Текст книги "Хогбены, гномы, демоны, а также роботы, инопланетяне и прочие захватывающие неприятности"

Автор книги: Генри Каттнер

Соавторы: Кэтрин Мур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 82 страниц)

Ныне будущее радикально изменилось. Оно уже не включало в себя варианты А, В, С и так далее. Тепловой излучатель, определяющий фактор, был уничтожен в настоящем и потому возможные варианты будущего Гэллегера теперь представляли собой А 1, В 1, С1 и так далее.

Машина не была рассчитана на такие резкие отклонения. Она выполнила поставленную перед ней задачу и теперь ждала новых поручений.

Перед тем, как вновь воспользоваться ею, Гэллегер детально изучил ее устройство.

Времени у него было достаточно. При отсутствии corpus delicti Перссон без труда добился прекращения дела, хотя несчастный Махони едва не спятил, пытаясь понять, что же, собственно, произошло. Что касается либлей…

Гэллегер машинально раздал печенье, прикидывая, как бы избавиться от этих маленьких глупеньких созданий, не раня их чувств.

– Не хотите же вы остаться здесь на всю жизнь? – спросил он у них.

– Нет, – ответил один, косматой лапкой стряхивая крошки с усов. – Но нам нужно завоевать Землю.

– Гмм, – буркнул Гэллегер и вышел кое-что купить. Вернулся он с какими-то приборами, которые украдкой подключил к телевизору.

Вскоре после этого обычная телепрограмма была прервана экстренным выпуском новостей. По странному стечению обстоятельств либли как раз смотрели телевизор. На экране появилось. лицо диктора, почти полностью скрытое листом бумаги. Единственная видимая часть – от бровей и выше – очень напоминала лоб Гэллегера, но либли были слишком возбуждены, чтобы заметить это.

– К нам только что поступила важная информация! – сообщил диктор срывающимся от волнения голосом. – С некоторых пор мир уже знает о прибытии на Землю трех почтенных гостей с Марса. Существа эти…

Либли удивленно переглянулись, один из них начал говорить что-то, но на него шикнули.

– Существа эти, как стало известно, хотят завоевать Землю. С удовольствием сообщаем, что все население Земли перешло на сторону либлей. Произошла бескровная революция, и отныне либли становятся нашими единственными владыками…

– Йо-хо! – пропищал тоненький голосок.

– …Ведется организация новых форм правления. Будет введена новая денежная система, монетные дворы уже чеканят монеты с изображениями либлей на реверсе. Ожидается, что наши владыки вернутся на Марс, чтобы объяснить своим соплеменникам возникшую ситуацию.

Лицо диктора исчезло с экрана, и пошла обычная программа. Вскоре, таинственно улыбаясь, появился Гэллегер. Его приветствовали радостные писки либлей.

– Нам пора возвращаться домой. Произошла бескровная…

– Революция! Этот мир – наш!

Их оптимизм можно было сравнить только с их легковерием. Гэллегер позволил убедить себя, что либлям нужно возвращаться.

– Ну, хорошо, – согласился он. – Машина готова. Еще по печенью на дорогу – и в путь.

Он пожал три косматые лапки, вежливо поклонился, и трое либлей, оживленно попискивая, отправились на Марс. на пятьсот лет в будущее. Они торопились вернуться к друзьям и рассказать о своих приключениях. Они и рассказали, но никто им не поверил.

Смерть Кэнтрелла не имела никаких последствий, хотя Гэллегер, дед и Мики прожили несколько беспокойных дней, прежде чем облегченно вздохнули. Вскоре после этого дед с Гэллегером ударились в запой и сразу почувствовали себя гораздо лучше.

К сожалению, Мики не мог составить им компанию. Ему пришлось вернуться в цирк, где он дважды в день демонстрировал свой уникальный талант, прыгая с десятиметровой лестницы в ванну с водой…

1 Corpus delicti (лат.) – состав преступления.

2 In articulo mortis (лат.) – в момент смерти.

3 Amigo (исп.) – приятель, дружище.

Робот-зазнайка

С Гэллегером, который занимался наукой не систематически, а по наитию, сплошь и рядом творились чудеса. Сам он называл себя нечаянным гением. Ему, например, ничего не стоило из обрывка провода, двух-трех батареек и крючка для юбки смастерить новую модель холодильника.

Сейчас Гэллегер мучился с похмелья. Он лежал на тахте в своей лаборатории – долговязый, взъерошенный, гибкий, с непокорной темной прядкой на лбу – и манипулировал механическим баром. Из крана к нему в рот медленно текло сухое мартини.

Гэллегер хотел что-то припомнить, но не слишком старался. Что-то относительно робота, разумеется. Ну да ладно.

– Эй, Джо, – позвал Гэллегер.

Робот гордо стоял перед зеркалом и разглядывал свои внутренности. Его корпус был сделан из прозрачного материала, внутри быстро-быстро крутились какие-то колесики.

– Если уж ты ко мне так обращаешься, то разговаривай шепотом, – потребовал Джо. – И убери отсюда кошку.

– У тебя не такой уж тонкий слух.

– Именно такой. Я отлично слышу, как она разгуливает.

– Как же звучат ее шаги? – заинтересовался Гэллегер.

– Как барабанный бой! – важно ответил робот. – А твоя речь – как гром.

Голос его неблагозвучно скрипел, и Гэллегер собрался было напомнить роботу; пословицу о тех, кто видит в чужом глазу соринку, а в своем… Не без усилия он перевел взгляд на светящийся экран входной двери – там маячила какая-то тень. «Знакомая тень», – подумал Гэллегер.

– Это я, Брок, – произнес голос в динамике. – Хэррисон Брок. Впустите меня!

– Дверь открыта. – Гэллегер не шевельнулся. Он внимательно оглядел вошедшего – хорошо одетого человека средних лет, – но так и не вспомнил его. Броку шел пятый десяток; на холеном, чисто выбритом лице застыла недовольная мина. Может быть, Гэллегер и знал этого человека. Он не был уверен. Впрочем, неважно.

Брок окинул взглядом большую неприбранную лабораторию, вытаращил глаза на робота, поискал себе стул, но так и не нашел. Он упер руки в боки и, покачиваясь на носках, смерил распростертого изобретателя сердитым взглядом.

– Ну? – сказал он.

– Никогда не начинайте так разговор, – пробормотал Гэллегер и принял очередную порцию мартини. – Мне и без вас тошно. Садитесь и будьте как дома. На генератор у вас за спиной. Кажется, он не очень пыльный.

– Получилось у вас или нет? – запальчиво спросил Брок. – Вот все, что меня интересует: Прошла неделя. У меня в кармане чек на десять тысяч. Нужен он вам?

– Конечно, – ответил Гэллегер и не глядя протянул руку: – Давайте.

– Caveat emptor[43]43
  Caveat emptor (лат.) – пусть покупатель будет осмотрителен. Термин гражданского права, означающий, что качество товара – на риске покупателя.


[Закрыть]. Что я покупаю?

– Разве вы не знаете? – искренне удивился изобретатель.

Брок недовольно заерзал на месте.

– О боже, – простонал он. – Мне сказали, будто вы один можете помочь. И предупредили, что с вами говорить – все равно что зуб рвать.

Гэллегер задумался.

– Погодите-ка. Припоминаю. Мы с вами беседовали на той неделе, не так ли?

– Беседовали… – Круглое лицо Брока порозовело. – Да! Вы валялись на этом самом месте, сосали спиртное и бормотали себе под нос стихи. Потом исполнили «Фрэнки и Джонни». И наконец соблаговолили принять мой заказ.

– Дело в том, – пояснил Гэллегер, – что я был пьян. Я часто бываю пьян. Особенно в свободное время. Тем самым я растормаживаю подсознание, и мне тогда лучше работается. Свои самые удачные изобретения, – продолжал он радостно, – я сделал именно под мухой. В такие минуты все проясняется. Все ясно как тень. Как тень, так ведь говорят? А вообще… – Он потерял нить рассуждений и озадаченно посмотрел на гостя. – А вообще, о чем это мы толкуем?

– Да помолчишь ли ты? – осведомился робот, не покидая своего поста перед зеркалом.

Брок так и подпрыгнул. Гэллегер небрежно махнул рукой.

– Не обращайте внимания на Джо. Вчера я его закончил, а сегодня уже раскаиваюсь.

– Это робот?

– Робот. Но, знаете, он никуда не годится. Я сделал его спьяну, понятия не имею, отчего и зачем. Стоит тут перед зеркалом и любуется сам собой. И поет. Завывает, как пес над покойником. Сейчас услышите.

С видимым усилием Брок вернулся к первоначальной теме.

– Послушайте, Гэллегер. У меня неприятности. Вы обещали помочь. Если не поможете, я – конченый человек.

– Я сам кончаюсь вот уже много лет, – заметил ученый. – Меня это ничуть не беспокоит. Продолжаю зарабатывать себе на жизнь, а в свободное время придумываю разные штуки, Знаете, если бы я учился, из меня вышел, бы второй Эйнштейн. Все говорят. Но получилось так, что подсознательно я где-то нахватался первоклассного образования. Потому-то, наверно, и не стал утруждать себя учебой. Стоит мне выпить или отвлечься, как я разрешаю самые немыслимые проблемы.

– Вы и сейчас пьяны, – тоном прокурора заметил Брок.

– Приближаюсь к самой приятной стадии. Как бы вам понравилось, если бы вы, проснувшись, обнаружили, что по неизвестной причине создали робота и при этом понятия не имеете о его назначении?

– Ну, знаете ли…

– Нет уж, я с вами не согласен, – проворчал Гэллегер. – Вы, очевидно, чересчур серьезно воспринимаете жизнь. «Вино – глумливо, сикера – буйна»[44]44
  Библия, Книга притчей Соломоновых, гл. 20, ст. 1, 3.


[Закрыть]. Простите меня. Я буйствую. – Он снова отхлебнул мартини.

Брок стал расхаживать взад и вперед по захламленной лаборатории, то и дело натыкаясь на таинственные запыленные предметы.

– Если вы ученый, то науке не поздоровится.

– Я Гарри Эдлер от науки, – возразил Гэллегер. – Был такой музыкант несколько веков назад. Я вроде него. Тоже никогда в жизни ничему не учился. Что я могу поделать, если мое подсознание любит меня разыгрывать?

– Вы знаете, кто я такой? – спросил Брок.

– Откровенно говоря, нет. А это обязательно?

В голосе посетителя зазвучали горестные нотки.

– Могли бы хоть из вежливости припомнить, ведь всего неделя прошла. Хэррисон Брок. Это я. Владелец фирмы «Вокс-вью пикчерс».

– Нет, – внезапно изрек робот, – бесполезно. Ничего не поможет, Брок.

– Какого…

Гэллегер устало вздохнул.

– Все забываю, что проклятая тварь одушевлена. Мистер Брок, познакомьтесь с Джо. Джо, это мистер Брок… из фирмы «Вокс-вью».

– Э-э-э… – невнятно проговорил телемагнат, – здравствуйте.

– Суета сует и всяческая суета, – вполголоса вставил Гэллегер. – Таков уж Джо, Павлин. С ним тоже бесполезно спорить.

Робот не обратил внимания на реплику своего создателя.

– Право же, все это ни к чему, мистер Брок, – продолжал он скрипучим голосом. – Деньги меня не трогают. Я понимаю, многих осчастливило бы мое появление в ваших фильмах, но слава для меня ничто. Нуль. Мне достаточно сознавать, что я прекрасен.

Брок прикусил губу.

– Ну, вот что, – свирепо произнес он, – я пришел сюда вовсе не для того, чтобы предлагать вам роль. Понятно? Я ведь не заикнулся о контракте. Редкостное нахальство… пф-ф! Вы просто сумасшедший.

– Я вижу вас насквозь, – холодно заметил робот. – Понимаю, вы подавлены моей красотой и обаянием моего голоса – такой, потрясающий тембр! Вы притворяетесь, будто я вам не нужен, надеясь заполучить меня по дешевке. Не стоит, я ведь сказал, что не заинтересован.

– Сумасшедший! – прошипел выведенный из себя Брок, а Джо хладнокровно повернулся к зеркалу.

– Не разговаривайте так громко, – предупредил он. – Диссонанс просто оглушает. К тому же вы урод, и я не желаю вас видеть. – Внутри прозрачной оболочки зажужжали колесики и шестеренки. Джо выдвинул до отказа глаза на кронштейнах и стал с явным одобрением разглядывать себя.

Гэллегер тихо посмеивался, не вставая с тахты.

– У Джо повышенная раздражительность, – сказал он. – Кроме того, я, видно, наделил его необыкновенными чувствами. Час назад он вдруг стал хохотать до колик. Ни с того ни с сего. Я готовил себе закуску. Через десять минут я наступил, на огрызок яблока, который сам же бросил на пол, упал и сильно расшибся. Джо посмотрел на меня. «То-то и оно, – сказал он. – Логика вероятности. Причина и следствие. Еще когда ты ходил открывать почтовый ящик, я знал, что ты уронишь этот огрызок и потом наступишь на него». Какая-то Кассандра. Скверно, когда память подводит.

Брок уселся на генератор (в лаборатории их было два – один, побольше, назывался «Монстр», а другой служил скамейкой) и перевел дыхание.

– Роботы устарели.

– Ну, не этот. Этого я не перевариваю. Он создает во мне комплекс неполноценности. Жаль, что я не помню, зачем его сделал. – Гэллегер вздохнул. – Ну, черт с ним. Хотите выпить?

– Нет. Я пришел к вам по делу. Вы серьезно говорите, что всю прошедшую неделю мастерили робота, вместо того чтобы работать над проблемой, которую обязались решить?

– Оплата по выполнении, так ведь? – уточнил Гэллегер. – Мне как будто что-то такое помнится.

– По выполнении, – с удовольствием подтвердил Брок. – Десять тысяч, когда решите и если решите.

– Отчего бы не выдать мне денежки и не взять робота? Он того стоит. Покажете его в каком-нибудь фильме.

– У меня не будет никаких фильмов, если вы не додумаетесь до ответа, – обозлился Брок. – Я ведь вам все объяснял.

– Да я пьян был, – сказал Гэллегер. – В таких случаях мой мозг чист, как грифельная доска, вытертая мокрой тряпкой. Я как ребенок. И вот-вот стану пьяным ребенком. Но пока, если вы растолкуете мне все сначала…

Брок совладал с приливом злости, вытащил наудачу первый попавшийся журнал из книжного шкафа и достал из кармана авторучку.

– Ну, ладно. Мои акции идут по двадцати восьми, то есть намного ниже номинала… – Он вывел на обложке журнала какие-то цифры.

– Если бы вы схватили вон тот средневековый фолиант, что стоит рядом, это вам влетело бы в изрядную сумму, – лениво заметил Гэллегер. – Вы, я вижу, из тех, кто пишут на чем попало? Да бросьте болтать про акции и всякую чепуху. Переходите к делу. Кому вы морочите голову?

– Все напрасно, – вмешался робот, который торчал у зеркала. – Я не стану подписывать контракта. Пусть приходят и любуются мною, если им так хочется, но в моем присутствии пусть разговаривают шепотом.

– Сумасшедший дом, – пробормотал Брок, стараясь не выходить из себя. – Слушайте, Гэллегер. Все это я вам уже говорил неделю назад, но…

– Тогда еще не было Джо. Делайте вид, что рассказываете не мне, а ему.

– Э-э… Так вот… Вы по крайней мере слыхали о фирме «Вокс-вью пикчерс»?

– Само собой. Крупнейшая и лучшая телевизионная компания. Единственный серьезный соперник – фирма «Сонатон».

– «Сонатон» меня вытесняет.

Гэллегер был непритворно озадачен.

– Не понимаю, каким образом. Ваши программы лучше. У вас объемное цветное изображение, вся современная техника, первоклассные актеры, музыканты, певцы…

– Бесполезно, – повторил робот. – Не стану.

– Заткнись, Джо. Никто не может с вами тягаться, Брок. Это вовсе не комплимент. И все говорят, что вы вполне порядочный человек. Как же удалось «Сонатону» вас обскакать?

Брок беспомощно развел руками.

– Тут все дело в политике. Контрабандные театры. С ними не очень-то поборешься. Во время избирательной компании «Сонатон» поддерживал правящую партию, а теперь, когда я пытаюсь организовать налет на контрабандистов, полиция только глазами хлопает.

– Контрабандные театры? – Гэллегер нахмурился. – Я что-то такое слыхал…

– Это началось давно. Еще в добрые старые времена звукового кино. Телевидение вытеснило звуковые фильмы и крупные кинотеатры. Люди отвыкли собираться толпами перед экраном. Усовершенствовались домашние телевизоры. Считалось, что гораздо приятнее сидеть в кресле, потягивать пиво и смотреть телепрограмму. Телевидение перестало быть привилегией миллионеров; Система счетчиков снизила стоимость этого развлечения до уровня, доступного средним слоям. То, что я рассказываю, общеизвестно.

– Мне не известно, – возразил Гэллегер. – Без крайней необходимости никогда не обращаю внимания на то, что происходит за стенами моей лаборатории. Спиртное, плюс – избирательный ум. Игнорирую все, что меня не касается. Расскажите-ка подробнее, чтобы я мог представить себе картину целиком. Если будете повторяться – не страшно. Итак, что это за система счетчиков?

– Телевизоры устанавливаются в квартирах бесплатно. Мы ведь не продаем их, а даем напрокат. Оплата – в зависимости от того, сколько времени они включены. Наша программа не прерывается ни на секунду – пьесы, снятые на видеомагнитопленку фильмы, оперы, оркестры, эстрадные певцы, водевили – все, что душе угодно. Если вы много смотрите телевизор, вы и платите соответственно. Раз в месяц приходит служащий и проверяет показания счетчика. Справедливая система. Держать в доме «Вокс-вью» может себе позволить каждый. Такой же системы придерживается «Сонатон» и другие компании, но «Сонатон» – это мой единственный крупный конкурент. Во всяком случае, конкурент, который считает, что в борьбе со мной все средства хороши. Остальные – мелкие сошки, но я их не хватаю за глотку. Никто еще не говорил про меня, что я подонок, – мрачно сказал Брок.

– Ну и что?

– Ну и вот, «Сонатон» сделал ставку на эффект массового присутствия. До последнего времени это считалось невозможным – объемное изображение нельзя было проецировать на большой телевизионный экран, оно двоилось и расплывалось полосами. Поэтому применяли стандартные бытовые экраны, девятьсот на тысячу двести миллиметров. С отличными результатами. Но «Сонатон» скупил по всей стране массу гнилых кинотеатров…

– Что такое гнилой кинотеатр? – прервал Гэллегер.

– Это… до того как звуковое кино потерпело крах, мир был склонен к бахвальству. Гигантомания, понимаете? Приходилось вам слышать о мюзик-холле Радио-сити? Так это еще пустяк! Появилось телевидение, и конкуренция между ним и кино шла жестокая. Театры звуковых фильмов становились все огромнее, все роскошнее. Настоящие дворцы. Гиганты. Но, когда телевидение было усовершенствовано, люди перестали ходить в кинотеатры, а снести их стоило слишком дорого. Заброшенные театры, понимаете? Большие и маленькие. Их отремонтировали. И крутят там программы «Сонатона». Эффект массового присутствия – это, доложу я вам, фактор. Билеты в театр дорогие, но народ туда валом валит. Новизна плюс стадный инстинкт.

Гэллегер прикрыл глаза.

– А кто вам мешает сделать то же самое?

– Патенты, – коротко ответил Брок. – Я, кажется, упоминал, что до последнего времени объемное телевидение не было приспособлено к большим экранам. Десять лет назад владелец фирмы «Сонатон» подписал со мной соглашение, по которому всякое изобретение, позволяющее увеличить размер экрана, может быть использовано обеими сторонами. Но потом он пошел на попятный. Заявил, что документ подложный, а суд его поддержал. А он поддерживает суд – рука руку моет. Так или иначе, инженеры «Сонатона» разработали метод, позволяющий применять большие экраны. Они запатентовали свое изобретение – сделали двадцать семь заявок, получили двадцать семь патентов и тем самым приняли меры против любых вариаций этой идеи. Мои конструкторы бьются день и ночь, пытаясь найти аналогичный метод и в то же время обойти чужие патенты, но у «Сонатона» предусмотрено решительно все. Его система называется «Магна». Работает с телевизорами любого типа, но мой конкурент разрешает устанавливать ее только на телевизорах марки «Сонатон». Понимаете?

– Неэтично, но в рамках закона, – заметил Гэллегер. – А все-таки от вас за свои деньги зрители получают больше. Людям нужен хороший товар. Величина изображения роли не играет.

– Допустим, – горько сказал Брок, – но это не все. Последние известия только и твердят об ЭМП – это новомодное словечко. Эффект массового присутствия. Стадный инстинкт. Вы правы, людям нужен хороший товар… Не станете же вы покупать виски по четыре за кварту, если можно достать за полцены?

– Все зависит от качества. Так в чем же дело?

– В контрабандных театрах, – ответил Брок. – Они открываются по всей стране. Показывают программу «Вокс-вью», но пользуются системой увеличения «Магна», которую запатентовал «Сонатон». Плата за вход невелика – дешевле, чем обходится домашний телевизор «Вокс-вью». К тому же эффект массового присутствия. К тому же азарт нарушения закона. Все поголовно возвращают телевизоры «Вокс-вью». Причина ясна. Взамен можно пойти в контрабандный театр.

– Это незаконно, – задумчиво сказал Гэллегер.

– Так же как забегаловки в период сухого закона. Все дело в том, налажены ли отношения с полицией. Я не могу обратиться с иском в суд. Пытался. Себе дороже. Так и прогореть недолго. И не могу снизить плату за прокат телевизоров «Вокс-вью». Она и без того ничтожна. Прибыль идет за счет количества. А теперь прибыли конец. Что же до контрабандных театров, то совершенно ясно, чье это начинание.

– «Сонатона»?

– Конечно. Непрошенный компаньон. Снимает сливки с моей продукции у себя в кассе. Хочет вытеснить меня с рынка и добиться монополии. После этого начнет показывать халтуру и платить актерам по нищенскому тарифу. У меня все иначе. Я-то своим плачу, сколько они стоят, а это немало.

– А мне предлагаете жалкие десять тысяч, – подхватил Гэллегер. – Фи!

– Да это только первый взнос, – поспешно сказал Брок. – Назовите свою цену. В пределах благоразумия, – добавил он.

– Обязательно назову. Астрономическую цифру. А что, неделю назад я согласился принять ваш заказ?

– Согласились.

– В таком случае, должно быть, у меня мелькнула идея, как разрешить вашу проблему; – размышлял Гэллегер вслух. – Дайте сообразить. Я упоминал что-нибудь конкретное?

– Вы все твердили о мраморном столе и о своей… э-э… милашке.

– Значит, я пел, – благодушно пояснил Гэллегер. – «Больницу св. Джеймса». Пение успокаивает нервы, а бог видит, как нужен покой моим нервам. Музыка и спиртное. Дивлюсь, что продают его виноторговцы…

– Как-как?

– …Где вещь, что ценностью была б ему равна? Неважно. Это я цитирую Омара Хайяма. Пустое. Ваши инженеры хоть на что-нибудь годны?

– Самые лучшие инженеры. И самые высокооплачиваемые.

– И не могут найти способа увеличить изображение, не нарушая патентных прав «Сонатона»?

– Ну, в двух словах – именно так.

– Очевидно, придется провести кое-какие исследования, – грустно подытожил Гэллегер. – Для меня это хуже смерти. Однако сумма состоит из нескольких слагаемых. Вам это понятно? Мне – нисколько. Беда мне со словами. Скажу что-нибудь, а после сам удивляюсь, чего это я наговорил. Занятнее, чем пьесу смотреть, – туманно заключил он. – У меня голова трещит. Слишком много болтовни и мало выпивки. На чем это мы остановились?

– На полпути к сумасшедшему дому, – съязвил Брок. – Если бы вы не были моей последней надеждой, я…

– Бесполезно, – заскрипел робот. – Можете разорвать контракт в клочья, Брок. Я его не подпишу. Слава для меня – ничто. Пустой звук.

– Если ты не заткнешься, – пригрозил Гэллегер, – я заору у тебя над самым ухом.

– Ну и ладно! – взвизгнул Джо. – Бей меня! Давай, бей! Чем подлее ты будешь поступать, тем скорее разрушишь мою нервную систему, и я умру. Мне все равно. У меня нет инстинкта самосохранения. Бей. Увидишь, что я тебя не боюсь.

– А знаете, ведь он прав, – сказал ученый, подумав. – Это единственный здравый ответ на шантаж и угрозы. Чем скорее все кончится, тем лучше. Джо не различает оттенков. Мало-мальски чувствительное болевое ощущение погубит его. А ему наплевать.

– Мне тоже, – буркнул Брок. – Для меня важно только одно…

– Да-да. Знаю. Что ж, похожу, погляжу, может, что-нибудь меня и осенит. Как попасть к вам на студию?

– Держите пропуск. – Брок написал что-то на обороте визитной карточки.

– Надеюсь, вы тотчас же возьметесь за дело?

– Разумеется, – солгал Гэллегер. – А теперь ступайте и ни о чем не тревожьтесь. Постарайтесь успокоиться. Ваше дело в надежных руках. Либо я очень быстро придумаю выход, либо…

– Либо что?

– Либо не придумаю, – жизнерадостно докончил Гэллегер и потрогал кнопки над тахтой на пульте управления баром. – Надоело мне мартини. И почему это я не сделал робота-бармена, раз уж взялся творить роботов? Временами даже лень выбрать и нажать на кнопку. Да-да, я примусь за дело немедля, Брок. Не волнуйтесь.

Магнат колебался.

– Ну что ж, на вас вся надежда. Само собой разумеется, если я могу чем-нибудь помочь…

– Блондинкой, – промурлыкал Гэллегер. – Вашей блистательной-преблистательной звездой, Силвер 0'Киф. Пришлите ее ко мне. Больше от вас ничего не требуется.

– Всего хорошего, Брок, – проскрипел робот. – Жаль, что мы не договорились о контракте, но зато вы получили ни с чем не сравнимое удовольствие – послушали мой изумительный голос, не говоря уж о том, что увидели меня воочию. Не рассказывайте о моей красоте слишком многим. Я действительно не хочу, чтобы ко мне валили толпами. Чересчур шумно.

– Никто не поймет, что такое догматизм, пока не потолкует с Джо, – сказал Гэллегер. – Ну, пока. Не забудьте про блондинку.

Губы Брока задрожали. Он поискал нужные слова, махнул рукой и направился к двери.

– Прощайте, некрасивый человек, – бросил ему вслед Джо.

Когда хлопнула дверь, Гэллегер поморщился, хотя сверхчувствительным ушам робота пришлось еще хуже.

– С чего это ты завелся? – спросил он. – Из-за тебя этого малого чуть кондрашка не хватила.

– Не считает же он себя красавцем, – возразил Джо.

– Нам с лица не воду пить.

– До чего ты глуп. И так же уродлив, как тот.

– А ты – набор дребезжащих зубчаток, шестерен и поршней. Да и червяки в тебе водятся, – огрызнулся Гэллегер; он подразумевал, естественно, червячные передачи в теле робота.

– Я прекрасен. – Джо восхищенно вперился в зеркало.

– Разве что с твоей точки зрения. Чего ради я сделал тебя прозрачным?

– Чтобы мною могли полюбоваться и другие. У меня-то зрение рентгеновское.

– У тебя шарики за ролики заехали. И зачем я упрятал радиоактивный мозг к тебе в брюхо? Для лучшей сохранности?

Джо не отвечал. Невыносимо скрипучим истошным голосом он напевал какую-то песню без слов. Некоторое время Гэллегер терпел, подкрепляя силы джином из сифона.

– Да замолчи ты! – не выдержал он наконец. – Все равно что древний поезд метро на повороте.

– Ты просто завидуешь, – поддел его Джо, но послушно перешел на ультразвуковую тональность. С полминуты стояла тишина. Потом во всей округе взвыли собаки.

Гэллегер устало поднялся с тахты. Надо уносить ноги. Покоя в доме явно не будет, пока одушевленная груда металлолома бурно источает себялюбие и самодовольство. Джо издал немелодичный кудахтающий смешок. Гэллегер вздрогнул.

– Ну, что еще?

– Сейчас узнаешь.

Логика причин и следствий, подкрепленная теорией вероятности, рентгеновским зрением и прочими перцепциями, несомненно присущими роботу. Гэллегер тихонько выругался, схватил бесформенную чЈрную шляпу и пошел к двери. Открыв ее, он нос к носу столкнулся с толстым коротышкой, и тот больно стукнул его головой в живот.

– Ох? Ф-фу. Ну и чувство юмора у этого кретина робота. Здравствуйте, мистер Кенникотт. Рад вас видеть. К сожалению, некогда предложить вам рюмочку.

Смуглое лицо мистера Кенникотта скривилось в злобной гримасе.

– Не надо мне рюмочки, мне нужны мои кровные доллары. Деньги на бочку. И зубы не заговаривайте.

Гэллегер задумчиво посмотрел сквозь гостя.

– Собственно, если на то пошло, я как раз собирался получить деньги по чеку.

– Я продал вам бриллианты. Вы сказали, что хотите из них что-то сделать. И сразу дали мне чек. Но по нему не платят ни гроша. В чем дело?

– Он и не стоит ни гроша, – пробормотал Гэллегер себе под нос. – Я невнимательно следил за своим счетом в банке. Перерасход.

Кенникотт чуть не хлопнулся там, где стоял, – на пороге.

– Тогда гоните назад бриллианты.

– Да я их уже использовал в каком-то опыте. Забыл, в каком именно. Знаете, мистер Кенникотт, положа руку на сердце: ведь я покупал их в нетрезвом виде?

– Да, – согласился коротышка. – Налакались до бесчувствия, факт. Ну и что с того? Больше ждать я не намерен. Вы и так долго водили меня за нос. Платите-ка, или вам не поздоровится.

– Убирайтесь прочь, грязная личность, – донесся из лаборатории голос Джо. – Вы омерзительны.

Гэллегер поспешно оттеснил Кенникотта на улицу и запер входную дверь.

– Попугай, – объяснил он. – Никак не соберусь свернуть ему шею. Так вот, о деньгах. Я ведь не отрекаюсь от долга. Только что мне сделали крупный заказ, и, когда заплатят, вы свое получите.

– Нет уж, дудки! Вы что, безработный? Вы ведь служите в крупной фирме. Вот и попросите там аванс.

– Просил, – вздохнул Гэллегер. – Выбрал жалованье за полгода вперед. Ну, вот что, я приготовлю вам деньги на днях. Может быть, получу аванс у своего клиента. Идет?

– Нет.

– Нет?

– Ну, так и быть. Жду еще один день. От силы два. Хватит. Найдете деньги – порядок. Не найдете – упеку в долговую тюрьму.

– Двух дней вполне достаточно, – с облегчением сказал Гэллегер. – Скажите, а есть тут поблизости контрабандные театры?

– Вы бы лучше принимались за работу и не тратили время черт знает на что.

– Но это и есть моя работа. Мне надо написать о них статью. Как найти контрабандный притон?

– Очень просто. Пойдете в деловую часть города. Увидите в дверях парня. Он продаст вам билет. Где угодно. На каждом шагу.

– Отлично, – сказал Гэллегер и попрощался с коротышкой. Зачем он купил у Кенникотта бриллианты? Такое подсознание стоило бы ампутировать. Оно проделывает самые невообразимые штуки. Работает по незыблемым законам логики, но самая эта логика совершенно чужда сознательному мышлению Гэллегера. Тем не менее результаты часто бывают поразительно удачными и почти всегда – поразительными. Нет ничего хуже положения ученого, который не в ладах с наукой и работает по наитию.

В лабораторных ретортах осталась алмазная пыль – следы какого-то неудачного опыта, поставленного подсознанием Гэллегера; в памяти сохранилось мимолетное воспоминание о том, как он покупал у Кенникотта драгоценные камни. Любопытно. Быть может… Ах, да! Они ушли в Джо! На подшипники или что-то в этом роде. Разобрать робота? Поздно – огранка наверняка не сохранилась. С какой стати бриллианты чистейшей воды – неужто не годились промышленные алмазы? Подсознание Гэллегера требовало самых лучших товаров. Оно знать не желало о масштабах цен и основных принципах экономики.

Гэллегер бродил по деловой части города, как Диоген в поисках истины. Вечерело, над головой мерцали неоновые огни – бледные разноцветные полосы света на темном фоне. В небе над башнями Манхэттена ослепительно сверкала реклама. Воздушные такси скользили на разной высоте, подбирали пассажиров с крыш. Скучища.

В деловом квартале Гэллегер стал присматриваться к дверям. Нашел наконец дверь, где кто-то стоял, но оказалось, что тот просто-напросто торгует открытками. Гэллегер отошел от него и двинулся в ближайший бар, так как почувствовал, что надо подзаправиться. Бар был передвижной и сочетал худшие свойства ярмарочной карусели и коктейлей, приготовленных равнодушной рукой; Гэллегер постоял в нерешительности на пороге. Но кончилось тем, что он поймал проносившийся мимо стул и постарался усесться поудобнее. Заказал три «рикки» и осушил их один за другим. Затем подозвал бармена и справился о контрабандных кинотеатрах.

– Есть, черт меня побери, – ответил тот и извлек из фартука пачку билетов. – Сколько надо?

– Один. А где это?

– Два двадцать восемь. По этой же улице. Спросить Тони.

– Спасибо.

Гэллегер сунул бармену непомерно щедрые чаевые, сполз со стула и поплелся прочь. Передвижные бары были новинкой, которую он не одобрял. Он считал, что пить надо в состоянии покоя, так как все равно рано или поздно этого состояния не миновать.