Текст книги "Хогбены, гномы, демоны, а также роботы, инопланетяне и прочие захватывающие неприятности"

Автор книги: Генри Каттнер

Соавторы: Кэтрин Мур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 82 страниц)

– Джо! – Она упала в его объятья. – Быстро дай мне виски, или… держи меня крепче!

– В чем дело? – Он сунул ей в руку бутылку, подошел к двери и выглянул. – Александр спокоен, ест конфеты.

Мира не стала терять время на поиски стакана – горлышко бутылки стучало о ее зубы.

– Посмотри на меня, ты только посмотри на меня. Я в ужасном состоянии.

– Что случилось?

– О, ничего, совсем ничего. Просто Александр занимается черной магией. – Она упала на стул и вытерла ладонью лоб. Знаешь, что сделал наш гениальный сын?

– Укусил тебя? – рискнул угадать Калдерон, ни секунды не сомневаясь в такой возможности.

– Хуже, гораздо хуже. Он попросил у меня конфету. Я сказала, что в доме их нет, тогда он велел мне идти вниз, в магазин, и купить. Я объяснила, что сначала должна одеться, а кроме того, устала.

– Почему ты не попросила меня сходить?

– Некогда было. Прежде чем я успела хоть что-то сказать, этот сопливый Мерлин махнул волшебной палочкой или чем-то вроде нее и… и… я оказалась в магазине внизу. Около прилавка с конфетами.

Калдерон уставился на нее.

– Он вызвал у тебя амнезию?

– Не было ни малейшего перерыва во времени. Просто так… раз-два… и я уже стояла там. В этих вот тряпках, без пудры и с волосами на бигуди. В магазине оказалась миссис Бушермен, она выбирала курицу, – помнишь, она живет напротив? так она сказала, что я должна уделять себе больше внимания. Мяу! – яростно закончила Мира.

– Боже мой!..

– Телепортация, как назвал это Александр. Он научился чему-то новому. Я не собираюсь больше это терпеть, Джо, в конце концов, я не тряпичная кукла. – Мира была на грани истерики.

Калдерон вошел в комнату и остановился, разглядывая ребенка. Мордашка Александра была измазана шоколадом.

– Послушай, умник, – сказал он малышу. – Оставь мать в покое, понял?

– Я ничего ей не шделал, – невнятно пробормотал чудо-ребенок. – Я прошто был проворен.

– Значит, не будь таким проворным. Где ты научился этой штуке?

– Телепортасия? Кват мне вчера показал. Сам он этого шделать не может, но я – шупермен Швободный Икш, поэтому могу. Я еще не до конса освоил ее. Если бы я попыталша телепортировать Миру Калдерон в Нью-Джерши, мог бы по ошибке уронить ее в реку Гуджон.

Калдерон пробормотал что-то далеко не лестное.

– Это выражение англошакшоншкого происхождения?

– Не имеет значения. В любом случае, ты не должен обжираться шоколадом. Ты заболеешь. Мать из-за тебя уже заболела, а меня просто тошнит.

– Иди отшуда, – сказал Александр. – Я кочу шошредоточитца на вкуше.

– Я говорю, ты заболеешь. Шоколад слишком тяжел для твоего желудка. Отдай его мне, ты уже достаточно съел.

Калдерон протянул руку за бумажной сумкой, но в этот момент Александр исчез. В кухне запищала Мира.

Тяжело вздохнув, Калдерон вернулся на кухню. Как он и ожидал, Александр был там – сидел на духовке и жадно запихивал в рот шоколадную конфету. Мира держала в руках бутылку.

– Что за дом, – сказал Калдерон. – Ребенок телепортируется по всей квартире, ты хлещешь виски на кухне, а мне грозит нервный срыв. – Он начал смеяться. – О'кей, Александр, можешь оставить конфеты себе. Я знаю, когда нужно спрямить линию обороны.

– Мира Калдерон, – произнес Александр, – я хошу вернутца в ту комнату.

– Лети, – предложил Калдерон. – Впрочем, ладно, я отнесу тебя.

– Не ты, она. Ходит в лутшем ритме.

– Ты имеешь в виду – шатается, – уточнила Мира, но послушно отставила бутылку, встала, взяла на руки Александра и вышла из кухни.

Услышав через минуту ее крик, Калдерон нисколько не удивился. Когда он присоединился к счастливой семье. Мира сидела на полу, растирая руки и кусая губы, а Александр смеялся.

– Ну что опять?

– Он ударил меня током, – тонким голосом пожаловалась Мира. – Как электрический угорь. И сделал это нарочно. Александр, прекратишь ты наконец смеяться?

– Упала, – торжествующе лепетал малыш. – Закришала и упала!

Калдерон взглянул на Миру и стиснул зубы.

– Ты сделал это нарочно? – спросил он.

– Да. Она упала, и было так шмешно!

– Ты у меня сейчас будешь выглядеть гораздо смешнее. Супермен ты или нет, но трепку ты заслужил.

– Джо! – предостерегающе воскликнула Мира.

– Подожди. Он должен научиться уважать права других.

– Я homo superior, – заявил Александр с такой миной, словно выложил решающий аргумент.

– А я хочу поговорить с homo posterior[37]37
  Homo posterior (лат.) – здесь: следующим в поколении; своим сыном.


[Закрыть], – сообщил Калдерон, пытаясь схватить сына. Внезапно что-то тряхнуло его, нервную систему поразила парализующая энергия. Калдерон отлетел назад и врезался в стену головой. Александр хохотал до слез.

– Ты тоже упал, – щебетал он. – Вот здорово!

– Джо, – крикнула Мира. – С тобой все в порядке?

Калдерон кисло ответил, что надеется выйти из этого живым. Однако, добавил он, нужно, пожалуй, запастись шинами и кровью для переливания.

– На случай, если его вдруг заинтересует вивисекция, пояснил он.

Мира задумчиво посмотрела на Александра.

– Надеюсь, ты шутишь.

– Я тоже надеюсь.

– Пришел Бордент, поговорим с ним.

Калдерон открыл дверь, и вошли четверо человечков с серьезными лицами. Они не теряли времени: вынув из тайников своих бумажных одежд новые предметы, принялись за дело.

– Я телепортировал ее на двести пять метров, – сказал малыш.

– Так далеко? – спросил Кват. – Устал?

– Нисколько.

Калдерон отвел Бордента в сторону.

– Я бы хотел с тобой поговорить. Думаю, Александр заслужил трепку.

– Клянусь Фобом! – вскричал потрясенный карлик. – Он же А л е к с а н д р! Он супермен Свободный Икс!

– Еще нет. Пока что он ребенок.

– Суперребенок. Нет, Джозеф Калдерон. Хочу еще раз повторить, что дисциплинарные средства могут применяться только достаточно авторитетными воспитателями.

– То есть, вами?

– О, нет, – ответил Бордент. – Мы не хотим его перегружать. Даже у суперразума есть свои ограничения, особенно в период формирования. Александру есть чем заниматься, а его отношение к дружеским контактам еще какое-то время не будет нуждаться в формировании.

В разговор вступила Мира:

– Тут я с вами не согласна. Как и все дети, он настроен антиобщественно. Он может располагать сверхчеловеческими силами, но если говорить о равновесии разума и чувств, Александр еще не человек.

– Да-а, – согласился Калдерон. – Кстати, эти электрические удары…

– Он просто играет, – заверил Бордент.

– И телепортация. Представьте, что он перенесет меня на Таймс-Сквер из-под душа.

– Это просто игра. Он все-таки ребенок.

– А как быть с нами?

– Вам подобает родительское терпение, – объяснил Бордент. – Как я уже говорил, именно терпимости и обязаны своим появлением Александр и вообще новая раса. Обычный ребенок может вывести из себя, но и все. Раздражение слишком мало, чтобы исчерпать огромные запасы родительского терпения. Однако в случае Свободных Иксов дело обстоит иначе.

– Любое терпение имеет свои пределы, – сказал Калдерон. Я уже подумывал о яслях.

Бордент помотал закрытой металлическим шлемом головой.

– Он нуждается в вас.

– Но вы можете хоть немного его наказать? – вставила Мира.

– О, это не обязательно. Его разум еще не развился, поэтому он должен сосредоточиваться на более важных вопросах. Вы должны терпеть.

– Словно это уже не наш ребенок, – буркнула она. – Это не Александр.

– Он ваш, но он не простой ребенок! Это А л е к с а н д р!

– Послушай, вполне естественно, что мать хочет обнять своего ребенка. Но как это сделать, если она боится, что тот швырнет ее через комнату?

Калдерон задумался.

– Скажи-ка, подрастая, он обретет еще большую… суперсилу?

– Разумеется.

– Значит, он попросту опасен. Я требую, чтобы он понес наказание. В следующий раз я надену резиновые перчатки.

– Это ничего не даст, – сказал Бордент, хмуря брови. Кроме того… вам нельзя вмешиваться. Вам не удержать его в повиновении, да это и ни к чему.

– Всего одна выволочка, – задумчиво произнес Калдерон. Не отомстить, а показать, что нужно уважать права других людей.

– Он научится уважать права других Свободных Иксов. Не пытайтесь делать ничего подобного. Выволочка, даже если она вам удастся, в чем я сильно сомневаюсь, может извратить его психику. Его учителями, его менторами являемся мы, и мы же должны его охранять. Понимаете?

– Думаю, да, – медленно сказал Калдерон. – Это угроза.

– Вы родители Александра, но главный тут – сам Александр. Если мне придется применить против вас дисциплинарные меры, я их применю.

– Ох, оставьте это, – вздохнула Мира. – Джо, пойдем погуляем по парку, пока Бордент здесь.

– Возвращайтесь через два часа, – сказал маленький человечек. – До свидания.

Проходили дни, а Калдерон не мог решить, что более раздражает в Александре: периоды кретинизма или сверхразума. Чудесный ребенок научился новым фокусам и хуже всего было, что Калдерон никогда не знал, что его ждет, и когда его настигнет какая-нибудь особая шутка. Как, например, когда комок липких конфет, украденных с помощью телепортации из магазина, материализовался в его постели. Александру это казалось безумно смешным, он хохотал до слез.

Или когда Калдерон отказался идти в магазин за конфетами, поскольку, – как он утверждал – у него не было денег.

Александр использовал психическую энергию, чтобы исказить законы земного притяжения, и Калдерон вдруг понял, что висит в воздухе головой вниз и что-то его трясет, а из карманов потоком сыплются монеты. В конце концов он пошел за конфетами.

Чувство юмора развилось прежде всего из жестокости: чем примитивнее разум, тем менее он разборчив. Каннибалу, вероятно, смешны страдания варящейся в котле жертвы. Допустим, кто-то поскользнулся на банановой кожуре и сломал шею. Взрослый человек не будет над этим смеяться, ребенок же да. Младенец, ребенок, дебил не могут отождествлять себя с кем-то другим, они оригинальны, их собственные интересы решают все. Мусор, раскиданный по всей спальне, не рассмешил ни Миру, ни Калдерона.

В их доме был маленький человек, но никто не радовался этому, кроме самого Александра; он-то развлекался вовсю.

– Ни минуты покоя, – жаловался Калдерон. – Он появляется повсюду и в любое время. Дорогая, я бы хотел, чтобы ты сходила к врачу.

– И что он мне пропишет? – спросила Мира. – Отдых и ничего больше. Ты хоть понимаешь, что прошло всего два месяца с тех пор, как Бордент взял в свои руки воспитание Александра?

– Мы чрезвычайно продвинулись вперед, – сказал Бордент, подходя к ним.

Кват, в контакте с Александром, сидел на ковре, а два других карлика монтировали новые устройства.

– Точнее, вперед продвинулся Александр.

– Нам нужно отдохнуть! – рявкнул Калдерон. – Если я лишусь работы, кто будет содержать этого вашего гения?

Мира взглянула на мужа, удивленная местоимением, которое он использовал.

– У вас неприятности? – поинтересовался Бордент.

– Декан несколько раз разговаривал со мной. Я не могу справиться со студентами на занятиях.

– Вам не следует расходовать терпение на студентов. Если дело в деньгах, мы вас обеспечим. Я немедленно займусь этим вопросом.

– Но я хочу работать. Я люблю свою работу.

– Ваша работа – Александр.

– Мне нужна прислуга, – вставила Мира. – Вы не могли бы смастерить какого-нибудь робота или что-нибудь в этом роде? Александр перепугал всех девушек, которых мне удалось уговорить. Никто не выдерживает в этом сумасшедшем доме.

– Искусственный разум может плохо подействовать на Александра, – заявил Бордент. – Нет.

– Я бы хотела время от времени приглашать кого-нибудь к нам в гости, сама куда-то сходить, или хотя бы просто побыть одна, – вздохнула Мира.

– Рано или поздно Александр повзрослеет, и вы сполна получите награду, как его родители. Я говорил, что ваши изображения находятся в Зале Великих Древних?

– Это вы зря, – сказал Калдерон. – Выглядим мы сейчас ужасно.

– Будьте терпеливы. Подумайте о предназначении вашего сына.

– Я думаю. И часто. Но он, мягко говоря, начинает утомлять.

– Вот тут-то и нужно терпение, – заметил Бордент. – Природа спланировала все для новой разновидности человека.

– Гмм…

– Он работает сейчас над шестимерными абстракциями. Все идет как по нотам.

– Да-а, – бормотнул Калдерон и пошел на кухню за Мирой.

Александр с легкостью пользовался своими приборами, его пухлые пальчики стали сильнее и увереннее. Он попрежнему испытывал нездоровое любопытство к голубому яйцу, которым ему разрешали пользоваться только под наблюдением наставников. Когда урок кончился, Кват выбрал несколько предметов и, как обычно, спрятал их в шкаф, оставив остальное на ковре, чтобы предоставить Александру поле деятельности.

– Он развивается, – заверил Бордент. – Сегодня мы сделали большой шаг вперед.

Мира и Калдерон как раз вошли в комнату и услышали его слова.

– В чем именно?

– В устранении психической блокады. Отныне Александру не нужен сон.

– Что-о? – спросила Мира.

– Ему не нужен сон. Все равно это противоестественный обычай. Суперменам не обязательно спать.

– Он больше не будет спать? – переспросил Калдерон, побледнев.

– Совершенно верно. Зато он будет развиваться в два раза быстрее.

В половине четвертого утра Калдерон и Мира лежали в постели, глядя через открытую дверь на играющего Александра. Они видели его отчетливо, как на освещенной сцене. Теперь он выглядел несколько иначе; разница была невелика, но все-таки была. Голова под золотистым пушком изменила свою форму, а мордашка с детскими чертами приобрела решительное выражение. Это было некрасиво, поскольку такое выражение не подходило младенцу. В результате Александр выглядел не суперребенком, а скорее, рано постаревшим первобытным человеком. Вся присущая детям жестокость и эгоизм – совершенно естественные черты у развивающегося малыша – читались на его лице, когда он играл хрустальными кубиками, словно собирая сложную головоломку. От этого лица бросало в дрожь.

Мира тяжело вздохнула.

– Это уже не наш Александр, – сказала она. – Совершенно не наш.

Александр поднял голову и вдруг разревелся. Когда он открыл рот и яростно зАорал, раскидывая по сторонам кубики, исчезло неестественное выражение старости и связанного с ней вырождения. Калдерон заметил, что один из кубиков прокатился через дверь в спальню и упал на ковер, а из него высыпалось множество меньших и совсем уж маленьких кубиков, которые раскатились в стороны. Вопли Александра разносились по всей квартире. Вскоре начали захлопываться окна, выходящие во двор, а потом зазвонил телефон. Калдерон со вздохом снял трубку.

Положив ее, он поморщился и взглянул на Миру. Потом сообщил, стараясь перекричать Александра:

– Нам отказано в квартире.

– О! Ну что же… – сказала Мира.

– Вот и конец всему!

Оба помолчали, потом Калдерон произнес:

– Еще девятнадцать годков. Они говорили, что он повзрослеет в двадцать лет.

– Он станет сиротой гораздо раньше, – буркнула Мира. – О, моя бедная голова! Наверное, я простыла, когда он телепортировал нас на крышу перед обедом. Джо, ты думаешь, мы первые родители, которые так… так вляпались?

– Что ты имеешь в виду?

– Были ли супердети до Александра? Или мы первые обладатели супертерпения?

– Нам бы не мешало иметь его побольше.

Некоторое время он лежал задумавшись, стараясь не обращать внимания на крики своего чудо-ребенка. Терпение. Всем родителям нужна прорва терпения. Все дети время сивремени становятся невыносимы. Человечеству нужны неимоверные запасы родительской любви, чтобы его дети уцелели. Однако до сих пор ни одних родителей так последовательно н6 доводили до белого каления. Ни одним родителям не приходилось терпеть такое двадцать лет днем и ночью. Родительская любовь – великое чувство, но…

– Интересно, – задумчиво произнес он, – первые ли мы?

Мысли Миры двигались в обратном направлении.

– Полагаю, с этим дело обстоит так же, как с гландами или червеобразным отростком, – бормотала она. – Они лишние, но продолжают существовать. Терпение же, напротив, тысячелетиями ждет такого вот Александра.

– Возможно. И все же, если бы такой Александр уже был когда-то, мы бы слышали о нем. Поэтому…

Мира приподнялась на локте и взглянула на мужа.

– Ты так думаешь? – мягко спросила она. – Я в этом не уверена. Полагаю, такое вполне могло быть.

Александр вдруг замолк, и некоторое время в квартире царила тишина. Потом знакомый голос зазвучал одновременно в их мозгах, но без слов.

«Дайте мне еще немного молока. И пусть будет теплое, а не горячее».

Джо и Мира молча переглянулись. Мира вздохнула и откинула одеяло.

– Теперь пойду я, – сказала она. – Что-то новое, а? Я…

«Не тяните время», – сказал голос без слов.

Мира подпрыгнула и пискнула. В комнате послышался треск электрических разрядов, а из-за двери донесся громкий смех Александра.

– Мне кажется, он сейчас примерно на уровне хорошо выдрессированной обезьяны, – заметил Джо, вставая с постели. Я схожу, а ты залезай обратно. В будущем году он может достичь уровня бушмена, потом, если мы, конечно, уцелеем до той поры, нам придется жить с каннибалом, обладающим сверхчеловеческими способностями. В конце концов он достигнет уровня деревенского остряка. Это будет очень интересно.

Что-то бормоча, он вышел из спальни.

Вернувшись в постель спустя десять минут, Джо заметил, что Мира хлопает себя по коленям и смотрит в пространство.

– Мы не первые, Джо, – заявила она, взглянув на него. – Я подумала и совершенно уверена, что мы не первые.

– Но мы же не слышали ни об одном подрастающем супермене…

Она повернула голову и окинула его долгим задумчивым взглядом.

– Нет… – проговорила она.

Они помолчали, потом Калдерон сказал:

– Да, я понимаю, что ты имеешь в виду.

В детской что-то затрещало. Александр захохотал, звук ломающегося, дерева прозвучал в ночной тишине очень громко. Где-то захлопнулось еще одно окно.

– Это переломный момент, – тихо сказала Мира.

– Пресыщение, – буркнул Джо. – Пресыщение терпением или нечто подобное. Это вполне возможно.

В поле зрения появился Александр, сжимавший в руках что-то голубое. Он сел и принялся манипулировать сверкающими спицами. Мира резко поднялась.

– Джо, у него то самое голубое яйцо! Он взломал шкаф.

– Но Кват говорил ему… – начал Джо.

– Это опасно!

Александр посмотрел на них, улыбнулся и согнул спицы на манер люльки размером с яйцо.

Калдерон вдруг понял, что выскочил из кровати и находится уже на полпути к двери. Он резко остановился.

– Знаешь, – задумчиво сказал он, – это яйцо может его поранить.

– Нужно его отобрать, – согласилась Мира, неохотно поднимаясь с постели.

– Посмотри на него. Ты только посмотри на него! – настаивал Калдерон.

Александр превосходно справлялся со спицами, его руки то появлялись, то исчезали из виду, когда он крутил в руках тессеракт. Особая мина уверенного знания придавала его пухлому лицу выражение, которое они уже хорошо знали.

– И это будет происходить снова и снова, – говорил Калдерон. – Завтра он станет еще менее похож на себя, чем сегодня. А как он будет выглядеть через год?

– Я знаю, – эхом откликнулась Мира. – И все же я думаю, нам придется… – Она умолкла и внимательно смотрела, стоя рядом с мужем. – Полагаю, устройство будет готове, как только он подключит последнюю спицу. Мы должны забрать у него яйцо.

– Думаешь, мы сумеем?

– Нужно попробовать.

Они переглянулись.

– Это похоже на пасхальное яйцо. Я не слышал, чтобы они кому-то причиняли вред, – заметил Калдерон.

– Пожалуй, это даже пойдет ему на пользу, – тихо произнесла Мира. – Ребенок обожжется раз и потом уже боится огня, оставляя спички в покое.

Они продолжали молча наблюдать.

Прошло еще минуты три, прежде чем Александр добился того, чего хотел. Результат был ошеломляющим: вспышка белого света, грохот, и Александр исчез в ослепительном блеске, оставив после себя лишь запах паленого.

Коща зрение вернулось к ним, они увидели перед собой пустое место.

– Телепортация?.. – ошеломленно прошептала Мира.

– Пойду проверю.

Калдерон прошел через комнату и остановился, разглядывая мокрое пятно на ковре. Рядом стояли тапочки Александра.

– Нет, это не телепортация, – сообщил он, потом глубоко вздохнул. – Он испарился, а значит, никогда не вырастет и не отправит в прошлое Бордента, чтобы тот вломился к нам. Ничего этого не было.

– Мы не первые, – неуверенно произнесла Мира. – Просто наступает переломный момент. Как мне жаль первых родителей, которые этого не дождались!

Мира резко отвернулась, но Калдерон успел заметить, что она плачет. Глядя ей вслед, он подумал, что лучше сейчас оставить ее в покое.

День не в счет

Айрин вернулась в Междугодье. Для тех, кто родился до 1980 года, этот день не в счет. В календаре он стоит особняком, между последним днем старого и первым нового года, он дает нам передышку. Нью-Йорк шумел. Разноголосая реклама упорно гналась за мной и не отстала, даже когда я выбрался на скоростную трассу. А я, как на грех, забыл дома затычки для ушей.

Голос Айрин донесся из маленькой круглой сетки над ветровым стеклом. И странно – несмотря на шум, я отчетливо различал каждое слово.

– Билл, – говорила Айрин. – Где ты, Билл?

Последний раз я слышал ее голос шесть лет назад. На миг все вокруг отступило куда-то, словно я несся вперед в полной тишине, где звучали только эти слова, но тут я чуть не врезался в бок полицейской машины, и это вернуло меня к действительности – к грохоту, рекламам, сумятице.

– Впусти меня, Билл, – донеслось из сетки.

У меня мелькнула мысль, что, пожалуй, Айрин и в самом деле сейчас окажется передо мной. Тихий голосок звучал так отчетливо, казалось, стоит протянуть руку – и сетка откроется, и оттуда выйдет Айрин, крошечная, изящная, и ступит ко мне на ладонь, уколов острыми каблучками. В Междугодье что только не взбредет в голову. Все, что угодно.

Я взял себя в руки.

– Привет, Айрин, – спокойно ответил я. – Еду домой. Буду через пятнадцать минут. Сейчас дам команду и «сторож» тебя впустит.

– Жду, Билл, – отозвался тихий отчетливый голосок.

На дверях моей квартиры щелкнул микрофон, и вот я снова один в машине, и меня охватывает безотчетный страх и растерянность – я толком и не пойму, хочу ли видеть Айрин, а сам бессознательно сворачиваю на сверхскоростную трассу, чтобы попасть домой.

В Нью-Йорке шумно всегда. Но Междугодье – самый шумный день. Никто не работает, все бросаются в погоню за развлечениями, и если кто когда-нибудь и тратит деньги, так в этот день. Рекламы безумствуют – мечутся, сотрясают воздух. Раза два по дороге я пересекал участки, на которых особые микрофоны гасили противоположные волны и наступала тишина. Раза два шум на пять минут сменялся безмолвием, машина летела вперед, как во сне, и в начале каждой минуты ласкающий голос напоминал: «Эта тишина – плод заботы о вас со стороны компании „Райские кущи“. Говорит Фредди Лестер».

Не знаю, существует ли Фредди Лестер на самом деле. Быть может, и нет. Ясно одно – природе не под силу создать такое совершенство. Сейчас многие мужчины перекрашиваются в блондинов и выкладывают на лбу завитки, как у Фредди. Огромная проекция его лица скользит в круге света вверх и вниз по стенам зданий, поворачивается во все стороны, и женщины протягивают руки, чтобы коснуться ее, словно это лицо живого человека. «Завтрак с Фредди! Гипнопедия – учитесь во сне! Курс читает Фредди! Покупайте акции „Райских кущ!“» Н-да.

Дорога вырвалась из зоны молчания, и на меня обрушились слепящие огни и грохот Манхэттена. ПОКУПАЙ – ПОКУПАЙ – ПОКУПАЙ! – неустанно твердили бесчисленные разнообразные сочетания света, звука и ритма.

Она поднялась, когда я вошел. Ничего не сказала. У нее была новая прическа, по-новому подкрашено лицо, но я узнал бы ее где угодно – в тумане, в кромешной тьме, с закрытыми глазами. Потом она улыбнулась, и я увидел, что эти шесть лет ее все-таки изменили, и на миг мной овладели нерешительность и страх. Я вспомнил, как сразу после развода у меня на экране телевизора появилась женщина, загримированная под Айрин, похожая на нее как две капли воды. Она уговаривала меня застраховаться от рекламы. Но сегодня, в день, которого, по сути дела-то, и нет, можно было не волноваться. Сегодня Междугорье, и денежная сделка считается законной, только если платишь наличными. Конечно, никакой закон не может защитить от того, чего сейчас опасался я, но для Айрин это неважно. И никогда не было важно. Не знаю, доходило ли до нее вообще, что я живой, настоящий человек. Всерьез, глубоко – вряд ли. Айрин – дитя своего мира. Как и я, впрочем.

– Нелегкий у нас будет разговор, – сказал я.

– А разве сегодня считается? – возразила Африн.

– Как знать, – ответил я.

Я подошел к серванту-автомату.

– Выпьешь чего-нибудь?

– 7-12-Дж, – попросила Айрин, и я набрал на диске это сочетание. В стакан полился розовый напиток. Я остановился на виски с содовой.

– Где ты пропадала? – спросил я. – Ты счастлива?

– Где? Как тебе сказать… одним словом, жизнь вроде чему-то меня научила. Счастлива ли? Да, очень. А ты?

Я отхлебнул виски.

– Я тоже. Весел, как птица небесная. Как Фредди Лестер.

Она еле заметно улыбнулась и пригубила розового коктейля.

– Ты меня слегка ревновал к Джерому Форету, помнишь, когда он был кумиром, до Фреди Лестера, – сказала она. – Ты еще расчесывал волосы на двойной пробор, как у Форета.

– Я поумнел, – ответил я. – Видишь – волосы не подкрашиваю, не завиваюсь. Ни под кого теперь не подделываюсь. А ведь ты меня тоже ревновала. По-моему, ты причесана, как Ниобе Гей.

Айрин пожала плечами.

– Проще согласиться на это, чем уговаривать парикмахера. И, может, я хотела тебе понравиться. Мне идет?

– Тебе – да. А на Ниобе Гей я особенно не засматриваюсь. И на Фредди Лестера тоже.

– У них и имена-то ужасные, правда? – сказала она.

Я не мог скрыть удивления.

– Ты изменилась, – заметил я. – Где же ты все-таки была?

Она отвела взгляд. Пока шел этот разговор, мы все время стояли поодаль друг от друга, каждый слегка опасался другого. Айрин посмотрела в окно и проговорила:

– Билл, последние пять лет я жила в «Райских кущах».

На мгновение я замер. Потом взял свой стакан, отпил глоток и только тогда взглянул на Айрин. Теперь мне стало ясно, почему она изменилась. Я и прежде встречал женщин, которым довелось пожить в «Райских кущах».

– Тебя выселили? – спросил я.

Она отрицательно покачала головой.

– Пять лет – немало. Я получила свою порцию – и поняла, что ждала совсем другого. Теперь я сыта по горло. И вижу, я очень ошиблась, Билл. Не того мне надо.

– О «Райских кущах» я знаю из рекламы, – ответил я. – Я был уверен, что толку от них ждать нечего.

– Ты же всегда рассуждал здраво, не то что я, – кротко произнесла она. – Теперь я поняла – это не помогает. Но реклама так все расписывала.

– Ничто в жизни легко не дается. Свои заботы на чужие плечи не переложишь, никто за тебя в них разбираться не станет.

– Я и сама понимаю. Теперь. Видно, повзрослела. Но прийти к этому не просто. Нам ведь всем с колыбели одинаково штампуют мозги.

– А что прикажешь делать? – спросил я. – Ведь как-то надо жить. Спрос на товары упал до предела, производство сокращается с каждым днем. Хоть белье друг у друга бери в стирку, а то совсем пропадешь. Без броской, солидной рекламы денег не заработаешь. А зарабатывать нужно, черт побери. Денег просто ни на что не хватает, вот в чем суть.

– А ты – ты прилично зарабатываешь? – нерешительно спросила Айрин.

Это предложение или просьба?

– Предложение, конечно. У меня есть средства.

– Жизнь в «Райских кущах» обходится недешево.

– А я пять лет назад купила акции «Компании по обслуживанию Луны» – и разбогатела на них.

– Отлично. У меня дела идут тоже неплохо, правда, я поистратился изрядно – застраховался от рекламы. Дорогое удовольствие, но того стоит. Теперь я спокойно прохожу по Таймс-сквер, даже если там в это время крутят звукочувствокинорекламу фирмы «Дым веселья».

– В «Райских кущах» реклама запрещена, – сказала Айрин.

– Не очень-то этому верь. Сейчас изобрели нечто вроде звукового лазера, он проникает сквозь стены и шепотом внушает тебе что угодно, пока ты спишь. Даже затычки не помогают. Наши кости служат проводником.

– В «Райских кущах» ты от этого огражден.

– А здесь – нет, – сказал я. – Что же ты покинула свою обитель?

– Может быть, стала взрослой.

– Может быть.

– Билл, – проговорила айрин. – Билл, ты женился?

Я не ответил – раздался стук в окно: там порхала маленькая искусственная птица, она пыталась распластаться на стекле. В груди у нее был диск-присосок. Вероятно, еще какой-нибудь передатчик, ибо тотчас ясный и деловитый, отнюдь не птичий голос потребовал: «…и непременно отведайте помадки, непременно…» Стекло автоматически поляризовалось и отшвырнуло рекламную пташку.

– Нет, – сказал я. – Нет, айрин. Не женился.

Взглянув на нее, я предложил:

– Выйдем на балкон.

– Дверь пропустила нас на балкон, и тут же включились защитные экраны. Денег они пожирают уйму, но их стоимость включена в мою страховую премию.

Здесь было тихо. Особые системы улавливали вопли города, визг рекламы и сводили их на нет. Ультразвуковой аппарат сотрясал воздух так, что слепящие рекламные огни Нью-Йорка превращались в зыбкий поток бессмысленных пестрых пятен.

– А почему ты спрашиваешь, Айрин?

– Вот почему, – она обняла меня за шею и поцеловала.

Потом отступила назад, ожидая, что за этим последует.

Я снова повторил:

– Почему, Айрин?

– Все прошло, Билл? – промолвила она еле слышно. – Ничего уже не вернуть?

– Не знаю, – ответил я. – Господи, ничего я не знаю. И знать не хочу – страшно.

Страх, меня терзал страх. Никакой уверенности – ни в чем. Мы выросли в мире купли и продажи, и где нам теперь знать, что настоящее, а что нет. Я внезапно протянул руку к пульту управления, и экраны отключились.

И тотчас же пестрые полосы свились в кричащие слова; выписанные ньюколором, они горят одинаково ярко и ночью и днем. ЕШЬ – ПЕЙ РАЗВЛЕКАЙСЯ – СПИ! С минуту эти призывы вспыхивали в полном безмолвии, потом отключился звуковой барьер и в тишину ворвались вопли: ЕШЬ – ПЕЙ РАЗВЛЕКАЙСЯ – СПИ! ЕШЬ – ПЕЙ – РАЗВЛЕКАЙСЯ – СПИ! БУДЬ КРАСИВЫМ! БУДЬ ЗДОРОВЫМ! ЧАРУЙ – ТОРЖЕСТВУЙ – БОГАТЕЙ – ОЧАРОВАНИЕ – СЛАВА! ДЫМ ВЕСЕЛЬЯ! ПОМАДКА! ЯСТВА МАРСА! СПЕШИСПЕШИСПЕШИСПЕШИСПЕШИСПЕШИ! НИОБЕ ГЕЙ ГОВОРИТ – ФРЕДИ ЛЕСТЕР ПОКАЗЫВАЕТ – В «РАЙСКИХ КУЩАХ» ТЕБЯ ЖДЕТ СЧАСТЬЕ! ЕШЬ – ПЕЙ – РАЗВЛЕКАЙСЯ – СПИ. ЕШЬ – ПЕЙ – РАЗВЛЕКАЙСЯ – СПИ! ПОКУПАЙПОКУПАЙПОКУПАЙ!

Айрин вдруг стала меня трясти, и лишь тогда, глянув в ее побелевшее лицо, я понял, что она кричит, а вокруг в упорном, неотвязном гипнотическом вихре красок бушевало создание лучших психологов земли сверхреклама, которая хватает тебя за горло и выдирает у тебя последний цент, потому что в мире больше не хватает денег.

Я обнял одной рукой Айрин, а другой снова включил экраны. Мы были оба как пьяные. Вообще-то говоря, реклама не обязательно тебя так ошарашивает. Но, если ты выведен из душевного равновесия, она представляет реальную опасность. Реклама ведь воздействует на душу, на чувства. Она всегда отыщет уязвимое место. Она избирает мишенью самые сокровенные твои желания.