Текст книги "Осень ацтека"

Автор книги: Гэри Дженнингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

Офицер – звали его Тальябуэна, и он имел звание teniente, лейтенанта, хотя я продолжал почтительно именовать этого человека капитаном, сидел рядом со мной у походного костра. Пока мы вгрызались в сочное жаркое из оленины, он совершенно свободно поведал мне всё, что я хотел узнать о губернаторе Гусмане.

– Ну уж нет, кого-кого, а его так далеко на север не заманишь. Он по-прежнему живёт в безопасности, в Новой Галисии. Этот хитрец Гусман не станет рисковать своей жирной задницей, появляясь здесь, в Tierra de Guerra. Но он основал на северной границе Новой Галисии свою столицу – Компостелью – и надеется сделать из неё прекрасный город.

– Почему он выбрал такое место? – поинтересовался я. – Старая столица Мичоакана находилась на берегу Большого Тростникового озера, далеко к югу.

– Гусман не рыбак. Галисия, его родная провинция в Старой Испании, славится серебряными рудниками, поэтому он хочет и здесь увеличить своё состояние за счёт добычи серебра. Правда, пока в этой столице нет никого, кроме него самого, его прихлебателей и, разумеется, его войск, но Гусман обращает в рабство местных жителей и сгоняет их на рудники, заставляя работать под землёй и добывать для него серебро. Мне жаль этих бедняг.

– Мне тоже, – пробормотал я, размышляя, не стоит ли нам с На Цыпочках, когда мы продолжим путь, двинуться в более северном или западном направлении, чтобы случайно не наткнуться на эту Компостелью. К тому же меня беспокоило, что мясник Гусман основал свой новый город так близко от моего родного Ацтлана, – насколько я мог судить, не более чем в ста долгих прогонах.

– Но пойдём со мной, дон Хуан, – пригласил меня лейтенант. – Я познакомлю тебя с нашими героями.

Он повёл меня туда, где три героя сидели и ужинали, в то время как многие простые солдаты восторженно ухаживали за ними, предлагая самые лакомые куски оленины, щедро наливая вина из кожаных бурдюков и с готовностью вскакивая, чтобы выполнить малейшую просьбу. Ещё более услужливо вёл себя человек в дорожном платье монаха. Эти герои, как я понял, принадлежали к белой расе, но во время странствий загорели так, что теперь их кожа стала темнее моей. Четвёртый человек, тоже считавшийся бы героем, будь он белым, сидел и ел в сторонке. За ним не ухаживал никто. Он был чернокожим и, загорев, стать ещё темнее никак не мог.

После той единственной ночи мне больше не доводилось видеть этих испанцев. Но, хотя я, разумеется, и не мог знать этого тогда, топали каждого из них был настолько связан с моим, что наше с ними будущее, а заодно и судьбы разных племён и народов оказались неразрывно переплетёнными. Поэтому сейчас я расскажу вам о том, что я узнал об этих людях и как я подружился с одним из них, хотя мы и провели вместе весьма непродолжительное время.

16

К предводителю героев все почтительно обращались по его христианскому имени дон Альвар. Но когда его представили мне, я подумал, что испанцы напрасно так уж смеялись над именем На Цыпочках, поскольку фамилия этого дона Альвара была Кабеза де Вака, что означает «Коровья Голова»! Однако, при всей неблагозвучности имени предводителя, нельзя не признать, что он и его товарищи действительно совершили настоящий подвиг. Мне пришлось составлять их историю из отдельных фрагментов, восстанавливая её из подслушанных обрывков разговоров да того, что поведал мне лейтенант Тальябуэна, – потому что сами эти герои, после того как в самом начале достаточно вежливо со мной поздоровались, потом ни разу не обратились ко мне напрямую. Впрочем, узнав о том, что выпало на долю отважных путешественников, я отнёсся к их нежеланию иметь дело с индейцами с полным пониманием.

Я знаю, что Флорида на испанском языке означает «цветущая», хотя мне по сей день неизвестно, где именно находится земля с таким названием. Впрочем, где бы она ни находилась, это наверняка ужасное место. Более восьми лет тому назад этот испанец со смешным именем Коровья Голова, его уцелевшие спутники и несколько сотен других белых людей, с лошадьми, оружием и запасами провианта, отплыли с острова Куба в эту самую Флориду, намереваясь основать там новую колонию.

Едва только они поставили парус, как на них налетели яростные весенние штормы, а после трудного плавания и высадки на далёкий берег путешественникам пришлось столкнуться с другими пугающими затруднениями. Флорида оказалась краем непроходимых лесов, быстрых рек, которые почти невозможно пересечь вброд, и вонючих, топких болот. Сами понимаете, в такой местности от лошадей толку мало. Путешественников выслеживали хищные лесные звери, их кусали и жалили змеи и насекомые, а болотная сырость насылала на них смертоносные болезни. Что же до исконных жителей Флориды, то те не только совершенно не обрадовались появлению незваных гостей, но встретили их с оружием в руках: то осыпали чужеземцев стрелами из засады, то, собравшись в значительном числе, вступали с ними в открытые столкновения. Измученные долгим путешествием и изнурённые лихорадкой испанцы едва ли могли дать им отпор, да к тому же силы несчастных всё больше ослаблял голод, поскольку индейцы угоняли с пути их следования всех домашних животных, а запасы маиса и прочих съедобных культур сжигали: как в закромах, так и новый урожай прямо на полях. (Меня это удивило, но предполагаемые поселенцы, похоже, оказались совершенно неспособными добыть себе пропитание, и это при том щедром изобилии животных, рыб, птиц и съедобных растений, которое дикая природа всегда готова подарить людям предприимчивым и деятельным). Короче говоря, число испанцев таяло с такой катастрофической быстротой, что уцелевшие, распрощавшись с надеждой закрепиться на той земле, повернули назад. А по возвращении к побережью выяснили, что экипажи их кораблей, видимо, сочтя товарищей погибшими, уплыли, бросив соотечественников на произвол судьбы в этих враждебных краях.

Сломленные духом, больные, со всех сторон осаждаемые туземцами, испанцы предприняли отчаянную попытку построить для себя новые лодки. И они сделали это – смастерили корпуса из ветвей и пальмовых листьев, обвязали верёвками, сплетёнными из конских грив и хвостов, пропитали сосновой смолой и оснастили парусами, сшитыми из собственной одежды. К тому времени испанцы уже забили оставшихся у них лошадей на мясо, а из лошадиных шкур смастерили бурдюки для воды. Когда лодки отплыли, пятеро их командиров – одним из которых был Коровья Голова – не отвели суда в открытое море, но держались в пределах видимости от прибрежной линии, полагая, что если они будут двигаться к западу, то в конечном итоге доберутся до берегов Новой Испании.

К несчастью путешественников, и море, и суша оказались по отношению к ним одинаково враждебны. И там, и там их настигали шторма, пронизывающие, теперь уже зимние ветры и холодные проливные дожди. Причём дожди обрушивались на испанцев даже в ясную погоду – дожди стрел с боевых каноэ, выходивших в море и беспрерывно досаждавших им индейцев. К тому времени скудные запасы продовольствия иссякли, а невыдубленные кожаные бурдюки для воды прогнили, но всякий раз, когда испанцы пытались высадиться, чтобы раздобыть провизии, их отгоняли от берега тучи стрел. Как и следовало ожидать, в конечном счёте пять лодок потеряли друг друга из виду. Четыре из них так и исчезли бесследно, однако экипажу пятой, Коровьей Голове и его товарищам, всё-таки удалось пристать к суше и выбраться на берег.

Поначалу белым людям, едва одетым, истощённым от голода и продрогшим до мозга костей, удалось найти прибежище у племени, ничего не знавшего об испанских завоеваниях, но когда они, откормившись и отдохнув, отважно двинулись в направлении Новой Испании, народы, через земли которых лежал их путь, отнеслись к чужестранцам вовсе не с таким дружелюбием. Пересекая густые леса, бескрайние травянистые равнины, невероятно широкие реки и выжженные пустыни, дон Альвар и его товарищи постоянно попадали в плен то к одному, то к другому племени, в том числе и к кочевникам. В плену они оказывались на положении рабов: их изнуряли непосильным трудом, били и морили голодом. (Проклятые краснокожие diablos[11]11
  Дьяволы (исп.).


[Закрыть], пожаловался как-то Коровья Голова, даже позволяли своим бесенятам забавляться, дёргая пленников за бороды). Всякий раз испанцам удавалось бежать, но при каждом очередном побеге они теряли одного или нескольких товарищей, погибавших или снова попадавших в руки индейцев. Судьба этих несчастных так и осталась неизвестной.

Когда наконец они добрались до дальних окраин Новой Испании, их осталось в живых всего четверо: трое белых – Кабеза де Вака, Андрес Дорантес и Алонсо дель Кастильо – и Эстебанико, чёрный раб, принадлежавший Дорантесу. Кастильо упомянул, что «они пересекли весь континент», но это мало что мне сказало, ибо, имея лишь смутное представление о том, что такое континент, я никак не мог определить, сколько мучительных лиг или долгих прогонов пришлось преодолеть этим людям. Да вряд ли отважные путешественники и сами это знали – единственное, что было известно точно, так это срок их скитаний – целых восемь лет. Разумеется, будь у них возможность двигаться вдоль побережья Восточного моря, путешествие заняло бы гораздо меньше времени, но пленников нередко передавали от одного племени к другому, зачастую живущему дальше от побережья, да и все многочисленные побеги волей-неволей заставляли их удаляться вглубь суши. Так и вышло, что скитальцы уже приблизились к побережью Западного моря, когда им посчастливилось наконец повстречаться с отрядом испанцев, дерзнувших производить патрулирование в глубине Tierra de Guerra.

Эти солдаты, выслушав невероятную историю незнакомцев и преисполнившись восхищения, отвели путешественников к ближайшему армейскому посту, где те были одеты, накормлены, а затем препровождены в Компостелью. Губернатор Гусман дал им лошадей, многочисленный эскорт, способный обеспечить их безопасность, приставил к ним брата Маркоса де Ниццу, чтобы позаботиться об их духовных нуждах, и отправил путешественников через всю страну в город Мехико. Гусман заверил героев, что там в их честь будет дан пир и они получат все почести и награды, какие заслужили своими доблестью и мужеством. И вот теперь, на протяжении всего пути, герои рассказывали и пересказывали свою историю каждому вновь встреченному заинтересованному слушателю. И я слушал их так же жадно, как и все остальные, с искренним восхищением.

Мне хотелось задать этим белым людям множество вопросов, однако они не желали вступать со мной в беседу. Впрочем, некоторые из этих вопросов им задавал брат Маркос. Он (как и я) был раздосадован тем, что часть вопросов осталась без ответа. В поисках дополнительных сведений я однажды подошёл к скромно сидевшему чернокожему путешественнику. Кстати, окончание «ико», которое испанцы добавили к его имени, имеет уменьшительно-снисходительное значение. Испанцы используют его, обращаясь к детям, я же намеренно обратился к мавру уважительно, как к взрослому:

– Buenas noches, Esteban[12]12
  Добрый вечер, Эстебан (исп.).


[Закрыть].

– Buenas...[13]13
  Добрый... (исп.).


[Закрыть] – пробормотал он, с подозрением глядя на говорящего по-испански индейца.

– Можно мне поговорить с тобой, amigo?[14]14
  Друг (исп.).


[Закрыть]

– ¿Amigo? – повторил мавр, словно удивившись, что к нему обратились как к равному.

– А разве мы с тобой оба не рабы белых людей? – спросил я. – Вот ты сидишь здесь, всеми позабытый. Никому до тебя и дела нет, в то время как твой господин вовсю похваляется своими подвигами и прямо-таки купается во внимании и почтении. Мне бы хотелось узнать кое-что и о твоих приключениях. У меня есть пикфетль. Давай покурим вместе, а я послушаю.

Мавр всё ещё смотрел на меня с опаской, однако либо я сумел внушить ему доверие, либо Эстебану просто очень хотелось, чтобы его послушали. Поэтому он сдался и спросил:

– А что бы ты хотел узнать?

– Ты просто расскажи мне о том, что происходило на протяжении последних восьми лет. Я выслушал воспоминания сеньора Коровьей Головы. А теперь хочу послушать твои.

И мавр повёл рассказ, начиная с первой высадки экспедиции в земле, называемой Флоридой. Он подробно поведал обо всех разочарованиях и бедах, которые обрушивались на путешественников, когда те пересекали неведомые края с востока на запад, и неуклонно сокращали численность их отряда. Его рассказ отличался от рассказа белых людей только в двух отношениях. Эстебан в полной мере перенёс все те же страдания, тяготы и унижения, что и другие путешественники, но не больше и не меньше. Он подчеркнул это в своём повествовании, словно указывая, что эти совместные страдания в известном смысле уравняли его с белыми господами, тогда как те и словом не обмолвились о своём чернокожем спутнике и вряд ли считали его за человека.

Другое отличие состояло в том, что Эстебан приложил старания к тому, чтобы хоть чуть-чуть освоить языки различных племён, в поселениях которых им приходилось задерживаться. Самому мне раньше о таких племенах слышать не доводилось. Эстебан сказал, что они живут далеко к северо-востоку от Новой Испании. Два последних (и самых ближайших к нам племени), у которых странникам пришлось побывать в плену, называли себя акимаэль о’отам, или народ Реки, и то’оно о’отам, или народ Пустыни. И из всех «проклятых краснокожих diablos», с которыми они сталкивались, эти, по словам Эстебана, оказались наиболее свирепыми. Я постарался запомнить эти два названия. Кем бы ни были эти народы и где бы ни жили, они, похоже, по всем статьям годились в воины моей повстанческой армии.

К тому времени, когда Эстебан закончил свой рассказ, все вокруг костра уже завернулись в одеяла и заснули. Я как раз собрался задать мавру те вопросы, с которыми не смог обратиться к белым людям, когда услышал позади крадущиеся шаги, а обернувшись, увидел На Цыпочках.

– Ты в порядке, Тенамакстли? – шёпотом спросила она.

– Конечно, – ответил я на поре. – Ложись снова спать, Пакапетль.

И, чтобы слышал Эстебан, повторил по-испански:

– Отправляйся спать, мой раб.

– Я спала. Но проснулась от испуга: мне показалось, что эти негодяи схватили тебя и связали. А тут – аййа! – этот чёрный зверь!

– Не беспокойся, моя дорогая. Этот «зверь» как раз безопасен. Но спасибо тебе за заботу.

Когда она тихонько ушла, Эстебан невесело рассмеялся и насмешливо повторил за мной:

– Значит, «мой раб»?

Я пожал плечами:

– Даже раб может владеть рабом.

– Кто бы спорил. Я готов поверить, что у тебя есть свои рабы и что это существо с волосами, такими же короткими, как у меня, и вправду состоит у тебя в рабстве. Только если ты думаешь, будто я не могу отличить мужчину от...

– Тс-с, Эстебан. Ты прав, я пошёл на обман. Но только ради того, чтобы к ней не приставали эти жеребцы в синих мундирах.

– Я и сам бы не прочь маленько поприставать к такой красотке, – откликнулся он, ухмыльнувшись и сверкнув в темноте белыми зубами. – Несколько раз во время нашего путешествия я попробовал, каковы на вкус краснокожие женщины, и выяснил, что они и вправду аппетитные. И они нашли меня не таким уж отвратительным, как если бы я был белым.

Пожалуй, мавр говорил правду. Я предположил, что даже среди моих соплеменниц женщина достаточно похотливая и распутная, чтобы почувствовать искушение попробовать иноземного мужчину, вряд ли сочтёт чёрную плоть более странной, чем белую. Эстебан же, по всей видимости, принял неразборчивость этих женщин за очередной – пусть и жалкий – знак того, что в этих неведомых землях он равен белым людям. Я чуть было не поделился с новым товарищем тем, что как-то и сам получал удовольствие от женщины его расы – или, во всяком случае, наполовину чёрной – и обнаружил, что она ничем не отличается внутри от любой краснокожей. Но вместо этого я сказал:

– Amigo Эстебан, сдаётся мне, что ты хотел бы вернуться в эти дальние земли.

На сей раз пожал плечами он.

– Да, ибо там я не был ничьим рабом.

– Тогда почему бы тебе не вернуться? Давай прямо сейчас. Укради лошадь. Я не стану поднимать шум.

Он покачал головой.

– Я был беглецом целых восемь лет и не хочу, чтобы весь остаток жизни за мной гонялись охотники за беглыми рабами. А они будут это делать, даже в землях дикарей.

– Может быть... – сказал я, размышляя вслух. – Может быть, мы сумеем придумать убедительную причину, по которой ты сможешь отправиться туда на законных основаниях и с благословения белых людей.

– Хорошо бы. Но как?

– Я подслушал, как брат Маркос...

Эстебан снова невесело рассмеялся:

– А, этот el galicoso?

– Что? – переспросил я.

Тогда это слово не было мне знакомо, но впоследствии я выяснил, что означало оно страдающего чрезвычайно постыдной болезнью.

– Я пошутил. Игра слов. Мне следовало сказать galicano. Ты ведь слыхал про Новую Галисию?

– Я так и не...

– Да ладно, el francés[15]15
  Француз (исп.).


[Закрыть]. Он ведь родом из Франции. Маркос де Ницца – так испанцы переделали на свой лад его настоящее имя Марк де Ниц. Кстати, Ницца, если ты не знаешь, это город во Франции. И там живут французы.

– Мне плевать, да пусть хоть медузы. Ты слушаешь меня, Эстебан? Так вот, брат Маркос всё время добивался от твоих белых спутников, чтобы те рассказали ему о каких-то семи городах. Что он имел в виду?

– ¡Ay de mi![16]16
  Ой, беда! (исп.).


[Закрыть] – Мавр с отвращением сплюнул. – Это старая испанская легенда. Я слышал её много раз. Семь Городов Антилии, которые якобы полны золота, серебра, драгоценных камней, слоновой кости и хрусталя и находятся в какой-то неведомой земле за Морем-Океаном. Когда открыли Новый Свет, испанцы надеялись найти эти семь городов здесь. Даже до нас на Кубе дошли слухи о том, будто бы вы, индейцы Новой Испании, знаете, где они находятся, но не желаете рассказывать. Но пойми меня правильно, amigo, я ни о чём таком тебя не спрашиваю. И не собираюсь.

– Спрашивай, если хочешь, – сказал я. – Я могу сказать тебе откровенно, что до сих пор никогда об этих городах не слышал. А сами-то вы – ты и твои спутники – видели во время своих скитаний что-нибудь подобное?

– ¡Mierda![17]17
  Дерьмо! (исп.).


[Закрыть] – фыркнул он. – Во всех этих землях, по которым мы проходили, любая деревушка из глинобитных кирпичей и соломы называется городом. Нам не довелось увидеть ничего, кроме убогих, жалких, вонючих, кишащих паразитами захолустных дыр.

– Но монах расспрашивал их весьма настойчиво. А когда все три героя заявили, что никакими сведениями о сказочных городах не располагают, брат Маркос, похоже, решил, будто они что-то утаивают.

– Он такой, этот змей. Когда мы были в Компостельи, мне сказали, что все, кто знаком с этим человеком, называют его El Monje Mentiroso, Лживый Монах. Естественно, он подозревает во лжи всех и каждого.

– Что ж... А скажи, может быть, кто-то из индейцев, которых вы встречали, хоть как-то намекал на эти сокровища?..

На этот раз Эстебан выругался по-испански так громко, что мне пришлось шикнуть на него снова, из страха, что кто-нибудь проснётся.

– Если уж ты так настаиваешь, то да, намекали. Однажды, когда мы находились в рабстве у народа Реки – это племя, передвигаясь от одной излучины к другой, использовало нас в качестве вьючных животных, – наши надсмотрщики указали на север и заявили, что якобы там находятся шесть великих городов народа Пустыни.

– Шесть, – повторил я. – Не семь?

– Шесть, но очень великих. Видимо, имелось в виду, что в каждом из них больше десятка глинобитных халуп. И, может быть, ещё хороший колодец.

– Мало похоже на прославленную Антилию, а?

– Ну да! – с сарказмом отозвался мавр. – Наши индейцы рассказывали, что они продают жителям тех прекрасных городов шкуры животных, речные раковины и птичьи перья, а взамен получают «великие сокровища». Только вот сокровищами они называют всего лишь дешёвые голубые и зелёные камушки, которые вы, индейцы, почему-то цените.

– Значит, там нет ничего такого, что могло бы пробудить алчность испанца?

– Ты слушаешь меня, парень? Мы говорим о пустыне!

– Выходит, твои спутники ничего не утаивают от этого брата?

– Да что там утаивать? Я единственный из них понимаю языки индейцев. Мой хозяин Дорантес знает только то, что переводил ему я. А переводил я не так уж много, так что и рассказывать, по сути, нечего.

– Но допустим... допустим... что ты отведёшь брата Маркоса в сторонку и шепнёшь ему, что белые люди не говорят всей правды, да и сами не всё знают. А вот тебе, благодаря знакомству с туземными языками, удалось выяснить гораздо больше.

Эстебан уставился на меня.

– Солгать ему? А какой прок лгать человеку, известному под прозванием Лживый Монах?

– Я по собственному опыту знаю, что именно отъявленные лжецы верят всяческим вракам охотнее всех прочих. Не сомневаюсь, монах свято верит в сказку об этих городах Антилии.

– Ну и что? Допустим, я скажу брату Маркосу, что они существуют. И что я знаю, где они находятся. А зачем мне это?

– Затем, чтобы, как я предложил некоторое время тому назад, ты мог вернуться в те земли, где не был рабом и находил женщин себе по вкусу. Причём вернуться не беглецом.

– Хмм... – буркнул Эстебан, призадумавшись.

– Убеди алчного монаха в том, что ты можешь указать ему путь к этим неизмеримым сокровищам. Он тем более охотно поверит тебе, если будет считать, что ты готов открыть ему тайну, которую белые люди приберегают, дабы с большей выгодой для себя открыть её маркизу Кортесу. Жадный монах обрадуется возможности с твоей помощью добраться до этих сокровищ, опередив Кортеса или любых людей, которых тот сможет туда послать. Поэтому он с готовностью отправится с тобой куда угодно.

– Но... куда же я его приведу? И что смогу показать, куда бы ни привёл? Смехотворные глинобитные лачуги и никчёмные голубые камушки?

– Эстебан, да не будь же ты глупцом, друг мой. Заведёшь его подальше и потеряешь. Тоже мне, велика трудность. Даже если монаху удастся вернуться в Новую Испанию, он сообщит, что ты, скорее всего, был убит бдительными стражами тех сокровищ.

Лицо Эстебана, хоть и чёрное, едва ли не засветилось от воодушевления.

– А ведь это дало бы мне свободу.

– Дело стоит того, чтобы попытаться. Тебе даже не потребуется лгать, если это тебя беспокоит. Алчная и лживая натура этого монаха сама заставит его понять твои намёки в том искажённом и преувеличенном смысле, какой ему интересен.

– Бог свидетель, я так и сделаю! Ты, amigo, человек мудрый и сообразительный. Тебе следовало бы быть маркизом всей Новой Испании!

Я скромно возразил, но должен признаться, что и сам просто раздувался от гордости, что придумал такой замечательный план, который собирался воплотить в жизнь. Эстебан, конечно, не подозревал, что я намеревался использовать его для осуществления своих собственных тайных замыслов, но ведь это в любом случае сулило мавру несомненный выигрыш. У него, впервые в жизни, не будет хозяина, и он будет волен рискнуть остаться свободным среди того далёкого народа Реки и пользоваться, сколько ему заблагорассудится – или насколько хватит смелости, – благосклонностью тамошних женщин.

Я подробно пересказал большую часть нашего ночного разговора, потому что это сделает более понятным объяснение, которое последует в своё время, – о том, как эта встреча с путешественниками и монахом поспособствовала дальнейшему развитию моего плана по свержению господства белых людей. Поджидала меня на этом пути и ещё одна встреча, которая придала мне ещё больше веры в себя. К тому времени, когда мы с Эстебаном закончили разговор, забрезжил рассвет. И, представьте, то утро принесло очередное удивительное совпадение, – а я уже упоминал, что под видом этих самых случайных совпадений проказливые боги осуществляют своё вмешательство в людские дела.

Неожиданно с той же стороны, откуда приехали мы с На Цыпочках, в наш лагерь с шумом, перебудив всех, ворвались четыре испанских всадника. Когда я услышал новости, которые, перемежая сквернословием, они сообщали teniente Тальябуэне, у меня отлегло от души: эти люди вовсе не были отправлены за нами в погоню. Лошади их были взмылены, так что всадники, скорее всего, скакали всю ночь, а если и проехали мимо того аванпоста, то вряд ли там задержались и обратили внимание на то, что он пуст.

– Teniente! – крикнул один из новоприбывших. – Рад сообщить, что ты уже не под началом того zurullón[18]18
  Говнюк (исп.).


[Закрыть] Гусмана!

– Слава богу, – отозвался Тальябуэна, потирая сонные глаза. – Но почему?

Всадник свесился со своей лошади, кинул поводья сонному солдату и требовательно вопросил:

– Есть у вас тут что-нибудь перекусить? Пряжки наших поясов уже стучат о наши хребты. Эй, лейтенант, есть новости из столицы! Король наконец поставил во главе Аудиенции вице-короля Новой Испании. Хороший человек этот вице-король Мендоса. Первое, что он сделал, это выслушал многочисленные жалобы на Гусмана, творившего гнусные жестокости по отношению к рабам, индейцам и маврам. И одним из первых своих указов Мендоса повелел сместить Гусмана с должности губернатора Новой Галисии. Мы галопом скачем в Компостелью, чтобы взять его под стражу для последующего наказания.

Представляете, насколько обрадовала меня такая приятная новость. Гонец умолк, чтобы основательно перекусить ломтём холодной оленины, прежде чем продолжить:

– Гусмана заменят человеком помоложе, приплывшим из Испании вместе с Мендосой. Его фамилия Коронадо, и, пока мы тут с вами толкуем, он уже находится на пути сюда.

– ¡Oye![19]19
  Ну и ну! (исп.).


[Закрыть] – воскликнул брат Маркос. – Неужели это Франциско Васкес де Коронадо?

– Он самый, – ответил солдат, не переставая жевать.

– ¡Que feliz fortuna![20]20
  Какая счастливая судьба! (исп.).


[Закрыть] – вскричал монах. – Я много слышал о нём, причём только хорошее. Он близкий друг вице-короля Мендосы, который, в свою очередь, близкий друг епископа Сумарраги, ну а тот – мой близкий друг. К тому же этот Коронадо недавно заключил блестящий брак с кузиной самого короля Карлоса. О, новый губернатор быстро всё здесь приберёт к рукам.

Остальные испанцы, ошарашенные обилием обрушившихся на них новостей, лишь качали головами, я же потихоньку выбрался из толпы, подошёл к стоявшему в сторонке Эстебану и шепнул ему:

– Дела складываются всё лучше и лучше, amigo, и похоже, что в скором времени ты сможешь вернуться на земли народа Реки.

Он кивнул и сказал именно то, о чём я думал:

– Лживый Монах убедит своего друга епископа (а епископ, как ты слышал, – друг вице-короля) послать его туда якобы в качестве миссионера к дикарям. Скажет ли брат Маркос или нет епископу и вице-королю, что ему там понадобилось на самом деле, не имеет значения. Главное – я поеду с ним.

– А этот новый губернатор Коронадо, – добавил я, – непременно пожелает принять участие в столь благом деле. Если ты проведёшь брата Маркоса через Компостелью, ручаюсь, что он щедро снабдит вас лошадьми, оружием, снаряжением и провиантом.

– Да, – каркнул Эстебан. – Я многим обязан тебе, amigo, и этого не забуду. Будь уверен: если мне удастся разбогатеть, я обязательно поделюсь с тобой.

С этими словами он порывисто обнял меня и крепко сжал в объятиях. Некоторые испанцы смотрели на нас, и я даже обеспокоился: не задумаются ли они, с чего это мавр так пылко меня благодарит? Но тут у меня появился более весомый повод для беспокойства. Через плечо Эстебана я увидел, что за нами наблюдает и На Цыпочках. Её глаза расширились, и девушка неожиданно метнулась к нашим лошадям. Сообразив, что у неё на уме, я высвободился из объятий мавра и бросился к ней, поспев как раз вовремя, чтобы помешать На Цыпочках выхватить из скатки аркебузу.

– Нет, Пакапетль! Не нужно!

– С тобой всё в порядке? – спросила она дрожащим голосом. – Я подумала, что тот чёрный зверь напал на тебя.

– Нет-нет. Ты, моя дорогая, девушка любящая, но чересчур уж порывистая. Пожалуйста, предоставь мне самому о себе заботиться. Попозже я расскажу тебе, с чего это он бросился мне на шею.

Многие из испанцев тоже воззрились на меня озабоченно, но я расточал во всех направлениях успокаивающие улыбки, и в конце концов все вернули своё внимание новоприбывшим. Один из которых продолжил рассказ:

– Ещё одна новость, хотя и не столь знаменательная, состоит в том, что Папа Павел основал здесь, в Новой Испании, новый епископат – диоцез Новой Галисии. И во главе этого диоцеза поставил падре Васко де Куирогу. Один из наших курьеров сейчас скачет в Утопию, чтобы сообщить священнику, что тому предстоит надеть митру, превратившись в его высокопреосвященство монсеньора де Куирогу, епископа Новой Галисии.

Это сообщение порадовало меня так же, как и всех остальных, кто его слышал. Хотелось надеяться, что высокий сан не испортит добрую натуру священника и не заставит того забыть о своих благих намерениях и делах. Ясно ведь было, что Папа назначил нового епископа в надежде на то, что он в благодарность станет выжимать из своей Утопии и всех приходов новой епархии как можно больше доходов в папскую казну. Помнится, Алонсо де Молина упоминал о личной папской «королевской пятине». Впрочем, как бы то ни было, это назначение тоже оборачивалось в пользу нашего с Эстебаном плана. Возможно, епископ Сумаррага увидит в епископе Куироге соперника и тогда тем более захочет послать брата Маркоса на поиски новых душ или новых богатств для Матери Церкви.

Я намеренно откладывал отъезд до того времени, пока четверо гонцов не ускакали галопом в сторону Компостельи. Тогда я попрощался с Эстебаном и лейтенантом Тальябуэной, а они и весь их отряд – за исключением белых героев и Лживого Монаха – сердечно помахали мне на прощание. Потом мы с На Цыпочках, ведя в поводу свободных лошадей, тронулись в путь, а отъехав на некоторое расстояние, свернули чуть севернее того направления, куда удалились солдаты. Как я надеялся, в сторону Ацтлана.