355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Георгий Голохвастов » Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма » Текст книги (страница 8)
Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма
  • Текст добавлен: 29 апреля 2017, 14:00

Текст книги "Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма"


Автор книги: Георгий Голохвастов


Жанр:

   

Поэзия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

II. АТЛАНТИДА

Ex Oriente Lux


Глава первая
 
Когда дремоту хаоса рассек
Творящим словом Таинственный Зодчий
И Жизнь над Смертью поставил навек,
Тогда, чтоб в узах земли человек
Был сближен с небом, где Дом его Отчий,
Воздвиг Создатель рукою десной
Святую Гору, союза залогом:
Святую Гору – престол свой земной,
Алтарь земли пред неведомым Богом.
В грозе и буре возникла Гора,
Качнуло землю паденье болида;
Прияла гостя тогда Атлантида,
Посланцу неба родная сестра.
И мифы шепчут, что царственный камень,
Свергаясь долу в свой новый удел,
Покинуть синих небес не хотел;
В дожде осколков, окутанный в пламень,
Всей косной мощью назад в высоту
Он так стремился, противясь паденью,
Что сплав бездушный, дивясь пробужденью,
Чудесно форму менял на лету.
И грянул камень, и землю жестоко
Ударом ранил, но к небу высоко
Вознес вершину: молитвенный пыл
Залетной глыбы навеки застыл
В стремленьи горнем мольбой одинокой.
И, взяв с единой вершины исток,
Как будто чудом рождаясь для мира,
Стекали реки по склонам менгира;
Четыре склона, на каждом поток:
Один – на юг, и другой – на восток,
На север – третий, на запад – четвертый;
И если б с выси небесной окрест
Взглянуть на землю, внизу распростертый
Предстал бы взору серебряный крест.
Пусть мир не помнит чудес Атлантиды,
Но вестью ранней, забытой поры
Доныне гордо стоят пирамиды
В живую память Священной Горы.
И стал наш Остров жемчужиной суши,
Где жизнь смеялась беспечным волнам
Ясней и проще, чем эпос пастуший:
Был близок Бог земнородным сынам.
В телах прекрасных безгрешные души
Сияли светом, неведомым нам,
На мир с любовью и счастьем взирая.
Тогда у Свыше Дарованных Рек
Земной оазис небесного рая
Нашел блаженный Атлант-Человек.
Как разум мира, по Мысли Предвечной,
Собой венчал он весь круг естества;
Ему природа, чутка и жива,
Была подвластна в красе бесконечной.
Он стал основой ее бытия,
Ее свободы творящей причиной,
И сам был с нею стихией единой,
Ее наполнив собой по края.
И в мозг животных, в дыханье растений
И в сон бесстрастный недвижных камней
Внедрял сознанье и свет без теней
Его лучистый божественный гений:
В судьбах им равный, но высший, как царь,
С Творцом сближал он творенье и тварь.
И были люди свободны душою,
Равны друг другу в природе живой
И, в братстве с общей сестрою меньшою
Роднясь, сливались с душой мировой.
Земля родная, и небо родное —
Атлант их вольный и радостный брат:
Ему, как гимн в гармоническом строе,
Был внятен солнца восход и закат,
И звезд доступно мерцанье ночное;
Ему приветом дышало алоэ,
Его ласкал и цветов аромат,
И блеск алмазный в прибрежном прибое;
Морскую свежесть с зеркальной воды
Свевали ветров незримые крылья,
Несли колосья дары изобилья,
И рдели, споря с цветами, плоды.
Таилась прелесть предвечного метра
В полете птичьем, и в беге ладей,
И в плеске моря, и в голосе ветра,
И в шуме леса, и в песнях людей.
Во имя хлеба, по слову проклятья,
Атлант не ведал дневного труда
И, словно птица, не знал никогда
Забот о пище. Чуждаясь стыда,
Мужи и жены, как сестры и братья,
Скрывать не мысля своей наготы,
Общались просто… Не так ли цветы,
Причудой форм и богатством окраски
Прельщая наш человеческий глаз,
Истому брачной изнеженной ласки
В своем бесстрастьи несут напоказ?
Прекрасны были людские сближенья:
Сияли очи, как звезд отраженья,
Как песня, голос любимый звенел,
Когда восторги двух трепетных тел
Поили чистой струей наслажденья
Желаний жажду, как гор родники,
И бремя женщин, и чадорожденья
Безбольны были; без крика тоски,
Без жутких мук обреченных родильниц
Младенец в мир дружелюбный вступал.
А в темных рощах, где с дымом кадильниц
Всходил до неба душистый сантал,
Жрецы с молитвой сжигали в жаровне,
Как жертву, рдяный цветок амарант:
На стол закланий для Бога Атлант
Не пролил крови с любовью сыновней.
И свят был отдых для Божьих сынов,
Их ночи мирны, и сон их без снов.
 
Глава вторая
 
Так весть о прошлом блаженстве – из далей
Звучит в преданьях; и тысячи лет
Цвела та жизнь без греха и печалей,
Пока священный Начальный Завет
Хранили твердо людей поколенья,
И мир был светлой любовью согрет,
Исполнен мира и благоволенья.
 
 
Но грех родился и рай угасил.
Среди борьбы созидательных сил,
В твореньи слитых враждующей смесью,
Из бездн хаоса восстал к поднебесью
Влияний черных космический вал,
Как дух мятежный, грозя равновесью
Вселенских светлых и темных начал.
Разлад ворвался в гармонию мира;
Порок нарушил извечный закон
На миг единый; но гибельно он
Людей блаженство разъял, как секира,
Вспугнув их душ целомудренный сон.
 
 
Дохнула похоть и, дерзким прорывом
В обитель девства, смутила любовь.
А люди хитрым прельстились призывом:
Тлетворным ядом прожженная кровь
Вскипела буйно и радостным всплеском
Взошла от сердца до губ и чела;
Глаза, где солнца затмилась хвала,
Блеснули лунным безжизненным блеском;
Змеиной кожи цветным арабеском
Тревога в песни блаженства вползла.
 
 
Угасло утро беспечного счастья;
Как в полдень, дымкой подернулся мир,
А Лик Творца – животворный потир —
Померк и скрылся. Лишившись причастья
Небесной жизни, порочности тлен
Вкусили люди в грехе сладострастья
И, рай утратив, познали взамен
Больного мира бесчувственный плен.
 
 
Потух короткий восторг вожделенья,
Как блеск зарницы в речном хрустале,
И царь природы от лжи сновиденья
Очнулся к яви в безрадостной мгле.
Душой погаснув в минуту паденья,
Он был в изгнаньи, в плену на земле;
Постигли люди в тоске пробужденья
Разрыв свой с Богом, и стыд отчужденья,
Клеймя чело, как позора тавро,
Томил и жег человека остро.
 
 
Синело небо над ним равнодушно;
Иссякла радость в природе бездушной;
Леша опала глухим рубежом
Меж ним и Солнцем; и в мире чужом,
В суровой жизни отверженный парий,
Он встречен был вещества мятежом
И косно-злобной строптивостью твари.
Теперь он в ветре увидел врага,
Земля скудела, мертва и нага,
В огне был страшный противник стихийный,
Грозило море залить берега;
В лесу на змея ступала нога,
Бесились кони, и бык крутовыйный
Склонял свирепо кривые рога.
 
 
Борьба с природой, в попытках бесславных
Венчаясь робко успехом скупым,
Была не битвой открытой меж равных,
А спором гномов с титаном слепым.
Их участь людям казалась проклятьем:
Она заботу о хлебе несла,
Как долг, вменяла ярмо ремесла;
Им труд их стал ненавистным занятьем
В томленьи тела и в поте чела.
 
 
И был им жребий убогого знанья
Взамен блаженства неведенья дан;
Вошла раздельность в единство сознанья,
Окутав души, как серый туман.
 
 
Любовь и братство в общеньи первичном,
Свобода духа и равенство всех
Погибли, плавясь в раздробленном, в личном,
В обмане тусклых мертвящих утех.
 
 
Пустая прихоть позыва плотского,
Желаний острых мгновенный укол
Законом стали для сердца людского,
А их исчадьем – поветрие зол,
Каких не знала блаженная древность:
Борьба и зависть, притворство и лесть,
Вражда и злоба, сомненья и ревность,
Раздор, измена, убийство и месть.
 
 
И в этом мире боязни и скверны,
В безверьи, сердцем Атлант изнемог;
Ему лишь ужас внушал суеверный
Безвестный, грозный и мстительный Бог.
Пред Ним, в исканьи даяний щедротных,
Творил он жертвы: с шипеньем горя,
Пылало мясо закланных животных,
И кровь дымилась, струясь с алтаря.
 
 
Но вот пророком небесных велений
Восстал премудрый и древний Атлас,
Великий старец, глава поколений;
Он род Атлантов от гибели спас:
Он мысль о Боге вернул человеку,
Он Ликом Ра озарил небосклон
И, власти царской воздвигнув опеку,
Охраной правды поставил закон.
 
 
Пред тем стихии, как гневные духи,
Семь лет семь казней на ужас людей
Жестоко длили; не зная дождей,
Поля сгорали от лютой засухи;
Иссякли реки и воды ключей;
Недвижный зной был огня горячей;
Носились тучей язвящие мухи;
Пылал пожаром охваченный бор;
Стада бичуя, свирепствовал ящур;
Заразы чумной неслыханный мор
Объял весь Остров. И вещий прапращур,
Собрав потомков, как стадо пастух,
Учил их, чуя пророческий дух.
 
 
Учил, что стыдно небесною казнью
Считать лишенья земных неудач,
Когда, смеясь над людскою боязнью,
Творит насилье природа-палач;
Учил, что в мире, где гнет принужденья,
Закон возмездья бесстрастен и строг,
Что скорби – скудных сердец порожденья,
Что в силе духа – бессмертья залог.
 
 
Воззвал он: – «Дети, очнитесь, воспряньте,
Разумной волей безволье целя!
Пусть вновь увидят владыку в Атланте
Огонь и воздуховода и земля.
Нам всё дается заслуженной мерой:
В деяньях наших наш собственный суд.
Святая мудрость, с любовью и верой,
Свободный гений и творческий труд
Дадут нам крылья в падении низком,
Восхитят чувства и мысль к высотам.
Вот – Он, Единый Бессмертный, за Диском
Светила Славы: Незримый – Он там!
Он там, как мира лучистое око,
Как светоч жизни сквозь смертную тьму!
И путь наш – к небу из бездны глубокой,
От мрака к свету: чрез Солнце – к Нему!»
 
 
Слова гремели. Следя за Атласом,
Дивились люди. Могучий титан
Теперь пред ними предстал в седовласом
Согбенном старце. Не сон… Не обман…
Над ним бессильно всесильное время…
Раздалась грудь, разогнулась спина:
Казалось, мира тяготное бремя
Он бодро взял на свои рамена.
«Очнитесь!..» – звал он. И зов этот громкий,
Как зов предвечный, услышат потомки
По всей вселенной, во все времена.
 
 
Но чуть впервые пронесся он в мире,
Ему ответил с восторгом живым
Близнец Атласа, рожденный вторым;
За ним меньшие их братья – четыре
Четы взращенных в семье близнецов —
Примкнули к братьям. И отклик всё шире
Людьми со всех повторялся концов.
 
 
Так сталось чудо мгновенной победы
Добра и правды над ложью и злом:
Воззвали к Богу Атланты, и беды
Как сон исчезли. Вновь новым узлом
Здесь, в мире пленном, прозревшие деды
Скрепили с Богом Надежды Завет:
В безумстве веры – спасенья обет.
 
Глава третья
 
С тех пор, свидетель великой годины,
Царя Атласа ровесник единый,
Бессменный в вихре житейских утрат,
На Остров свой с остроглавой вершины
Горы Священной глядит Зиггурат.
 
 
Не вызов Богу в стремлении страшном
Его уступов к лазури высот;
Не рать титанов мятежный оплот
Воздвигла здесь, чтоб в бою рукопашном
Творца низвергнуть и дерзко шагнуть
В Его твердыню преступной ногою.
 
 
Нет! К звездам, к Солнцу заоблачный путь
Вели Атланты с надеждой благою,
С горячей верой, когда вознесли
Семь башен храма, одну над другою,
К отчизне неба – ступени земли,
Чтоб там, вне жизни, на полудороге
Земля и небо встречались всегда,
Чтоб сердцем чистым свободно туда
Всходили люди с мечтою о Боге,
А с неба, словно в земной свой чертог,
Сходил бы в мир благодетельный Бог.
 
 
Как подвиг светел, как искус огромен,
Для предков был созидательный труд.
Во тьме ущелий и каменоломен
Обвалы горных низвергнутых груд
Гремели глухо, и каменотесы
С размаху ломом дробили утесы;
И жарким днем, и порою ночной
Толпы людей, не жалея усилий,
Искусно мрамор тесали цветной,
Базальт и яшму упорно гранили,
Долбили в поте лица сиэнит
И серый сланец точили для плит.
 
 
Потом, слагая плиту за плитою,
Они воздвигли одну над одной
Семь башен, гордых своей вышиной,
Семь лестниц горней стезею крутою
И семь широких тяжелых ворот
Преградой смертным к святыне высот.
У врат склонялись химеры и грифы;
Вдоль стен и лестниц, меж тайных эмблем,
Хранили скрытно условные глифы
Всю мудрость знаний, открытых не всем:
Мистерий сущность, двуликие мифы
И правду вечно простых теорем.
 
 
А самый камень по ярусам башен
Был так подобран, что ярко окрашен
Семью цветами был весь Зиггурат:
За первым, белым, как день животворный,
Второй, как полночь угрюмая, черный;
За третьим, красным, как летний закат,
Четвертый, синий, как вышние сферы;
За пятым, желтым, как зори, – шестой,
Как отблеск лунный, серебряно-серый;
Седьмой, как солнца отлив, – золотой.
 
 
И в синей выси небесной, на самом
Верху всех башен, был ярус седьмой
Увенчан горним заоблачным храмом.
Туда, нечестья свидетель немой,
Алтарный камень служений кровавых
Людьми был поднят с великим трудом,
И нож закланий, в зазубринах ржавых,
Навек положен на камне седом,
Чтоб впредь, в бескровном обряде высоком
Служа Творцу, освященный алтарь
И нож, безвредный, служили зароком,
Что вновь не будет свершенное встарь.
 
 
При верхнем храме, по слову преданья,
Как первый жрец Зиггурата, Атлас
Принес впервые Отцу Мирозданья
Свой гимн в закатный задумчивый час.
Тогда в котле на подставке треножной
Огонь дрожащий сжигаемых смол —
Немых молитв пламеносный глагол —
Впервые вспыхнул и бился тревожно,
Пока за морем очей не смежил
Живущий в Диске, в чреде непреложной
Ночей и дней. И, веков старожил,
Доныне помнит тяжелый треножник,
Как в сизой мгле дымового столба
Атласа-старца всходила мольба.
А в нижнем храме Основоположник
Бессмертью предал свой царский устав,
Навеки вверив его орихалку:
Он Столп Закона воздвиг, начертав
На прочном сплаве, принявшем закалку,
Извечных правил завет основной,
Источник правды для жизни земной.
 
 
Века мелькали, и тысячелетий
Полет не стер циклопических стен,
Не тронул лестниц губительный тлен;
И лишь паучьи лохматые сети
Прорезы окон заткали, да плющ,
Опутав башни, ползучие плети
Везде раскинул и, вечноцветущ,
К вратам склонялся навесами кущ.
Сменялись люди, а храм величавый
Хранил незримо минувшего след:
Невзгод военных, воинственной славы,
Успехов мирных и жизненных бед.
 
 
Сознав в безвластьи источник несчастий,
Атлас из древних владений отцов
В надел назначил десятые части
Себе и братьям: пять пар близнецов
Делили труд и ответственность власти.
С тех пор разбилась гряда островов
На десять царств, где, в теченье веков,
По-братски десять союзных династий
Войны и мира вершили дела.
Но с первых дней Атлантида была
Всегда наследьем династии старшей,
Главою дружных и родственных стран,
И был по свету прославлен Ацтлан
Щедротой Ра и заботой монаршей.
 
 
Воспетый в цикле восторженных саг,
В своем богатстве могуч и прекрасен,
Он правил миром; и не был опасен
Ему ни тайный, ни ведомый враг.
 
 
Блюдя свой город от козней наружных,
Святую Гору цари обнесли
Тройной преградой каналов окружных;
Вдоль них, тройною охраной земли,
Броней металлов одетые стены
Ацтлан обвили и в кольцах своих
Укрыли храмы, палаты, арены,
Дома и зелень садов городских.
Чрез ширь каналов дугою надводной
Легко вздымались мосты-горбыли:
Под сводом арок гранитных свободно
Бежали, парус раскрыв, корабли.
 
 
Храня, как стражи, мостов переходы,
Врата и башни в красе боевой
Гляделись гордо в спокойные воды.
Внизу под ними, как лес строевой,
Теснились мачты судов, и скользили
Проворно лодки рыбачьих флотилий:
Ладьи сновали, как рой кочевой,
От моря в город, от города в море;
А прямо к морю стрелой пролегал
Лазурный путь – поперечный канал,
Такой широкий, что в нем на просторе,
Встречаясь, шли боевые суда.
Застыли башни при устьи канала,
И цепь дорогу врагам преграждала.
Рекою вольной вливалась сюда
Торговля мира; отсюда триремы
Пускались, бурь не страшась, в океан:
Свой меч счастливый простерли везде мы,
И слал товары богатый Ацтлан
До самых дальних и варварских стран.
 
 
А вкруг столицы повсюду селенья
В садах тонули, дыша тишиной,
И там сыздавна людей поколенья
Судьбу связали с землею родной.
 
 
Текло столетье на смену столетью;
Атланты, беды засух испытав,
Покрыли Остров серебряной сетью
Глубоких, часто прорытых канав
С водою свежей для злаков и трав.
 
 
Уход прилежный с любовным усильем
Нашел награду в холодной земле;
Былая скудость сменилась обильем:
Дышала свежесть в радушном тепле;
Живили воздух пахучие смолы,
В прозрачных каплях дрожа на стволах;
Жужжали в ульях заботливо пчелы,
На нивах колос склонялся тяжелый,
Алел румянец на сладких плодах;
Янтарь и пурпур в кистях винограда
Играли в свете нежгучих лучей,
В избытке были и меда услада,
И всходы хлеба, и сбор овощей.
 
 
Настала въяве пора золотая,
Когда уста за работой поют,
Когда довольство цветет, вырастая
В живую радость и в светлый уют.
 
 
Увы! В удаче заносчивы люди!
Кичливость правит их дикой толпой,
Не ценят счастья их черствые груди,
Не видит блага их разум слепой.
 
 
Отвергли люди небесную благость;
Покой, наскучив, томил их, как плен;
Им труд, как бремя, вновь сделался в тягость,
И сердце стало желать перемен.
 
 
Забыв о Боге, иного устройства,
Иного счастья искали они,
И вновь глухая волна беспокойства
Несла их к бездне, как в древние дни.
 
Глава четвертая
 
Во время оно, призванием Свыше,
Я стал в Ацтлане верховным жрецом.
И был во храме, в трехсводчатой нише
Мой лик изваян искусным резцом:
Огромный, тяжкий, из глыбы гранита
Крылатый бык с человечьим лицом
Хранил мой образ. Двойные копыта
Вдавились в цоколь; стремительно ввысь
Орлиных крыльев концы вознеслись,
И львиный хвост на упругом ударе
Пушистой кистью скользнул вдоль бедра;
А в лике старца в высокой тиаре —
Покой, присущий служителям Ра.
 
 
Легла на грудь борода завитая,
Улыбкой мягкой сложились уста,
В чертах недвижных была разлита
Раздумьем тихим премудрость святая,
А взор застывший, где зрела мечта,
Казалось, вечность читал, созерцая.
И тут же рядом гласила плита
О том, как славен был в сане жреца я.
 
 
Там были вязью торжественных строк
Мои заслуги исчислены в списке:
«Я – жрец верховный Живущего в Диске,
Его величья и славы пророк,
Его деяний благих созерцатель,
Пред миром верный свидетель чудес,
Пред Небом рода Атлантов предстатель;
Хранитель таинств земли и небес,
Бессмертных истин живой обладатель,
Судеб провидец, стихий господарь;
Глашатай правды, поборник закона,
Защитник слабых, сирот оборона;
Семи ворот Зиггурата ключарь,
Советник царства, которому царь
Вручил в опеку наследника трона…»
А имя?.. Имя, живившее встарь
Мой образ в звуке, безмолвием ныне,
Как смертью, взято и скрыто в пучине.
 
 
Блажен, прекрасен бессмертный удел
Имен, живущих величием дел,
На благо мира свершенных. Но разве
Я мог бы имя оставить векам,
Чтоб въявь, подобно гноящейся язве,
Его бесславье ползло по строкам
В правдивом свитке минувших сказаний,
Чтоб в черном ряде преступных имен
И в жутком цикле людских злодеяний
Я был страшнее других заклеймен
Клеймом позора, как тяжкой печатью,
И в мире предан навеки проклятью?..
О, нет. Для жизни в бессмертьи стыда
Погибло имя мое навсегда.
 
 
Забыт я миром. Как дети, потомки
К отчизне предков утратили след;
Им солнце наше – глухие потемки,
А наши были – мистический бред.
На дне морском нашей славы обломки
Напрасно ждут, чтоб людская нога
Опять ступила на почву родную,
Чтоб весть случайно занес к ним земную
Пловец отважный, ловя жемчуга;
Чтоб к ним, пугая безглазых чудовищ,
В одежде странной сошел водолаз
И, сны подслушав погибших сокровищ,
Поведал людям чудесный рассказ,
Который шепчут поднесь нереиды,
Про жизнь и гибель моей Атлантиды…
 
 
Провел я годы в молчаньи пустынь
Адептом старца, великого мага;
Всю жизнь отверг в достижении блага,
Себя отринул в исканьи святынь.
Я отдал тело труду и терпенью,
А дух – упорству побед над собой,
И выше, выше, ступень за ступенью,
Всходил, испытан всечасной борьбой.
Трудясь, навык я сливать нераздельно
Свой дух, и душу, и бренную плоть,
Чтоб с миром высшим созвучно и цельно
От власти мира себя отколоть
И в сферах света, вне косности тленной,
В одно сливаться с душою вселенной.
 
 
Когда, дыханье в груди задержав,
Смежая веки и слух замыкая,
Гасил я чувства, как стынущий сплав,
Всё видел, слышал и чуял тогда я;
Мне краски радуг и запахи трав,
Соленый ветер и песня людская
Доступны были; но в грезе моей
Не взор мой видел, внимал я не слухом,
Впивал не вкус мой, не трепет ноздрей:
Когда все чувства убиты, – острей
Великий дар осязания духом.
 
 
Свою природу и личное «я»
Теряя с полной утратой сознанья,
Вступал я в общий поток бытия,
Где мог сознанье постичь муравья
И жить в сознаньи всего мирозданья:
Как дух бесплотен, бесчувственно-нем,
Везде разлит, становился я «всем».
 
 
Так в храм познанья открылись мне двери.
Я вечных тайн откровенья вкусил,
Проник в заветы великих мистерий,
Облекся властью магических сил.
 
 
Науки – той же всё истины части —
В одно соткал я, как дивную ткань,
И смело свергнул могуществом власти
Земного знанья тюремную грань.
 
 
Подвластны стали мне силы Природы;
Читал я в небе пророчества звезд,
При буре – знаком удерживал воды,
И словом – злаки взращал из борозд;
Мгновенно делал животных ручными,
Провидел клады в расселинах скал,
Молясь, творил чудеса над больными
И с ложа смерти усопших взывал.
 
 
Простор вселенский раскрылся мне шире,
Для новой жизни, в иных областях;
Я мог бы людям быть чуждым в их мире,
Погрязшем в темных и низких страстях.
 
 
Но мы, архаты, преемственным долгом
Своим считали на благо людей
Вступать в их жизнь и в плененьи недолгом
Служить им в царстве греха и скорбей,
Целить их раны от жизненных терний
С любовью брата, с терпеньем врача,
И ради мира от низменной черни
Распятье духа сносить, не ропща.
 
 
И я, покинув аскезу йога,
Въезжал в Ацтлан на квадриге, как жрец;
Сиял на солнце бесценный венец,
Струила пурпур и золото тога.
Как царь, встречал я триумфа почет;
Вокруг качались жрецов опахала,
Толпа цветами мой путь устилала,
Дарам для храма утерян был счет.
 
 
Но блеск и почесть мне были не нужны;
Челу тяжел был венец мой жемчужный,
Хвалы напрасно под грохот колес
Стучались в сердце, как волны в утес:
Душа горела одним на потребу —
Любовью к людям… И первую к Небу
Мольбу во храме – за мир я вознес.
 

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю