Текст книги "Повести"

Автор книги: Генрих Гофман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 43 страниц)

Хозяйка поняла этот тост и попросила налить ей тоже.

Боровичка обожгла голодный желудок. Словацкие кнедлики с острой подливой показались сказочно вкусными. Опорожнив тарелку, Мурзин попросил еще.

– Как боровичка? Понравилась? – поинтересовался Ушияк.

– Крепкая, черт!

– Водка должна быть крепкая. Подожди, дай бошей с нашей земли прогнать, я тебя еще сливовицей угощать буду. Теперь ее достать трудно. Пока мы в России с бошами воевали, они у нас тут всю сливовицу выпили...

– Ладно! Шутки в сторону, Расскажи лучше, что нового у майора Величко слышно?

– Новостей много. Ян Мазур вернулся из Банской-Быстрицы. Был там в Словацком национальном совете. Видел товарищей Шмидке и Гусака. Они командуют всеми партизанскими силами у нас в Словакии. Видел генерала Голиана. Этот был начальником штаба нашей сухопутной армии. За ним части словацкой армады перешли на сторону национального восстания. У них есть сведения, что немцы большие силы против нас готовят. На севере, от Кежмарка, двигается к Попраду германская оккупационная армия. Президент Тисо испугался восстания, обратился к Гитлеру за помощью. Тот послал войска из Польши в Словакию...

– Немцам самим фронт держать нечем, – возразил Мурзин.

– Нет, Юрий-братор, ошибаешься. Не так говоришь. Немцы имеют большие резервы. Им надо обеспечить важные соединительные пути в Румынию и на восточный фронт. Потому они сделают все, чтобы очистить Словакию от восставших. Сейчас несколько германских дивизий наступают в направлении Червоной Скалы. – Ушияк достал из полевой сумки карту Словакии и развернул ее перед Мурзиным. – Вот здесь. Они хотят захватить железную дорогу, которая соединяет Среднюю и Восточную Словакию. Теперь там происходят сильные бои возле города Телгарт: наше восстание распространилось на большую территорию. На севере до самой Польши. На юге почти до границы с Венгрией. Чтобы такой район удержать, много сил потребуется. Поэтому Словацкий национальный совет, объявил всеобщую мобилизацию. В городах создаются отряды, народ идет в армию из деревень. Есть решение национального совета организовать военные и партизанские лазареты, сбор провианта для фронта. Народные и заводские комитеты призывают рабочих давать больше оружия. В Зволене даже бронепоезд построили. Но оружия еще не хватает.

Большая надежда на вашу помощь. Ян Мазур говорил, что возле Банской-Быстрицы на аэродром «Три дуба» каждую ночь садятся русские самолеты с оружием и боеприпасами. За несколько ночей больше ста самолетов. Перевезли от вас парашютно-десантную бригаду из армейского корпуса генерала Свободы. А вчера на этом аэродроме сели советские истребители с чехословацкими летчиками. Они будут прикрывать освобожденный район от немецких бомбардировщиков. Значит, скоро мы как регулярная армия начнем действовать...

Увлекшись разговором, Ушияк и Мурзин не обратили внимания на хозяйку, которая тихо прибрала со стола и удалилась в другую половину дома.

– И еще, – продолжал Ушияк, – в Банской-Быстрице состоялся объединительный съезд Коммунистической партии Словакии и социал-демократической партии.

– Зачем же вам это объединение? – удивился Мурзин.

– Тебе, Юра, сразу трудно понять. У вас в России все за партию коммунистов. А кто не с вами, тот к немцам ушел. И у нас есть такие, кто немцам служат. Но те, кто против фашистов, они не все коммунисты. Некоторые за Бенешем идут. Им буржуазное правительство подавай. Но раз они против немцев, значит, в этот момент наши друзья. С ними вместе мы сильнее. Социал-демократическая партия – это еще не самое страшное. Я думаю, что и с некоторыми буржуазными партиями сейчас можно идти на сближение, чтобы скорее бошей побить. Правда, народную власть они очень боятся, – раздумчиво проговорил Ушияк. – Боятся слова «партизан». И это понятно. В этих партиях плохо знают народ. Они забыли, что слово «партизан» наполнено для словака своеобразной традицией сопротивления. Корни этой традиции уходят в глубь средних веков, к феодальным бунтам. Предводители крестьянских восстаний перевоплощались в народных легендах в непобедимых борцов. Их образы манят к себе наших людей, формируют в них романтизм борьбы.

Нам, словакам, горы и глубокие леса всегда были как-то особенно близки. На севере и западе они образовали границу Словакии. За ними мы чувствовали себя в безопасности. Горы и леса были основным источником словацкого искусства, с ними сочетается вся жизнь словацкого человека. Поэтому и партизанская жизнь не будет далекой, не будет чуждой словакам. Горы и лес – это родной дом для каждого словака и чеха. А наши буржуазные партии этого не понимают. Я думаю, они сами боятся леса. И все же в борьбе против немцев мы могли бы найти общий язык.

Ушияк умолк, достал из кармана пачку сигарет и протянул Мурзину. Тот отказался. Прикурив от зажженной спички, Ушияк затянулся едким дымом.

– Спасибо, Ян, за науку. Хорошо говоришь. А что же все-таки майор Величко сказал?

– Величко говорит, что генерал Голиан и судруг Шмидке на этих днях приедут к нам, в Мартин. Хотят посмотреть, как мы здесь устроились. И еще сказал, что по всей Словакии народ копает окопы, строит противотанковые заграждения и нам тоже надо строить оборону Мартина на своем участке. Он просил, чтобы ты к нему завтра утром приехал.

– Та-ак! Значит, утром в штаб Величко поеду... Если, конечно, немцы...

Мурзин не договорил. Дверь неожиданно распахнулась, и в комнату вбежал запыхавшийся радист Владимир Кучинский.

– Радиограмма с Большой земли! – выпалил он, передавая Ушияку клочок исписанной бумаги.

Скользнув взглядом по строчкам, командир отряда протянул телеграмму Мурзину:

– На, читай, Юрий-братор! Видно, к Величко вместе поедем. И не утром, а прямо сейчас.

– Да-а-а! Задача нелегкая, – задумчиво проговорил Мурзин, прочитав телеграмму. – Слушай, Кучинский, найди-ка шофера и скажи, чтобы подал машину сюда.

– Слушаюсь! – радист лихо повернулся на каблуках и выбежал из комнаты.

– Ну-ка, Юра, прочти телеграмму еще раз, вслух, – попросил Ушияк, когда они остались вдвоем.

– Тут все ясно написано. «Надпоручику Ушияку. Капитану Мурзину... Основании решения штаба партизанского движения приказываем вашему отряду совершить марш границу протектората Моравии. Подготовьте людей действиям территории протектората. Переходом границы разверните партизанскую борьбу Моравии»... А дальше подписи. Строкач. Шверма. Коротченко... Вот тебе, Ян, и регулярная армия.

– Приказ есть приказ. Будем партизанить.

– Значит, ко времени ты мне про леса рассказывал. Будто чувствовал, что не получится из нашего отряда регулярной армии. А ты Моравию-то хорошо знаешь? – спросил Мурзин и внимательно глянул на Ушияка.

– Словакию знаю лучше. Но и в Моравии народ есть. Там городов промышленных много. В Злине крупный завод Бати, в Моравской Остраве угольные шахты, металлургические заводы. Будем связываться с местными подпольными ячейками коммунистов. Конечно, воевать в тех местах труднее, чем здесь, в Словакии. Немцы считают Моравию своей землей. Но, как говорят в России: «Поживем – увидим».

За окном послышался шум подъехавшего автомобиля.

III

Как договорились накануне, майор Величко прислал к рассвету девять грузовиков и две легковые машины для перевозки партизанского отряда имени Яна Жижки поближе к горам. Пока первая группа из двухсот партизан готовилась к отправке, Мурзин съездил в городскую больницу навестить Николаева, Морозова и комиссара Турского. Но повидаться с ними не удалось. Еще ночью, по распоряжению народного выбора города Мартин, раненых партизан увезли на аэродром «Три дуба», откуда их должны были переправить самолетами на Большую землю. Мурзин вернулся в расположение отряда, когда колонна грузовиков уже трогалась с места. Приказав шоферу пристроиться в хвост, он вытащил карту и отыскал северо-западнее Мартина город Рейские Теплицы. Это был конечный пункт их маршрута. Здесь начинались горы, сплошь покрытые лесами. В пяти километрах от города, где, судя по карте, густой лес уходил в горы от самой дороги, была намечена точка, откуда партизанский отряд должен был начать марш к границе Моравии.

Как только выехали за окраину Мартина, Мурзин задремал на заднем сиденье легкового автомобиля. Рядом с ним был его неизменный телохранитель Павел Куделя, все еще с перевязанной рукой, но с автоматом, изготовленным к бою. Он-то и потряс Мурзина за плечи:

– Вставайте, товарищ капитан, приехали.

Потягиваясь, Мурзин выбрался из автомобиля. Ноги затекли, проспал, видимо, долго. Он протер глаза и невольно запрокинул голову. В небо дыбились крутые, лесистые горы. Солнце висело почти в зените. Но то было осеннее солнце, и оно уже не грело. Земля дышала сыростью и прохладой.

Партизаны торопливо прыгали с грузовиков и быстро скрывались в лесной чаще. К Мурзину подошел Ушияк:

– Иди, Юрий-братор, веди людей, выбирай место для лагеря. А я отправлю машины в Мартин за остальными и буду вас догонять.

– Та-ак! Ладно. Надо только кого-нибудь здесь оставить, чтобы остальным дорогу к нам показали.

– Я уже приказал двум разведчикам. Когда расположимся на стоянку, еще двух к ним сюда пришлем.

– Хорошо! Значит, можно топать. Айда, Куделя. – Мурзин перепрыгнул через придорожную канаву и вошел в лес.

Метрах в пятидесяти от дороги партизаны столпились на небольшой полянке.

– Разговоры прекратить. В три шеренги становись! – негромко подал команду Мурзин.

Партизаны быстро построились. Сквозь шелест желтеющей листвы издали, со стороны дороги, все еще доносилось урчание грузовых автомобилей. Из-за деревьев в сопровождении нескольких партизан показался Ушияк.

– На пра-а-во! – Мурзин прошел в голову колонны. – За мной, шагом марш!

Вытянувшись неровной цепочкой, по три в ряд, головная группа партизанского отряда имени Яна Жижки стала взбираться по крутому склону горы, продираясь сквозь густой подлесок. Идти было тяжело. Тугие ветви деревьев стегали по лицу, в ногах путался папоротник, сухой валежник. Прерывистое дыхание людей, позвякивание котелков да обрывки отдельных фраз нарушали лесную тишь.

Еще не прошли и двух километров, когда Мурзин почувствовал, что людям необходимо передохнуть. Он и сам ощущал непомерную усталость. Огромным усилием воли заставлял себя переставлять ноги. Скорей бы какая-нибудь поляна, на которой можно было бы устроить привал. Но, как назло, лес становился все гуще. Небо совсем скрылось за плотными кронами высоченных елей и лиственниц. Только позади, далеко внизу, за толстыми стволами деревьев, проглядывались луга, раскинувшиеся в долине.

– Высоко забрались, товарищ капитан. Воздуха не хватает, – хрипло проговорил Павел Куделя, ни на шаг не отстававший от своего командира.

– Ничего, еще немного осталось, – как можно бодрее ответил Мурзин, а сам подумал: «Действительно, трудно дышать, видно, в самом деле высота сказывается».

Свернув к небольшой расщелине, по дну которой звонко журчал ручей, Мурзин приказал остановиться и разрешил привал на двадцать минут.

– Можно покурить. Костров ни в коем случае не разжигать. Обедать будем, когда уйдем дальше в горы.

Сняв черную кожаную куртку, Мурзин расстелил ее прямо на земле, присел и стянул с себя сапоги.

– Пусть ноги проветрятся, – сказал он Куделе.

Глядя на него, и другие партизаны стали снимать ботинки и сапоги. Рядом опустился на корточки Ян Ушияк..

– Давай твою карту, Юра, – попросил он. – Тут один партизан знает эти места. Говорит, что за горой на какой-то вершине есть старый, заброшенный замок. Может, мы там и расположимся на отдых.

Мурзин вытянул из-за спины полевую сумку, достал и развернул небольшую карту. Склонившись над ней, Ушияк отыскал город Мартин, который на карте почему-то был обозначен как «Турчанский Святой Мартин», на запад от него нашел горы Малая Фатра, протянувшиеся между Мартином и городом Жилина, но никакого замка не обнаружил. Тогда он позвал словака, стоявшего неподалеку, и начал его расспрашивать. Тот тоже склонился над картой, долго водил по ней пальцем, объясняя Ушияку, где находится замок.

Из их разговора Мурзин понял только, что замок называется Кунирада и находится где-то поблизости, за вершиной этой горы.

– А ты знаешь, как туда пройти? – спросил он у словака по-русски.

Тот понятливо закивал головой, повторил:

– Ано, ано, ано.

Это словацкое «да» Мурзин знал хорошо.

– Что ж, Ян, – сказал он Ушияку, – пусть ведет нас к этому замку. А разведчиков можно сейчас послать на дорогу, чтобы указали остальным, где мы находимся.

Ушияк согласился и, похлопав Мурзина по плечу, спросил:

– Юра! Придем в замок – побреешься? Или у тебя бритвы нет?

Мурзин провел рукой по черной, колючей щетине на щеках, глубоко вздохнул и лукаво подмигнул Ушияку.

– Нет, Ян, не партизанское это дело. Бороду буду отращивать. Вот когда дойдем до Берлина, тогда и побреюсь.

Обмотав ногу портянкой, он натянул сапог. Потом не спеша надел второй и, поднявшись, набросил на плечи куртку.

– Пора дальше топать, а то и к ночи до места не доберемся. Люди, наверно, уже есть хотят.

– Я думаю, лучше бы здесь остальных подождать, – возразил Ушияк. – Когда весь отряд вместе – мы сила. Почти пятьсот вооруженных бойцов. Целая армия! – Он сжал кулак. – А теперь нас только половина.

– Та-ак! – задумался Мурзин. – Тогда людей сейчас кормить надо. А костры разжигать здесь рискованно – дорога недалеко.

– Зачем костры жечь? Сухари жевать будем.

– Что ж, ты командир. Принял решение – давай команду. А я с Куделей к дороге пойду, остальных встречу.

– Ано! Только возьми с собой еще несколько человек. Мало ли что случиться может.

Около двух часов просидели они возле пустынной дороги, пока те же грузовики и две легковые машины не подвезли оставленную в Мартине вторую часть отряда. Распрощавшись с водителями, Мурзин отправил автомобили к майору Величко, а сам выстроил партизан и повел их в горы уже знакомой лесной тропой.

Солнце скатилось за вершину горы, когда они вышли к лощине, где их поджидал Ушияк. Теперь весь партизанский отряд был в сборе. Рассадив людей полукругом, Ушияк обратился к партизанам:

– Судруги! Отныне нашим домом будут горы и лес. По приказу командования партизанский отряд имени Яна Жижки направляется в Моравию. Там, на оккупированной немцами территории Чехословакии, мы будем совершать диверсии, будем уничтожать врага, будем помогать нашим братьям чехам, так же как сегодня помогают нам русские братья. Я уверен, что трудящийся народ Моравии поддержит нас в этой борьбе. Я говорю это для того, чтобы вы поняли всю ответственность исторической задачи, которая нам поручена. Поэтому наберитесь мужества и терпения, потуже затяните ремни – и двинемся в путь.

Один из русских военнопленных, примкнувший к отряду в боях за город Мартин, переводил Мурзину и Куделе то, о чем говорил Ушияк. Партизаны внимательно слушали командира. Многие согласно кивали. Лишь некоторые жители деревни Склабино хмуро поглядывали на него, понимая, что теперь надолго расстаются с родной землей. Ушияк замолчал.

– Позор! Позор! – раздался вдруг чей-то пронзительный возглас.

Мурзин и несколько советских партизан удивленно переглянулись. «Неужели люди не поняли? Неужели найдутся такие, кто будет митинговать и высказываться против похода в Моравию?» Все повернулись в сторону кричавшего. А тот, вытянув руку, показал вдаль, где за ручьем на фоне кустарника неподвижно застыл огромный олень. Большие ветвистые рога распростерлись над его головой.

Эта картина длилась всего несколько секунд. Олень неожиданно с удивительной легкостью метнулся в сторону и скрылся в густых зарослях...

Позже, шагая рядом с Ушияком впереди отряда, взбираясь все выше и выше по крутому склону горы, Мурзин спросил:

– Ян! А почему тот словак закричал «позор», когда ты кончил говорить? Разве он не согласен с тобой?

– Зачем не согласен? Он понял все правильно.

– При чем же тогда позор?

– Привыкай к нашему языку, Юра, – рассмеялся Ушияк. – Позор по-чешски означает внимание.

До замка было всего каких-нибудь одиннадцать-двенадцать километров, но непрерывный подъем сквозь густые лесные заросли быстро утомлял людей. Крутые спуски в лощины изматывали еще больше.

На ночь пришлось расположиться в лесу. Только с рассветом отряд приблизился к замку.

Массивные стены древнего замка причудливо громоздились на самой макушке горы, заросшей хвойным лесом. Круглые башни с узкими бойницами придавали средневековому строению гордый, неприступный и таинственный вид.

Посоветовавшись, Ушияк и Мурзин решили выслать вперед разведку. Вскоре разведчики вернулись и сообщили, что замок пуст. Теперь уже без опаски длинная вереница партизан потянулась к воротам в толстой кирпичной стене. Прогнивший деревянный мост, перекинутый через небольшой ров, окружавший замок, скрипел и покачивался, и казалось, что он вот-вот рухнет под тяжестью людей, увешанных автоматами, винтовками, ручными пулеметами и вещевыми мешками.

За воротами был большой двор, вымощенный булыжником и каменными плитами, между которыми пробивалась редкая чахлая травка. Со всех сторон на пришельцев молчаливо взирали узкие глазницы бойниц.

Прежде чем разместить партизан в помещении, Ушияк приказал командирам рот построить людей и выделить по четыре человека в боевое охранение. А сам вместе с Мурзиным отправился осматривать внутренние покои замка.

Мурзин с любопытством разглядывал фундаментальные, в два метра толщиной, стены, старинные лепные орнаменты на потолках, росписи, покрытые слоем пыли и потрескавшиеся от времени. От каменного пола, на который никогда не ложились солнечные лучи, веяло холодом. Звуки шагов гулко разносились по залам.

– Смотри, Юрий-братор, как наши феодалы жили, – задумчиво проговорил Ушияк. – Сколько народного пота, сколько крови пролилось, пока такой замок воздвигли. В Моравии этих замков еще больше, чем у нас в Словакии.

– А долго ли здесь будем жить... как феодалы? – улыбнулся Мурзин.

– Зачем долго? Всего один день. Пусть командиры присмотрятся к своим людям. Я прикажу изучить немецкий автомат. Он будет нашим основным оружием. Те, у кого пока винтовки, добудут себе автоматы в бою. Сегодня проведут занятия, отдохнут. Мы с тобой наметим дальнейший маршрут. А завтра с утра поведем людей в горы на границу Моравии. Туда километров сто, не меньше. Несколько дней придется идти.

– У нас запас продовольствия всего на три дня.

– Не горюй, Юра. Оленя вчера видел? Здесь в лесах не только олени, здесь диких коз много. Выделим охотников – свежее мясо есть будем. В этих краях и дикий кабан водится, – успокоил Ушияк.

Мурзин понимал, что перед трудным и длительным походом людям необходимо дать отдых, поэтому без возражений принял предложение Ушияка. Когда же партизаны разместились в просторных залах замка, Мурзин и Ушияк уединились в отдельной комнате и, склонившись над картой, долго обсуждали маршрут, по которому наметили вести отряд к границам Моравии...

Все дальше и дальше уходила в горы длинная вереница людей. Ночевали под открытым небом. Днем останавливались в лесных чащобах лишь для коротких привалов. Местные жители радушно встречали партизан, делились хлебом и салом. В честь гостей в каждом доме варили знаменитые кнедлики. Даже тисовские полицейские без сопротивления сдавали оружие, а некоторые из них спешили записаться в отряд.

На пятый день утомительного перехода партизаны вышли к железной дороге Жилина – Тренчин. Рядом с железнодорожным полотном серебристо поблескивал быстрый Ваг. На противоположном берегу по ущелью извивалось лентой асфальтированное шоссе.

Гулким эхом прокатился в горах отрывистый гудок паровоза. Через несколько минут из-за поворота показался железнодорожный состав. Укрывшись в густом, развесистом ельнике, Мурзин с профессиональным любопытством подрывника разглядывал узкую колею, необычно маленькие товарные вагоны, платформы с пушками и тягачами, зеленые мундиры немецких солдат, охранявших военную технику.

Эшелон медленно тащился на подъеме. Наконец мимо прогрохотал толкач, окутанный клубами пара. И вновь протяжный гудок прокатился по горным ущельям.

Проводив глазами удалявшийся состав, Мурзин стал прикидывать, в каком месте удобнее форсировать Ваг, чтобы как можно быстрее укрыться в лесу на той стороне ущелья. Но навязчивая мысль не выходила из головы, мешала сосредоточиться: «Эшелон проследовал на восток. Значит, немцы подбрасывают к фронту резервы. А что, если взорвать состав на этом участке пути? Ведь в горах придется долго возиться, пока восстановят движение».

Позади хрустнула сухая ветка, послышались осторожные шаги. Мурзин обернулся. К нему подошел Ушияк.

– Юра! До Моравии еще далеко. Давай здесь под откос пустим бошей.

Мурзин обрадованно улыбнулся:

– Верно, Ян! Не может настоящий партизан оставить после себя нетронутую железную дорогу. Выделяй подрывников. С ними Павел Куделя останется. Он с этим делом хорошо знаком. А мы поведем людей на ту сторону. Во-он туда, – он показал на гору, покрытую хвойным лесом. – Когда весь отряд переправится, тогда и заложим взрывчатку...

– Только надо темноты дождаться. За ночь мы далеко уйдем, а днем боши могут вслед увязаться.

– И то верно. – Мурзин посмотрел на часы. – До захода солнца осталось всего два часа. За это время разведчики прощупают брод. В случае чего мы их огнем прикроем. И переходить будем не сразу. Пойдем частями. Одна рота переправляется – другие в боевой готовности для огневого прикрытия. Те, кто переправится, будут прикрывать переход остальных. А ты, Куделя, – обратился Мурзин к своему неразлучному другу, который и здесь не отставал от него ни на шаг, – последним пойдешь. Бери подрывников и готовь их к операции. Тебе ведь не впервой с эшелонами расправляться.

– Слушаюсь, товарищ капитан! Искупаем немцев сегодня в реке.

– Не хвались, Павел, раньше времени. Сначала и нам помокнуть придется. Пока подальше в горы не выберемся, и просушиться-то негде будет. Поэтому не тяните время, действуйте быстро. А мы вас на той стороне подождем. В крайнем случае тоже огнем прикроем. – Мурзин осмотрел местность. – Мину заложите вон на том повороте дороги, там удобнее. Если с горы эшелон пойдет, считай, весь в реку скатится. Да и вам оттуда ближе к нам добираться.

– Ясно, товарищ капитан! Выполним в лучшем виде.

Смуглое лицо молдаванина сияло от удовольствия.

К вечеру небо затянулось плотными тучами. В сыром ущелье сумерки сгущались быстро. Неожиданно стал накрапывать мелкий моросящий дождь. До наступления темноты еще шесть воинских эшелонов с различной техникой проследовали мимо притаившихся партизан. По шоссе изредка проезжали грузовые и легковые автомобили.

Когда наконец наступила ночь, Мурзин вывел из леса первую роту отряда. Миновав железнодорожное полотно, люди быстро спускались с насыпи. Торопливо сняв обувь, осторожно ступали в воду. Быстрый холодный поток с урчанием бился о камни. Сразу заледеневшие ноги неуверенно ощупывали дно, натыкались на острую гальку. Если кто-нибудь падал, споткнувшись, цепкие руки товарищей сразу помогали ему подняться. Вода порой доходила почти до пояса, промокшая одежда липла к телу. Мурзин вспомнил, как его учил когда-то знакомый партизан-кавказец: «Когда переходишь через бурную горную реку, не смотри на воду. Закружится голова, не устоишь на ногах. Снесет. Смотри прямо вперед или хоть на небо». И действительно, стоило только глянуть вниз, как от стремительного мелькания поблескивающих в темноте у ног водяных струй сразу же начиналось непреодолимое головокружение и хотелось ухватиться за что-нибудь или опереться руками о дно... Прав он был, тот самый Шалико, что погиб потом на Украине, вдали от своих горных рек.

Люди упорно преодолевали стремительное течение и друг за другом выбирались на противоположный берег.

Мурзин перешел Ваг одним из первых. Еще не натянув сапог, он остановился на обочине шоссе и стал поторапливать партизан, направлявшихся к лесу.

– Бегом, бегом по асфальту. Согрейтесь. А то простудиться недолго.

Наконец командир роты, замыкавший строй, доложил, что все его люди уже переправились. Мурзин собрался покинуть свой пост, когда вдали мелькнул свет автомобильных фар.

– Ложись! – глухо крикнул он и, обхватив командира роты, повалил его в неглубокий кювет.

Шуршащий шелест шин ветром пронесся над головой. А позади, сквозь рокот бурного Вага, пробивались еле слышные звуки, по которым можно было догадаться, что вторая группа уже начала переправу. С этой группой должен был прийти и Ушияк. Шум автомобильного мотора затих вдали. Мурзин сел на землю, протер носовым платком ноги, обмотал их сухими портянками и с трудом натянул голенища сапог на мокрые брюки.

– Иди в лес. Собирай своих и размести их так, чтобы могли простреливать дорогу в обе стороны, – приказал он командиру роты. – А я здесь Ушияка подожду.

– Хорошо! Только рискованно вам одному оставаться.

– Ничего! Волков бояться – в лес не ходить. Топай быстрее.

Командир роты перебежал дорогу и растаял в темноте. Мурзин спустился на каменистый берег реки и, снова встречая партизан, поторапливал их, указывая путь к лесу. Вскоре его окликнул Ушияк:

– Юрий-братор! Это ты здесь движение регулируешь?.. Какая машина сейчас прошла?

– Легковая. «Опель-капитан», по-моему.

– С бошами или цивильная?

– А кто ее знает. Я на всякий случай в кювете спрятался.

– Давай, Юра, оставим здесь патруль. Пусть другим дорогу показывает. А сами пойдем в лес. Не место нам тут глаза мозолить. Так ведь у вас говорят?

Лес начинался почти у самого шоссе. Ушияк шел босиком. Наступив на сухую шишку, он выругался и, присев под деревом, стал натягивать сапоги. Мурзин засмеялся:

– Крепко это у тебя получается.

– Что крепко? – не понял Ушияк.

– Здорово, говорю, ругаешься, без акцента. Когда так разговариваешь, акцент чувствуется.

– То правда же. Эти слова я первые заучил. Еще под Одессой, когда у бошей служил, ваших моряков в плену видел. Они такими словами немцев ругали. Смелые были вояки. Эти слова им злость прибавляли. А мы сами про себя тоже этими словами немцев ругаем. Вот и научился я их хорошо выговаривать. То было...

Протяжный гудок паровоза заглушил последние слова Ушияка. По ущелью прокатился грохот мчавшегося под уклон состава. Длинный луч света скользил по склону горы, выхватывая из темноты мощные стволы сосен и елей.

– Этот эшелон последний. Больше не пройдут, – сказал Мурзин. – Следующий через десять минут. К тому времени Павел Куделя уже сработает. Сейчас небось четвертая рота брод переходит. Теперь одни подрывники на той стороне остались.

– А если пассажирский состав пойдет? – Ушияк встал и пристально смотрел на красный фонарик удалявшегося состава.

– Тоже неплохо. Сейчас местные жители в основном по домам сидят, одни немцы по железным дорогам катаются.

Изредка подсвечивая ручным фонариком, Ушияк и Мурзин стали взбираться по склону навстречу глухо доносившимся издали голосам. С пышных, невидимых в темноте крон деревьев срывались крупные холодные капли воды. Мокрые ветви кустарника неприятно хлестали по рукам и лицу.

– Надо разрешить людям развести костры. Пусть посушатся, – предложил Ушияк.

– А я думаю, не следует этого делать. По шоссе в любую минуту могут немцы проехать...

– Ну и пусть себе едут, – перебил Ушияк. – Ночью в лесу нам бояться некого. Боши сюда никогда не сунутся. А если полезут, у нас есть чем ответить. Четыре партизанские роты – это сила. Так что пусть жгут костры. Застудить людей можем.

– Послушай, Ян, не дело ты говоришь. Ведь на той стороне эшелон подорвется. Уцелевшие немцы нас по кострам сразу разглядят...

– Зачем разглядят? К тому времени мы все костры потушим.

– Да чтобы их разжечь, минут двадцать нужно, А обсушиться все равно никто не успеет. Так что давай уж потерпим. Пройдем быстрым шагом километра два-три, перевалим за эту вершину и там уж на ночь привал устроим. И костры жечь можно, и на сушку времени хватит.

– Хорошо, хорошо! Уговорил. Только я думал, ты храбрый, решительный, а ты очень осторожный человек. Партизан должен уметь рисковать...

– То, что ты предлагаешь, – не риск, а головотяпство.

– Не понимаю такое слово, – обиженно проговорил Ушияк. – Как можно голову тяпать?

– Зачем сердишься, Ян? Это у нас поговорка такая.

– А у нас про голову другая поговорка есть: лоб широк, а в голове тесно.

Мурзин рассмеялся:

– Это совсем не то. Мы еще говорим: ум хорошо, а два лучше.

Ушияк промолчал, задумавшись, потом оживленно заметил:

– Это я понимаю. Очень хорошая поговорка. Надо запомнить. Ум хорошо, а два лучше, – повторил он назидательно. – Совсем как у нас с тобой. Сначала по-разному думаем, потом вместе правильно решаем. Так я говорю, Юрий-братор?

– Верно! – обрадовался Мурзин, довольный тем, что любитель русских поговорок Ушияк по достоинству оценил и эту.

Пройдя еще метров тридцать, они наткнулись на большую группу партизан. Ушияк отыскал командиров рот, приказал им строить людей и вести всех на вершину горы. Только первую роту он оставил в боевом охранении до прихода подрывников.

– Наверху не останавливайтесь. Спускайтесь в лощину и разжигайте костры, сушите одежду. По кострам мы вас отыщем. Выполняйте, – сказал он, отпуская командиров рот, и, обращаясь к Мурзину, добавил: – И ты, Юра, с ними пойди. А я с первой ротой останусь. Мы вас быстро догоним.

Как ни хотелось Мурзину остаться здесь и дождаться Куделю, но спорить с Ушияком в присутствии партизан он не стал.

– Что ж, Ян, раз гость – ишак хозяина, надо повиноваться. – Мурзин дружески похлопал Ушияка по плечу.

До вершин горы было не более семисот – восьмисот метров. Но взбираться по заросшему лесом крутому склону пришлось не менее часа. За это время еще один железнодорожный состав прогромыхал внизу в ущелье. Навьюченные оружием и боеприпасами люди остановились, прислушались, напряженно ожидая взрыва. Но только дробный перестук колес гулко раздавался в горах.

«Неужели не сработала мина? – с досадой подумал Мурзин. – А может быть, Павел Куделя напоролся на немецкий патруль?.. Но тогда мы бы услышали перестрелку. Живым он немцам не дастся».

Долго тянулись минуты в ожидании следующего поезда. Больше половины партизан уже достигли вершины горы и кое-кто начал спускаться по обратному склону, когда в ущелье послышался приглушенный гудок паровоза и отдаленный гул. Мурзин насторожился. И вдруг мгновенная вспышка света прорезала мглу, озарила низкие тучи. И тотчас горы дрогнули от резкого взрыва. И... пошли гулять по ущельям раскаты весеннего грома.

Да, да! Именно ранний весенний гром припомнился Мурзину, когда звучное эхо взрыва перекатывалось в горах. Будь рядом Павел Куделя, капитан стиснул бы его в объятиях, поздравил с еще одной партизанской победой. Но Куделя сейчас где-то там, внизу. Он, верно, уже перебрался через бурный поток и в кромешной тьме вместе с другими карабкается на эту вершину.