Текст книги "Повести"

Автор книги: Генрих Гофман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 43 страниц)

В последующем надпоручик Дворжак, хоть и выглядел как-то не по-партизански, щеголем – ходил в коротких туристских брюках, горных ботинках и с неизменной тросточкой, – подозрений не вызывал. Теперь же, услышав недоброе от проверенных людей, Мурзин насторожился.

– Хорошо! Я разберусь с ним сам. Только больше никому об этом не говорить! – приказал он Латынову и Дубкала.

«Почему же Ушияк ничего не рассказал мне о нем, хотя и был предупрежден партизанами? – раздумывал Мурзин, оставшись один. – Поговорить с Ушияком или самому заняться проверкой этого Дворжака? Лучше попробую сам. Зачем отвлекать Ушияка от дела?»

Мурзин выглянул из свежевырытой штабной землянки и попросил посыльного разыскать партизана Козака. Этого чешского шахтера-коммуниста он хорошо знал, полюбил его за прямоту суждений, за смелость и решительность в бою.

Когда коренастый крепыш Козак, добродушно улыбаясь, спустился в землянку, Мурзин плотно прикрыл входную дверь.

– Садись, судруг Козак! Я хочу поручить тебе очень важное, ответственное задание.

Козак присел на краешек нар и вопросительно поглядывал на капитана.

– Ты надпоручика Дворжака знаешь?

– Ано! – Козак утвердительно кивнул головой.

– У меня есть подозрение, что это не наш человек. Поэтому я хочу попросить тебя, чтобы ты не спускал с него глаз. Ты должен следить за каждым его шагом. Возьми себе в помощники Михайло Дубкала. Я ему об этом скажу. Вы вместе отвечаете мне за Дворжака головой. Без моего разрешения он не должен уходить из этого леса. Ты понял?.. Пока я его не проверю, мы не можем спокойно здесь находиться.

– Ано! А как то можно проверить?

– Об этом я побеспокоюсь сам. Но ты понимаешь, что никто, кроме нас, не должен об этом знать?

– Ладно. Все сделаю.

Мурзин доверительно пожал крепкую руку шахтера.

...Через два дня Дворжак вернулся в лагерь. А еще через несколько дней Мурзин вызвал его утром и приказал отправиться в село Средняя Бычва для встречи с представителями подпольной организации.

– Эти двое придут из города Валашские Мезеричи. Они будут в ресторане у Кубоча в три часа дня. К этому времени вы должны сидеть за столиком. Закажите себе обед. Они сами подойдут к вам. Пароль: «Вы приехали из Всетина?» Ответите им: «Нет. Я из Праги». Тогда они сядут с вами обедать и передадут пакет для меня и Ушияка. Этот пакет с важными сведениями. Вы немедленно доставите его сюда.

– Хорошо! – Дворжак снял роговые очки, вытащил чистый носовой платок и тщательно протер стекла.

Только теперь Мурзин впервые разглядел его холодные голубые глаза... Да, человек этот определенно не нравился Мурзину. Однако за свою короткую, но богатую опытом жизнь капитан не раз убеждался в том, как обманчива бывает человеческая внешность. В общем-то судить о человеке надо по его поступкам, а не по тому, нравится тебе или не нравится его наружность или одежда. Поэтому, подавив в себе чувство неприязни, Мурзин сказал:

– Торопитесь. У вас остается не так много времени. Вечером вы должны вернуться обратно.

– А Ян Ушияк знает об этих людях?

– Почему вас это интересует?

Дворжак ничего не ответил. Надел свои темные очки, и глаза его снова стали невидимыми.

– Выполняйте приказание, – сухо сказал Мурзин.

Дворжак поклонился и вышел. Да, сомнительный человек, а может, просто его независимая манера держаться вызывает раздражение? Кланяется так, словно у них была светская беседа, а не разговор о боевом задании.

Весь день Мурзин с нетерпением ожидал наступления темноты. По его заданию Гаша Ташиновский с одним из своих подпольщиков должен был явиться в ресторан Кубоча и под видом представителей подпольщиков передать Дворжаку опечатанный сургучом пакет, заготовленный самим Мурзиным. В пакете содержались сведения о двух немецких складах оружия...

Следившие за Дворжаком партизаны Козак и Дубкала и на этот раз не отставали от него ни на шаг. Вернувшись вечером в лагерь, они доложили Мурзину, что Дворжак ходил в село Средняя Бычва, был в ресторане. На обратном пути в трех километрax от села он долго сидел под большим одиноким дубом и вскрывал какой-то пакет. А когда стемнело, зашел в лес и скрылся во мраке. Потеряв его из виду, партизаны поспешили на базу.

Эту ночь Мурзин долго не спал, ворочался с боку на бок, поджидал возвращения Дворжака. Но тот вернулся лишь утром. Пришел весь мокрый, будто нарочно вывалялся в грязи. Молча отдал отсыревший пакет с отвалившимися сургучными печатями.

– В чем дело? – спросил Мурзин, пытаясь проникнуть взглядом за стекла его очков.

– Ночью переходил речушку, чуть не утонул. Споткнулся о камень, упал в воду. – Дворжак виновато опустил голову. – Всю ночь сушил одежду у одного пастуха.

Мурзин надорвал конверт, с трудом вытащил размокшую записку. Написанные чернильным карандашом буквы расползлись по бумаге. Нельзя было разобрать ни слова.

Понимая бессмысленность дальнейшего разговора, Мурзин отпустил Дворжака отдыхать, но предупредил, что отныне ему, как и всем остальным партизанам, запрещается покидать лагерь без особого разрешения. Серьезное подозрение, волновавшее Мурзина после разговора с Латыновым и Дубкала, укрепилось теперь окончательно.

Ян Ушияк вернулся из Всетина в приподнятом настроении.

– Вставай, Юра! – растолкал он Мурзина, дремавшего на нарах. – Дело надо решать.

Мурзин поднялся, протер глаза, уселся на нарах, по-турецки скрестив ноги.

– Что там у тебя? – спросил он зевая.

– Встречался с представителями подпольных организаций Злина и Всетина. Они просят организовать партизанские отряды в их районе. Обещают оружие, людей, деньги, продовольствие. Местность там подходящая, не хуже, чем здесь. Кругом горы, лес. Вот я и думаю, кого нам выделить на это дело?

Мурзин оживился. Сонливости словно и не бывало.

– Тут решать нечего: Степанов и Грековский. Вот тебе два готовых командира отрядов. Дать им каждому по пятьдесят человек проверенных партизан. А там отряды сами разрастутся. И у нас еще человек триста останется. В целом получится уже не отряд, а бригада. Как мыслишь?

– Я не против. И один, и другой – капитаны. Оба хорошо дрались в последних боях. Доверить им можно. Завтра с утра определим районы их действий, подберем людей – и пусть отправляются бить бошей.

– Смотри, Ян, что у нас получится. – Мурзин уже успел развернуть карту. – Степанов в районе Злина оседлает железную дорогу Бреслав – Преров и будет прикрывать подход к нам из Моравской долины. Грековский перережет железную дорогу Всетин – Валашские Мезеричи и станет нашим ближайшим заслоном...

– То я уже сам понял. Тут дело ясно. Теперь вот еще одно: к руководителям Всетинского подполья приходили представители генерала Лужа из Брно. Генерал тот возглавляет военную подпольную организацию на Моравии. Они хотят установить с нами связь, просят прислать наших представителей...

– А что мы можем ждать от генерала Лужа? – перебил Ушияка Мурзин.

– Надо послушать, что он предложит.

– Может быть, он, как генерал Голиан в Словакии, хочет поднять восстание чешских воинских частей в Моравии?

– Может, и так. Только генерала Голиана больше нет. Я не успел сказать тебе печальные вести: Банская-Быстрица пала двадцать седьмого октября. Это три дня назад. Генералы Голиан и Виест сдались в плен бошам. Словацкое национальное восстание в городах подавлено. Но партизанские бригады успели уйти в горы. Полковник Асмолов теперь один командует всеми словацкими повстанцами.

Это известие хотя и не было совсем неожиданным, все же ошеломило Мурзина. До него и раньше доходили сведения о тяжелом положении в Словакии, но он продолжал верить, что все обойдется благополучно. Считал, что повстанческие части и партизаны удержат Банскую-Быстрицу, как знамя восставших против гитлеровской тирании.

– Та-ак! Наверно, много дивизий сняли немцы с восточного фронта, если сумели оттеснить повстанцев в горы.

– То правда же! – ответил Ушияк. – Но с генералом Лужа все равно надо установить связь. Узнаем, о чем он думает.

– А где он предлагает встретиться?

– Надо посылать человека в Брно.

– Кого пошлем?

– Есть у меня один связной... Надпоручик Дворжак.

Мурзин помрачнел.

– Ян! А ты веришь этому человеку?

Ушияк достал сигарету, размял ее пальцами, прикурил от коптилки и спокойно сказал:

– Верю.

– А я нет! – хмуро сказал Мурзин. – У меня есть основания предполагать, что надпоручик Дворжак или немецкий агент, или просто хочет все у нас разузнать, а потом уйти к бошам.

– Зачем так говоришь? У него есть партийный билет. Он пришел к нам с документом от подпольного комитета компартии. Он доставляет мне хорошие разведывательные данные.

– А тебе докладывали партизаны, как он вел себя в бою над Штавником, когда вас окружили боши?

– Да-а. Они говорили смешные вещи. Они сказали, что Дворжак кричал «ура» и выбегал навстречу бошам. Сказали, что немцы стреляли нарочно мимо него.

– Что же в этом смешного?

– Ну, если он есть немецкий агент, то его послали к нам большие начальники. А в партизан стреляли простые солдаты. Откуда им знать надпоручика Дворжака? Зачем стрелять мимо него? Это мне понять невозможно.

– И все-таки я не доверяю этому Дворжаку. И прошу тебя, Ян, никуда его не посылай.

– Юрий-братор! Ты совсем забыл, что говорил нам генерал Строкач в Киеве.

– Что он тебе говорил?

– Не мне одному, всем нам говорил. Советовал опираться на народ, велел доверять людям.

– Доверяй – да проверяй. Надпоручик Дворжак – это еще не народ.

– А кто будет народ? По-твоему, народ – это большое абстрактное существо. Каждый отдельный человек сюда не подходит. Да? А я думаю, что народ – это ты, и каждый солдат тоже есть народ, И надпоручик Дворжак тоже народ. Не весь, конечно, но все-таки народ. А как я могу не доверять своему народу?

– Зря ты, Ян, так говоришь. Неужели ты считаешь, что среди вашего народа нет предателей, нет фашистов?

– Есть, конечно. В каждом народе бывают предатели. Но, чтобы назвать человека предателем, надо иметь доказательства. Ты можешь мне доказать, что Дворжак предатель?

– Я над этим не один час думал, все «за» и «против» взвесил. И считаю, что его надо немедленно арестовать и выяснить, что это за личность. И если этого не сделаешь ты, то я сам прикажу посадить его под арест! – Окончательно вспылив, Мурзин слез с нар и натянул сапоги. – Я его за пакетом посылал. Ты бы посмотрел, как он выполнил это задание.

– Успокойся, Юрий-братор! Ты совсем забыл башкирский пословица. Ты подумал, что скажут люди, если ты арестуешь надпоручика Дворжака? Скажут, русский велитель не доверяет чехам.

– Неправда, чехи знают, что я им доверяю. Но я не хочу быть ишаком, не хочу быть ослом. Понимаешь? Люди доверили нам свои жизни, и мы не имеем права рисковать ими. Один предатель, такой, как твой Дворжак, может погубить нас всех. Мы слишком многим рискуем.

– Если ты называешь его предателем, расскажи, как ты это узнал?

– Ничего определенного я оказать не могу. Но пакет он принес без печатей. По дороге распечатал его. Все это достаточно подозрительно. И пока мы не выясним всех обстоятельств, его надо изолировать... Ну хотя бы ни в коем случае не отпускать из лагеря, – уже мягче сказал Мурзин.

Но Ушияк с ним не согласился. Он долго и горячо доказывал, что Дворжак не раз ходил связным в различные города Моравии и всегда точно выполнял его поручения. В этот вечер они так и не пришли к единому мнению.

На утро другие заботы заставили их забыть о недавнем споре. К обеду отряды Степанова и Грековского были полностью сформированы, люди знали, куда и на что идут. После короткой пламенной речи Ушияка Степанов первым увел свою группу из лагеря. Вскоре вслед за ним ушел и отряд Грековского.

Мурзин заранее проинструктировал Степанова, чтобы тот поближе связался с рабочими обувной фабрики Бати в городе Злин и выяснил возможность снабжения партизанских отрядов обувью. До начала зимы оставалось совсем немного, и обувь была насущной проблемой. Грековский же получил от Мурзина задание любыми средствами добывать пулеметы и боеприпасы с военного завода, расположенного на самой окраине города Всетин.

Распрощавшись с боевыми друзьями, Мурзин проводил их до первых партизанских дозоров и долго смотрел им вслед, пока последние не скрылись за оголенными ветвями деревьев.

Вернувшись в лагерь, Мурзин прошел к радистам, чтобы послушать сводку Советского информбюро. Только тут вспомнил он вчерашний разговор с Ушияком.

– Вызывай-ка Большую землю! – приказал он молоденькой девушке, дежурившей возле рации.

Когда связь была установлена, Мурзин продиктовал радиограмму в штаб партизанского движения Украины, в которой сообщил о появлении подозрительного человека в партизанском отряде имени Яна Жижки.

Вечером, неожиданно для Ушияка, из Киева был получен приказ:

«В вашем отряде появился сомнительный человек. Немедленно установите неослабный контроль. Примите срочные меры выяснения личности. Строкач».

Прочитав радиограмму, Ушияк искоса поглядел на Мурзина:

– То е твоя работа?

Мурзин молча кивнул и пожал плечами, дескать: «А что же мне было делать?»

– Значит, не хочешь быть ишаком?

– Нет, не хочу, Ян. Хочу быть хорошим другом и добрым советчиком. Только для этого я и прилетел в твою страну.

– Хорошо говоришь. На тебе мою руку. Не будем ссориться. – И, уже пожимая руку Мурзину, добавил: – А надпоручика Дворжака я сам буду проверять. Ты ведь мне веришь?

На том и договорились.

К вечеру над партизанским лагерем разразился проливной дождь. Он застиг Мурзина в лесу, когда тот проверял бдительность патрулей и дозорных. За сплошной стеной дождя скрылись макушки высоких гор. Струи ливня били в лицо, сразу же насквозь промочили одежду. Потоки мутной воды, сметая листву, с бурлящим клекотом катились по склону.

Добравшись до землянки, Мурзин долго не мог растопить печурку. Влажные щепы покрывались шипящей пеной всякий раз, когда пламя вспыхнувшей бересты охватывало их. А холод уже пробирался под мокрую одежду. Зубы выстукивали мелкую дробь. Куртку пришлось снять и разложить на нарах.

Спустившийся в землянку Ушияк тоже промок до нитки. Сбросив пиджак, а за ним и рубашку, он подошел к печурке и плеснул в дверцу бензин из светильника. Только теперь пламя яростно заиграло в железной трубе. Через несколько минут от печурки повеяло долгожданным теплом. Но Мурзина уже бил озноб.

Простудившись, Мурзин несколько дней пролежал с высокой температурой на голых нарах. Временами он впадал в беспамятство, но крепкий организм и лекарства, раздобытые лесным рабочим Яном Ткачем, который теперь пользовался доверием партизан, поставили его на ноги.

Мурзин был еще очень слаб, когда впервые после болезни выбрался из землянки. Небо хмурилось холодными тучами, в лесу пахло мхом и прелыми листьями.

Неподалеку, за деревьями, слышались голоса людей, перестук молотков. Мурзин знал, что там партизаны заканчивают строительство последней землянки, и направился к ним. Неожиданно на тропинке показался шахтер Козак. Завидев Мурзина, он поспешил навстречу. Долго тряс его руку, справлялся о здоровье.

– А что делает надпоручик Дворжак? – поинтересовался Мурзин.

Козак недоуменно вскинул белесые брови. В его взгляде застыл немой вопрос.

– Разве пан капитан не знает? – ответил он после неловкой паузы. – Пан велитель Ушияк забрал Дворжака с собой.

– Та-ак!

Больше Мурзин не сказал ни слова. Он стиснул зубы и, кивнув Козаку в знак благодарности, зашагал по тропинке. В воспаленном мозгу проносились тревожные мысли. Он знал, что Ушияк отправился в город Ратибор, где на конспиративной квартире должен был встретиться с руководителями местного подполья. Еще вчера утром, перед уходом из лагеря, Ушияк пожелал ему скорейшего выздоровления, но ни словом не обмолвился о том, что берет с собой Дворжака.

«Что это? Недомыслие? Нежелание прислушаться к здравому предупреждению? Или, быть может, Ушияк в глубине души посмеивается над моей излишней предосторожностью? Нет. Это явная глупость. По доброте душевной он просто может чересчур довериться людям. Как жаль, что нет у него той партизанской закалки, которая родилась у нас, в лесах Украины и Белоруссии».

С этими мыслями Мурзин подошел к большому котловану, отрытому в склоне горы. Несколько партизан обшивали досками стены будущей землянки, другие мастерили трехъярусные нары. Поодаль громоздились подготовленные для крыши бревна. Мурзин уже собирался спуститься вниз, когда к нему подбежал посыльный.

– Товарищ капитан! Там от Степанова человек пришел. Вас дожидается.

– Где?

– В штабной землянке сидит, портянки перематывает.

Мурзин торопливо пошел назад.

Только после ухода Степанова он понял, как дорог был ему этот мудрый жизнерадостный человек. Он не знал, когда и как успел к нему привязаться. Казалось, раньше, живя с ним рядом, он не выделял его среди других командиров. Но видно и впрямь бьет в точку народная мудрость, гласящая, что настоящая дружба проверяется расстоянием. И действительно, без Степанова Мурзин совсем затосковал.

Потому-то он обрадовался, услышав о посланце Степанова. Мурзин шел так быстро, что посыльный едва поспевал за ним. Возле штабной землянки его поджидал бывший летчик лейтенант Долинов, который, бежав из плена, еще под Штавником пришел в партизанский отряд. Мурзин поздоровался и, не сдержав своих чувств, обнял лейтенанта.

– Ну что у вас там? – спросил он, не дав тому возможности доложить по форме. – Как Степанов?

– Порядок полный, товарищ капитан. Живем в лесу. Километров десять от Злина. Отряд уже больше вашего, а народ все идет. В одном селе разгромили немецкую комендатуру, раздобыли оружие. Когда я уходил, Степанов посылал одну группу на железную дорогу. Может, уже и эшелон под откос пустили. Селяне хлеб нам приносят, сало. Из Злина подпольщики обувь доставлять начали. Народ там правильный. Сами поняли обстановку. Так что Степанов просил не беспокоиться. Он вам записочку велел передать.

Долинов достал из кармана сложенный вчетверо, замызганный и пропахший потом листок бумаги и передал его Мурзину.

– Что же ты, так в кармане и нес? – строго спросил Мурзин. – А если бы на немцев напоролся?

– Не-е. Она у меня в сапоге была спрятана. Только сейчас вытащил.

– Та-ак! – Мурзин развернул записку, пробежал взглядом по строчкам.

Короткими военными фразами Степанов сообщал, что его отряд насчитывает уже более трехсот человек. На днях он приступает к активным диверсионным действиям. Планирует операцию по захвату обоза с военной обувью, которую немцы вывозят из Злина с завода Бати. И в конце просил разрешения организовать в своем районе еще один партизанский отряд под командованием лейтенанта Долинова.

– Молодец Степанов! Этот в штопор не свалится, – радостно проговорил Мурзин, вспомнив объяснения Степанова о том, что надо не терять скорость, чтобы не свалиться в штопор. – А ты как думаешь? Читал записку?

– Мне ее сам Степанов прочел.

– Тем лучше. Отрядом сможешь командовать?

– Попробовать можно.

– Нет, браток. Это кашу надо пробовать. Не понравилась, отставил в сторону, вкусная – съел. А здесь я тебе людей доверить собираюсь. У них у каждого небось семья, дети. О каждом тебе думать придется. Притом, ты русский человек, представитель Советской страны, а потому в грязь лицом ударить никак не имеешь права. Ясно? На тебя здешние люди как на спасителя молятся. Это тоже понимать надо. Где случай представится, рассказывай про наш народ, про наши порядки. А ежели не к месту, не лезь. Здесь мы в гостях, на чужой земле, память о себе добрую оставить должны. Так-то вот.

– Это я понимаю. Десятилетку закончил. В летной школе учился. Грамотный. Правда, основное образование в плену получил. Теперь, пока немцев не отблагодарю, не успокоюсь.

– Что ж, если к злости они тебя приучили, и на том им спасибо. С какого ты года?

– В апреле сорок четвертого в Крыму сбили.

– Я не про то спрашиваю. Родился когда?

– В двадцать втором.

– Ишь, мой ровесник. Такой молодой, а уже лейтенант, – улыбнулся Мурзин. – В армии чем командовал?

– Был командиром звена... Истребитель я.

– Вот и хорошо. Истребляй гадов, пока до Берлина не дойдем. Сейчас иди к ребятам в землянку, отдыхай с дороги. А вечером Ушияк вернется, тогда продолжим наш разговор.

– Слушаюсь! – лейтенант Долинов приложил руку к козырьку затрепанной кепки и, повернувшись на каблуках, усталой походкой пошел туда, откуда по-прежнему доносился стук молотков.

«Ничего. Справится. Правда, робкий немного, – размышлял Мурзин. – Но Степанов-то, наверное, не один раз подумал, прежде чем такое решил. Приняв новую должность, не торопись изменить все по-своему, ибо твой предшественник начинал с того же, – вспомнил Мурзин давнишнюю поговорку, слышанную еще в армии перед самым началом войны. – А впрочем, пусть Ушияк сам решает, кого назначить».

Ян Ушияк вернулся, как всегда, возбужденный, справился у Мурзина о здоровье и, скинув старомодное полупальто, подсел поближе к раскаленной печурке.

– Привет тебе, Юра, от Грековского. Заходил я к нему на базу. У него проблема. Людей размещать некуда. Землянки не успевают рыть. Стоят они в лесу, возле самого Ратибора. Уже больше пятисот человек в отряде. Я ему посоветовал второй отряд организовать. Поближе к Всетину. Командиром утвердил летчика Петра Будько. Думаю, ты возражать не будешь?

– Зачем возражать, если ты сам решил.

– Не только сам. И Грековский тоже. Этот Будько уже успел отличиться. Мост взорвал на железной дороге, два грузовика с немцами уничтожил. Храбрый вояка.

– А как у них с оружием? На всех хватает?

– То не проблема. На них целый завод работает. – Ушияк подбросил в огонь поленья и продолжал: – На Всетинском военном заводе подпольная ячейка коммунистов есть. Они после каждой смены автоматы по частям выносят, патроны тоже. Завод охраняют чехи, потому так можно.

– Что ж, пора сообщать в Киев, что у нас уже пять отрядов. На, читай: Степанов тоже просит разрешение на второй отряд.

Ушияк взял у Мурзина записку Степанова и, прочитав ее, крякнул от удовольствия:

– То ж у нас одна авиация командовать будет.

– Если ты не согласен, давай назначим вместо Долинова кого-нибудь из чехов.

– Зачем обязательно из чехов? Мы доверяем советским людям. Пусть Долинов командует. А для чехов тоже работа есть. Они в подпольных группах действуют.

– Ян! А зачем ты Дворжака с собой брал? – перебил его Мурзин и как можно спокойнее добавил: – Мы же договорились, что он не будет уходить из лагеря.

– Не, Юрка! Я не брал с собой Дворжака.

Мурзин настороженно глянул на Ушияка.

– Я его послал в Прагу, в Брно для связи с местными подпольными организациями.

– Ну, это уж слишком. Я же тебя предупреждал...

– Успокойся, Юрий-братор! Я тебе сказал, что буду сам его проверять.

– Да, но пока ты это сделаешь, он...

Мурзин не успел договорить. В землянку вбежал запыхавшийся партизан и доложил, что дозорные задержали командира английских парашютистов, который требует отвести его в партизанский штаб.

– Нет уж, лучше пойдем к нему. Не надо водить его по нашему лесу, – сказал Мурзин.

– Зачем так? – возразил Ушияк. – Пусть думает, что мы его не боимся.

– Но я же тебе рассказывал, как нас бомбили английские самолеты после его визита.

– Захотят бомбить, снова прилетят. Ведь он же знает, где мы находимся. С ним лучше по-хорошему. Узнаем, зачем он пришел, – сказал Ушияк и, повернувшись к партизану, приказал: – Передай дозорным, пускай приведут сюда.

Когда захлопнулась дверь, в землянке повисла настороженная тишина. И Ушияк, и Мурзин хмуро поглядывали на раскаленную печурку. Первым заговорил Ушияк:

– Если Дворжак окажется предателем, я сам расстреляю его на твоих глазах. Но пока я про это ничего не знаю. Потому прошу тебя, Юрий-братор, не говори про него плохо.

– Ладно. Пусть Дворжак останется на твоей совести. А я сейчас, думаю о другом. Степанов и Грековский уже ведут боевые операции. А мы, кроме разведки и связи с подпольными группами, ничем не занимаемся. Пора бы и нам начать действовать.

– То правда же. Землянки уже построены. Скоро приступим к диверсиям. Завтра мы с тобой пойдем в село на явочную квартиру. Туда придут представители из Всетина, Злина, Просредней Бычвы. Будет большой разговор. У нас нет денег на продукты, на медикаменты. Они должны нам помочь в этом. Но это не главное. Я имею сведения, что они готовят восстание на Моравии.

– А пока нам надо решить, о чем будем говорить с английскими десантниками.

Но раздумывать над этим не пришлось. За дверью послышались шаги. В землянку вошел штабс-капитан Отиск в сопровождении двух партизан и двух английских парашютистов. Его высокие коричневые ботинки были вымазаны грязью, желтая кожаная куртка уже не выглядела так аккуратно, как во время первой встречи. Но даже при тусклом свете самодельной лампы Мурзин обратил внимание на его гладко выбритое лицо, свежий воротничок белой рубашки, аккуратный узел галстука.

– Гуд ивнинг! – приветствовал штабс-капитан хозяев, щелкнув каблуками.

– Я не знаю английского языка, – ответил Ушияк по-чешски. – Садитесь. И давайте отпустим этот почетный эскорт, – он улыбнулся, кивнув на партизан и сопровождавших Отиска парашютистов.

Штабс-капитан согласился.

Когда партизаны и десантники покинули землянку, Мурзин спросил на ломаном чешском языке, подкрепляя свои слова жестами:

– Почему английские самолеты бомбили наш партизанский лагерь?

Штабс-капитан стал что-то горячо доказывать.

– Он говорит, что это чистая случайность, – пояснил Ушияк. – Самолеты сбросили им боеприпасы и питание для рации, а для отвода глаз, чтобы отвлечь внимание немцев, пробомбили близлежащую местность. Летчики не знали, что здесь партизаны. А сейчас он пришел к нам по указанию президента Чехословацкой Республики доктора Бенеша. О! Он даже принес его радиограммы. – Ушияк взял у штабс-капитана небольшие листочки бумаги. – Да, Доктор Бенеш требует связаться с партизанским отрядом имени Яна Жижки и действовать совместно. Он даже предлагает влиться со своими людьми в наш отряд.

– Ано, ано! – одобрительно закивал штабс-капитан Отиск. – Мы все перейдем к вам. Моя малочисленная группа не в состоянии действовать самостоятельно. Впереди зима, а у нас нет приготовленных бункеров. Если вы согласитесь взять нас к себе, то можете полностью рассчитывать на поддержку правительства доктора Бенеша. По указанию президента я готов выделить вам любое количество денег. По моей просьбе английские самолеты могут сбросить здесь много оружия и боеприпасов. Нужно только ваше согласие.

Ушияк еле успевал переводить Мурзину этот быстрый поток слов. Правда, кое-что тот понимал и сам. За последнее время общение с чехами обогатило его познания в языке. Когда штабс-капитан Отиск замолк, Ушияк спросил:

– Что скажешь, Юрий-братор?

– Чего ж говорить? Тут дело ясное. В Лондоне почувствовали, что у них земля из-под ног уходит. Ваша земля, чешская. Как бы то ни было, а разведка у них работает. Народ к нам толпами валит. Коммунистическая партия Чехословакии хоть и в подполье, но действует очень активно. Вот они и хотят... – Мурзин на минуту замолк, а потом спросил: – Ты ведь, Ян, сам любитель разных поговорок. Небось и английские знаешь? Должен соображать.

– Таскать чужими руками каштаны из огня?

– Вот, вот. Это я и имел в виду. Только у нас говорят: загребать жар чужими руками. Ты с ним пока побеседуй, а я к радистам схожу. Скоро вернусь. – Мурзин с подчеркнутой неторопливостью поднялся с нар и вышел на улицу.

Через десять – пятнадцать минут в Киев ушла срочная радиограмма, в которой сообщалось о предложении парашютистов из Англии. И еще через полчаса радисты получили ответную радиограмму. В ней была всего одна фраза:

«С парашютистами будьте осторожнее».

Мурзин вернулся в землянку и подал радиограмму Ушияку. Тот прочитал, кивнул одобрительно. Штабс-капитан Отиск с недоумением поглядывал то на одного, то на другого.

– Юра! Он нам деньги опять сует. А денег у нас не хватает. За медикаменты и за продовольствие надо же чем-то платить местным жителям.

Только теперь Мурзин увидел на нарах возле Ушияка толстую пачку немецких марок.

– Вот я и думаю, – продолжал Ушияк. – Правительство Бенеша – это вполне законное правительство Чехословацкой Республики. И если наше правительство дает нам деньги, от них не следует отказываться.

– Что же, ты хочешь взять группу «Вольфрам» под свое командование?

– Нет. Мы с ним уже договорились. Пусть они, как и прежде, действуют самостоятельно. А мы пошлем к ним в лагерь на несколько дней человек двадцать своих партизан, чтобы они помогли им построить землянки на зиму. Жалко ведь, если люди померзнут. Это же наши, чехи.

– Та-ак! Хорошо! Тебе виднее. Действуй по своему усмотрению.

Поговорив о положении на фронтах, штабс-капитан Отиск собрался уходить. Но перед тем как покинуть землянку, попросил выдать ему расписку за подписью Ушияка и Мурзина в получении тридцати тысяч немецких марок.

– Нет, нет. Такую бумажку я не подпишу, – замахал руками Мурзин. – Переведи ему, Ян. Скажи, что я гражданин Советского Союза. И без указания Советского правительства не могу принять деньги от англичан. А ты, как чех, можешь делать на своей земле все, что тебе угодно. Не хватало еще, чтобы после войны английский банк предъявил эту расписку Советскому правительству. Пусть уж лучше президент Бенеш такие долги оплачивает.

С утра сильный северо-западный ветер разметал по небу дождевые тучи. В голубых просветах заиграли яркие солнечные лучи. На сизых макушках высоких гор появились первые снежные россыпи. Партизанский лес был значительно ниже, и, хотя холод, особенно по ночам, давал о себе знать, земля еще не оделась в снежный наряд. Днем снежинки таяли прямо в воздухе, а ночью оставались лежать на палых листьях до восхода солнца.

В тот день Мурзин и Ушияк уже собрались отправиться на встречу с представителями подпольных организаций, когда в лагерь пришел Гаша Ташиновский.

– Ой, хорошо, что застал вас здесь. Всю дорогу боялся разминуться, – сказал он Ушияку.

– А что случилось? – нахмурившись, спросил Мурзин. Мысли о Дворжаке не покидали его последнее время.

– Нет, все в порядке, – поспешил успокоить его Ташиновский. – Просто руководители городских подпольных групп компартии решили переменить место встречи. В населенном пункте рискованно собираться. Боши могут нагрянуть. Поэтому совещание перенесли в маленький туристический ресторанчик на горе Мартыньяк. Там обеспечена надежная охрана. Пойдемте. Нас ждут ровно в полдень. А туда добираться не меньше двух часов...

И действительно, скрытый в лесу возле горной дороги, заброшенный летний ресторанчик оказался самым подходящим местом для тайного совещания. Туристский сезон уже кончился. А проливные дожди, хлеставшие последние дни, вряд ли могли привлечь в горы случайных путников.