Текст книги "Шотландия: Путешествия по Британии"

Автор книги: Генри Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)

Глава одиннадцатая.
Сокровища шотландской короны

Как были спасены знаки королевской чести Шотландии; описание церемонии вступления в должность нового капитана гольф-клуба «Ройал энд Эншент», равно как и любопытные сведения о Сент-Эндрюсе, Стерлинге, острове Инхмахолм и мои размышления по поводу выражения «проклятие Шотландии».

1

Абердин я покидал с четким ощущением, что зима уже на подходе. Штормовые ветры, основательно потрепавшие меня на просторах Северного моря, теперь добрались и до суши. Все дороги были засыпаны опавшими листьями, а ветер дул с неослабевающей силой. В нем чувствовалось леденящее дыхание севера, предвещавшее близкие морозы и обильные снегопады.

– Кусачий ветер, – сказал о нем один из жителей Абердина, и я в очередной раз подивился богатству и меткости шотландского диалекта. Именно кусачий! От этого слова веяло беспощадным холодом морозильной камеры – да так, что мурашки пробегали по коже. Будь моя воля, я бы выгравировал это жуткое слово на табличке и поместил на Северном полюсе.

Дальше мой путь лежал на юг, вдоль побережья Северного моря. Здесь было значительно теплее. Осень еще чувствовала себя полноправной хозяйкой на тихих полях, усеянных аккуратными стогами сена, и в лесных дубравах, где деревья по-прежнему щеголяли багряно-золотым убором.

Отъехав на четыре мили от Абердина, я вспомнил о маленькой прибрежной деревушке с названием Финдон. Она получила всемирную известность благодаря вкуснейшей рыбе – финдонской пикше (она же финнан), которую коптили в тех краях. Сами понимаете, обойти стороной подобное место я просто не мог.

Посему я без раздумий свернул на проселочную дорогу, которая вскоре привела меня к вышеупомянутому Финдону. Деревушка представляла собой кучку домов, стоявших на пригорке, под которым плескались пепельно-серые волны Северного моря. Единственный человек, которого мне довелось встретить, был мужчина в темно-синем рабочем комбинезоне. Стоя у покосившихся ворот, он сосредоточенно замешивал бетон. Мой вопрос о знаменитой пикше, похоже, его немало озадачил. Никакой пикши сегодня в Финдоне нет! Раньше да – раньше в каждом сельском доме была своя коптильня. Но теперь все производство переместилось в Абердин.

Разочарованный, я двинулся дальше на юг, и вскоре вдалеке показался могучий утес, на вершине которого стоял Даннотарский замок. Замок этот знаменит прежде всего тем, что в годы английской революции стал пристанищем (и хранилищем) для королевских регалий Шотландии – короны, скипетра и меча. На сей счет существует множество историй. По одной из версий, страна обязана их спасением простой женщине – жене местного рыбака. Якобы она тайно вынесла регалии из осажденного замка в своей плетеной корзине для рыбы. Однако существует и другая точка зрения, в которой центральное место отводится миссис Гранжер, жене приходского священника из соседнего Кинеффа. Сторонники этой версии утверждают, будто именно миссис Гранжер пронесла священные предметы через английские кордоны, спрятав корону у себя под подолом, а королевские меч и скипетр замаскировав под ручную прялку и сверток со льном.

Это очень романтическая история, однако, боюсь, что всякий, кто видел королевские регалии в Эдинбургском замке, усомнится в ее правдивости. Дело в том, что это весьма громоздкие предметы. И если даже допустить, что миссис Гранжер действительно получила у генерала Монка разрешение на вынос каких-то вещей из замка, то кажется весьма сомнительным, чтобы ей удалось пронести шотландскую корону, скипетр и меч мимо часовых, пусть даже и самых беспечных. А если еще учесть крайнюю заинтересованность генерала Монка в данных предметах – а он особо настаивал на их передаче английской стороне и даже включил отдельный пункт в договор о сдаче крепости, – подвиг миссис Гранжер покажется и вовсе невозможным. А ведь молва утверждает, что генерал Монк якобы собственноручно помог женщине сесть на коня!

Более вероятным видится вариант, когда регалии просто спустили на веревке с высокой скалы, а там их подобрал какой-нибудь случайный собиратель морских водорослей.

Так или иначе, является установленным фактом, что регалии были тайно вынесены из Даннотарского замка и переданы на хранение преподобному Джеймсу Гранжеру, приходскому священнику из соседней деревушки Кинефф. Сначала он спрятал драгоценный груз в изножии собственной кровати, а затем подыскал ему более надежное укрытие. Все это преподобный Гранжер подробно описал в письме от 4 июня 1642 года, составленном на тот случай, если он сам не доживет до того дня, когда появится возможность вернуть регалии шотландской короне.

Я, Джеймс Гранжер, настоятель Кинеффа, беру на себя попечение над знаками государственной чести, а именно: короной, скипетром, и мечом. Что касается короны и скипетра: ночью я поднял плиту пола прямо за кафедрой, вырыл яму, положил туда вещи и заделал плиту так, что никакой работы не видно; унес выкопанный грунт, и теперь никто не догадается, что камень поднимали. Что до меча: я спрятал его в западном конце церкви среди скамей прихожан: вырыл яму промеж двух первых рядов сидений, уложил клинок в ножнах в землю, закопал, убрал все следы, и ни одна живая душа не найдет его. Если Богу угодно будет призвать меня до сроку, Вы, Ваша светлость, найдете все в указанных мною местах.

Ее светлость, которой Г ранжер адресовал свое письмо – это вдовствующая графиня Маришалл, супруга наследного хранителя драгоценностей шотландской короны и феодального владельца замка Даннотар из рода Кейт. После того как Карл II был восстановлен на троне, эта дама поспешила в Уайтхолл, дабы рассказать о тайнике, а заодно востребовать достойную награду для себя и своего сына за спасение и сохранение королевских регалий. Все это выглядит чудовищной несправедливостью, ибо истинными героями, спасшими регалии, были комендант замка, сэр Джордж Огилви из Барраса, его жена Элизабет Дуглас и их ближайшая родственница по имени Энни Линдсей. Вполне возможно, что вдовствующая графиня Маришалл также состояла в заговоре, однако основная честь спасения драгоценного груза принадлежит именно Огилви и этим двум отважным женщинам.

Результатом подобного недоразумения стала жестокая ссора, разгоревшаяся между семействами Кейтов и Огилви. Прискорбно, но благодарность короля Карла также распределилась весьма несправедливо. Молодой сэр Джон Кейт (который вообще во время всей этой истории находился во Франции и, следовательно, не принимал участия в спасении королевских регалий) был пожалован титулом графа Кинторского и рыцаря Маришалла с годовым жалованием 400 фунтов стерлингов. В то же время Огилви стал всего лишь баронетом и вынужден был довольствоваться незначительным расширением своих наследных владений в Баррасе.

Хочется сказать несколько слов благодарности последнему лорду Коудрею, который унаследовал Даннотарский замок. Этот человек потратил небольшое состояние на восстановление исторической постройки. Его усилиями замок вернули к жизни, причем замечу, что никогда прежде мне не доводилось видеть столь грамотной и бережной реставрации древней крепости. В здании имеется одна комната, обычно запертая, окна которой выходят на крутой обрыв. Здесь лорд Коудрей устроил столовую для приглашенных гостей замка. Их взорам предстает надпись, расположенная на самом видном месте – над каминной доской.

В ПАМЯТЬ О ДОБЛЕСТНОМ ДЕЯНИИ – ЗАЩИТЕ КОРОЛЕВСКИХ РЕГАЛИЙ ШОТЛАНДИИ, СОВЕРШЕННОМ В ПЕРИОД С СЕНТЯБРЯ 1651 ГОДА ПО МАЙ 1652 ГОДА ДЖОРДЖЕМ ОГИЛВИ, ЛЕЙТЕНАНТОМ-ГУБЕРНАТОРОМ ДАННОТАРА, И ЕГО ЖЕНОЙ ЭЛИЗАБЕТ ДУГЛАС,

А ТАКЖЕ ИХ РОДСТВЕННИЦЕЙ ЭННИ ЛИНДСЕЙ

Боюсь, что это посвящение – благородное по сути – послужит слабым утешением людям, которые проявили столько мужества и отваги в деле сохранения символов независимости Шотландии и были столь несправедливо обижены государственной благодарностью.

В стороне от прибрежной дороги высится великолепная колокольня. Это Монтроз – маленький провинциальный городок с весьма примечательной главной улицей. Это ныне Монтроз тих, а в прошлом он служил центральной ареной для разнообразных исторических событий. Именно здесь произошло отречение Джона Баллиола от шотландского трона, и здесь сэр Джеймс Дуглас взошел на борт корабля, отправлявшегося в Святую Землю. С собой он вез забальзамированное сердце Роберта Брюса, которое предстояло захоронить в храме Гроба Господня. И именно сюда, в морской порт Монтроза, пробирался тайком Джеймс Фрэнсис Эдуард, Старший Претендент, чтобы зимней ночью навсегда покинуть Шотландию и тем самым положить конец восстанию 1715 года.

На витрине одного из монтрозских магазинов я увидел пирог под названием «Форфар бриди» и не смог устоять перед искушением. Это исключительно вкусное кондитерское изделие, которое надо есть обязательно горячим. Его изготавливают из рубленого бифштекса, нарезанного кусочками в дюйм длиной и приправленного солью, перцем, по желанию – мелко нарубленным луком. Изобрел эти пироги некто мистер Джолли, булочник из Форфара, и вот уже полвека его изделия радуют заезжих гурманов…

В тринадцати милях от Монтроза стоит город Арброт.

Что за прелестное местечко! В путеводителе о нем сказано: «Главной достопримечательностью является великолепное аббатство. Известен также как прообраз городка Фэрпонт из романа Вальтера Скотта “Антикварий”. Более ничем не примечателен».

Вот уж я бы взялся поспорить с автором путеводителя! Мне, напротив, Арброт показался одним из самых интересных и привлекательных городов на всем восточном побережье Шотландии. Чего стоит одна чистота на его улицах! Такое впечатление, будто к каждой улочке прикреплен собственный лакей, который без устали метет и чистит мостовые, добиваясь идеального порядка и блеска. С каждого уличного фонаря свешиваются кашпо с цветами. Возможно, этот обычай арбротцы позаимствовали у жителей Данди – единственного города, где мне довелось наблюдать столь же привлекательные уличные украшения. В Данди, если мне не изменяет память, в висячие горшки высаживают настурцию и герань. Здесь же, в Арброте, отдают предпочтение розовой герани и маргариткам.

Эти цветочные корзины придают городку веселый и праздничный вид. Они наполняют душу ощущением легкости и беспричинного счастья. Лично я бы посоветовал всем английским и шотландским городкам брать пример с Арброта и украшать свои улицы цветами.

Сложенные из красного песчаника стены Арбротского аббатства представляют собой самые величественные развалины во всей Шотландии. И заботится о них, на мой взгляд, самый лучший и преданный смотритель. С каким увлечением говорил он, стоя на фоне освещенного вечерней зарей фасада! Ему удалось оживить эти древние стены, наполнить их запахом фимиама и голосами давно умерших монахов. Оживленно жестикулируя, мистер Уилсон как бы заново реконструировал для меня старый Зал королевских привилегий, где в 1320 году была подписана Шотландская декларация независимости (любопытно, многим ли шотландцам известен сей исторический факт?).

Он продемонстрировал мне знаменитое «О» Арброта – прелестное окошко в южном трансепте, которое в былые дни специально подсвечивалось фонарем, дабы служить маяком для проплывавших кораблей. Затем мистер Уилсон провел меня в помещение капитула, где я смог полюбоваться на огромную бедренную кость короля Уильяма I Льва.

Декларация, принятая в 1320 году шотландским парламентом, не только стала важной вехой в борьбе Шотландии за свою независимость, но и являла собой образец великолепного стиля. Я не знаю в Европе другого такого убедительного и проникновенного документа, посвященного национальному вопросу. Поводом для его возникновения стал отказ римского папы признать Роберта Брюса в качестве короля Шотландии. И вот какой ответ он получил из Арброта:

Если бы наш избранник, – говорилось в послании, – отступился от тех принципов, коим ныне столь благородно следует, и согласился бы, чтобы мы и наше королевство подчинились английскому королю или английской державе, то мы бы немедленно добились его изгнания – как нашего врага и предателя наших и его собственных прав, и нашли бы себе короля, который защитил бы наши свободы; ибо доколе хоть сотня из нас останется в живых, никогда и ни в коей мере не покоримся мы английскому владычеству. Не ради славы, богатства или почестей боремся и сражаемся мы, а единственно во имя свободы. Той свободы, с которой ни один честный человек не согласится расстаться иначе, как вместе с жизнью.

Недалеко от порта протянулась улица, беленые домики которой выходят фасадами прямо на Северное море. Здесь живут женщины, владеющие искусством приготовления чрезвычайно вкусной рыбы – копченой пикши, которую сами местные жители называют «арбротской копчушкой». Знаете, это нечто неподражаемое. По сравнению с ней копченый лосось кажется грубым, а «финнан», о котором я рассказывал выше, пресным и неинтересным. Способ приготовления нехитрый: пикшу ловят на крючок, ненадолго засаливают, а затем коптят.

Я познакомился с этими женщинами, и они посвятили меня в секреты своего ремесла. Мужчины ловят рыбу, а ее приготовлением занимаются женщины. Позади каждого дома имеется большой черный котел, наполовину закопанный в землю. На дне бочонка поджигают дрова (причем, предпочтение отдается молодой, не смолистой древесине), спустя некоторое время сверху добавляют влажную щепку – чтобы повалил густой дым. Обезглавленную и вычищенную пикшу ненадолго опускают целиком в рассол. Затем связывают попарно за хвосты и в таком виде подвешивают над дымящимся котлом. Чтобы дым не рассеивался, сверху все накрывают мешковиной и оставляют рыбу коптиться. Примерно через полчаса «арбротская копчушка» готова. Она чудесного бронзово-коричневого цвета и совершенно изумительна на вкус.

Я слышал, что ее можно купить и в Лондоне – существует по крайней мере один крупный кооперативный магазин, где торгуют арбротской копченой пикшей, но у нас она почему-то не пользуется широкой популярностью. По достоинству этот деликатес оценен лишь в Шотландии. А жаль! На мой взгляд, любой, кто попробует «арбротскую копчушку», никогда уже не сможет забыть ее вкус.

Мне рассказывали, что особенно хорошо готовят эту рыбу именно в Арброте. В Абердине тоже есть достойные мастера, но по-настоящему умеют коптить пикшу лишь жены арбротских рыбаков.

У этих людей всегда хватает работы, и занимаются они ею с удовольствием. Любимая работа – это, согласитесь, редкая вещь в условиях современного города.

Из разговора с полицейским я узнал, что прежде рыбацкая община жила довольно замкнуто и с остальными горожанами поддерживала минимальные контакты. Однако сейчас все изменилось. Теперь девушка, целый день таскающая за плечами плетеную корзину для рыбы, вечером наряжается в шелковые чулки, нарядное платье и выходит в город.

– Но, знаете, – добавил полицейский, понижая голос, – этих девушек всегда можно узнать по походке. Они слегка наклоняются вперед, будто тащат на спине свою корзину. Привычка, знаете ли…

2

В Данди я повстречал знакомого, у которого были какие-то дела на местной мармеладной фабрике, и он пригласил меня отправиться туда вместе с ним. Пока мой приятель улаживал в управлении свои вопросы, мне разрешили побродить по фабрике и понаблюдать за процессом производства печенья, конфет и мармелада. Я зашел в первое попавшееся помещение и сразу понял: здесь творится нечто совершенно необычное. Девушки изготавливали конфеты по рецепту, которому было по меньшей мере два столетия. Лично я уже и забыл, когда видел подобные конфеты. Помнится, официально они назывались «любящие сердца», но в деревне, где я рос, все детишки называли их «словесами». Вот уж не думал, что когда-нибудь мне доведется снова держать в руках эти сладости. Один их вид пробудил в моей душе давние воспоминания: витрина деревенской бакалейной лавки, на которой вперемешку выставлены почтовые открытки, башмаки, липкая бумага от мух, фланелевые сорочки, бутылки с чернилами и те самые конфеты. «Любящие сердца» обычно делались круглыми, размером с пенни. Они были белые, голубые или розовые, и поперек каждой конфеты шла какая-нибудь надпись, выполненная синей или красной глазурью.

– Эти конфеты всегда пользовались большим спросом в шотландских городках, – пояснили мне работницы фабрики. – У нас это, наверное, самое древнее кондитерское изделие: мы выпускаем их с 1793 года.

Изречения оставались более или менее неизменными на протяжении столетий. Разглядывая каскады конфет, сыпавшихся на конвейер, я успел прочитать:

 
Ты любишь дразниться,
Но время за нас.
 
 
Храни, как зеницу,
Любовь, редкий дар.
 

А рядом суровое предупреждение – вполне в духе провинциальной шотландской морали: «Держи руки при себе, пока как следует не познакомишься».

– И кто же их покупает? – поинтересовался я.

– О, да все сельские лавки их расхватывают.

«Любящие сердца» подкупают своей безыскусностью, послания на них простые и наивные. Зато в следующем зале я обнаружил совершенно отличный вид изделий. То есть, по сути они были те же, но рекламировали в корне иное отношение к жизни. Как и «любящие сердца», эти конфеты радовали глаз разноцветьем – голубые, розовые, белые. Форму они имели также разнообразную: квадратики, треугольнички и даже полумесяцы. А надписи преобладали следующего содержания:

Приятель, ты полный улет.

Детка, я тащусь.

Бэби, это джаз.

Заметано, детка.

– Эти конфеты мы называем «Шепот Купидона», – пояснила девушка.

– И почему же ваш Купидон изъясняется на языке американских подростков?

– Ну, понимаете, трафареты для надписей поступают к нам из Штатов.

– И что, эти конфеты покупают на Малле или Скае? Или, скажем, к северу от Каледонского канала?

– Нет. Они популярны лишь в тех местах, где есть кинотеатры.

– Другими словами, там, где их могут перевести на нормальный язык?

– Ну да.

Какой разительный контраст! В первой комнате штамповали тысячи и тысячи конфет с нежными посланиями для наших прабабушек, а за соседней дверью станок выплевывал американизированную банальщину, ориентированную на молодое поколение.

Что интересно, популярность этих изречений подчиняется собственным, необъяснимым с точки зрения здравого смысла закономерностям. Одни входят в моду, а другие на время забываются с тем, чтобы потом когда-нибудь снова вернуться. Надо сказать, что большая часть этих виршей существует еще с незапамятных времен Гретна-Грин.

– И какие же надписи сейчас в ходу? – поинтересовался я у работницы фабрики.

– Как ни странно, самые старые и простые, типа «Годы не разлучат нас». Ну и, конечно же, традиционное «Я люблю тебя».

Вскоре я уже сидел на пароме, отправлявшемся в Сент-Эндрюс.

3

В солнечный день Сент-Эндрюс представляет собой типичный прибрежный городок – такой же милый и симпатичный, как все прибрежные города Европы. При этом он обладает собственным лицом и очарованием. Хотя в свое время я и не научился играть в гольф (а сейчас чересчур занят, чтобы хоть как-то восполнить этот пробел), уверен: я бы никогда не заскучал в Сент-Эндрюсе. Ну, разве что уж в совсем дождливый день, да к тому же если б его пришлось провести в местном гольф-клубе с названием «Ройал энд Эншент» (или просто «РЭЭ»). Подобное испытание я считаю непомерно тяжелым для людей, не играющих в гольф.

Сент-Эндрюс даровал Шотландии ее покровителя, святого Андрея, но, похоже, со времен Реформации страна сменила свою тягу к канонизации на увлечение гольфом. Во всяком случае, для Сент-Эндрюса гольф означает больше, чем для любого, даже самого фанатичного в отношении этой игры города. Многочисленные поклонники гольфа сегодня стремятся в Сент-Эндрюс с тем же самым пылом и рвением, с каким прежде толпы паломников тянулись к гробнице святого Андрея. Некоторые гости города находят время преклонить колени в гробнице, но большинство обходится без этого – они смущены и взволнованы одним сознанием, что ступают по святой земле.

В прошлом я совершенно спокойно, как само собой разумеющееся, воспринимал тот факт, что святой Андрей является покровителем Шотландии. Но недавно, находясь на отдыхе в Италии, я случайно попал в городок Амальфи. За обедом я познакомился с молодым итальянским экскурсоводом, который, скорее всего, даже не слышал о Шотландии. Так вот, этот парень повел меня в усыпальницу святого Андрея в Амальфийском соборе. Мощи святого апостола захоронены в мрачном склепе, они покоятся в золотой раке в окружении целого ряда зажженных свеч. И мне показалось довольно странным, что святой покровитель страны, которая никогда не испытывала недостатка в дождях, лежит здесь, в выжженном солнцем городке, а люди приходят к нему и на коленях молят о небесной влаге. Набожно перекрестившись, молодой итальянец признался, что со всеми своими проблемами он обычно приходит к святому Андрею, потому что считает его одним из самых трудолюбивых и отзывчивых работников небесного ведомства. Он поведал мне о чудодейственной «манне Сант-Андреа», которую источают кости святого. Чудо сие происходит раз в год, в ноябре, когда архиепископ спускается в склеп со стеклянной чашей, а по возвращении демонстрирует всем желающим собранную в нее жидкость. Между прочим, подробный феномен отмечен и в других усыпальницах Италии. Народ верит, что это кровь святых превращается в жидкость.

И вот тогда я задался вопросом: как же так получилось, что святой Андрей, чьи мощи захоронены в Италии, оказался покровителем далекой Шотландии? Вот что гласит на сей счет история.

Святой Андрей был братом апостола Симона-Петра. Он неспроста зовется Первозванным, ибо стал первым из призванных учеников Христа. Еще о нем известно, что он был «самым мягкосердечным из всех апостолов». После Вознесения Христова Андрей пошел бродить по землям Скифии и Руси, став первым миссионером среди московитов. Он ненадолго вернулся в Иерусалим, а затем отправился с миссией в Грецию. Здесь он обратил множество язычников в истинную веру. Среди новообращенных оказалась и жена римского проконсула, правителя города Патры. Разгневанный муж решил покарать проповедника и повелел предать его крестной смерти. Если верить легенде, то Андрей сам выбрал для казни X-образный крест, поскольку считал себя недостойным умереть на таком же точно кресте, на каком страдал его учитель Иисус Христос. Чтобы продлить мучения святого человека, палачи не приколотили его к кресту, а лишь привязали веревками за руки и за ноги. Два дня провисел на кресте апостол, и все это время он не умолкая продолжал проповедовать собравшимся людям. Такова была мученическая смерть Андрея Первозванного.

После снятия с креста тело его похоронила собственноручно жена проконсула. Позже мощи Андрея перенесли в Константинополь и поместили в храм Святых Апостолов рядом с мощами святого Луки. Там они оставались до 1208 года, когда кардинал Пьетро Капуано, уроженец Амальфи, принес святые мощи в дар родному городу.

Однако, если верить католическому требнику Амальфи, то перенес он не все кости, а лишь их часть. Шотландские монахи утверждают, что еще до первого перенесения в дело вмешался некий монах по имени святой Рул (или Регул), отвечавший за сохранность мощей в Патрах. Якобы ему явился ангел и велел взять часть останков святого Андрея – а именно три пальца, кость руки и коленную чашечку – и укрыть их «на западных пределах света». Там же он должен был заложить город в честь святого апостола Андрея. Далее в монашеских рукописях описывается (впрочем, весьма приблизительно) путешествие Рула в Шотландию и основание города Сент-Эндрюс.

Считается, что в давние времена, о которых не сохранилось документальных свидетельств, на месте нынешнего Сент-Эндрюса стояла церковь. В этой церкви хранились некие мощи – по слухам, кости святого Андрея. Хранившиеся в усыпальнице чудодейственные реликвии привлекали множество паломников, и в скором времени поселение вместе с его церковью приобрело статус религиозного центра и духовной столицы Шотландии.

Ко времени норманнского завоевания гробница святого Андрея получила широкую известность в Европе. В городской часовне висела памятная табличка, строки из которой напоминают отрывок из современного путеводителя:

Залив и крутые, труднопроходимые берега охраняют в высшей степени плодородный край. Некогда он был пустынным, бедным и заброшенным, теперь же превратился в богатую, процветающую местность. В Сент-Эндрюс стекаются толпы народа из самых отдаленных сторон. Болтливые франки, воинственные римляне, фламандские ткачи и полудикие германцы, англы, саксы, голландцы, также как и обнаженные пикты и дикие анжерийцы, выходцы с берегов Роны и Тибра – все приходят сюда дабы принести молитвы святому Андрею.

Наплыв паломников был столь велик, что специально для них – дабы облегчить последний участок многотрудного пути – пришлось устраивать переправу через реку Форт.

Вот таким образом апостол Андрей и стал святым покровителем Шотландии. Англичане часто насмехались над своими северными соседями, утверждая, что те попросту не знали других святых. Более того, «заклятые враги» шотландцев не останавливались и перед клеветой на самого апостола. Якобы Андрей получил звание святого в награду за овсяную лепешку, которую он поднес Иисусу Христу после сорокадневного поста (многие здесь усматривают намек на ставшую притчей во языцех прижимистость шотландцев!).

4

Если бы кафедральный собор Сент-Эндрюса в свое время не разрушился, то городок вполне мог бы претендовать на славу шотландского Оксфорда или Кентербери. Насколько мне известно, он единственный из всех шотландских городов обладает тихой и спокойной миловидностью, присущей Оксфорду. А разрушенный собор, хоть и уступал в размерах Честерскому кафедральному собору, являл собой великолепный образец готического стиля в Шотландии.

Джон Нокс, которого часто обвиняют в непримиримой борьбе с римско-католической церковью (и подстрекательстве к разрушению папских храмов), на самом деле неоднократно пытался обуздать неистовство черни, развязанное его же проповедями. Когда в 1559 году он появился в Сент-Эндрюсе с обличениями «дьявольских священников, чревоугодников и бритоголовых», его гневные речи и впрямь побудили горожан разорять католические храмы, в частности сбросить иконы со стен кафедрального собора. Но надо отдать должное Ноксу, он был далек от огульного отрицания и повсеместного вредительства. И сегодня собор лежит в руинах просто потому, что ему позволили разрушиться. Поверьте, если уж в таком большом здании, как готический собор, обрушилась крыша, то гибель всего здания не за горами. И размеры приходской церкви Сент-Эндрюса сыграли в этом процессе разрушения не меньшую (а куда большую) роль, чем ярость последователей Джона Нокса. Ибо, как только хозяева католического собора бежали, новые протестантские священники сочли за благо перебраться в городскую церковь. Пустующее же здание собора осталось стоять без присмотра, медленно, но неотвратимо разрушаясь под воздействием естественных причин.

Я обошел развалины храма, постоял под великолепной романской аркой западных врат, а затем решил подняться на вершину высокой каменной башни Святого Рула. Эта непривычно узкая башня высотой 108 футов на удивление хорошо сохранилась. В тени ее похоронены совершенно непохожие личности: с одной стороны, Сэмюел Рутерфорд, божество шотландских ковенантеров, а с другой – выдающийся игрок в гольф Том Моррис. Поблизости находится могила человека, перед которым должен склонить голову любой шотландский писатель – я, конечно же, имею в виду Эндрю Лэнга. Для меня всегда оставалось загадкой, как могло случиться, чтобы этот величайший мастер пера не получил должного признания в Шотландии – в стране, которая трепетно, я бы даже сказал, с преувеличенным восхищением относится к своим литературным деятелям. Лэнг был гением в своей области, которую я определил бы как литературное расследование. Практически все его произведения – за исключением, пожалуй, книги, посвященной его любимому Сент-Эндрюсу – построены по одной схеме: они подробно освещают, разъясняют, истолковывают любой вопрос, к которому обратился мощный, пытливый ум этого человека. Лэнга можно с полным основанием назвать журналистом, поэтом, антропологом и историком. Но, наверное, слово «лоялист» является для него самой лучшей характеристикой. Этот человек просто обожал исторические загадки, то, что мы определили бы как безнадежно запутанные дела. Лэнг был беззаветно предан делу якобитов. И хотя мне кажется, что он всегда предпочитал Старшего Претендента его сыну, тем не менее одним из его лучших произведений стала книга «Принц Чарльз Эдуард». Являясь гением литературного детектива, он охотно обращался к информации, добытой другими писателями. Так, самое знаменитое «дело» Лэнга посвящено тайнам якобитского движения. В книге с названием «Шпион Пикл» он – на основании расследования Роберта Луиса Стивенсона – выдвинул обвинения в измене против молодого Гленгарри, Аластера Руада Макдоннелла, чем заслужил стойкую ненависть многих горцев. Было бы чрезвычайно интересно и поучительно ознакомиться с историей жизни самого Эндрю Лэнга, но здесь, боюсь, нас ожидают непреодолимые трудности. Дело в том, что писатель запретил публиковать собственную биографию, равно как и личную переписку.

На вершину башни Святого Рула ведет узкая винтовая лестница, сырая и промозглая. Подъем не из приятных, но его скрашивает неумолчное воркование голубей, которые с давних пор стали постоянными обитателями башни. И какая безусловно роскошная награда вас ждет наверху! На юго-западе простираются два зеленых горных массива, которые хорошо просматриваются в ясную погоду. Один из них – Ломондские холмы Файфа, возвышающиеся возле Лох-Левена; к северу от Данди располагаются Сидлоу-Хиллз. Этот пейзаж, возможно, и не самый величественный в Шотландии, стране, славящейся своими потрясающими панорамами. Однако он демонстрирует нам беспроигрышное сочетание извечных компонентов – моря и суши. А если к этому добавить кафедральное кладбище у вас под ногами, налезающие друг на друга крыши Сент-Эндрюса и великолепный, напоминающий сломанный меч замок на скале, то поверьте: вы не пожалеете о потраченном времени.

Однако должен предупредить: если вы излишне чувствительны к силам гравитации или страдаете боязнью высоты, то здесь, на вершине башни Святого Рула, у вас может случиться приступ головокружения. Лучше спуститесь вниз и остановитесь на минутку перед разрушенным алтарем собора. Это историческое место: именно здесь стоял Роберт Брюс во время церемонии освящения здания. Сама церемония была проведена в память о победе шотландцев при Бэннокберне. А позже, в XVI веке, перед этим же самым алтарем «сочетались браком с великой славой» король Яков V и Мария де Гиз. От этого брака появилась на свет Мария Стюарт, будущая королева Шотландии.