Текст книги "Шотландия: Путешествия по Британии"

Автор книги: Генри Мортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

Я не представляю пейзажа прекраснее, чем тот, что открывается с Мам-Раттахан. Разве что только вид с вершины Бен-Невиса. На мой взгляд, именно этот пейзаж (а не какой-нибудь, скажем, остров Скай) воплощает истинно шотландский дух – сочетание двух таких несовместимых явлений, как сила и нежность. Это та картина, которой всякий человек готов любоваться на протяжении всей жизни с неослабевающим чувством любви и почитания.

По мере того как мерк дневной свет, горы становились все темнее, пока не обрели темно-лиловый оттенок. По долинам поползли серые туманы, а вершины холмов окутались темной дымкой, которая протянулась в воздухе от одного хребта к другому. Высоко в небе загорелась первая звезда, и горы притихли, погрузились в ночной мрак и безмолвие.

5

Вот уже много часов я не встречал ни единого человека. И вдруг я увидел его. Он лежал на островке влажного вереска на обочине дороги – крупный мужчина с рыжеватой бородой. Одет он был в ворсистый костюм с брюками гольф и охотничью войлочную шляпу с водоотталкивающим покрытием. В левой руке он сжимал дорожный посох, рукоятка которого служила опорой для подзорной трубы. Мужчина держал ее правой рукой и направлял на склон противоположной горы.

Звук моих шагов отвлек огромного горца от его занятия. Не без усилия он поднялся и обернулся в мою сторону. Меня поразили его глаза – пронзительно-голубые, с открытым и искренним взглядом. Одарив меня неким подобием улыбки, горец спросил:

– Вам доводилось когда-нибудь видеть, как убивают оленя?

– Да, – ответил я, – в Арране.

– Ну, ясно, – кивнул мужчина. – Примерно через полчаса сможете снова полюбоваться мертвым оленем. Они как раз подбираются вон из-за того холма.

И передал мне свою подзорную трубу.

Отыскать коричневого оленя на коричневом склоне – доложу я вам, непростое дело. Особенно для человека, непривычного к охоте на оленей. Я щурился и жмурился, елозил на месте и корчился от стыда, но в этом скоплении смутных пятен размером в полкроны мог разглядеть все что угодно, кроме оленя.

– Он лежит вон там, – настаивал мой зоркий собеседник, – и голова у него высоко поднята! Он пролежал так все утро! Видите то темное пятно недалеко от лощины?

Мне было ужасно стыдно, но я не видел никакого оленя! Лично я в подобной ситуации поступил бы так же, как большинство жителей Низин и практически все жители моей родной Англии, а именно – обозвал бы дураком такого недотепу и затоптал бы насмерть своими дорожными башмаками. Однако огромный горец проявил по отношению ко мне поистине ангельское терпение.

На берегу ручья он вырвал клок мха, затем прошел к мосту и укрепил его наподобие мишени. Должным образом наведя подзорную трубу, он допустил к ней меня и предупредил, чтобы я ни на миллиметр не смещал устройство. Я прильнул к окуляру и – увидел оленя!

Он лежал высоко на горном склоне, примерно в трех милях от нас. Это был светло – коричневый самец, который почти сливался с вересковой подстилкой…

– Стоунов на девятнадцать потянет, – предположил мой новый знакомец.

Олень лежал неподвижно, словно изваяние. Голова высоко вскинута, над ней темнели раскидистые рога. Он был просто великолепен! И я не имел никакой возможности предупредить его о грозившей опасности.

Разволновавшись, я придвинулся слишком близко к трубе и нечаянно сбил прицел. Он переместился на дюйм вверх, и я увидел кое-что еще. Трое мужчин осторожно крались по склону горы! Их одежда почти не выделялась на фоне вереска, лишь светлые лица и медленное перемещение выдавали охотников. Они подбирались к оленю. Видеть его они пока не могли, но, судя по зловещим и аккуратным движениям, абсолютно точно знали, где находится добыча.

– Надеюсь, он успеет убежать, – прошептал я.

– Небось, вы б так не говорили, – хмыкнул горец, – если б с самого утра его выслеживали!

Я снова посмотрел на оленя – он лежал все так же неподвижно, с высоко вскинутой головой. Охотники бесшумно ползли в траве. Через несколько мгновений они доберутся до выгодной позиции, и тогда…

А олень по-прежнему находился в блаженном неведении. Черт бы побрал его беспечность! Я готов был поклясться, что животное дремлет с полузакрытыми глазами.

Ему и невдомек, что трое мужчин с самого раннего утра готовились его убить. Олень не знал, что пока он мирно отдыхал на ковре из вереска, смерть подкралась совсем близко. Я не мог без волнения смотреть на трагедию, которая разыгрывалась у меня на глазах. Есть ли у него хоть какой-нибудь шанс? А может, олень просто дурачит охотников?

– Они уже его видят? – услышал я спокойный голос горца.

– Пока нет! – ответил я. – Хотя подождите! Похоже, что видят. Один охотник залег! А тот, что с ружьем, держится у него за спиной! Вот теперь они остановились! Олень…

– Он по-прежнему спокоен… Он не знает!

Лесной красавец лежал с высоко поднятой головой.

Трудно представить себе больший контраст: с одной стороны – абсолютная безмятежность существа, даже не догадывающегося о приближении смерти, а с другой – сосредоточенные, выверенные движения убийц.

Я пытался убедить себя, что олень чутко следит за происходящим. Вот сейчас охотник допустит какое-нибудь неверное движение, или просто дуновение ветерка донесет до оленя едва уловимый запах человека, и он молнией метнется прочь! Медленно, болезненно медленно охотники перемещались вперед – они осторожно ползли, подобно червям, извивались в засохшем вереске. И олень ничего не замечал!

И вдруг все пришло в движение! Олень исчез, скрылся. Мне показалось, он отпрянул назад! На том месте, где он сидел, осталось лишь легкое облачко пыли! Он перекатился, как лошадь! Я с облегчением улыбнулся. Ну надо же, чтобы для своего фокуса он выбрал именно этот критический момент!

Кр-рах!

С дальнего холма донесся звук выстрела. Теперь я понял, что две секунды назад наблюдал сцену смерти оленя. Просто звуку понадобилось время – эти две секунды, чтобы дойти до нас со склона горы.

К своему собственному удивлению, я почувствовал, что страшно зол. Встреть я сейчас того охотника, наверное, убил бы без сожаления. Того, который застрелил лежащего оленя! Прошу понять меня правильно, это была не простая сентиментальность. Человек с ножом, терзающий картину в Национальной галерее, вызвал бы у меня точно такой же гнев. Мне, подобно фурии, нестерпимо наблюдать, как прекрасное создание превращается в кусок мяса. По сути, меня взбесила не смерть оленя, а гибель красоты.

Затем я увидел сквозь подзорную трубу, как трое мужчин ринулись к месту преступления. Они подбежали к оленю. Держа за рога, приподняли его голову, потом отпустили, и голова несчастного животного безжизненно шлепнулась на землю. О боже, а всего несколько мгновений назад он был таким гордым и красивым! Затем охотники достали ножи и склонились над трупом.

Я шел своей дорогой, когда навстречу мне из вереска выбрался высокий невзрачный англичанин. Я сразу же узнал охотника.

– Вы его убили мгновенно?

– Так точно, – произнес он с мягкой улыбкой. – Я бы не позволил себе мучить оленя.

Тут на дороге показался пони, который вез на спине лесного красавца. Рога волочились по земле, на морде застыла кровь, и его тонкие, такие шератоновские ноги одеревенели и торчали в воздухе. Я отметил стальные мышцы под тонкой бархатистой кожей – олень еще не успел полностью остыть.

– Девятнадцать стоунов, – произнес чей-то голос. – Великолепное животное!

Как бы мне хотелось видеть в олене просто животное, дичь, на которую можно охотиться. Пожалуй, тогда я тоже мог бы полдня подкрадываться к нему. Может быть, даже сумел бы убить. Хотя нет… не знаю. Я оглянулся, окинул взглядом горы. Меня не покидало мучительное сожаление, я не мог отделаться от мысли, что нечто прекрасное без всякой нужды и цели покинуло эту землю.

6

Сэр Джон мой старый друг, но временами он раздражает меня – почти так же, как и я его. Джон высокий и тощий, с блекло-голубыми глазами. Лицо его испещрено густой сеточкой кровеносных сосудов и из-за этого постоянно кажется слегка обмороженным. А может, дело вовсе не в плохом кровоснабжении, а в холодной природе тех предубеждений, которые отличают моего приятеля. Одевается Джон обычно в твидовые костюмы кричащих расцветок, укрепленные кожаными накладками на плечах.

Во что верит сэр Джон? Прежде всего, в божественное право королей, тут его вера непоколебима. Следующая позиция в этой иерархической системе отводится Итону и Кембриджу, за ними следует «Карлтон-клуб». Кроме того, он верит в величие Лондона времен империи, ну и, наконец, в англиканскую церковь. Моему другу около шестидесяти, но выглядит он моложе. Полагаю, данный эффект объясняется исключительно консервативным мышлением сэра Джона – за последние сорок лет он не породил ни единой свежей идеи. В общем и целом, он производит впечатление счастливого человека и вполне достоин зависти окружающих. Лично мне сэр Джон нравится – я нахожу его забавным.

Правда, боюсь, что он-то меня недолюбливает, причем по той же самой причине: считает меня смешным.

– Нет, вы мне объясните, – негодует сэр Джон, – с какой стати вы решили разыгрывать из себя этакого отъявленного сентименталиста, своими глупыми предрассудками разрушающего сельскую старину! Пойдем сегодня поохотимся на оленя!

– Я не стану стрелять в оленя, поскольку когда-то считался неплохим стрелком и боюсь попасть в него. Однако – чтобы доказать, что я не против сельских традиций – я пойду с вами на охоту. Буду выслеживать оленя и обещаю не кричать, не петь, не размахивать руками и не кидать камни. Короче, никак не мешать убийству, которое вы замыслили.

– Ах, вот как вы это называете! Убийство! Неужели вы не понимаете, дружище…

– Я все прекрасно понимаю. Вы полагаете, будто олени ваша собственность; к тому же (и в этом ваше оправдание), вы обожаете оленину. Вот поэтому вы и стреляете в оленей – все предельно ясно. Но я-то ненавижу оленину! Это с одной стороны; а с другой, мне нравится любоваться живыми оленями. Так что, как ни крути, а для меня неприемлемо их убивать. На мой взгляд, это преступление, да еще и нарушающее все эстетические нормы.

В ответ сэр Джон лишь раздраженно цокнул языком.

Если в охоте на лис присутствует азарт и возбуждение кавалерийской атаки, то выслеживание оленя равносильно долгому и утомительному марш-броску пехоты.

Мы только приступили к завтраку, когда явился один из разведчиков сэра Джона. Из его донесения следовало, что этим утром «на холме» замечен неприятель. Это так характерно для Хайленда! Подобной туманной фразой – «на холме» – обозначают местоположение объекта в пределах нескольких квадратных миль. Какой-нибудь несведущий иностранец может решить, что к северу от Каледонского канала существует всего один холм!

Итак, завтрак немедленно прервался, и столовая сэра Джона уподобилась ставке главного командования во время внезапного нападения врага.

Надо отдать должное хозяину: уже через несколько минут паника улеглась, и войска были выстроены возле конюшен. Вперед мы отрядили боевой авангард – парочку молодых серьезных парней, вооруженных подзорными трубами. Вслед за ними отбыл и основной отряд, куда кроме нас с сэром Джоном входили двое ловчих: они тащили ружья и вели под уздцы двух мохнатых пони, оседланных для перевозки добычи.

В таком составе мы протопали по берегу лесного ручья, затем стали подниматься вверх по пустоши на тот самый заветный «холм». Наконец местность приобрела отчетливо выраженный холмистый характер: впереди вздымался коричневый холм, за ним еще один, и так далее до самого горизонта. Неподалеку шумел ручей, прокладывавший себе дорогу меж скал.

Мы углубились в заросли вереска, распаковали свои оптические приборы и улеглись на спину, исследуя склон холма, находившегося примерно в четырех милях от нас.

– Скверный день, – проворчал сэр Джон. – Ветер дует не в ту сторону.

– Они могут убежать?

– Могут! Вы-то, небось, порадуетесь?

– Ну, я улыбнусь.

– Ладно, там посмотрим. Может, удастся пострелять.

– Ах вы, старый кровожадный злодей!

Сэр Джон бросил на меня возмущенный взгляд, лицо его покраснело от злости. Никогда не позволяйте себе подобных замечаний в адрес охотников на оленей. Обвинение в кровожадности выводит их из себя. Они ни в коей мере не считают себя кровожадными – по крайней мере, до тех пор пока соблюдают правило «не больше одной смерти в день».

Я без труда рассмотрел стадо оленей, пасшихся на склоне холма. Сзади они напоминали обычных сельских пони. Я насчитал примерно тридцать светло – коричневых самочек. На некотором расстоянии от них стоял великолепный самец с грациозно изогнутой шеей и горделиво посаженной головой.

Один из егерей объяснил мне, что сейчас наступил брачный период, когда самцы разгуливают по холмам в окружении самок. Ну чем не султан со своим гаремом! Иногда им случается повстречаться с чужим, пришлым самцом, который осмеливается бросить вызов хозяину. Тогда разгорается битва. Если новичок побеждает, то прежний султан бросается наутек, покинув свой гарем на милость победителя. Но бывает и так, что в пылу схватки олени насмерть сцепляются рогами. По весне, когда с холмов сходит снег, можно увидеть два трупа, которые так и лежат рядом.

– А что происходит с самками, если оба самца погибают?

– Они просто уходят. Бродят по холмам, пока не найдут нового хозяина.

На моих глазах олень решил проявить свою власть. Несколько самочек отбились от стада, и он тут же ринулся к ним, угрожающе наклонив голову с великолепными рогами. Вся его поза красноречиво говорила: «А ну-ка, быстро на место! Девушки должны держаться в куче». Восстановив порядок, олень гордо вернулся на прежние позиции.

– Ай да красавец! – восхищенно прошептал сэр Джон. – Крупный парень!

С этого момента и началась собственно охота. Оставив позади егерей и пони, мы с моим другом выступили в погоню.

Процесс занял у нас два часа – два часа утомительного, но захватывающего преодоления трудностей. Если вы наивно полагаете, будто охота на оленя заключается в том, чтобы обнаружить его местоположение, осторожно пройти милю или две, а затем просто подстрелить лесного красавца, мой вам совет: попробуйте все это проделать. А я на вас посмотрю. Нет, в этом деле (как и в охоте на лис) необходим особый дар предвидения. Охотник должен быть всегда на шаг впереди жертвы. От него требуется заранее (и с приличной долей вероятности) предугадать, как именно поведет себя животное примерно в трех сотнях неожиданных ситуаций. Каждая пара рогов – это беспроводная антенна, которая таинственным образом доставляет своему хозяину последние сводки событий с окрестных холмов.

Охотнику вовсе не обязательно «засветиться», чтобы олень узнал о его приближении. Ведь это животное – просто комок обостренных нервов и инстинктов. Олень чувствует опасность за милю, если не больше. Так что у неуклюжего охотника нет никаких шансов. Более того, успех предприятия зависит от массы случайных факторов. Охотник может все делать правильно, оставаться невидимым и неслышимым, и ветер будет дуть в нужную сторону, но какое-то малейшее дуновение отразится от края скалы и донесет запах до настороженного оленя. А далее – только его и видели…

Незаметно я проникся азартом преследования. Были моменты, когда требовалось падать ничком в лужу холодной болотной воды; порой приходилось неподвижно лежать, уткнувшись лицом в подкованные стальными гвоздями подошвы впереди идущего егеря; иногда мы застывали, не смея вздохнуть, чтобы не потревожить ненадежный камень, который мог ухнуть в глубокий овраг и стать причиной лавины, а следовательно, и краха всей охоты сэра Джона.

Наконец-то – после двух часов перешептываний и подглядываний, передвижения ползком и лежания в ржавых лужах – мы, вымокшие насквозь, усталые и голодные, размазывая кровь из случайных царапин, добрались до вершины холма и оказались на расстоянии выстрела от нашей добычи. На последнем этапе нам пришлось подниматься по некоему подобию узкой лощинки, а попросту говоря – расселины в склоне холма, забитой буреломом и валежником, оставшимся с прошлой зимы.

Неимоверным усилием воли сэр Джон сдерживал возбуждение. Его голубые глаза приобрели стальной оттенок. Уж не знаю, каким образом ему удавалось хранить достоинство на протяжении всех наших мытарств. Лично мне он виделся старшим офицером командной ставки, замыслившим отчаянную операцию на нейтральной территории. Вслух не было сказано ни слова. Со своими ловчими он объяснялся кивками, быстрыми взглядами, движением бровей.

И вот мой друг взял в руки заряженную винтовку. Наступил волнующий миг – венец напряженнейшего дня. В тот миг я готов был признать: да, сэр Джон заслужил своего оленя. Едва удержался, чтоб не нацарапать на случайном конверте: «Вперед и вверх, и да поможет вам Бог». Однако одного взгляда на сосредоточенное лицо моего друга хватило, чтобы оставить мысль о подобном мальчишестве. Вокруг царила гробовая тишина, ветер по-прежнему дул в нашу сторону. Сэр Джон начал медленно подползать к гребню холма. Мы залегли внизу и не сводили с него глаз. Каждое движение могло стать роковым.

Он почти достиг вершины, когда это случилось! С изумлением, не веря своим глазам, я увидел, как из-за гребня холма показалось нечто. Оно остановилось и уставилось на сэра Джона. Это была овца! На протяжении одного ужасного мгновения двое – сэр Джон и овца – смотрели друг другу в глаза. Каждый, казалось, думал: «Ну ты, идиот! И что ты здесь делаешь?»

Затем голова овцы исчезла из поля зрения, а сэр Джон бросился к гребню холма. Он заглянул за него, обернулся к нам и безнадежно махнул рукой. Мы поспешили к тому месту, где он стоял. Противоположный склон был пуст!

Ни самочек! Ни красавца-оленя! И бесполезно даже спрашивать, что произошло. И так все ясно. Бестолковая овца, в испуге отпрянувшая от гребня, подала сигнал тревоги! И тут же самец сорвался с места, на ходу подгоняя своих подруг: «Скорее, скорее, девочки! Сэр Джон рядом!» В доли секунды все стадо скрылось за горизонтом. Я восхищался своим другом: он все сделал правильно, не допустил ни малейшей ошибки. Но я восхищался и оленем: он тоже не оплошал. И победил!

– Ну что ж, – вздохнул сэр Джон, пока егерь наскоро готовил бутерброды. – Вы сами все видели.

– Вы настоящий спортсмен, дружище, – признал я. – Я ожидал, что вы сорветесь. Или подстрелите проклятую овцу.

– Не будьте идиотом, Генри, – отмахнулся он. – В конце концов, важен не результат, а сам процесс выслеживания. А олень… Бог с ним. Ушел и ушел. Он заслужил право жить… до следующего раза. Может, тогда удача будет на моей стороне.

7

Меж холмами раскинулись пятнадцать миль красоты. Они носят название Глен-Мористон. В этой долине лежит озеро Лох-Клюни, за ним тянутся негустые леса, где водятся олени, а вслед за тем тропа ныряет в березовую рощу и внезапно оглашается шорохами и шумом – здесь полным-полно кроликов самых разных размеров. С этой долиной связано одно из самых романтических приключений злополучного принца Чарли. Настало время поведать историю Восьми горцев из долины Мористон…

Это произошло в июле 1746 года. Вот уже несколько месяцев Чарльз вынужден был скрываться от «красных мундиров», рыскавших по всей округе. Это тянулось с середины апреля – с того самого студеного и мокрого дня 16 апреля, когда горцы последовали за своим принцем на роковую куллоденскую пустошь. Сам Чарльз укрылся на острове Скай. Оттуда он бежал, переодевшись в женское платье, под видом ирландской служанки Флоры Макдональд. Ему довелось прятаться в лесах и пещерах, голодать и холодать, но в конце концов он благополучно добрался до большой земли.

Увы, радоваться было рано. Принц, что называется, попал из огня да в полымя. Вся западная часть Хайленда была наводнена солдатами Ганноверца. Днем они прочесывали местность, а по ночам грелись у походных костров и мечтали, на что потратят тридцать тысяч фунтов – награду, объявленную за голову Красавца. А принц Чарли в это время был совсем рядом: прятался в гротах и окрестных лесах. Настолько близко, что как-то поутру обнаружил, что ночью фактически забрел в расположение английских войск и спал на расстоянии выстрела от своих врагов.

Как-то он пробирался по долине Глен-Шиел в сопровождении одного из своих сторонников. Никто не узнал бы в этом грязном, изможденном беглеце блестящего молодого принца, который несколько месяцев назад объявился в замке Холируд. Куда подевались звезда и крест Святого Андрея, сверкавшие тогда на груди у Чарльза! Сейчас на голове у юноши красовался перекошенный желтый парик и шотландский боннет, на шее был повязан шейный платок. Костюм принца тоже не отличался особым изяществом: помимо грубого камзола с тартаной Стерлингов на нем был подпоясанный дорожный плед, клетчатые гольфы и грубые башмаки, настолько изношенные, что едва держались на ногах. Его рубашка, некогда ослепительно белая, приобрела желтоватый оттенок.

Двадцать четвертого июля, когда принц вошел в долину, он уже с ног валился от усталости и голода – миновало двое суток, как он в последний раз ел мясную пищу. Вдалеке Чарльз заметил дымок, поднимавшийся над крышей какой-то лачуги. Он решил отправиться туда и попросить еды. Его спутник по имени Глендайл всеми силами пытался отговорить принца. Он знал, что даже самый бедный горец устоит перед соблазном получить тридцать тысяч за голову беглеца, но где гарантии, что они не нарвутся на правительственных солдат?

– Пусть лучше я умру, как человек, – ответил Чарльз, – но не буду голодать, как последний дурак.

И с этими словами он направился к хижине.

Он вошел без стука и застал следующую картину: вокруг обеденного стола сидели восемь человек довольно сурового вида, на столе же лежал изрядный кус вареного мяса. Все эти люди были отъявленными ворами, вынужденными скрываться от правосудия. Появление неожиданного гостя их явно удивило. Один из горцев в прошлом служил в армии и признал принца Чарли. Не желая выдавать его своим товарищам, он обратился к Чарльзу как к старому знакомому:

– Хей, Дуглас Маккаллони, дружище! Рад тебя видеть!

Принц понял, что его инкогнито раскрыто, но решил идти ва-банк. Он весело поблагодарил честную компанию и уселся за стол.

После обеда принц и узнавший его мужчина уединились и стали держать военный совет. Они решили во всем сознаться остальным, и не ошиблись! Пусть эти люди были бедны, как церковная мышь, пусть у них на всех не набралось бы и шиллинга, но они без колебаний принесли клятву верности принцу. К вящей славе местного населения и кельтского характера в целом следует сказать: пока принц Чарльз блуждал по вересковым пустошам, а над головой его висела объявленная награда в 30 тысяч фунтов, никто его не выдал. Во всем Хайленде не сыскалось ни единого Иуды!

Далее действие переместилось в пещеру под названием Корридоу (вы и сейчас можете посетить ее, если подниметесь на две с половиной мили вверх по течению Доу). Сюда в целях безопасности восемь горцев из долины Мористон доставили принца. Они приготовили ему постель из мягкого папоротника и верхушек вереска. Они выставили стражу у входа и выхода из долины. Они регулярно организовывали рискованные вылазки и обеспечивали своего подопечного продуктами. Как-то раз, желая порадовать принца деликатесами, они даже осмелились наведаться в Форт-Огастес и с риском для собственной жизни принесли ему имбирных пряников.

Английские солдаты продолжали патрулировать долину. Всего в нескольких милях от той пещеры, где прятался принц, они задержали эдинбургского торговца по имени Родерик Маккензи, который отчасти походил на принца Чарльза. За свое сходство бедняге пришлось поплатиться жизнью – недолго думая, патрульные его расстреляли. Примечательно, что Маккензи, желая отвести угрозу от принца, выкрикнул перед смертью:

– Вы убили своего принца!

Палачи обезглавили труп и поспешили в Форт-Огастес, захватив голову в качестве доказательства (и основания для получения 30 тысяч фунтов). Герцог Камберленд отправил голову в Лондон и вздохнул с облегчением: он тоже поверил в смерть Молодого Претендента и посчитал свою задачу по наведению порядка в Хайленде выполненной. Новость о расстреле принца быстро распространилась по горам, и английские войска ослабили бдительность. Это оказалось как нельзя более кстати для Чарльза и восьмерых горцев из долины Мористон.

На мой взгляд, это прекрасная картина – принц Чарльз в окружении своих верных стражей из Глен-Мористон. Она куда выгоднее отражает его благородную суть, чем тот официальный портрет, который имел широкое хождение по Шотландии. Там принц выглядит довольно комично – в героическом наряде шотландских горцев и с орденами на груди. В какой-то момент восьмерка контрабандистов узнала, что принц собирается перебраться под защиту джентльменов из соседних Низин. Они явились к нему и убеждали Чарльза не делать этого. Доказывали, что для него будет безопаснее остаться с ними. Если они предадут принца, объясняли горцы, то для них это будет равносильно изгнанию из родной страны. Ведь они перестанут существовать для своих соотечественников: никто из горцев никогда с ними не заговорит, разве что пошлет проклятие вслед. В то же время для мелкого джентльмена-лоулендера объявленная награда в 30 тысяч фунтов станет большим искушением. С такими деньгами он легко сможет скрыться в Лондоне и жить до конца своих дней припеваючи.

Каков конец этой истории? Восемь горцев на протяжении недель охраняли и опекали принца Чарльза. Затем, когда волнение улеглось, они тайно переправили его к друзьям. Стоило посмотреть на принца, когда он наконец добрался до Лохиела. Чарльз отрастил бороду, ходил босиком в старом темном камзоле, килте и дорожном пледе. В одной руке он нес ружье, в другой – пистолет, из-за пояса торчал кинжал. Он сердечно попрощался с восемью горцами из долины Мористон – вот тоже достойная тема для живописца!

В сентябре того же года частное французское судно, вооруженное дюжиной фальконетов, тайно пробралось в залив Мойдарт. Вскоре к нему подошла небольшая лодка, которая доставила на борт судна принца Чарльза. Таким образом, его шотландские приключения завершились там же, где и начались.

Вы спросите, что сталось с восьмеркой из Глен-Мористон? Много лет спустя в Эдинбурге объявился человек по имени Хью Чизхольм – он был одним из тех восьмерых горцев. Чизхольм наделал много шума в Эдинбурге, всем хотелось послушать историю злоключений принца Чарльза, так сказать, из первых уст. Бывшему вору так и не удалось разбогатеть, но тем не менее люди относились к нему с большим уважением, многие предлагали деньги. Интересно, что Чизхольм со всеми здоровался левой рукой. Объяснял, что после прощального рукопожатия принца он поклялся больше никому не подавать той руки, которая хранила воспоминание о Молодом Претенденте.

Думаю, будет справедливым привести в этой книге имена восьми горцев из долины Мористон. Среди них было два Макдональда, три Чизхольма, один Макгрегор, один Гран, а также Макмиллан.

Я верю, что имена эти навечно войдут в историю героического якобитского движения.

8

Некоторое время я шел по тенистой, погруженной в таинственный сумрак Глен-Мористон и вдруг очутился в полосе яркого солнечного света. Что за чудо эта долина! Если вам захочется испытать шок от внезапного переключения с сурового, девственно-дикого пейзажа Хайленда на мягкую и мирную пасторальную картинку – милости просим в Глен-Мористон. Трудно вообразить себе более резкий контраст, чем в этой долине. Олений заповедник внезапно кончается, и вы оказываетесь в смешанных березово-еловых лесах. Река Мористон образует здесь эффектные водопады, которые затмевают и Киллекранки.

Здешние леса кишмя кишат кроликами. Нигде, ни в одной области Шотландии мне не доводилось наблюдать подобного количества этих диких животных. Такое впечатление, что они организуют клубы самоубийц и делегируют их членов для пробежки по дороге. Огромные кроличьи семейства сидят на пригорках и хладнокровно наблюдают за вашим приближением, лишь в последний момент срываются с места и ныряют в невидимые убежища, махнув напоследок куцыми белыми хвостами.

Заканчивается Глен-Мористон на берегах озера Лох-Несс. После короткого раздумья я выбрал дорогу на Инвернесс, ту, что огибает озеро с севера. Поскольку было уже довольно поздно, я решил заночевать в одной из маленьких гостиниц, предназначенных в основном для английских туристов – любителей рыбной ловли.

Гостиница стоит прямо на берегу реки, в которой, однако, рыбачить запрещалось. А жаль, это было бы так удобно. Окажись у меня под рукой удочка, я мог бы закидывать ее прямо из окна спальни.

Колорит гостиницы безошибочно угадывается по ее интерьеру. В холле выставлена на обозрение огромная жирная форель. Надпись на застекленной витрине гласит, что рыба была выловлена полковником Таким-то в тысяча восемьсот таком-то году. Выглядит форель как легендарная праматерь всех тех рыбин, о которых любят судачить фанатичные рыбаки. В курительной комнате еще один диковинный экспонат – гигантский лосось, подобно аэростату, возлежащий на зеленой искусственной травке. Над ним на стене изображение королевы Виктории в окружении отставных генералов и бывших губернаторов, перед гневом которых трепетали целые провинции. Кажется, что седовласые джентльмены с детским обожанием смотрят на это чудо природы.

Вокруг все дышит провинциальным уютом. У подножия лестницы на второй этаж обычно дремлет старый спаниель шоколадного окраса. По стенам развешаны оленьи головы с ветвистыми рогами. Кажется, будто они следят за вами круглыми черными глазами, обвиняя в своей безвременной кончине. Каждый вечер в холле выставляется массивное серебряное блюдо, подозрительно смахивающее на катафалк. На нем – очередной экземпляр пятнистой форели. Таковы традиции гостиницы для рыбаков: самый знатный улов выставляется на всеобщее обозрение.

Хочу сразу же дать несколько полезных советов для новичков. Спускаясь к обеду, обязательно задержитесь у блюда и вполголоса произнесите что-нибудь вроде: «Клянусь небесами, ну и рыбина!»

Вполне возможно, что автор этого шедевра маячит где-то поблизости. Точно так же тщеславные художники ходят вокруг своих полотен в Королевской академии и жадно ловят благожелательные отзывы зрителей.

А вот чего делать ни в коем случае нельзя – это отпускать пренебрежительные замечания за вечерней кружечкой пива. Самый надежный способ заполучить злейшего врага – обронить фразу типа: «О боже! Да как-то в Ирландии я поймал рыбу, вдвое крупнее этой… причем крючка под рукой не оказалось, пришлось использовать согнутую булавку».

В те дни, когда вода в реке стоит слишком высоко (или, наоборот, недостаточно высоко), и единственное, что котируется неизменно высоко – это право на рыбную ловлю, сотни рыбаков по всей Шотландии выходят на охоту за форелью.