Текст книги "Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма"

Автор книги: Георгий Голохвастов

 
Я не хочу, чтоб ты средь бала
Улыбкой, музыкой речей
И светлой ласкою очей
Других влекла и чаровала:
 
 
Лишь для меня в тиши ночей
Сходи, богиня, с пьедестала,
Ничья для всех, как я – ничей.
 

 
Иду знакомою дорогой…
Вот дуб ветвистый, детства друг;
За спящей рощей – мокрый луг;
Змея реки плоскоберегой
 
 
И гулкий мост… Крутой подъем —
И на горе, молчащий строго
Под гнетом горя, старый дом.
 

 
Букеты роз цветут на пяльцах,
А за окном гудит метель;
И песнь прохожий менестрель
Поет о рыцарях-скитальцах.
 
 
Всё в замке спит… Трещит камин…
Иголка медлит в тонких пальцах…
А в сердце – странник-паладин.
 

 
Мы – весть любви, мы – зов вперед,
Мы – солнцу гимн. Нет, мы не трутни!
Святому служат наши лютни:
В их песнях, как чистейший мед,
 
 
Вся правда, мудрость и красоты,
И вы – пусть черный день придет, —
Благословите наши соты.
 

 
Без искры духа – плоть мертва.
Наш мозг, под тесной костной крышкой,
Зажжен бессмертной жизни вспышкой,
Как свет от света Божества:
 
 
Законов косных нарушенье,
Он – сфинкс, загадка естества,
Чудес великих завершенье.
 

 
Наш мозг – магический кристалл:
Вселенной тайны и явленья
Он четко в гранях преломленья
Цветным узором сочетал,
 
 
Всё уловил, учел, отметил
И чутким эхом звонких скал
Всё отразил, на всё ответил.
 

 
Открыл он звукам спавший слух,
Незрячий взор – расцветке пестрой,
И, окрыленный мыслью острой,
Владеет всем прозревший дух:
 
 
Цветут просторы, даль лазурна,
Здесь – колос спеющий набух,
Там – зреет жизнь колец Сатурна.
 

 
Нам всё доступно, всё дано:
Веков мечты и ароматы,
Напев Моцартовской сонаты,
И Рафаэля полотно,
 
 
И мудрость ясная Тагора,
И Тайной Вечери вино,
Как Крови Жертвенной амфора.
 

 
Наш мозг – творец. Чем были б мы,
Чем был бы мир без восприятья,
Без непрерывного зачатья
Зарниц познания средь тьмы?
 
 
Что мертвецу дыханье амбры,
Шелка, и вина, и псалмы,
И кружева аркад Альгамбры?
 

 
Угаснет мозг – и без следа
В хаос потухшего сознанья
Уйдет величье мирозданья,
Как догоревшая звезда…
 
 
И будет мука, сокрушенье,
Зубовный скрежет: День Суда —
Пророчеств древних завершенье.
 

 
Но мир не дрогнет… В страшный миг
Лишь плоть сгорит, а дух смятенный
Восстанет – феникс возрожденный.
Смерть только форм привычных сдвиг,
 
 
Смещенье сфер: в ее истоме
Рожденье вновь, чтоб ум постиг
Миры при новом переломе.
 

 
Преодолев рубеж могил,
Одетый новой плоти тканью,
Ответит он опять дыханью
В живой борьбе творящих сил
 
 
И принесет нам весть благую,
Как светозарный Гавриил,
О воплощеньи в жизнь другую.
 

 
И мы познаем солнца те,
Что днесь невидимые блещут,
И краски, что теперь трепещут
В незримой глазу красоте,
 
 
И волны тайных благовоний,
И здесь лишь внятную мечте
Красу неведомых гармоний.
 

 
И будет жизни путь светлей,
Проникновенней ум и чувства,
Живей и радостней искусства,
А мудрость проще и теплей;
 
 
И в новых обликах по плоти
Вновь будут Дант и Галилей,
Да-Винчи и Буонаротти.
 

Август, 1928

 
Истома в бархатном контральто,
Зовет раскрытых губ кармин,
И режет тишь шуршанье шин
По ленте мокрого асфальта.
 
 
Ликует ветер, рвет вуаль,
Уносит клятвы в даль… А даль-то
Так хороша, что клятв не жаль!
 

 
Вино… и ты. Я пьян вдвойне
От глаз твоих и хмеля кубка.
Два хмеля с жадностью, как губка,
Впивает сердце в знойном сне,
 
 
А кровь, двойной покорна власти,
Огнем, пылающим в огне,
Горит в вине пожаром страсти.
 

 
Любовь и братство – бред людской,
Мираж несбыточный в пустыне:
Борьба за жизнь мрачит поныне
Возмездьем крови наш покой;
 
 
И жаждать мира даже в праве ль
Мы здесь, где братскою рукой
На утре дней зарезан Авель?
 

 
Спит в пыльной лавке антиквара
Клинок, угрюмый нелюдим:
Средь смен столетий невредим,
Уж не сверкнет он для удара
 
 
Навстречу вражеским рядам,
Но весь блестящий век Ронсара
В девизе: – «Dieu, mon Roi, ma Dame».
 

 
Еще не найдены слова,
Но в сердце властный трепет звука:
Так изготовленного лука
Дрожит тугая тетива,
 
 
Прощаясь с звонкою стрелою…
И зреет песня торжества
Тебе, одной тебе, хвалою.
 

 
Повеял вечер. Нежит сном он
Усталый мир. Всё спит в селе;
Спит лунный лик в речном стекле,
Спит лес и в гнездах птичий гомон;
 
 
Поля молчат в душистом сне,
И только в тайнах звезд – недреман
Глас Бога, внятный в тишине.
 

 
Душа влюбленным менестрелям
Поет желаний жгучих власть,
И нас сближающая страсть
Туманит трепетом и хмелем:
 
 
В слияньи мощь двух встречных гроз,
И мы на ложе счастья стелем
Стыдливость лилий с пылом роз.
 

 
Царит ли ночь, дневной ли шум
На рынках города-гиганта, —
Венчанный лавром облик Данта
Всё так же царственно угрюм,
 
 
Как будто медь, в безмолвном кличе,
Взывает к небу скорбью дум
Об отлетевшей Беатриче.
 

Нью-Йорк

 
Сквозь кружевные занавески
Мерцает в зале свет луны.
На люстрах им оживлены
Кой-где хрустальные подвески,
 
 
Видений глубь зеркал полна,
И на паркете арабески,
Как колдовские письмена.
 

 
В запорошенное окно
Глядит рассвет. Поют цыгане;
В чуть затуманенном стакане
Играет льдистое вино,
 
 
И под напев любви знакомый
Безвольно сердце пленено
Очами, полными истомы.
 

 
Есть сила – не заклятье труса,
Не шепот черной ворожбы:
От ран и плена в час борьбы,
В пути от смертного укуса,
 
 
В труде от скорби и забот, —
Святое Имя Иисуса
Несокрушаемый оплот.
 

 
Ты – мрамор гордый и прекрасный.
Но с теплой синью нежных вен;
Познав твоих объятий плен,
Я чую крови трепет страстный,
 
 
И в царстве ласк, где я живу,
Пигмалиона сон напрасный
Волшебно сбылся наяву.
 

 
Как в дерзкой стычке аванпоста,
Как в дни осады на валу,
Как в битве в радостном пылу,
Как с чашей, поднятой для тоста, —
 
 
Так в смертный час святой пароль
Он кинул вновь в толпу с помоста: —
«Король! Да здравствует Король!»
 

 
В рассвете, борющемся с тьмою,
Как очерк сильного крыла —
Мой парус белый… Скорбь с чела
Я утра влажностью омою.
 
 
Пора! Уж дрогнул челн, скользя;
Уж ветер встал, и за кормою
Ложится светлая стезя.
 

 
В очах у женщины, счастливой
Познаньем сладостных утех,
Мерцает зыбко древний грех
Расцветкой змея прихотливой;
 
 
А в краске жаркого стыда
Играет вспышкой торопливой
Отлив запретного плода.
 

 
Хрусталь ласкает руку гранью,
Рубин вина чарует взгляд,
Отрада вкусу – терпкий яд,
Дар аромата – обонянью…
 
 
И, чтя старинный ритуал,
Мы, слуху радостною данью,
Звеним бокалом о бокал.
 

 
Не сына черни своевольной
Люблю в плаще его простом,
С руками, сжатыми крестом
Под тенью шляпы треугольной;
 
 
Мне люб не «маленький капрал»,
А вождь, что дурь толпы крамольной
Венцом владыки оковал.
 

 
Спят выси гор. А у подножий —
И зной, и щебет, и смола;
Вдали гудят колокола…
И я, всему родной прохожий,
 
 
Один в таинственном лесу
Неизъяснимый праздник Божий
В душе ликующей несу.
 

 
В саду я шел один, средь сна
Под полдень жгучего июля;
Как будто тайну карауля,
Насторожилась тишина.
 
 
И вдруг, прервав покой глубокий,
Призыв чуть дрогнул, как струна…
Я слышу зов твой, друг далекий!
 

 
Змеятся молнии, и трелью
Кругом рассыпан гром в горах,
Встревожен лес; и лист, и прах
Вздымает ветер по ущелью.
 
 
А я по скалам в высь ползу. —
Всё в высь… И меры нет веселью
В душе, встречающей грозу.
 

 
Призыв возлюбленного тела
Хмельней и сладостней вина!..
Вся жизнь в мгновенье включена,
А полночь тайной мир одела,
 
 
Блаженство наше сторожа.
И нет желаниям предела,
И нет безумью рубежа!
 

 
Струится свет. Не счесть огней:
Призывы алчные наживы
Сверкают, дерзостны и лживы,
Победней солнца тусклых дней;
 
 
А рядом, грозной вестью рока,
В ущельях улиц – сонм теней
Нужды, болезней и порока.
 

 
От неги сна в зыбях лагуны,
От женских ласк на берегу,
От вин в притонах я бегу
В пустыню моря: парус шхуны
 
 
Кренится, дик валов налет,
И снасти, как тугие струны,
Могучей песней ветер рвет.
 

 
Считая гимны веры бредом,
Надменным разумом влеком,
Вчерашней мертвой глины ком
Идет за солнцем знанья следом,
 
 
Ища Того, Кто правит всем.
Где Бог? В чем Бог?.. А Он – неведом,
И мир пред гордым пуст и нем.
 

 
Один, в волненьи непонятном,
Я злую весть прочесть готов
В укоре вянущих цветов,
В предсмертном вздохе ароматном:
 
 
Часы свиданья далеки,
Восторги страсти – в невозвратном,
И хрупки счастья лепестки.
 

 
Как древний астролог-халдей
Загадки рока в звездном хоре, —
Так я читаю в каждом взоре
Дела и умыслы людей.
 
 
И – горе, горе!.. От тоски я
Стал туч мрачней, снегов седей:
Как гнезда змей сердца людские.
 

 
Осенний полдень, зачастую,
Когда хрустальный холод в нем
Пронизан солнечным огнем, —
Похож на чашу золотую,
 
 
Рукой прощальной дополна
На светлой тризне налитую
Холодным пламенем вина.
 

 
Не здесь концы земных дорог:
Здесь всё в зачатке, всё в начале;
Сокрыт во мраке вечных далей
Скитаний жизненных итог,
 
 
И грустно сердцу-тайноведу,
Когда, ликуя, звонкий рог
Трубит конечную победу.
 

 
Прекрасна ночь, но воздух душен
В теснинах днем нагретых стен;
Здесь гул борьбы, продаж, измен
И лжи не смолк, а лишь притушен
 
 
Как жар, таящийся в золе…
И гордый город равнодушен
К печали неба о земле.
 

 
Вокруг луны туманный венчик
В сияньи мертвом – мертвый снег;
Беззвучно легок санок бег,
И плачет жалобно бубенчик…
 
 
Что путь супит нам?.. Я молчу…
А ты, как бурей сбитый птенчик,
Прижалась к верному плечу.
 

 
Часов старинных мерный бой
Удар чеканит за ударом…
Толпа, забыв о счастьи старом,
Пред новой рабствует судьбой.
 
 
Бокалы, пенясь, зазвучали:
И шум, и клик. Лишь нам с тобой
Жаль прошлой, милой нам, печали.
 

 
У древней церковки погост
С немой семьей крестов могильных
Охвачен шумом улиц пыльных:
Победной жизни мощный рост
 
 
Тревожит тишь немолчным эхом,
И так союз здесь ясно прост
Загадки смерти с детским смехом.
 

 
Прекрасен был любви рассвет:
Любили мы светло и чисто,
Но в песню радости лучистой
Вмешался тайный яд клевет;
 
 
И умерла о счастьи греза,
Как яблонь нежный первоцвет
От злобы позднего мороза.
 

 
Душе дано на грани сна
Слиянье яви и дремоты:
Последний вздох мирской заботы
И воли первая волна,
 
 
Чтоб в озареньи, мимолетно,
Еще в земном, могла она
Постигнуть счастье – стать бесплотной.
 

 
Одна пустая жизни шалость, —
И счастья нет… В последний раз
Гляжу я в глубь любимых глаз:
В них – злая мука, в них – усталость,
 
 
В них – покоренность… И остра
На сердце трепетная жалость
К тебе, подруга и сестра.
 

 
Вдали от грохота и клика,
От пьяных жизнью площадей,
Стою с толпой чужих людей —
Им близкий сердцем горемыка —
 
 
В тени у страшного Креста,
И всепрощающего Лика
Душе понятна красота.
 

 
В лугах змеится след тропинок;
Лес золотой горит красой;
Дрожит заката луч косой
В осенних нитях паутинок;
 
 
Звенит река, зовут холмы…
И я полям, как Божий инок,
Слагаю светлые псалмы.
 

 
Стремлюсь, робея, в мир желанный
Твоей души, открытой мне,
И труден в яркой новизне
Мой путь загадочный и странный.
 
 
Так правоверный, трепеща,
Чрез бездну в рай обетованный
Идет по лезвею меча.
 

 
Апрельский день на небосклон
Взошел мерцанием печальным…
Но вот – приветствием пасхальным
Церквей ударил перезвон,
 
 
И сразу свет блеснул в завесе
Туманной мглы… Со всех сторон
Лучи поют: «Христос воскресе!»
 

 
Гудок протяжный паровоза,
Тревожный зов издалека,
Прорезал тишь… И вновь тоска
В душе, как старая заноза:
 
 
О прошлом дум не превозмочь,
А за окном, в цветах мороза, —
Враждебно-чуждая мне ночь…
 

 
Я не комок бездушной глины, —
Я сам ваятель: жизнь свою
Творю я сам и создаю
Себе то радость, то кручины
 
 
Своею собственной рукой —
Хозяин полный и единый
Мне Богом данной мастерской.
 

 
Разлуки ночь. Восторг лица
И блеск очей… Глядя в глаза мне,
Ты взором в сердце, как на камне
Огнем пророческим резца,
 
 
Неизгладимо начертала:
Любовь – как жизнь; ей нет конца
До оправдания начала.
 

 
В далекой песне над рекой
Мне что-то слышится родное,
Как будто я в полдневном зное —
Не раз слыхал напев такой
 
 
И словно жил – когда-то, где-то —
Его разгулом и тоской
В других местах, в иное лето.
 

 
При корне дерева – секира,
Над трупом – крик вороньих стай,
И смерть сбирает урожай,
Как дань с подвластного ей мира;
 
 
А мы кипим избытком сил
И рвем цветы в венки для пира
С чужих бесчисленных могил.
 

 
Ночь веет над росистым лугом
И тихо спящею водой;
Меж тучек месяц молодой
Ныряет острогрудым стругом,
 
 
И в бледной мгле летунья-мышь
Беззвучно чертит круг за кругом.
В тумане дали… в далях – тишь.
 

 
Усилий тщетных проволочкой
Любви изжитой я не спас:
Ты отошла. И в поздний час
В письме последнем беглой строчкой
 
 
Я на смерть прошлое обрек…
В золе камина красной точкой
Погас дотлевший уголек.
 

 
Бессонно хором звонких струнок
Трещат цикады в тишине;
И нов, и странен при луне
Деревьев спутанный рисунок;
 
 
Как искры, блещут светляки,
И беглый трепет полулунок,
Дрожа, скользит в струях реки.
 

 
Разлуки срок судьбой отмерен,
И радость встречи далека;
Но сердцу сладостна тоска:
Я тихим снам о счастьи верен,
 
 
И светел грез лучистый клад,
Как в мгле задумчивых вечерен
Мерцанье ласковых лампад.
 

 
В молчащем озере глубоко
Отражены лучи светил:
Их вечер летний засветил,
Как грезы, в глади одинокой;
 
 
И, их призывом пленено,
Земли задумчивое око
В покой небес устремлено.
 

 
Не пой по сердцу панихид:
Пусть спит в покое снов безгрезных,
Одето в жемчуг капель слезных,
В опалы счастья и обид,
 
 
В рубины страсти и безумий…
Так средь сокровищ пирамид
Бесстрастен отдых царских мумий.
 

 
Рукой бесстрастной кости мечет
Судьба, бессменный банкомет;
Несчастье – нечет, счастье – чет,
Сегодня – чет, а завтра – нечет…
 
 
Играй! Не бойся, – прост расчет:
Ведь жизнь твой проигрыш залечит,
А смерть и выигрыш возьмет.
 

 
Из прошлой светлой красоты,
Цветов, бокалов в кольцах пены
И пестрых грез мгновенной смены
Что сохранило, сердце, ты
 
 
Для настоящего утехой?
В ответ – из гулкой пустоты
Одно насмешливое эхо.
 

 
Холодный дождь туманит стекла
И в слезных сумерках больней
Тоска по грезам прежних дней;
Померкла жизнь, душа поблекла…
 
 
Оставь же! Счастья не пророчь:
Там впереди, как меч Дамокла,
Лишь неминуемая ночь…
 

 
За весла! В путь! – Скорей отчаль:
Здесь зыби вод завороженных
Под сенью ив настороженных
Темны, как мертвенная сталь;
 
 
А там – серебряной дорогой
Река блестит… живет. И даль
Полна легенд луны двурогой.
 

 
Мгновенья гибнут; каждым взмахом
Их косит маятник. И счет
Смертей безропотных живет
В душе отчаяньем и страхом:
 
 
Былое – ряд могильных плит,
Надежд венок – развеян прахом…
Жить вновь? Но… маятник стучит…
 

 
Закат грустит, еще алея
Над засыпающим прудом;
Угрюм и тих примолкший дом;
Уныла старых лип аллея;
 
 
Тоскою дышит листопад…
И сам принес родной земле я
Осенних грез печальный клад.
 

 
Мы не клялись. Но мог едва ль
Быть расставанья миг правдивей:
Обетам, в их немом порыве,
Внимала сумерек печаль…
 
 
К чему ж тоска? Зачем гаданья?!.
Там, в прошлом, чистом как хрусталь,
Надежней клятвы: «До свиданья!..»
 

 
Луны лукавые лучи
В душе по бархату печали
Всю ночь желанной ложью ткали
Мечты в узор цветной парчи,
 
 
И сердце пело им ответом…
Но песня канула в ночи,
А ночь растаяла с рассветом.
 

 
Гудит набат. Дрожат сполохи.
Зловещи знаменья судьбы…
Но тишь в усадьбе: спят дубы,
Тая об ярком прошлом вздохи,
 
 
И сонный лебедь на пруде
Виденьем гибнущей эпохи
Белеет призрачно в воде.
 

 
Была весна. Сиял апрель,
Черемух снег цвел песней белой…
Любовь и счастье сердце пело,
Как беззаботный менестрель;
 
 
И средь друзей за шумным пиром
Был для души заздравный хмель
Волшебным жизни эликсиром.
 

 
Сентябрь подкрался, не спеша.
Нет ни цветов, ни грез за пиром;
Друзья ушли… В изгнаньи сиром
Пугливо слушает душа
 
 
В напеве ветра голос волчий,
И хмель последнего ковша —
Как дар из уксуса и желчи…
 

Сентябрь, 1929 года

 
Обвил тяжелый мрак, как спрут;
Молчаньем полночь давит глухо,
И в ней тревожно ловит ухо
Неумолимый ход минут:
 
 
Удары ль сердца средь затишья
Шагами призрачно живут,
Иль въяве мучит поступь мышья?
 

 
Мы глухи. Плоти ткань груба —
В нас прежних жизней струны немы…
А сны – веков былых поэмы:
В них веет древняя судьба,
 
 
Как аромат в заветных винах,
Давно укрытых в погреба
В тяжелых каменных кувшинах.
 

 
Всю ночь мело. Бил ветер ставней
И жутко плакал у окна…
И, одинокая, без сна
Душа томилась болью давней,
 
 
Молясь всё ярче, всё страстней,
Чтоб эта вьюга замела в ней
И самый след минувших дней.
 

 
Смущая мой покой домашний,
Мне в душу, в полный грез затон,
Вдруг уронил полночный звон
Стальные капли с древней башни:
 
 
Тревожный всплеск; бегут круги
И – тишь… Ушел мой день вчерашний,
И в вечность канули шаги.
 

 
Весна, в напеве ароматном,
Вся – юность жизни, вся – в цвету;
И сердце, чуя красоту,
В огне сгорает благодатном.
 
 
Хочу любить: ищу, зову —
И в обольщеньи многократном
Обманут снами наяву.
 

 
Опять весна, и снегом белым
Черемух спящий сад одет;
И соловьи, и полусвет,
И грезы, грезы – роем целым.
 
 
А ты, отысканная мной,
Встречаешь трепетом несмелым
Мой прорывающийся зной.
 

 
Еще весна. Опять молочный
Черемух наших ранний цвет,
Вновь белой ночи тихий свет
И соловей, наш друг полночный…
 
 
Мы вновь вдвоем. Но только ты —
Не прежний призрак непорочный,
А грех зовущей красоты.
 

 
Весна еще юней, победней;
Черемух цвет – еще живей,
И ночь светлей. Но соловей
Тоскует в рощице соседней:
 
 
Он не поет у нас в саду,
И я один, весной последней,
Обманным клятвам счет веду.
 

Май, 1924 года

 
Уносит нас храпящий конь
В снега, в мороз, во тьму ночную,
Я трепет твой несмелый чую,
Я вижу глаз твоих огонь,
 
 
Я льну к тебе… Но в мехе шубы
Украдкой теплая ладонь
Отводит жаждущие губы.
 

 
Когда душа в ненастный день
Коснеет в мертвенном застое, —
Вино нетленно-золотое
В звенящей чаре шумно вспень
 
 
И сердце светлым хмелем взбрызни
Он, как кресало о кремень,
В груди рассыплет искры жизни.
 

 
В тиши – хаоса жуткий гул…
Зияет страшной бездной вечность…
Нет сна… Где светлая беспечность?
Где песни, ласки и разгул?
 
 
Солгала молодость-шалунья!
Нависла ночь… И мертвых скул
Усмешка в диске полнолунья.
 

 
По крутизнам сходя к ущелью,
Всё строже, гуще старый бор.
И тишь, и сумрак. Мухомор
Краснеет под мохнатой елью,
 
 
Ручей лепечет под скалой,
И пахнет глушь нагретой прелью,
Малиной дикой и смолой.
 

Памяти Л.И. Пущина

 
Я снова смертью друга сближен
С манящей тайною могил:
Он жил, кипел, страдал, любил, —
И вот теперь лежит недвижен
 
 
При строгом чине похорон,
И безответно непостижен
Его баюкающий сон.
 

 
Чем глуше шепот бледных будней,
Чем строже тишь немых ночей,
Тем жажда жизни горячей,
Тем поиск счастья безрассудней;
 
 
И сердце в море темноты
Кочует на тюремном судне
Под флагом царственной мечты.
 

 
С дымком свечей и жженой хвои
Развеян праздник детских лет:
Опять холодный ровный свет,
И вдруг поблекшие обои,
 
 
И бледность будничных бесед…
А в бедном сердце – перебои,
Потухшей жизни грустный след.
 

 
Тебя бегущая молва
Зовет холодной и бездушной…
Но не могу я равнодушно
Тебе внимать… Твои слова
 
 
И смех – лишь маска: манит сладко
Вкруг глаз лучистых синева
Страданья тайного загадкой.
 

 
Сжигает радужные крылья
Влетевший в пламя мотылек:
Так сны любви я в страсти сжег,
Не пережив их изобилья…
 
 
И близ меня тоскуешь ты
В сознаньи жалкого бессилья
Вернуть погибшие мечты.
 

 
Я от людей ушел к безлюдью
Цветущих радостью пустынь:
Ширь необъятна, воздух синь,
И я, вдыхая жадной грудью
 
 
Песнь в аромате пряных трав,
Вручаю Божью правосудью
Всю горечь жизненных отрав.