Текст книги "Повести"

Автор книги: Генрих Гофман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 43 страниц)

Глава VIII

А Карлов торопился. Идти было тяжело – ноги по колено проваливались в снег. Слабый ветерок кружил в воздухе снежные россыпи. Георгий изредка останавливался, чтобы разглядеть светящиеся стрелки и циферблат ручного компаса. В высоких высохших камышах на берегу Маныча он присел на снег передохнуть. Опять сильно ныла рука. Он с трудом перемотал портянки, подложил в валенки сухой травы и двинулся дальше на северо-восток.

На горизонте сквозь серую пелену облаков начал просачиваться рассвет. Маныч остался далеко позади. Георгий отыскал занесенный снегом стог сена и решил укрыться в нем до ночи.

Когда рассвело, он увидел, что неподалеку проходит проселочная дорога. Изредка по ней на лошадях проезжали жители. Один раз, оставляя черный след дыма, протащился большой немецкий автобус.

Переставший было к утру снег вновь посыпал крупными хлопьями. Дорога скрылась за плотной белой пеленой.

Вскоре Георгий почувствовал, как леденеют ноги. «Да, валенки – не унты», – подумал он и начал усиленно шевелить пальцами. Немного помогло. Потом веки стали слипаться и он не помнил, как заснул.

Разбудили его взрывы и страшный рев над головой. «Та... та... та... та...» – слышались сквозь рев моторов частые залпы авиационных пушек. Снаряды со свистом рассекали воздух.

«Тррррр» – мелкой дробью рассыпались длинные пулеметные очереди.

Георгий выглянул из своего убежища. Шестерка штурмовиков обстреливала остановившуюся колонну – около десятка немецких легковых автомашин и два больших штабных автобуса. Очевидно, перебазировался штаб какого-то крупного соединения. Несколько автомашин горело. В стороны от дороги разбегались фашисты и плашмя валились на снег.

До боли в глазах всматривался Георгий в хвостовые номера самолетов, однако разглядел лишь белую полоску, наискось перечертившую киль и руль поворота – опознавательный знак дивизии полковника Рубанова. Но вот штурмовики изменили направление захода на цель и теперь, выходя из атаки, низко проносились почти над стогом, где прятался Карлов.

Георгий опознал «семерку» – самолет старшего лейтенанта Мордовцева. За ним мчался самолет с номером «20». «Это же сержант Семенюк!» Штурмовик начал разворот и накренился. «За Карлова!» – успел прочитать Георгий на фюзеляже.

Что-то стиснуло горло. Расползлись буквы, слившись в сплошную белую строчку.

«Дойду, обязательно дойду, чего бы это ни стоило – дойду», – твердил себе Георгий и вытирал рукавом щеки, А крупные буквы надписи все стояли перед глазами.

Минуты через три, видно расстреляв весь боекомплект, штурмовики улетели на восток.

Фашисты подбирали раненых и под руки волокли их в уцелевший автобус. Затем, бросив на дороге пять обгоревших машин, колонна медленно тронулась и вскоре скрылась из виду.

Георгий почувствовал голод. Он отогрел пальцы в широких рукавах деревенской овчины, достал банку сгущенного молока и, проткнув ее ножом, высосал почти все содержимое.

Быстро стемнело. Изредка в разрывы низко проплывающих облаков заглядывала луна, освещая темную свалку обгоревших машин.

Конечно, можно было обойти их стороной. Но Георгия тянуло именно туда. Ему страстно хотелось посмотреть на эти груды металла, он никогда раньше не видел вот так рядом, на земле, результаты воздушных ударов.

«Наверно, у машин никого нет. В конце концов, за ними можно спрятаться, если кто-нибудь появится», – решил он и зашагал к дороге.

Ближе к машинам Георгий стал пробираться осторожней. По ровному открытому полю он крался, лишь когда луна скрывалась за облаками. Как только она выглядывала, Георгий ложился на снег и лежал неподвижно. Никогда раньше он не предполагал, что луна так щедро может освещать землю. Хотелось глубже зарыться в снег, спрятать себя от случайного вражеского взгляда.

Опасения оказались напрасными. Подобравшись вплотную, он убедился, что у машин никого нет. Он обошел их и осмотрел при лунном свете развороченные прямыми попаданиями снарядов капоты, бензиновые бачки и кузова.

Вдруг Карлов ясно услышал скрип приближающихся саней. Маскируясь в тени, он забрался внутрь автобуса. Стекла окошек были выбиты. Два походных металлических столика с вырванными из пола ножками перекосились набок.

Лошадь была уже совсем близко. Георгий увидел человека, сидящего в санях. Ясно вырисовывался немецкий автомат на плече.

– Трр... – послышалось на дороге. Лошадь остановилась. – Ишь как угораздило.

Снег захрустел под ногами. Человек обошел кузов автобуса. Георгий крепче сжал автомат.

– Хенде хох! – крикнул он.

– Я свой, их полицай, – проговорил тот и поднял трясущиеся руки.

Не опуская автомата, Георгий скомандовал:

– Не разговаривай, поворачивайся кругом. Пошевелишься – застрелю на месте, – и повелительно добавил, назвав первую попавшуюся на язык фамилию: – Иванов, обезоружить его.

Когда полицай повернулся спиной, Георгий выпрыгнул из автобуса, снял с полицая автомат, затем переложил в свой карман пистолет, извлеченный из кобуры предателя.

– Иди к лошади! – он ткнул полицая в спину дулом автомата.

– Хоть ноги-то мне развяжите. Я их, кажется, уже отморозил, – послышался из саней чей-то жалобный, молящий голос.

Эта мольба, похожая на стон, прозвучала так тихо, что, казалось, донеслась откуда-то из-под снега. От неожиданности Георгий едва не отпрянул в сторону.

Подойдя вплотную к саням, он увидел лежащего в них человека. Толстые веревки были перехлестнуты на его груди.

– Не оборачивайся! Руки назад! – приказал Георгий полицаю и вожжами накрепко связал ему руки. Потам быстро вытащил нож и перерезал веревки, которыми был связан пленный.

– Кто вы? – спросил он.

– Танкист я, из плена бежал, – ответил человек, пытаясь подняться. Но отекшие ноги не держали его – он со стоном повалился в сани. – Двое нас было. Спрятались мы на одном хуторе. А этот вот, подлец, поймал. Товарищ мой бежать хотел, так он его из автомата. Наповал.

Георгии подошел к полицаю и развязал ему руки.

– Снимай шинель!

Полицай медленно снял ремень, на котором висела кобура, стянул с себя шинель и вдруг бросился на колени и, протягивая к Георгию трясущиеся руки, взмолился:

– Простите, простите! Не убивайте, детишки у меня, не убивайте...

Георгий много раз уничтожал врага. Но то было с самолета. А сейчас он не мог решиться вот так, просто убить предателя, просящего о пощаде.

– Дайте я его, – приковылял танкист. – Он у меня на глазах друга убил и не поморщился, собака. – Танкист с силой рванул автомат из рук Карлова.

Полицай вплотную подполз к Георгию и, хватая его за ноги, продолжал всхлипывать:

– Не убивайте, детки у меня, не убивайте...

Георгий отвел в сторону автомат, уже поднятый танкистом для выстрела.

– Нас здесь двое, советских людей. Вот он, – кивнул Карлов на танкиста, – и я. Мы Имеем право судить изменников. Мы решили расстрелять тебя за предательство, за убийство человека. – Георгий не почувствовал, как полицай вытащил нож из-за голенища его валенка. – Именем Союза Советских...

В этот момент полицай, словно выпрямившаяся пружина, вскочил на ноги, и в лунном свете блеснуло над Карловым стальное лезвие. Но танкист уже нажал курок автомата – в то же мгновение барабанной дробью рассыпалась короткая очередь. Предсмертный вопль полицая потонул в залпе выстрелов. Выронив нож, он замертво повалился в снег к ногам летчика.

Лошадь шарахнулась в сторону. Танкист схватил вожжи и удержал ее. Георгий поднял с дороги шинель и ремень, обыскал карманы убитого и взял его документы. Затем вместе с танкистом они оттащили труп от дороги и забросали снегом.

Уже в санях, когда лошадь трусила по дороге в сторону фронта, Георгий отдал новому знакомому шубу, а сам надел шинель полицая. Танкист обнял и расцеловал Карлова.

– Теперь я ваш конвоир, – улыбнулся Георгий, затягивая ремень на шинели.

– Мне о таком конвое только мечтать можно было, – горячо и страстно заговорил танкист. – Недолго мне жить оставалось. Сгноили бы в карцере или собаками затравили, гады. Вы же мне жизнь спасли. – Голос его сорвался. Видно было: только теперь он начал осознавать все случившееся.

– Вы тоже в долгу не остались, так что мы квиты. А вас куда везли?

– Кажется, на станцию Пролетарскую. Там у них тюрьма при полиции. Немцы полицаям награды дают за поимку нашего брата... Теперь-то мы живем! – Танкист бережно поднял советский автомат.

– Я два дня ничего не ел, но ни за какой хлеб не променял бы вот это. Дайте его мне, я буду партизанить в вашем отряде.

– Пожалуйста, возьмите. К моей новой шинели больше подходит этот. – Георгий кивнул на трофейный автомат.

– Спасибо, – танкист поцеловал приклад автомата и повесил его на шею. – Теперь мстить. За все буду мстить! Второй раз живым меня не взять. Можете поручать мне любое задание.

– А я ведь не партизан. Я летчик. Сбили на днях. Теперь, как и вы, к своим пробираюсь.

Танкист, еще не веря, посмотрел на Карлова.

– Значит, опять пробираться, – хрипло произнес он. – А я-то думал, что уже у своих, у партизан то есть...

Они долго ехали на северо-восток, сворачивая с одной дороги на другую, минуя населенные пункты и большаки. Сплошная облачность затянула небо. Начался снегопад. Промерзнув, они часто соскакивали с саней и бежали рядом с лошадью, чтобы согреться.

– Если бы не вы, отморозил бы я ноги. Уж очень сильно стянули мне их веревками, – сказал танкист, выбравшись из саней для очередной пробежки.

– А что у вас на ногах?

– Деревянные самоделки. Лагерные еще.

Откуда-то сбоку надвигался гул и лязг движущихся танков.

Карлов с тревогой прислушался.

– Может, свернем?

– Проскочим, – сказал танкист. – Они далеко еще.

Внезапно впереди, совсем близко, сверкнул фонарик.

– Хальт! Вер гейт? – раздался окрик.

– Бегите! – успел шепнуть Карлов.

Танкист прыгнул в сторону и растаял в темноте. Отступать Георгию было поздно и некуда.

На перекрестке дорог его остановили немецкие солдаты-регулировщики. С боковой стороны уже близко слышался лязг гусениц.

С трудом сдерживая нервную дрожь, Георгий вытащил документы убитого предателя.

– Их полицай, их полицай, – повторил он.

Посветив фонариком, один из регулировщиков разглядел в санях немецкий автомат, сказал что-то другому и махнул рукой, пропускай лошадь.

– Шнелль! Шнелль! – заторопил он.

Танки были уже совсем рядом.

Проскакав с полкилометра, Георгий натянул вожжи и остановил лошадь. На, лбу выступил пот. Спину холодила влажная рубашка.

«На этот раз проскочил, – подумал он. – А где же танкист?» Ждать ночью в степи человека было бессмысленно. И, рискуя в любую минуту наскочить на врага, Георгий повернул лошадь назад. До боли в глазах вглядывался он в степь.

Гул и лязг проходящих совсем рядом танков резал уши. Карлов посмотрел на светящуюся стрелку компаса. Танки двигались на юг, к железной дороге.

Наконец колонна проползла. Георгий услышал треск двух заведенных мотоциклов и, дождавшись, когда регулировщики уехали, погнал лошадь через дорогу, туда, где исчез танкист. Около часа кружил он в районе этого перекрестка. Звал, кричал в темноту и, затаив дыхание, ждал отклика. Но до него доносилось лишь удаляющееся эхо собственного голоса да откуда-то с востока далекий неумолкаемый гул артиллерийской канонады.

Как неожиданно эта тревожная ночь подарила ему товарища, так же вдруг и поглотила его в темноте.

«С автоматам танкист не пропадет. Наверное, он в одиночку пробирается к своим», – решил Георгий и двинулся на восток.

Уже много километров осталось позади. Лошадь устала и еле тащилась. Где-то совсем близко тишину прорезали автоматные очереди. Справа у горизонта облака окрашивались в оранжевый цвет: там полыхало зарево большого пожара.

Впереди слышался лай собак. Карлов хотел было повернуть измученную лошадь в степь, в объезд станицы, но раздумал. Он бросил вожжи и вылез из саней.

Чуя близость жилья, умное животное медленно потащилось по дороге.

А Карлов повесил на шею трофейный автомат и зашагал в степь. За ночь он проехал километров сорок, а то и больше, и линия фронта представлялась ему где-то близко.

Ступая по глубокому снегу, Карлов огромным усилием воли заставлял себя переставлять ноги. Хотелось лечь в эту рыхлую, холодную массу и забыться. Он напрягал последние силы, когда услышал позади себя треск автоматных выстрелов.

Георгий вытянулся на снегу вверх лицом. Там, на дороге, откуда он шел, у самой земли, в, разных направлениях проносились зеленые и красные черточки трассирующих пуль. Этот сноп сверкающих нитей нестерпимо медленно перекатывался на запад.

Георгию не верилось, что так быстро он добрался до линии фронта. «Наверно, партизаны или небольшое разведывательное подразделение», – решил он и, когда все стихло, потащился дальше.

Рассвет застал его на снежной равнине. Голодный, усталый, он еле двигался. Осмотревшись кругом, он понял, что спрятаться негде. Ни одного стога сена не было видно. Впереди, километрах в двух, раскинулась какая-то станица.

Георгий в изнеможении опустился на снег.

На большой высоте проплыла на запад группа советских бомбардировщиков. Летчик долго всматривался в эти самолеты. Он ожидал вот-вот увидеть вспышки разрывов немецких зениток. Но по бомбардировщикам никто не стрелял, и они летели, не совершая противозенитного маневра.

«Неужели я уже на своей территории?» – радостно подумал он. И тут же услышал отдаленный воющий гул моторов. С десяток пикирующих «юнкерсов» устремились к земле. У горизонта выросли черные разрывы бомб. Трудно было разглядеть, что бомбят, но он понял, что в той стороне, куда он шел, уже наши.

Осторожно подходил Георгий к станице. Ему все еще не верилось, что линия фронта осталась позади. Он подобрался к задворкам крайней хаты и увидел на высоких шестах провода связи.

Карлов вытащил из снега один шест, взял в руку опустившийся провод. Сомнений больше не было – провод советский.

– Руки вверх! – из-за дома с автоматами наперевес выбежали два солдата в знакомых белых полушубках.

Георгий разглядел красные звездочки на их шапках-ушанках.

– Наши! – Он бросился им навстречу.

Лейтенант Карлов совсем забыл о синей шинели полицая, о немецком автомате, висящем на его шее, а потому не поверил, когда вновь услышал:

– Руки вверх, гад! Стрелять буду!

– Товарищи, да я же свой. Летчик я! – в недоумении остановился Георгий и поднял руки.

Спокойно вошел Карлов в хату, куда его привели связисты.

«Сейчас все выяснится, и поеду на аэродром, – думал он. – Пожалуй, придется попросить машину». Он был далек от мысли, что его всерьез могут принять за полицая.

Георгий готов был расцеловать этих двух бойцов, ему хотелось смеяться. от сознания, что кругом свои. Он уже не чувствовал усталости, не чувствовал боли в руке.

На табурете сидел старший лейтенант и читал газету.

– Товарищ командир! Вот, поймали. Что-то с проводами делал, – доложил связист.

– Ничего я не делал с вашими проводами, – улыбаясь, сказал летчик.

– А зачем тогда шест снял, провод в руки брал? – затараторил связист, по-видимому узбек. – Вот, у него отобрали. – Он выложил на стол трофейный автомат Карлова, маленький немецкий пистолет «Вальтер» и советский пистолет «ТТ». – До зубов вооружился, подлюга. Вот нож еще!

– Полицай? – спросил у Карлова старший лейтенант.

– Да нет, какой я полицай? Я летчик, – ответил Георгий. – Четыре дня к своим топаю. Еле добрался.

– Документы есть?

– Документов нету.

– А ну-ка, обыщите его, – приказал, старший лейтенант.

Солдат быстро вывернул карманы Карлова. На столе к оружию прибавились ручной компас, часы, кисет с табаком, какие-то бумажки и удостоверение полицая.

– Документов, значит, нет, – со злобой выговорил, старший лейтенант и поднес к лицу Карлова удостоверение. – А это что?

– Да это же не мое! Это мы предателя убили. Я у него забрал. И шинель эта его, и автомат тоже.

– Кто поверит твоим басням? Или ты нас за дураков считаешь? – сказал старший лейтенант. Он повернулся к связистам и приказал: – Ведите его в особый отдел. Знаете где?

– Я туда линию тянул, – ответил солдат.

– Правильно, Алиев. Эти трофеи,тоже с собой возьмите, – кивнул на стол командир связистов.

– Ну, шагай, живо! – солдат показал на дверь.

Георгий вышел, посмеиваясь в душе над курьезным положением, в котором очутился. «А все-таки дошел, добрался до своих», – подумал он.

Правда, не такой представлял он свою встречу с советскими бойцами, когда шагал ночами по снежной целине. Не такой мыслилась ему эта встреча и тогда, когда он, коченея от холода, коротал в сене короткий зимний день.

«Ничего, сейчас позвонят в штаб воздушной армии, и все выяснится», – успокаивал он себя.

Георгий шел, провожаемый ненавидящими взглядами людей. Он посмотрел на бойцов. И, хотя он не знал за собой никакой вины, невольно опустил голову, чтобы не видеть эти презрительные взгляды.

На минуту он почувствовал себя одиноким среди людей в знакомых солдатских полушубках, с родными звездочками на шапках, среди людей, которые были ему такими дорогими и близкими.

«Какие найти слова, чтобы они поверили мне? – подумал Георгий и сам же ответил: – Нет, не поверят они... Не поверят ни одному слову человека, на котором шинель предателя».

Он представил, себе удивление бойцов, когда им объявят, что это не полицай, а советский летчик, и улыбнулся: «Скорей бы только узнали!»

– Как волк ни скрывался, а все равно попался, – так встретил Георгия капитан, сидевший за столом в пустой хате особого отдела.

Связист доложил, что предатель что-то делал с проводами связи, и стал выкладывать на стол оружие, компас, часы и документы полицая.

– Значит, не успел драпануть с хозяевами? – поинтересовался капитан.

Плечи уполномоченного особого, отдела обтягивала образцово выглаженная гимнастерка. Под ней чувствовались упругие мышцы натренированного тела. Пуговицы начищены до блеска. Все это мало гармонировало с осунувшимся, хотя и чисто выбритым лицом, с усталыми, покрасневшими от бессонных ночей глазами. Он взял со стола кожаный портсигар, вытащил из него папиросу и, разминая пальцами табак, в упор посмотрел на Карлова.

– Ну, рассказывай, за сколько Родину продал?

– Я не предатель. Это недоразумение. Я летчик-штурмовик. – Георгий назвал номер своего полка. – Позвоните, пожалуйста, в штаб воздушной армии. Вам подтвердят, что меня сбили всего несколько дней назад.

– Отдельные сволочи умудряются Родину за один день продать, – сказал капитан. – А куда звонить – без тебя разберемся. Правду говорить будешь? – бросил он на Карлова хмурый взгляд.

– Да я же правду говорю, – как можно убедительнее произнес Георгий.

– Что ты с проводами делал? Зачем они тебе понадобились?

– Хотел узнать, кто в селе, вот и посмотрел, чей провод.

– Ну, правильно. Убедился, что наш, а убежать не успел.

Георгий молчал.

– Садись, – капитан указал на табурет, стоявший недалеко от стола.

Георгий сел, снял перчатки.

– Разрешите взять часы? – попросил он.

– Возьми.

– Тут вот на обороте написано, кто я такой, – проговорил летчик, показывая крышку часов.

– «Георгию Карлову за досрочную уборку хлеба», – вслух прочитал уполномоченный особого отдела и улыбнулся.

«Теперь, наконец, поверил», – решил Георгий, облегченно вздохнув.

– Часы, значит, за трудовые подвиги получил. А это, – капитан кивнул на немецкий пистолет, – за службу фюреру?

Внезапный взрыв не произвел такого впечатления на Пузанка, как эти слова капитана на Карлова.

Он весь напрягся и опустил голову. Он понимал, будь партийный билет и документы при нем, ему не пришлось бы вести этот разговор, не пришлось бы выслушивать оскорбления, и теперь раскаивался в том, что не спрятал документы где-нибудь под одеждой.

Раздумывая над этим, Георгий машинально приподнял левую руку и начал надевать часы.

– А это что у тебя? – спросил капитан, увидев грязный свалявшийся бинт на руке Карлова.

– Перед полетом ранил себя нечаянно.

– Придумал бы что-нибудь поинтереснее. Насколько я понимаю, в авиации раненых летчиков у нас кладут в госпиталь.

Капитан снял с аппарата телефонную трубку и покрутил ручку.

– «Волга», «Волга». Дайте мне «седьмого»...

На несколько секунд воцарилось молчание. Капитан вертел в свободной руке маленький пистолет «Вальтер», отобранный у Карлова.

– «Седьмой»? Здорово. Это я – «девятнадцатый». Пришли-ка мне срочно врача... Да нет, на пару минут. – Он опустил трубку.

– Послушай, чего ты упираешься?..

Капитан вопросительно посмотрел на Карлова.

– Я вам все сказал. По-моему, товарищ капитан, чем зря время терять, позвонили бы лучше в штаб воздушной армии.

Он начал рассказывать, откуда взял шинель полицая.

Отворилась дверь, и в комнату вошел человек в военном полушубке.

– Вот, Александр Дементьевич, посмотри, пожалуйста, что у него с рукой, – попросил капитан. – Вы можете идти, – отпустил он бойца-связиста.

– Ну что тут у вас, показывайте.

Георгий протянул руку и помог военврачу размотать бинт.

Повязка присохла к ране.

– Отдирать не будем, и так ясно. Явный самострел, – заключил врач. – Посмотрите, кожа опалена,вокруг раны.

– М-да... – протянул капитан, приподнимаясь из-за стола и пристально рассматривая ладонь Георгия. – Спасибо за консультацию. Можете идти, – разрешил он доктору.

Карлов взглянул на капитана. В глазах уполномоченного особого отдела застыла усмешка. Эти глаза красноречивее слов говорили, что ему все ясно.

Карлов тяжело вздохнул. То, что ему казалось таким простым, то, над чем он даже не задумывался, пробираясь к своим, оказалось исключительно сложным. Он понял, что сам, без вмешательства командования ничем не сможет доказать свою правоту.

– Так вот, в молчанку играть некогда, – властным тоном сказал капитан. – Время-то военное. – Он выжидающе посмотрел на Георгия. – Тут один тоже упирался, басни рассказывал. Таким ягненком прикинулся, что я было по мягкости поверил ему... Отпустить хотел. Да спасибо местные жители помогли... Опознали предателя. Так что зря не тяни время. У меня и кроме тебя дел по горло.

В комнату вбежал запыхавшийся лейтенант.

– Товарищ капитан! – заторопился он. – Там генерал приехал, разносит нашего «хозяина». Говорит: «Почему не продвигаетесь? Другие полки воюют, только ваш мягко спать любит». Наш и приказал срочно сниматься отсюда. А комдив сидит в штабе, говорит: «Посмотрю, во сколько вы уложитесь».

Капитан встал из-за стола.

– Товарищ Дмитриев, – обратился он к лейтенанту. – Знаете, где тюрьма размешается? Это в той станице, которую вчера вечером проходили.

– Конечно, знаю. Мы же, товарищ капитан, с вами туда заезжали.

– Так вот. Забирайте его, – капитан кивнул на Карлова, – вот документы. Пусть там тыловые с ним разбираются, а нам некогда, воевать надо. Сейчас я напишу бумагу и отвезете его туда на-моей машине.

– Слушаюсь!

Через замерзшее окно Георгий не видел, что делается на улице, но по шуму заводимых моторов, по крикам и гомону понял, что часть начала движение.

– Как бы мне вашего генерала повидать? – робко спросил он.

Капитан поднял голову.

– Больше нашему генералу делать нечего. Всю жизнь мечтал с тобой поговорить, – усмехнулся он и уже серьезно добавил: – Если ему с каждым полицаем беседы проводить, тогда и воевать некогда будет.

– А я не полицай, я летчик. Поймите вы это наконец.

– Я вас в тыл и направляю, чтобы там разобрались – полицай вы или летчик. По удостоверению и по виду вы для меня полицай, предатель. Других-то документов у вас нет, – развел капитан руками. – И генерал тоже прикажет отправить вас в тыл для выяснения личности.

Георгий знал, с каким отвращением относится каждый фронтовик к предателям. Понимая, что шинель полицая и немецкое оружие изменили его облик, он не осуждал солдат, задержавших его, старшего лейтенанта – командира роты связи. Не осуждал он и этого усталого, измученного человека. Георгий сознавал, что в огромном потоке наступающих войск просто не до него. И вместе с тем он не мог понять, почему капитан не хочет запросить о нем по телефону.

Георгий не знал, что еще вчера войска фронта начали стремительный бросок вперед и в этом перемещающемся клубке по всем проводам неслись боевые приказы, распоряжения и донесения.

В бессильной злобе он решил сам позвонить в штаб воздушной армии и, привстав, потянулся к телефону, рядом с которым лежал пистолет и трофейное оружие.

Капитан, неправильно истолковав намерение Георгия, схватил со стола пистолет.

– Не шевелись! Застрелю на месте.

– Что вы испугались? Я только позвонить хотел.

– Я тебе позвоню, – чеканя слова, процедил сквозь зубы капитан, убирая со стола автомат и пистолеты.

Какая-то апатия, полное безразличие овладели Карловым. Нервное напряжение и усталость надломили его. Он понял бесполезность дальнейшего разговора с капитаном.

– Возьмите, здесь все написано, – протянул тот бумажку лейтенанту. – А с тобой в тылу еще разберутся, выяснят, что ты за птица, – загадочно предупредил он Карлова на прощание.

Они тряслись на старой, заезженной эмке. Ехали молча. Навстречу двигались к фронту пехотные части, тягачи тянули орудия, катились машины, груженные ящиками с боеприпасами; шли танки, обгоняя и тех и других, проносились «виллисы».

Въехав в полуразрушенную станицу, эмка остановилась у небольшого кирпичного здания. Угол его был снесен снарядом. Около входа валялась пробитая осколками железная вывеска с надписью, «Дойче комендатур» – все, что осталось от немцев.

В приемной за невысоким барьером сидел дежурный.

– На, принимай полицая, – обратился к нему сопровождавший Георгия лейтенант.

Георгия вновь обожгло это слово – «полицай».

– Давай его в камеру, – приказал дежурный, обращаясь к стоящему у двери сержанту.

В потолке узкого коридора, через который повели Георгия, зияли дыры. Когда свернули за угол, его втолкнули в небольшую комнату, где находилось несколько арестованных. Двое из них были в форме полицаев, остальные – в разношерстных пальто и шубах. На полу валялась осыпавшаяся щебенка. Стекло в единственном окне было выбито, но толстая решетка сохранилась. Георгий, еле державшийся на ногах, прошел в угол.

На промерзших стенах, за проседью инея виднелось множество косо нацарапанных надписей, в конце каждой стояла дата.

«Сколько людей побывало в этом фашистском застенке», – подумал Георгий.

Ноги подкашивались. Он опустился на пол. Любопытные взоры обитателей камеры шарили по его лицу.

– Откуда взяли? – громко спросил у него один из них.

Карлов, не отвечая, глубоко вздохнул и закрыл глаза. Хотелось хорошенько осмыслить все, что с ним произошло.

«Почему никто не попытался разобраться, кто я такой?» – с горечью думал Георгий.

В камеру принесли обед. Георгий не притронулся к пище. Он ждал, что вот-вот его вызовет какой-нибудь начальник и все выяснится. Так в томительном, ожидании, то засыпая, то вскакивая, чтобы потопать и согреться, провел он весь день.

Вечером он окончательно почувствовал себя одиноким, затерявшимся в огромной массе людей. Последним усилием воли он пытался взять себя в руки.

«Ничего – самое страшное позади. Главное, добрался, перешел линию фронта, а все остальное – недоразумение».

Как ни заставлял себя Георгий заснуть, ничего не получалось. Невеселые мысли лезли в голову. Тело било ознобом.

Так прошло несколько томительных часов. Лишь под самое утро Георгий забылся, будто провалившись куда-то.

– Выходи во двор! – раздалась команда.

Закопошились, заторопились арестованные, подгоняемые окриками: «Живей! Живей! Шевелись!» – и друг за дружкой начали выходить на темный двор.

– Становись!

Толкая друг друга, выстроились в шеренгу.

Лейтенант пересчитал всех.

– Можете вести, – разрешил он другому лейтенанту.

По бокам выстроившихся стали конвойные с автоматами. Послышалось: «Марш»! – и небольшая группа людей медленно потянулась за ворота.

Рассветало. Георгий был рад, что они двигались. На ходу он согрелся.

Медленно тащились конвоируемые через разрушенные хутора и станицы. Днем на окраине какой-то станицы был устроен привал. Арестованным выдали хлеб. Пока они отдыхали, к ним присоединилась еще одна группа людей. Дальше двинулись вместе.

Пройдя еще километра три, Георгий почувствовал, как сильно заболели стертые ноги. Он вышел из строя и, сев прямо на снег у обочины дороги, снял валенок. Портянка сбилась на пятке. Карлов перематывал уже вторую ногу, когда к нему подошел конвоир:

– Вставай, вставай! На привале надо было портянки мотать.

Он бы, возможно, толкнул Карлова прикладом, но Георгий метнул на него тяжелый непрощающий взгляд.

– Небось наших-то сразу... без разговоров расстреливал, – пробормотал конвоир, оправдывая себя за допущенную резкость.

– Не полицай я, дурья твоя башка. Я советский летчик, – с болью в голосе произнес Георгии.

– Летчики наши вон... летают, – ответил солдат, показывая в небо, где издалека доносился гул моторов.

– Сбили меня недавно, чудак ты эдакий, вот и пробирался я к своим, а тут видишь, как встретили.

Карлов уже натянул валенок.

– Ладно, там разберутся. Догоняй своих.

Идти стало легче, и Георгий быстро пристроился в хвост колонны.

Рядом с ним, сутулясь, шел высокий пожилой человек с острой седеющей бородкой и маленькими усиками. Его, очевидно, арестовали только вчера – на щеках еще не успела вырасти щетина. «Интеллигент», – подумал Георгий, посматривая на соседа.

– Скажите, – вдруг обратился тот к Карлову, – как вы думаете, я вот был бургомистром при немцах, будут нас судить или так расстрелять могут?

– Я бы таких давно повесил, – с ненавистью ответил Георгий.

– Позвольте, но вы ведь тоже служили новому порядку, – изумился бывший бургомистр.

Карлов размахнулся здоровой рукой и с силой ударил его по лицу. Предатель свалился с ног.

– Эй, чего там не поделили? – крикнул конвоир. – Не сметь драться, а то руки свяжу.

– Не понимаю, – поднявшись, быстро заговорил бургомистр. – Может быть, я резко выразился. Ну пусть не служили, но сотрудничали же.

Карлов опять замахнулся, но тут же опустил руку. Бургомистр успел отскочить в сторону. Теперь он шел на почтительном расстоянии от Георгия.

Кругом виднелись следы недавнего боя. По обеим сторонам дороги валялись разбитые, обгоревшие автомашины, исковерканные орудия, танки с черными крестами на развороченных башнях. Иногда из-под снега виднелись то зеленый рукав шинели с торчащими из него белыми обмороженными пальцами; то сапог, обтянутый тряпками или большой соломенной калошей; а кое-где в невероятных позах, словно повалившиеся чучела, черными пятнами лежали на снегу трупы бывших завоевателей.

Встречный ветер усилился. Замело, забуранило по открытой степи. Опустив головы, пряча лица от слепящего снега, медленно двигалась колонна.

К вечеру арестованных привели на железнодорожную станцию. Георгий внимательно всматривался в полуразрушенные станционные постройки. Что-то очень знакомое было в расположении этих строений. Где-то он их видел?