Текст книги "Что мне приснится (СИ)"

Автор книги: Георгий Паксютов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Увидев мое смятение, Родерик заулыбался еще шире и заговорил снова, на этот раз мягко и утешительно:

– Не волнуйся так сильно, для этого еще настанет время в будущем. Сейчас просто говори свободно, о чем желаешь, хотя я от всего сердца советовал бы тебе уйти отсюда и вернуться в свой дом... Так о чем ты желаешь говорить? Это должно быть что-то интересное. Главное, чтобы интересное.

Я молчал, до сих пор не понимая, почему он так себя ведет и как мне поступить. Обнажать меч все-таки сейчас было не время – вампир совсем не производил впечатления того, что намерен нападать, скорее наоборот. Но к чему эти шумные разглагольствования, и на каком таком разговоре он зачем-то настаивает?

Родерик вздохнул.

– Догадываюсь, о чем ты думаешь. Ты так погрузился в свой нынешний образ жизни, что даже не можешь помыслить ни о чем другом. Но не может же вся история состоять только из этого.

Родерик резко встал – я готов был выхватить меч из ножен – но вместо того, чтобы бросаться на меня, он сунул руки в карманы и начал расхаживать туда-обратно по участку комнаты между своим столом и дальней от меня стеной.

– Никогда не умел, как надо, заполнять неловкое молчание. Впрочем, и ты оратор не из великих, как я вижу – уж прости за прямоту. У тебя есть братья или сестры? – неожиданно спросил он.

– Нет, – ответил я и покачал головой, решив ничему не удивляться.

– И у меня нет. Это, наверное, говорит о чем-то. Нет тех близких связей, которые возникают, когда вы растете вместе. Я хотел бы иметь младшую сестру или брата. У меня есть потребность кого-то защищать...

Я улыбался, выслушивая этот бред, и пытался изобразить понимание и согласие. У вампира есть потребность защищать – о таком мне прежде не доводилось слышать.

– Я вообще хотел бы быть более нормальным, быть таким, как все. Просто жить с большой семьей в своем доме, безбедно и радостно. Наслаждаться обычными удовольствиями в жизни... Трудиться, как все это делают. А ты хотел бы быть, как все? – Родерик посмотрел на меня с любопытством.

– Нет, – не задумываясь, честно ответил я, а потом тут же мысленно обругал себя за неуместное возражение.

Родерик, однако, выглядел довольным моим ответом.

– Поэтому ты и интересен, старина. Кому был бы интересен такой же человек, как все другие? Людям интересны те, кто не похожи на них. А твоя честность – кто-то принял бы ее за глупость или бестактность, но я нахожу в ней особенное обаяние.

Родерик вернулся в свое кресло, подперев левой рукой голову, а левой постукивал по столу.

– Но я вижу, что тебе говорить не хочется, ты отвечаешь односложно и думаешь все о том же, зачем и пришел... Ладно, я тебе скажу, но потом поступлю так, как должен. Мне не нравится эта обязанность! Почему мы не можем просто поговорить, предаться мирным занятиям, с удовольствием провести время? Я приказал бы накрыть на стол и послал бы за музыкантами или поэтом, чтобы услаждать нам слух. Но нет, непременно нужно кровопролитие, нужно махать мечом. Я не нахожу это таким уж увлекательным, к тому же однообразие приедается, – Родерик снова пристально посмотрел на меня, а потом сказал: – Да, Тайные владыки поддерживают определенные отношения с Орденом. Большего сказать не могу, пока еще слишком рано. Дальше ищи сам.

Не успел я хоть как-то обдумать его слова, как он добавил:

– Ну ладно, сделаем, что должны. Но ты уж прости, старина, поддаваться я не собираюсь.

В этот момент до меня наконец дошло, что сейчас произойдет, но никак отреагировать я не успел. Трансформация вампира произошла гораздо быстрее, чем можно было ожидать – вот юноша еще печально улыбается, а вот по его лицу прошла рябь, как по поверхности воды, и это не лицо уже, а личина страшного зверя.

Нельзя было встречать нападение, сидя на диване. Я перекувырнулся вперед, на открытое пространство, и чтобы обеспечить себе простор для движения, и чтобы уйти из-под первой, быстрой и свирепой атаки. Когда я распрямлялся, в моей руке оказался обнаженный меч.

Скорость вампира, как это было видно, оказалась столь высока, что я не мог противопоставить ей только скорость своего тела. Каждое движение должно было быть направленным к определенной цели.

Вампир сейчас стоял передо мной. Одежда по-прежнему оставалась на нем и сидела нормально, так как, хотя в этом облике он и держался иначе, пропорции его тела не изменились. Это было странно и неприятно видеть. Внешне он выглядел примерно так же, как вампир в Дите, и в лице его так же не было ничего, кроме злобы и жажды убивать.

Я рванулся вперед, выставив перед собой меч, и в движении метнул в него нож, который успел заранее взять в руку. Вампир лениво отмахнулся от летевшего в него ножа и сам бросился мне навстречу. За мгновение до того, как мы бы столкнулись, я поднырнул в сторону, уклоняясь от удара когтистых лап, и сам попытался сбоку нанести удар мечом. Мне удалось уклониться, но вампир оказался слишком быстр и по инерции пронесся мимо меня, а мой клинок только рассек воздух.

В эту долю мгновения мне пришло в голову парадоксальная мысль, что я мог бы криком позвать на помощь, и слуги, увидев вместо своего хозяина чудовищную фигуру вампира, не стали бы долго думать. Я сразу же отмел эту мысль, хотя бы потому, что в таком случае Родерик просто примет свой обычный облик так же легко, как принял этот.

Вампир снова начал приближаться ко мне, на это раз медленно, приготавливаясь к решающему рывку. Сейчас я стоял спиной к тому самому дивану, на котором прежде сидел, а еще дольше, у стены, жарко горел большой камин, распространяя приятный аромат.

Безумное решение принял не я, а само мое тело. Я попятился назад, и вампир, сделав еще пару шагов, с огромной скоростью бросился вперед. Я же развернулся и прыгнул, всей своей массой навалившись на спинку дивана и переворачивая его. Вампир пронесся надо мной, не в силах остановиться, но его когти задели меня, хотя и вскользь. При падении я болезненно ударился, но тут же раздавшиеся звуки свидетельствовали о том, что идея, при всей ее нелепости, удалась.

Не теряя времени, я вскочил на ноги и бросился к нему. Вампир верещал от боли, и эти звуки совершенно не сочетались с его пугающим видом. Его волосатое тело и одежда на нем горели в нескольких местах, и он лупил по себе своими когтистыми лапами, тщетно пытаясь погасить огонь, и только причинял себе же раны. При всей своей сверхчеловеческой реакции, в таком состоянии вампир не заметил моего приближения. Одним ударом, в который я вложил всю свою силу, я вогнал меч ему в спину, а потом что было мочи потянул вверх, рассекая плоть. Бескровное тело вампира осело мне под ноги, и он замолчал навсегда.

Пошатываясь, я пытался отдышаться. Вампир задел меня по спине, вроде бы несильно, но я кожей чувствовал, как на мне расплывается пятно – очевидно, кровь, причем почему-то у меня на груди. Машинально я похлопал по этому месту и ощутил, как что острое впивается мне в кожу. Это оказалась склянка с зельем, которую я получил от Ореста – при падении она разбилась, и осколки царапали мое тело. Зелье вытекло. Я забыл его выпить.

Часть третья

Я поспешил к письменному столу Родерика – сколько у меня оставалось времени, я не знал, но наверняка очень мало. За моей спиной его тело, наверное, вернулось к своему обычному виду, если не считать ран, нанесенных огнем и мечом. Случайный человек, войдя в комнату, увидел бы несчастного, зверски убитого молодого дворянина, и его убийцу, который с остервенением роется в его письмах и документах. Здравый смысл мгновенно подскажет, что здесь произошло, но в моих делах давно уже не стоило искать здравый смысл.

Очень много заинтересованных людей сочли бы за счастье хотя бы взглянуть на эти бумаги, но я без раздумий отбрасывал в сторону все то, что не относилось к Ордену и Тайным владыкам, так что секреты знатнейших семейств страны до времени оставались нетронутыми, перебираясь со стола на пол рядом с моими ногами. То и дело мне казалось, что я слышу торопливые шаги, приближающиеся к закрытым дверям по коридору, и я начинал разбрасывать эти сокровища еще быстрее. Тем не менее, пока удача была на моей стороне, и все эти звуки оказывались плодом моего разгоряченного воображения.

Я уже собирался бросить очередной лист бумаги, исписанный ровным почерком, на пол – это оказалось личное письмо Родерика – но что-то в нем привлекло мое внимание. Это было любовное письмо; Родерик написал его своей девушке, но так и не успел отправить. Я читал его второпях и сбивался со строчки на строчку, так что конкретные употребленные им выражения, отраженные в моем сознании, то и дело оказывались разорванными, но общий смысл доходил до меня весьма четко и порождал неожиданный отклик в моей душе. Он писал ей, что очень занят, что на нем лежит большая ответственность, так что он не сможет быть рядом с ней. Он заверял, что любит ее больше всего на свете, что она дороже ему, чем любая власть и чем его амбиции, но он уже зашел так далеко, что себе больше не хозяин, и не может повернуть назад. Я читал чужое письмо – дурной тон, но это правило этикета, наверное, не работает, если своими руками убил его отправителя – и чувствовал неподдельную боль, которую в себе заключали эти слова. Я ощутил почти непреодолимое желание оглянуться и увидеть Родерика, но потом мне вспомнилось, как он выглядел, когда наносил своими когтями раны своему же обожженному телу, и это желание пропало. Как много правды знала о своем любимом девушка, которая уже не получит от него письма? Судя по всему, нисколько, но это ничего не меняло.

Одним движением я скомкал письмо и отбросил его. О чувствах вампира будет время подумать в следующий раз. Снова мне почудились приближающиеся шаги, и едва бросал взгляд на бумаги, прежде чем схватить со стола следующие. Каким же разочарованием будет не найти ничего, имеющего отношение к делу. Я-то был уверен, что если документы, которые касаются Ордена, вообще есть, то они будут составлять большую долю от того, что свалено на столе – хотя особых причин у меня на то не было.

Когда я уже собирался бросить все и скрыться, пока меня не застали рядом с убитым, мне попалась на глаза бумага, при одном взгляде на которую меня пробрала дрожь. Это, пожалуй, и было то, ради чего я сюда пришел, но насколько неожиданно было читать про себя.

Записка, получателем которой являлся Родерик, была написана тем самым высокопоставленным рыцарем Ордена, который в свое время отправил меня с дурацким поручением в ту деревню, где я впервые встретил Ореста. Я уже и забыл думать об этом случае; записка же свидетельствовала о том, что поручение «отправить члена Ордена в нужное место» было выполнено. Тогда я посчитал, что стал жертвой злой шутки власть предержащего, который поиздевался надо мной, зная, что я никак не смогу на это ответить. На деле это оказался осмысленный, и даже обладающий немалой важностью, акт, осуществленный в пользу Тайных владык – иначе почему об этом бы отчитывались перед Родериком. Что же, связь между Тайными владыками и верхами Ордена теперь действительно вскрылась и не вызывает сомнений, хотя о ней и известно очень мало. Но какую выгоду они могли получить от моего посещения той деревеньки? Не хотели же они подставить своего человека, рассчитывая на то, что я загляну в его трактир, который был прикрытием для занятия некромантией. Больше я ничего не мог придумать на этот счет.

Стоило ли несколько раз вздрагивать и прислушиваться, чтобы теперь не заметить, как кто-то в самом деле открыл дверь и вошел в комнату. Сжимая в руках записку, я, погруженный в раздумья по поводу прочитанного, заметил, что кто-то приближается, только в последний момент. Первым делом я рванул меч из ножен, и только после этого посмотрел на того, кто быстро шагал ко мне.

Это был Орест. Его мечи лежали в ножнах, но по всему было видно, в каком он пребывает напряжении – он, с расслабленной улыбкой выходивший на бой против толпы поднятых черной магией мертвецов. Я сразу понял, что без серьезной причины он не пришел бы сюда так, причем лежавший недалеко от камина труп Родерика – на него Орест, кажется, не обратил ни малейшего внимания – не убавил его беспокойства. Интересно, как он вообще вошел; впрочем, у него «свои пути».

– Уходим отсюда, быстро. Приближается огромная опасность, – сказал Орест голосом, не терпящим пререканий.

Пререкаться я и не собирался – мнению Ореста я доверял больше, чем своему собственному, тем более искомое доказательство, записка, из-за которой я в свое время провел несколько тяжелых дней, сейчас было у меня в кармане. Не зная этого, Орест подбежал к столу и схватил с него ворох бумаг, которые еще на нем оставались, и взял их с собой.

Ни когда мы спускались по ступеням лестницы, ни когда мы выходили через ту же прихожую, в которую я ранее вошел, мы не встретили ни одного человека. У меня было ощущение, что Орест успел заранее позаботиться об этом, но я не решился спросить, как именно. Мне было страшно услышать определенный ответ, но что бы то ни было – Орест поступил так, как поступил, ради меня. Для того, чтобы спасти меня от той опасности, приближение которой он каким-то образом почувствовал.

После того, как мы отдалились от дома Родерика на какое-то расстояние, Орест помалу начал возвращаться в свое обычное, спокойное и самоуверенное состояние, но еще довольно долго мы шли молча и очень быстро, как будто нам необходимо было как можно скорее покинуть этот район. Мои мысли возвратились к найденной мной записке. Сейчас я впервые ощутил гнев, когда понял, что был игрушкой в руках сил, против которых стремился вести борьбу вместе с Орестом.

Мне очень хорошо вспомнился тот день, и неудивительно, ведь это был день моего величайшего позора. Мои ценности с тех пор несколько изменились, но как же мне тогда было больно – в день, когда я был выведен из действующего состава Ордена.

Часть четвертая. Месяц назад

Сказать, что мне было больно – это не сказать ничего. Я чувствовал, что моя душа кровоточит. В таком случае рану перевязывают, но как поступить мне? Разве что дождаться, пока душа изойдет кровью и умрет, и боль наконец прекратится. Моя рука сама собой легла на рукоять меча; большой палец ходил по знакомым очертаниям печати. Что же, хотя бы его не отобрали – наверное, я должен быть за это благодарен.

Надо куда-то уйти отсюда, чтобы никто не видел моего позора. Я представил себе, как за моей спиной распространяются злорадные слухи, и с каким удовольствием их будут смаковать мои недруги. Это их час, а впрочем, бывало ли когда-нибудь иначе?

Спускаясь по мраморной лестнице, я почувствовал себя таким слабым, что дотронулся бы до стены, чтобы не упасть, если бы не боялся выглядеть глупо. Вместо этого я, кое-как сохранив равновесие, замер на одном месте, чтобы прийти в себя. Я смотрел строго в пол, потому что боялся увидеть на лицах проходящих мимо людей презрение. Сейчас что угодно, даже неверно истолкованный взгляд, могло лишить меня контроля над собой.

Я наложил бы на себя руки, наверное, если бы не боялся. Жизнь впереди казалась безрадостной, беспросветной черной полосой, которую разумней было прервать как можно раньше. Все же проблемы, как я успел хорошо понять, не решаются так просто, а последствия такого решения нельзя было бы обратить назад.

В таком состоянии неудивительно, что я, спускаясь, на всем ходу врезался в человека, который навстречу мне поднимался по лестнице. Забывшись, я поднял на него глаза с вызовом. Боль внутри меня искала выхода, и сейчас я был готов на сколь угодно безрассудные поступки.

В ответ на меня смотрела пара черных глаз, спокойно и холодно, но это был холод обнаженной стали. Я сразу узнал этого человека. Несмотря на его достаточно молодые годы, это был весьма высокий чин в Ордене; прежде я видел его не раз, хотя и не был лично с ним знаком.

– Прошу прощения, – механистически пробормотал я, перед тем как поспешить мимо, но тут произошло неожиданное.

Высокий чин – кажется, его звали Хилон – остановил меня, положив руку мне на плечо. Сейчас он выглядел так, как будто меня и искал, только не узнал сначала.

Я смотрел на него непонимающе. По-прежнему ничего не соображая, я ждал, когда он оставит меня в покое, но вместо этого Хилон отвел меня в сторону и начал негромко говорить.

– Я знаю, что вы выведены из штата за дисциплинарное нарушение. У меня есть определенное поручение, но я никак не мог найти подходящего исполнителя, чтобы его выполнить. Раз у вас сейчас... появилось свободное время, предлагаю это дело вам. В качестве благодарности я мог бы ходатайствовать о вашем восстановлении, а мое слово, уж поверьте, имеет некоторый вес. Если вы согласны, то встретимся с вами вечером, и я все расскажу более подробно, – и он назвал время и место, достаточно недалеко отсюда.

Я с трудом понимал, что происходит, но явно что-то важное. Я начал сбивчиво произносить слова благодарности, но мой благодетель сразу же оставил меня и поспешил дальше по своим делам.

На нетвердых ногах я кое-как выбрался наружу. От вроде бы удачной возможности так быстро реабилитироваться – если это не была какая-то изощренная шутка – мне вовсе не стало лучше. Наоборот, внимание другого человека к моей персоне как будто разворошило внутри меня осиное гнездо. Я все жалел себя, уже позабыв, в чем была причина; с жалостью противоречивым образом сочеталось отвращение к себе. Уже сейчас, однако, я был уверен, что приму предложение. При одной только мысли о том, что мне пришлось бы провести в Шеоле без дела неопределенно долгий срок, мной овладевало отчаяние, и я снова и снова хватался за меч у пояса, как за спасительную соломинку.

По мере того, как шло время, моя боль понемногу стала притупляться. Теперь я гадал, что именно от меня могло понадобиться одному из лидеров Ордена, и в этих размышлениях бродил по окрестностям, сокращая ожидание назначенной встречи. Душевных сил у меня оставалось слишком мало, чтобы по-настоящему нервничать, но теперь я понял, что это был серьезный поворот событий. Вывод из штата грозил для меня большими трудностями в ближайшее время, а тут я вроде бы мог разом все исправить. И опять я задумывался над тем, какая именно задача будет передо мной поставлена, и почему для нее выбрали меня. Наверняка это должно быть что-то серьезное, на что не каждый согласится, тем более что члену Ордена в принципе можно посулить не так уж и много чего. Да, резонно предположить, что Хилон узнал о моем положении и решил использовать его, как рычаг влияния. Тем лучше для меня.

Когда я прибыл в назначенное место, меня, рисовавшего в голове самые разные опасные и ответственные задания, ожидало разочарование. Мне всего-то и надо было, что отправиться в какую-то деревню недалеко от Дита, да в назначенный день встретится там с нужным человеком, который сам меня найдет, и передать ему посылку. Это была маленькая черная коробочка, почти невесомая. Я повертел ее в руках. Внутри могло лежать кольцо или что-то подобное. Что же, ради возвращения в действующий штат можно и поработать мальчиком на побегушках.

Если я был разочарован тогда, то это было ничто по сравнению с моими чувствами, когда я, после долгой дороги, прибыл сперва в Дит, а потом в нужную деревню, но в назначенный день там никого не оказалось, чтобы забрать посылку. И на следующий день тоже.

На третий день, когда было уже понятно, что никто не придет и не собирался приходить, я выкинул коробочку, не став даже открывать ее. И хотя делать там было больше нечего, а тамошние пейзажи сами по себе доводили меня до отчаяния, я никак не мог решиться на то, чтобы уехать. Я просто сидел и смотрел вокруг, потому что уехать – означало бы согласие с тем, что меня использовали, как последнего дурака. Этот момент должен был наступить непременно, но иногда нет сил посмотреть реальности в лицо, и ты просто отдаляешь тяжелую минуту от себя, даже если это только усугубляет положение.

И ведь делать-то в этой деревне нечего, только смотри на все эти дурацкие хибары. Ну, еще трактир здесь есть – даже странно, что я в нем еще ни разу не побывал, ну да я не очень люблю подобные места.

Куда ни глянь, до самого горизонта – поле после жатвы усыпано золотистыми стогами сена. Щедрая и ласковая земля дает урожаи обильно, сторицей вознаграждая крестьян за их нелегкую работу. Само небо как будто радуется, наблюдая эту умиротворенную картину, и оттого даже выглядит иначе, чем в городе – каким-то особенно насыщенным синим цветом напоен его свод, и особенно внушительными выглядят громады его облаков. Солнце пригревает ласково и нежарко, а ветра, приходящие сюда по открытому пространству со всех четырех сторон света, несут в себе приятный аромат полевых трав. Здесь и только здесь человек живет в гармонии с природой – и с самим собой.

Если кто-то представляет себе деревенскую жизнь примерно так, то он очень сильно ошибается.

Глава девятая

Часть первая

– Далеко на востоке, там, где восходит солнце, живет непохожий на нас народ, – преувеличенно серьезно говорил Орест. – Они владеют многими знаниями, о которых здесь никто и не слышал. У них своя письменность, своя неповторимая культура. У них я в былое время научился искусству скрытности, хотя мне, конечно, далеко до их лучших мастеров. Благодаря этому я могу проникнуть куда угодно, и остаться незамеченным.

Я рассмеялся, представив себе Ореста, крадущегося в тенях; у меня не было ни малейших сомнений, что он скорее предпочтет перебить стражу и войти в парадный вход. Орест было насупился, посчитав, что я усомнился в одном из его многочисленных талантов, но потом засмеялся вместе со мной. Мы смеялись вместе, и это выглядело так глупо в моем нынешнем положении, когда я выхожу на бой с тем, что составляло основы моей жизни, когда я проливал свою и чужую кровь – когда все с удивлением оглядывались на нас, наконец – но мне было все равно. Я чувствовал себя хозяином самому себе, и я хотел смеяться.

Орест сделал глубокий глоток из своей кружки. Как всегда, он пил неразбавленное вино, я же сегодня предпочел ограничиться просто водой.

Умирая, лягушка спросила: «Зачем ты это сделал, ведь ты умрешь вместе со мной?», на что скорпион ответил: «Потому что я скорпион».

Чтобы Орест не заметил перемены в моем лице, я поспешил тоже поднять кружку и сделать глоток. Вода была холодная, не как я люблю.

– Что еще знает этот народ, чего не знаем мы? – с деланным весельем спросил я.

Орест слегка удивился, видимо, почувствовав неискренние нотки в моем вопросе, но ответил:

– Чтобы рассказать, понадобился бы не один день, а ведь и я всего лишь узнал парочку вещей понаслышке... Вот, например, они верят, что все живое живет не один раз. Каждый зверь, человек или даже дерево, прожив одну жизнь, возвращается в мир, но на этот раз в другом обличии.

Впервые слышу о подобном. Впрочем, мир воистину полон неожиданных вещей. Можно было бы усмехнуться над нелепыми представлениями непохожих на нас людей, но вместо этого я только спросил:

– Получается, у каждого будет еще один шанс?

– Да, – ответил Орест так же серьезно и кивнул. – Но если вдуматься, то это может быть как хорошая, так и дурная новость.

Мы подняли наши кружки одновременно, и на этот раз прохладная вода чувствовалась на моих губах, как что-то обжигающе-горькое.

Опустив свою кружку на стол, Орест неожиданно улыбнулся – он не мог долго оставаться в задумчивом состоянии, как будто был создан для безостановочного движения. Такого движения, которое не задумывается о конечной точке своего пути, а просто продолжается, потому что для того и существует. Мне вспомнились слова, которые он сказал в день нашей первой встречи, перед костром, и я подумал, что Орест тогда открыл мне самую большую правду о себе. У него могут быть, и наверняка есть, какие угодно тайны, но что бы я о нем ни узнал, это уже не покажет мне об Оресте ничего нового. Я знаю его всего, во всей его трагической глубине. Потом я подумал, что Орест, наверное, тоже успел увидеть все то, что я есть, и к моему горлу подступил комок. Всю жизнь я думал о себе очень много, и куда меня это привело? К полной пустоте. Я не выше, я ниже, чем последний из людей, и если мне и было дано больше, чем им, то это только мне в вину. Но я не должен больше быть таким. Не уверен, что путь Ореста мне подходит, но если мне представится возможность сделать так, что моя жизнь окажется прожита не зря – я не упущу ее.

Проклятая рефлексия, проклятая привычка все думать и думать о чем-то, что даже не имеет отношения к ситуации. А мне-то казалось, что я избавился от этого.

Забывшись, я позволил своим чувствам проступить на моем лице, и Орест заметил это. Чтобы сгладить ситуацию, я улыбнулся, и он улыбнулся мне в ответ.

Мне вспомнилось письмо Родерика. У него были чувства, и была неизвестная мне жизнь. Я убил его... положил конец его существованию, так вернее, если учитывать, что он был вампиром. Орест сделал бы то же самое. Сделал бы это тысячу раз, не задумываясь ни на миг.

Проклятье. Нет, я совершенно безнадежен. Хотя бы один час просто поговорить, поддержать беседу, быть приятным для окружающих – это мне не дано. Мне – только горькие мысли и безжизненный груз сомнений. Нельзя так долго сидеть молча; лучше заговорить о деле.

– Хилон... Теперь мы знаем, что у Тайных владык есть в Ордене свой человек, и это Хилон. Как мы будем теперь действовать?

Орест ненадолго призадумался. Я почему-то не показал ему найденную записку, и рассказал ему, что с Родериком контактировал Хилон, без подробностей.

– Знать одного их человека мало. Конечно, хорошо было бы, если он окажется единственным предателем, но едва ли это так. Мы должно узнать, сколько еще таких, как он. Кто еще из руководителей Ордена работает заодно с врагами рода человеческого. После этого мы должны вывести их на чистую воду, и это будет куда более значимым, чем просто покарать кого-то из них своими силами.

Я согласно закивал. Орест, конечно, был прав, но я ждал от него решения, руководства к действию – как именно мы разберемся с Хилоном и продолжим наше расследование. Орест, однако, не продолжал, и мне почудилась на его лице тень сомнения. Не связано ли это с той опасностью, про которую он говорил перед тем, как мы покинули дом Родерика? Конечно, хотелось бы узнать о ней больше.

При мысли об этом я ощутил легкое раздражение, но потом понял, что сам ведь не могу ничего предложить и жду, пока Орест со всем разберется, и мне стало стыдно. Орест все-таки не всесилен, хотя иногда так и кажется.

Тем временем Орест дошел до чего-то и снова заговорил:

– Было бы полезно обыскать дом Хилона, но сейчас это, скорее всего, стало невозможно. Он наверняка уже знает про Родерика. Нам нужно застать его где-то там, где нам никто не помешает. Если ему есть, что рассказать, я заставлю его говорить. Но ты говоришь, что он высокопоставленный человек в Ордене, да и к тому же сейчас будет особенно осторожен. Это будет сложно. Я соберу о нем побольше сведений, и мы решим, что делать. Перед последним рывком нам ни к чему торопить события.

За окном начался дождь. Я так напряжен, потому что, как сказал Орест, последний рывок отделяет меня от того момента, когда уже нельзя будет повернуть назад. Надо быть к себе более снисходительным и верить в лучшее. Вместе с Орестом мне нечего бояться.

Дождь вовсю барабанил по крыше. Моя жизнь до встречи с Орестом была подобна стенам этого здания – внутри ты защищен от некоторых неприятностей, но несвободен. То, что я делаю – это попытка вырваться из этих стен, что бы ни ожидало меня снаружи.

Увлеченный внезапным порывом, я вскочил и побежал к выходу, а потом распахнул дверь и выбежал наружу. Дождь лупил, как сплошной поток воды с неба. За считанные мгновения я промок до нитки. Как же я глупо выгляжу; любой, кто меня видел, покрутит пальцем у виска.

Раскинув руки в сторону, как крылья, я рассмеялся. Мне вторил зычный хохот Ореста, выбежавшего на улицу следом за мной.

Часть вторая

Орест обещал вернуться к вечеру, раздобыв полезные сведения о Хилоне, так что я подумывал до его прихода не выходить из комнаты и заранее натащил туда еды. Вопреки ожиданиям, чувствовал я себя вполне неплохо, хотя вчера и пробыл под холодным дождем достаточно долго. Вообще-то уже не в первый раз я замечал, что могу простудиться от одного глотка холодной воды, а в другой раз без проблем переношу самый лютый холод, как будто привычные условия меня размягчают, в то время как непростые испытания заставляют задействовать новые, доселе неизвестные силы. Пожалуй, то же самое можно сказать и про меня в бою.

Была бы под рукой книга, я бы смог себя занять, но это удовольствие точно не из тех, что имеются на постоялых дворах. Сидеть совершенно без дела тогда, когда Орест вскоре должен был сообщить что-то важное, сделалось совершенно невыносимо, и я понял, что мне необходимо выйти.

Без определенной цели я бродил по улицам; потом, пожалуй, можно было пойти в парк и там делать то же самое. Мне на глаза то и дело попадались целые ворохи пожелтевших или коричневых опавших листьев. Листья начали опадать какое-то время назад, но раньше я видел не больше, чем один-другой опадающий лист. Сейчас же их в одночасье стало великое множество. Осень вступала в свою полную силу.

В свое время один из профессоров Университета рассказал мне, почему листья желтеют и опадают. Оказывается, чувствуя приближение зимы и обеднение жизнью земли и воздуха, деревья начинают подавать в листву все меньше питательных соков, потому что иначе оголодал бы сам ствол. Листья, лишившись питания, постепенно умирают и отпадают. Зимой их наличие становится для дерева нецелесообразным, и оно заново отрастит их весной, когда солнце снова щедро будет делиться своим теплом и светом, и вся природа придет в цветение.

Я как желтеющий осенний лист. На моем месте мог бы быть другой человек, и до меня на нем были другие, и после меня будут. Мое существование ни для кого не имеет значения, и то, что я мог бы есть на золоте, если бы хотел, этого совсем не меняет.

А руководство Ордена, известное или неизвестное мне. Не будет большим преувеличением сказать, что они правят миром – вместе с этими Тайными владыками, может быть, – но разве миру есть до этого дело? Каждый привык, что над ним есть кто-то вышестоящий, и даже не смотрит в эту сторону. Только бы его не гнули к земле поборами и налогами слишком сильно. Мир и достаток – вот все, чего хотят простые люди, и амбиции их правителей, ровно как и сами правители, для них все равно что ход далеких звезд по небу. Правление Шеола, и правда, установило повсюду шаткий мир на остриях копий своих воинов, но вот с достатком дела обстоят очень туго, особенно в деревнях и небольших городах, да и на дорогах неспокойно. Народу нужны другие правители, такие, для кого власть – это инструмент, а не цель.