воин побаивался иметь дело со странным иноземным оружием, однако я искал и находил тех, кто мог преодолеть страх и выказывал способность использовать гром-палки с толком. Таких в конечном счёте набралось человек двадцать, и когда один из них робко спросил: «Мой господин, а когда мы отправимся на войну, мы что, будем стрелять из этих гром-палок по очереди?» – мой ответ был таков:

– Нет, молодой ийак. Я рассчитываю на то, что вы отберёте у белых людей их аркебузы, которыми и вооружитесь. Кроме того, мы отнимем у испанцев и лошадей. Когда это произойдёт, вас также обучат и верховой езде.

В моей постоянной занятости был по крайней мере один существенный плюс: мне не приходилось иметь дело с Г’ндой Ке. Пока я занимался государственными делами, она управляла дворцовым хозяйством и прислугой. Возможно, челяди от неё доставалось, но зато злобная йаки практически не имела возможности донимать меня. Правда, если уж мы случайно встречались в дворцовом коридоре, она никогда не упускала случая задать мне ядовитым тоном насмешливый вопрос:

– Я устала ждать, Тенамакстли. Когда же мы с тобой наконец выступим вместе и начнём нашу войну?

А порой она говорила так:

– Я устала ждать, Тенамакстли. Когда же мы с тобой наконец отправимся в постель, чтобы ты мог поцеловать каждую из веснушек, которые усеивают мои самые потаённые места?

Даже не будь я слишком занят, чтобы заниматься любовью, и окажись она единственной женщиной на белом свете, меня бы предложение Г’нды Ке всё равно не соблазнило. Как ни странно, но, пребывая в должности юй-текутли, который по обычаю имел право обладать любой женщиной Ацтлана, я вообще обходился без женской ласки. Пакапетль, похоже, твёрдо решила никогда более не вступать в близкие отношения с мужчинами. А посягать на настрадавшуюся Амейатль мне даже не приходило в голову, хоть она и становилась крепче и красивее с каждым днём.

Правда, я появлялся в спальне двоюродной сестры во всякую свободную минутку, но лишь для того, чтобы просто поговорить с ней. Амейатль была в курсе всех решений, принятых мною в качестве юй-текутли, равно как и всех происшествий в Ацтлане и окрестностях, ибо предполагалось, что с её полным выздоровлением обязанности правления перейдут к ней самой. Признаться, я с нетерпением ждал, кох’да это случится, чтобы без помех заняться военными делами. Конечно, мы беседовали и о многом другом, а однажды Амейатль с несколько обеспокоенным видом сказала:

– Пакапетль проявляет по отношению ко мне трогательную заботу. И теперь, когда волосы её отросли и стали почти такими же длинными, как у меня, она выглядит просто очаровательно. Но с таким же успехом На Цыпочках могла бы быть безобразной, ведь яростная ненависть к мужчинам, можно сказать, написана на её лице.

– Она очень сердита на мужчин, и на то есть причина. Я рассказывал тебе о роковой встрече с теми двумя испанскими солдатами.

– Значит, виноваты белые люди. Что ж, это можно понять. Но мне кажется, На Цыпочках с удовольствием убила бы всех мужчин на свете, за исключением одного тебя.

– Как и ядовитая Г’нда Ке. Может быть, присутствие женщины йаки тоже повлияло на Пакапетль, сделав её ненависть к мужчинам ещё более глубокой и непримиримой?

– Неужели ненависть На Цыпочках распространяется и на того, кто внутри её? – спросила Амейатль.

Я недоумённо заморгал:

– О чём ты говоришь?

– Значит, ты не заметил. Пока это действительно не бросается в глаза, но она вынашивает ребёнка. На Цыпочках беременна.

– Не от меня! – выпалил я. – Я не касался её с...

– Аййо, братец, успокойся, – сказала Амейатль, рассмеявшись, несмотря на свою явную озабоченность. – На Цыпочках винит в этом ту роковую встречу, о которой ты говорил.

– Ну, она вполне может испытывать горечь из-за того, что носит дитя смешанной крови от...

– Дело вовсе не в беременности. И не в смешанной крови. Просто она ненавидит всех мужчин. В том числе и того, который в её утробе.

– Да будет тебе, Амейатль. Откуда Пакапетль вообще может знать, что это мальчик?

– Тенамакстли, всё гораздо хуже. Она с дикой злобой говорит об «этом тепули, растущем внутри меня». Или об «этом куру» – слово из языка поре, тоже обозначающее мужской половой орган. Тенамакстли, может ли быть так, что обида и злоба заставляют На Цыпочках терять разум?

– Боюсь, – воздохнул я, – что меня нельзя считать знатоком женщин, и уж тем более безумных женщин. Может быть, мой тикитль посоветует какое-нибудь средство. Ну а пока давай вместе, ты и я, следить за тем, чтобы На Цыпочках никак себе не навредила.

Однако из-за множества других дел мне не сразу удалось выкроить время, чтобы посоветоваться с целителем. Поначалу ко мне явился начальник стражи храма Койолшауки, доложивший, что заключённые воины пребывают в весьма жалком состоянии, поскольку вынуждены спать стоя, едят только противное варево, давным-давно не мылись и так далее.

– Кто-нибудь из них умер от удушья или голода? – осведомился я.

– Нет, мой господин. Они, возможно, близки к смерти, но мы поместили в заточение сто тридцать восемь человек, и пока число узников остаётся прежним. Однако даже мы, стражи, стоящие снаружи храма, с трудом выносим страшную вонь и поднимаемый ими гвалт.

– Тогда почаще меняйте стражу. И пока эти изменники не умирают, приказываю меня не беспокоить. Если даже они близки к смерти, это всё равно для них слишком мягкая кара.

Стоило мне отослать начальника стражи, как неожиданно передо мной предстал вернувшийся из Компостельи Ночецтли. Его не было около двух месяцев – и я уже начал тревожиться, уж не перешёл ли он снова на сторону врага, – однако этот человек выполнил обещание и не просто вернулся, но привёз великое множество новостей.

– Компостелья, мой господин, стала гораздо более многолюдным и процветающим городом, чем в ту пору, когда я был там в последний раз. Большую часть мужского белого населения составляют испанские солдаты, численность которых я оцениваю приблизительно в тысячу человек, причём половина из них – конные. Многие испанские военные, в первую очередь высокого ранга, привезли с собой жён и детей, иные же испанцы прибыли на новое место жительства целыми семьями. Дворец губернатора и городская церковь выстроены из хорошо обработанного камня, остальные жилища – из высушенных на солнце глиняных кирпичей. В городе есть рыночная площадь, но все товары и продукты на продажу доставляются с юга торговыми караванами. Белые жители Компостельи не возделывают землю и не разводят животных, но живут припеваючи, благодаря множеству находящихся в окрестностях серебряных рудников. И видимо, эти рудники действительно приносят хороший доход, иначе город не мог бы позволить себе завозить издалека решительно всё, необходимое для повседневной жизни.

– А сколько там наших соплеменников? – спросил я.

– Индейское население по численности примерно равно белому. В первую очередь я говорю о домашних слугах испанцев, хотя у тех есть ещё и многочисленные чёрные рабы – существа, именуемые маврами. Если рабы не содержатся в домах своих хозяев, то живут на окраинах города, в жалких лачугах. Немало наших людей занято работой под землёй, на рудниках и в зданиях на поверхности, где измельчают руду. Однако боюсь, что оценить их численность затруднительно, так как работают они, сменяя друг друга, и днём и ночью, а содержатся, вместе с семьями, если у них есть семьи, взаперти, в охраняемых строениях, куда мне ходу не было. Испанцы называют эти места работными домами.

– Аййа, да, – сказал я. – Мне доводилось слышать об этих позорных узилищах. Ходят слухи, что эти работники – поскольку нашим соотечественникам никогда раньше не приходилось работать под землёй или в таких нечеловеческих условиях – мрут один за другим, по нескольку человек каждый день. А владельцы рудников не могут заменять их так быстро, как они умирают, потому что, разумеется, все индейцы в Новой Галисии, которых не успели обратить в рабство, поспешили убраться в такие края, где охотникам за рабами их не настигнуть. Так что губернатор Коронадо попросил вице-короля Мендосу из Мехико прислать в Компостелью рабов-мавров – не знаю уж, где они их берут.

– Мне говорили, в земле под названием Африка.

Ночецтли поморщился.

– Должно быть, это место сродни нашим наводящим страх Жарким Землям, что на дальнем юге. Потому что я слышал, будто эти мавры легко переносят и страшную жару, и скученность, и духоту, и лязг металла, и всё прочее, связанное с рудниками. И вообще, кажется, они больше похожи на вьючных животных, чем на человеческие существа, ибо в состоянии выполнять без устали самую тяжёлую работу, не только не умирая от непосильного труда, но даже не жалуясь. Может быть, если на рудники привезут достаточно мавров, Коронадо вообще прекратит попытки захватывать и обращать в рабство наших людей.

– Этот губернатор Коронадо, – сказал я. – Расскажи мне о нём.

– Я видел его мельком, только дважды, когда он проводил смотр своих войск, в великолепном наряде, верхом на гарцующей белой лошади. Он не старше тебя, владыка, но по рангу, конечно, ниже Чтимого Правителя, так как подотчётен вышестоящим начальникам в городе Мехико, а ты не подчиняешься никому. Тем не менее Коронадо явно исполнен решимости стяжать великое богатство и занять более высокое положение. Его стремление заставить рабов добывать как можно больше серебра сурово и непреклонно, причём серебро идёт не только на обогащение его самого и его подданных из Новой Галисии, но и на нужды всей Новой Испании, а также в казну того заморского правителя Карлоса. Коронадо кажется не таким тираном, как его предшественник. Он не позволяет своим подданным мучить, пытать или казнить наших людей по прихоти, как делал губернатор Гусман.

– Расскажи-ка мне о вооружении губернаторских войск и об организации обороны Компостельи.

– Любопытная вещь, владыка, но хотя испанцы вооружены до зубов, об обороне своего города они, похоже, не беспокоятся. Могу лишь предположить, что Йайак убедил белых, будто им нечего опасаться нападения со стороны наших соплеменников. Помимо обычных гром-палок, которыми вооружены испанские солдаты, у них есть также огромные гром-трубы, установленные на колёсах. Но солдаты не окружают город защитным кольцом, а главным образом несут стражу при рудниках и работных домах, чтобы рабы не разбежались и не взбунтовались. И даже чудовищные гром-трубы на стенах обращены жерлами не наружу, а внутрь города, то есть предназначаются вовсе не для того, чтобы отражать нападение вражеской армии, но для подавления возможного мятежа.