Текст книги "Джума"

Автор книги: Гарри Зурабян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

... Иволгин не успел войти в кабинет, как на пороге возник возбужденный Приходько.

– Петр Андреевич, взяли! – радостно гаркнул он, поправляя сползшую со лба повязку и непроизвольно при этом морщась.

– Игорь, ты почему не в больнице? – строго посмотрел на него майор.

– Петр Андреевич, – не унимался тот, – да успею я еще належаться! Взяли их, слышите, взяли!

Иволгин недовольно покачал головой, но, махнув рукой, произнес:

– Ладно, потом выбью тебе отгулы у Завьялова... Где там эта банда?

– Выгружаются, сейчас здесь будут. Знаете, кто у них за главного? Лопатник!

– Лукиновский приближенный? – не мог скрыть своего удивления майор. Значит, это они раздухарились? Ну-ну... – протянул он тоном, не сулящим ничего хорошего. – Давай его первым.

Приходько мгновенно ретировался. Едва он вышел, как дверь вновь открылась и в кабинет вошел усталый Добровольский. Он попытался улыбнуться:

– Разрешите, ваше благородие, Госпожа удача?

– На лирику потянуло? – буркнул майор. – Присаживайся. – Заметив ссадины на лице, уже мягче поинтересовался: – Как здоровье?

В глазах Добровольского мелькнули веселые искорки, но он на манер салонной бырышни кротко потупил взор, скороговоркой заметив:

– Гемоглобин – сто тридцать, давление – сто двадцать на восемьдесят, в моче сахара нет. Предлежание – головное и вообще: беременность протекает нормально.

– Да-а... – сочувственно протянул Иволгин, – не слабо, видать, "гегемон" к твоей башке приложился.

Алексей рассмеялся, готовый ответить на колкость, но в кабинет Иволгина ввалилась целая делегация из оперативников, омоновцев и задержанного. Последний, здоровый и плечистый парень лет двадцати двух-трех, еще пытался сохранить марку и держаться с вызовом. Правда, попытка эта ему давалась с трудом, учитывая свежий, во всю левую скулу и закрывший глаз, кровоподтек.

– Батюшки святы! – всплеснул растопыренными пальцами Добровольский. Ну чисто "хохлома", а конкретно – "палех"!

Парень криво усмехнулся, но промолчал.

– Сопротивление при аресте, надо полагать? – подходя, осведомился Иволгин и вопросительно взглянул на омоновцев.

– Было маленько, – пожав плечами, ответил один из них.

– Не круто ли?

– Да вы что, товарищ майор! – изумленно воскликнул омонец. – Вы про это, что ли? – он кивнул на лицо парня. – Так это он сам! Нечаянно в автобусе при транспортировке на поручень налетал...

– Что значит, "налетал"? – удивился Петр Андреевич.

Тот с готовностью принялся объяснять:

– Эти деятели на окраинах орудовали. Агитаторы гребанные! Мы их, в полном смысле, повязали. А дороги там сами знаете какие, на окраинах-то: кочки, асфальт разбитый, сплошные рытвины и ямы. Колеса автобуса ка-а-ак ухнут в яму, он, бедняга, ка-а-ак приложится морд..., то есть, лицом об поручень. Мы его уже и поддерживали бережно, и самого просили поаккуратней быть, но... – он обреченно развел руками: – ...ямы, будь они неладны, товарищ майор! Думали, и не довезем живым, – омоновец смотрел на Иволгина васильковыми, удивительно честными и виноватыми, глазами.

Петр Андреевич хмыкнул и повернулся к задержанному с кислым выражением лица:

– Что ж, ты, Славик, окраины-то выбрал? Видишь, как получилось... неудобно.

– В цетре своих героев хватало, – ехидно засмеялся Лопатник, бросая красноречивый взгляд на Приходько и Добровольского.

– Товарищ майор, а не свозить ли его на следственный эксперимент по "старой белоярской дороге" ? – задумчиво поинтересовался Алексей.

Омоновцы с готовностью подобрались, однако Лопатник, надо отдать ему должное, встретил предложение спокойно, лишь слегка повел крутыми плечами да сжал в пудовые кулаки скованные "браслетами" руки.

– Ладно, – Иволгин прошел к столу и сел. – Будем считать счет один-один. Вы, ребята, свободны, – он кивнул омоновцам. – Спасибо.

В кабинете остались четверо: Иволгин, Добровольский, Приходько и Лопатник, а в миру – Вячеслав Сергеевич Лопатовский. Несколько минут стояла тишина, в течение которой майор внимательно изучал текст поданной Игорем листовки, немало экземпляров которых были изъяты у Лопатовского и его команды при задержании. На белой, отличного качества, бумаге, крупным шрифтом, с выделениями в соответствующих местах, был набран текст следующего содержания:

"Дорогие Россияне!

Пришел час, когда мы все должны сказать твердое и решительное "нет!" душителям свободы и демократии. Всем тем, кто прикрываясь словами о благе и защите нашего многострадального Отечества, а на деле являясь последователями сталинско-бериевских палачей, пытается сегодня повернуть историю вспять. Не выйдет!

Противники свободы и демократии создают сегодня все условия для хаоса, экономической нестабильности и социального неравенства. Они опираются на своих верных слуг – армию, милицию и КГБ, готовых по первому приказу обрушить на головы стариков, женщин и детей всю мощь своих репрессивных аппаратов. Не выйдет!

Славное прошлое нашего старинного, исконно русского, сибирского города взывает к нашей памяти и самосознанию. Довольно, как звери в клетках, жить за "железным занавесем" по законам, написанным в подвалах КГБ!

Да здравствует свободное Отечество! Да здравствует демократия!

Превратим Белоярск в оплот свободы Забайкалья и всей Сибири!"

Петр Андреевич дочитал до конца и заинтересованно взглянул на Лопатовского. Из сводок по горотделу Иволгин знал, что "превращение Белоярска в оплот свободы" обошлось в семь человек убитыми и переваливших за третью сотню ранеными разной степени тяжести. Причем, немалую часть пострадавших составляли сотрудники силовых структур.

– Славик, – ласково проворковал майор, – никак в рыволюционэры решил податься? Свобода, демократия... Сам сочинял? Молчишь... – со вздохом констатировал майор, бросив недвусмысленный и мимолетный взгляд на Алексея и Игоря. – Придется тебя в "шестерку" определить.

"Шестерка" пользовалась в городе дурной славой и считалась "кошмаром на улице Лиственной". О ней ходили самые невероятные слухи и домыслы. До недавнего времени это была обыкновенная камера ИВС. Пока в ней не отдал Богу душу один из задержанных. С тех пор, якобы, он превратился в вампира и с успехом обращал в свою "веру" каждого, кто имел несчастье переступить порог камеры и переночевать в ней хотя бы одну ночь. Слышал об этом и Лопатовский, о котором было известно, как о страстном любителе появившихся во множестве на заре перестройки видеофильмов – "ужастиков". Фильмы он смотрел, слухи доходили, но как человек неглупый, всерьез он их не воспринимал. Потому услышав многозначительным голосом произнесенное Иволгиным обещание по поводу "шестерки", Лопатовский лишь иронично усмехнулся:

– Да хоть в "шестьсот шестедесят шестерку".

– У-у-у, ка-а-акие мы, в на-а-ату-уре, оптими-и-исты, – не удержался Алексей. – Вперед и приятных сновидений!

– Прямо сейчас? – не поверил Лопатник.

Оперативники в упор, неотрывно и молча, сверлили его любопытными, жадными взглядами, в которых задержанный с немалой долей тревоги отметил искорки кровожадности. Его одолели сомнения.

– Вы че... так смотрите? – без прежней уверенности в голосе, спросил он.

Ответом ему были тоже молчание и теже кровожадные огоньки в глазах.

Лопатовский нервно заерзал на стуле, безуспешно пытаясь развести в стороны скованные руки:

– "Браслеты" хоть снимите.

– На фига? – лениво поинтересовался Добровольский, скрещивая на груди руки и подавляя приступ зевоты. – Свободу, Славик, выстрадать надо: иногда – кровь за нее пролить, а случается – и жизнь отдать, – с пафосом закончил капитан.

– Это не мои листовки! – потеряв контроль, выкрикнул тот.

– А кто говорит о листовках? – изобразил искреннее недоумение Алексей.

– Ну... – замялся Лопатник. Он все еще не мог понять, чего от него хотят оперативники.

– Что "ну"? – передразнил его Иволгин. – Вот тебе и "ну" – назад коленки гну! Вообщем, хватить врать, марш в "шестерку". Посиди до утра. От-дох-ни, – зловеще, не скрывая сарказма, добавил майор, вызывая охрану.

– Вы же ничего не спрашивали! – запаниковал Лопатовский.

– Как это не спрашивали?!! – подскочил на стуле Добровольский. – Да ты сейчас с три короба наврал!

– Я-а-а?! – протянул ошеломленно Вячеслав. – Но я же... молчал.

– Правильно, – не унимался капитан, – вот и наплел!

– Как?!! – у Лопатовского от негодования потемнели глаза.

– Так я и говорю: молча, – наклонившись к нему, вкрадчиво и издевательски произнес Алексей. – Молча.

В кабинет вошел конвой. Оперативники бесстрастно смотрели, как заартачившегося Лопатовского, изрыгающего потоки брани и угроз, скрутили и поволокли прочь по коридору, чтобы "незамедлительно доставить в одиночную камеру номер шесть", по слухам, "лично принадлежавшую начальнику Белоярского угро" и предназначавшуюся "для особо упорствующих граждан".

– Думаешь, сработает? – без особой надежды спросил скептически Иволгин.

– Да у него уже крыша поехала, – ответил Алексей. – А после полуночи он не проситься – рваться "на прием" будет. Вспомни предыдущих.

Идея "шестерки" принадлежала исключительно немного цинику, немного садисту-приколисту, но, в большей степени, все-таки хорошему человеку капитану Леше Добровольскому. Однажды он прочитал, что больше всего на свете люди боятся непознанного и непонятного. Страх подобный уходит корнями в золотые, вобщем-то, времена, когда человек уже слез с дерева, но по доброте своей и наивности еще не додумался до государства. Природа ежедневно щелкала его то по носу, то по темечку, за что он ее справедливо побаивался, частично уважал и даже где-то восхищался ею и любил. Одним словом, знал свое место и было оно далеко не худшим и не последним. Но это прелюдия...

Два года назад в камере №6 ИВС скоропостижно скончался мужчина от сердечного приступа. Следующим ее обитателем стал молодой человек, ка бы это помягче выразиться – не совсем уравновешанный и пытавшийся "закосить" под "Мессию". Дело закончилось тем, что с его подачи по ИВС поползли слухи о, якобы, воскресшем в образе вампира мужике, с которым совершенно "окосевший" паренек попытался сражаться за правое дело Господа, всеми имеющимися в наличии средствами: орал благим матом, плакал навзрыд, смеялся до икоты и, надо отдать ему должное, достаточно метко плевался в охранников. Ледянящая душу история о "мужчине в белом", благодаря тюремному фольклору, обросла бесчетным количеством невероятных слухов и "шестерка" стала камерой, куда водворить кого-либо удавалось с большим трудом, невзирая на ужасную скученность в других помещениях ИВС. Несмотря на постоянно горящий свет, попадавшие в нее представители криминалитета, начинали испытывать безотчетный страх, метаться и слезно проситься "куда угодно". Таким образом, идея о "мужчине в белом", овладев массами, приобрела статус материальной силы, еще раз доказав правоту Карла Маркса и всего его бессмертного и гениального учения.

Добровольский же, несколько усовершенствовав данную идею с помощью научно-технического прогресса и люминисцентно-фосфорицирующих красок, довел ее до логического завершения: помещение стало действительно "камерой с привидениями". Сюжеты, по словам Алексея, были "навеяны древними бурятскими легендами и ханты-мансийским, не менее древним, эпосом". Выдерживали это "народное творчество", надо сказать, не многие. В данный момент познакомиться с ним предстояло далеко не последнему человечку в организации всесильного Математика.

Пока оперативники обсуждали ближайшие планы, подошел Саша Костиков и передал сообщение своего информатора, из которого следовало, что примерно на шесть-семь часов вечера намечены штурмы – ни много, ни мало, как горуправления внутренних дел и КГБ. Иволгин, наплевав на конспирацию, позвонил из своего кабинета по известному только ему телефону. В иносказательной форме, но так, чтобы собеседник его понял, он попросил либо опровергнуть, либо подтвердить имеющиеся у него сведения. По-видимому, абонент на другом конце провода сказал всего две-три фразы, ибо майор быстро попрощавшись, осторожно положил трубку и красноречиво глянул на Добровольского:

– Леша, у нас нет времени ждать до полуночи.

– Понял, – спокойно отрегировал тот, поднимаясь и глядя на часы: – Но минут сорок у нас, надеюсь, есть?

– С сегодняшнего дня принято решение ввести в городе и области комендантский час и чрезвычайное положение. Порядок, наряду с нами, будут контролировать военные.

– Если в мордобой втянут армию... – тревожно заметил Костиков и не договорил.

Все присутствующие в кабинете поняли его молчание.

– Нет, все-таки гадское время, твою дивизию, нехай! – в сердцах, с чувством, произнес Петр Андреевич.

– Самое время вспомнить, что за нами "миллионы, народ и Родина", напоследок ввернул Добровольский, с молниеносной скоростью преодолевая расстояние до двери и выскакивая из кабинета.

Как оказалось, прыть он проявил не напрасно, ибо вослед ему со стола майора, поднятая его рукой, вертикально взлетела и вышла на орбиту массивная статуэтка. С характерным хрустом она впечаталась в дверь, брызнув осколками. Игорь Приходько, тяжко вздохнув, поднял с пола несколько кусков и бережно положил на стол начальника угро:

– На месте катастрофы найдены отдельные фрагменты тела, позволяющие идентифицировать их, как раннее принадлежавшие известной греческой богине по кличке "Ника": туловище и два крылышка. Жаль птичку...

– Растешь, малыш, – натянуто улыбнулся Иволгин. – Чувствуется "мудрое руководство" капитана Добровольского. У того тоже, что ни юмор, то некролог. Ну и денек! – покачал головой Петр Андреевич.

– Первое апреля, между прочим! – радостно заметил Приходько. – День дураков!

– Ты на что это намекаешь? – подозрительно покосился на него майор.

– Ну-у, – неопределенно протянул Игорь, – тенденции, знаете ли, Петр Андреевич... в обществе, я хотел сказать... – он закатил глаза к потолку.

Костиков, не выдержав, прыснул, отвернувшись к окну.

– Ну почему это вас сегодня всех неприменно по голове били?! – со злостью процедил Иволгин, ни к кому конкретно не обращаясь. – Игорь, позвал он, – кончай придуриваться, ставь чайник. Сейчас перекусим на скорую руку и...

Договорить он не успел. Вернулся Добровольский.

– Есть контакт! – проговорил входя и помахивая, как флажками, несколькими листками исписанной бумаги.

– Неужели раскололся? – недоверчиво осведомился Иволгин. – Леша, он хоть живой?

– Живой. Но немного "с душком": обгадился. Зато теперь всем будет рассказывать, какой это крутой аттракцион – "шестерка".

– Ты не переборщил? – не унимался Иволгин.

– Андреич, – уже всерьез психанул Добровольский, – он, что, мать-героиня или хлебороб знатный?! После того, что они с городом сделали, я еще его нервы щадить должен?!! Да пошел он...

– Вот с твоего "да пошел он" все диктатуры и начинались, – также зло отрезал Иволгин.

Алексей закаменел лицом и холодно осведомился:

– Я могу докладывать... по существу?

С минуту они буравили друг друга взглядами. Наконец, Иволгин махнул рукой:

– Давай, что он там наговорил. – И, не удержавшись, все-таки поддел Алексея, язвительно добавив: – Надеюсь, он не настолько напуган, чтобы признать себя виновным в несуществующих грехах?

– В убийстве Троцкого Лопатовский, к сожалению, так и не сознался, не остался в долгу Добровольский. – Зато признал себя внебрачным внуком Мата Хари.

– Леша, по существу, – напомнил Иволгин, давая понять, что "разминка" закончилась.

– Есть, товарищ майор! – отчеканил тот и начал докладывать. – В двух словах, ситуация следующая: по словам Лопатовского, главная цель, с которой в Белоярске сегодня устроили погромы, ему неизвестна. Листовки напечатаны не в местной типографии, а доставлены в город самолетом из Москвы. Он лично ездил в аэропорт встречать груз.

Накануне, дня за два-три до сегодняшних событий, наш "прохфэссор Мориарти", то есть – Математик, якобы, встречался с доверенным лицом очень серьезных людей. Речь шла о крупной и выгодной сделке. Однако, "всю правду" знают только Математик и Гроссмейстер.

Еще Лопатовский утверждает, что на девятнадцать ноль-ноль намечены штурмы городских управлений внутренних дел и госбезопасности. В детали плана он не посвящен, потому что в его задачу входили организация скрытой агитации среди населения и подготовка почвы для ночных беспорядков. А то, что они будут, он уверен на сто процентов. Говорит, что боевикам деньги платят в долларах.

– Боевики только из местных? – быстро прореагировал Иволгин.

– В том-то и дело, что, как утверждает Лопатовский, в городе много чужаков. Он их не знает, но, по его словам, ребята натасканные и беспредельщики.

– А, может, специально нас дезинформирует? – подал голос Костиков. Если в городе появились чужие боевики, то должна же была пройти хоть какая-то информация. Но, по агентурным данным, ничего подобного и в помине не наблюдалось.

– Возможно, прибывали они небольшими группами и всего за несколько часов, – не согласился с ним Приходько.

Майор бросил на него одобрительный взгляд, но хвалить в открытую не стал, вместо этого задумчиво рассуждая вслух:

– Какова же должна быть главная цель, если промежуточная – разгромить не только город, но и управления силовых структур? Цель... цель...

– А почему именно городские управления? – спохватился Костиков. – Не обком, не облисполком или городские ветви власти. Почему именно белоярскую милицию и КГБ?

– Им нужны списки агентуры, – попытался объяснить Добровольский.

– Возможно, но не только это, – не согласился майор. – Должно быть что-то еще, но что это?

– Петр Андреевич, можно ? – обратился к нему Игорь. Иволгин кивнул и тот высказал совершенно абсурдное предположение: – А что, если Математик, Гроссмейстер и Родионов пришли к взаимовыгодному соглашению?

– Ерунда! – тут же безапелляционно отмел его рассуждения Добровольский. – После убийства Горыныча, Немца и Рыси "авторитеты" ни за что не пойдут на сделку с Родионовым. Такие вещи не прощают, какой бы ни была взаимная выгода и какие бы деньги она ни сулила.

– А если выгода и деньги... очень большие? – не сдавался Игорь.

Иволгин, Добровольский и Костиков непонимающе смотрели на него.

– Золото! – первым опомнился Саша. – Молодец, Игорь! В самую тютельку! Они могли пойти на сделку только ради этого золота.

– Не зная, что тронуть его – значит разбудить штамм чумы, безжалостно закончил Иволгин.

Только теперь до всех постепенно начала доходить горькая и страшная истина. Не сговариваясь, они посмотрели на часы. Они показывали ровно восемнадцать ноль-ноль.

– Не успеем... Или успеем? – с сомнением проговорил майор, обводя взглядом своих "орлов".

– Первое апреля! – вновь вспомнил Приходько. – Сегодня часы перевели на час вперед. Сейчас уже девятнадцать!

Сразу же после его слов за окном гулко разорвалась граната и резкий звон разлетающихся оконных стекол потонул в звуках беспорядочной стрельбы. Вскочив, оперативники кинулись из кабинета, на ходу выхватывая оружие.

Как это часто происходит в случае внезапного нападения, по всему Управлению царили хаос и паника. Через выбитые взрывной волной окна временами "посвистывало". Но, слава Богу, серьезно раненых, тем более убитых, вроде не значилось. Были моментально подключены аварийные свет и связь. Дежурный по горотделу, надсадно кашляя от дыма, расползавшегося по коридорам и внутренним помещениям, принимал сообщения и тщетно пытался что-то втолковать абоненту на другом конце провода. Потом с досадой и злостью грохнул трубку на пульт связи.

Невдалеке Иволгин разглядел начальника Управления Сергея Васильевича Завьялова, у которого вся левая сторона лица была в крови. Он поспешил ему навстречу.

– Петр! – первым обрадованно вскричал Завьялов, узнав подходящего Иволгина. – Как там твои орелики, все живы?

– Мои-то живы, с тобой что, Сергей?

– Ерунда! – поморщился тот. – Осколками стекла посекло. – Он взял Иволгина под руку и отвел в сторонку. – Петр, сам видишь какая карусель завертелась. Я связывался с Малышевым, они тоже в полной заднице сидят и бумагу "пользуют". Понял?

– Уничтожают досье? – уточнил майор.

– Да. Возле "конторы" толпа собралась в несколько тысяч человек, продолжал Завьялов. – Подогнали кран, хотят демонтировать памятник первому председателю белоярского ЧК Краснинскому. Слишком уж горячие головы требуют выдать досье на агентов. До нас пока эти новые веяния не докатились. Скорее всего, так и продержат взаперти, чтобы мы не смогли помешать линчевать "конторских". Обложили плотно и со всех сторон.

– Вояки уже в городе?

– Идут марш-броском, часа через два будут в Белоярске.

– За два часа от города руины останутся, – невесело усмехнулся Иволгин.

– Недавно позвонили из Локомотивного депо, предложили создать рабочие дружины. Поняли, куда и кому вымостили дорожку благими намерениями, туды-т его растуды-т, гегемон долбанный! Ладно, с ним потом разберемся... У меня к тебе дело, Петр. Бери своих ореликов и пройдись по кабинетам. Все, что представляет оперативную ценность... – он зашелся кашлем. Отдышавшись, продолжал: – Вообщем, не мне тебя учить, сам не маленький. Давай, Петр.

– Ты бы перевязку сделал, что ли, – посочувствовал Иволгин. На мгновение он замялся и все-таки спросил с тревогой: – Сережа, что с семьями нашими?

– Молись, Петя! – с безысходной злостью процедил сквозь зубы Завьялов. – Не знаю я, что с ними, но одно могу тебе сказать: не удержим город, им не позавидуешь. Ты наше нутро, коварное и мстительное, азиатское, не хуже меня знаешь...

Спустя несколько минут, Петр Андреевич разыскал в здании своих ребят. Собрав их под лестницей, только намеревался проинструктировать, когда заметил Алексея, нервно подносящего ко рту сигарету.

– Ну, ты, блин, совсем, капитан... Мало тебе дыма, что ли?!

– Тот раздражает, а этот успокаивает, – невозмутимо ответил Алексей. Каки ишо указания будуть?

– По агентурной сети, – начал Иволгин. – Что сможем – сохранить, что нельзя – уничтожить безжалостно. Приказ Завьялова. Саша, – обратился он к Костикову, – тебе особое задание. Как хочешь! – но прорывайся к Гурьянову. Я с ним днями встречался, он меня с занятными ребятками познакомил. Каждый – десятерых стоит. Черт с ним, с тем золотом! Запомни: скажешь Ерофею Даниловичу, что я очень просил ребят его на подмогу. В Белоярске готовятся линчевать всех, кто мало-мальски причастен к разоблачению родионовской банды. И в первую очередь, Малышева и группу Казанцева. Вояки подойдут часа через два. Давай, Сашок, ни пули тебе, ни "пера"! – Он обнял его и крепко припечатал по спине.

Глава пятнадцатая

... Малышев стоял, сцепив за спиной руки, и смотрел вниз на беснующуюся за окнами толпу. Он не ощущал в себе ни ненависти, ни мстительности, ни злобы. Роман Иванович был спокоен и выдержан, как, наверное, никогда более до того в жизни.

На площади перед зданием, где помещалось их Управление, горело несколько костров. С двух сторон ее освещали мощные прожекторы, в лучах которых Малышеву отлично, до мельчайших деталей, было видно все, что там происходило.

Памятник Краснинскому демонтировали. Один из расхристанных юнцов, под одобрительные улюлюканье, хохот и свист, взобравшись на пустой постамент, справлял малую нужду прямо на отливающее бронзой лицо лежащего на боку монумента первому председателю белоярского ЧК.

"Мы так ничему и не научились, – думал, грустно глядя на эту разнузданную вакханалию, Малышев. – Возможно, пройдет время и на этом месте поставят памятник атаману Семенову или адмиралу Колчаку, или последнему, как теперь модно писать, "невинно убиенному" российскому императору. А потом – снесут и их, вновь воодружая того же Краснинского или Ленина, или Сталина, да мало ли... Но главная наша беда в том, что мы даже представить себе не можем, чтобы памятники всем этим людям в одно время стояли на одной площади. Мы идем по собственной истории, как чужеземные наемники, конкистадоры или ландскнехты, а наша ненависть к ней из века в век сокрушительнее, чем огонь и острее, чем меч. Каждое новое поколение никак не может или не хочет примириться с предыдущими.

Было время, сносили церкви, соборы, памятники дореволюционной России. Грабили монастыри и ризницы, роскошные дворянские дворцы, вешали и расстреливали "белую гвардию". Все было... И то, что происходит теперь внизу, это – расплата за период раннего и позднего вандализма Великой Октябрьской социалистической революции.

Поэтому не стоит заламывать руки, рвать на себе волосы и кричать, надрывая горло, что во всем виноваты заокеанские спецслужбы и "дерьмократы местного розлива". Все гораздо проще: за все надо платить. И деньги на этом фоне – до смешного мизерная и ничтожная величина. Что в сравнении с какой-то бумажкой изуродованные судьбы наших детей и внуков?!! А то, что их ждет Голгофа за наши грехи – так же верно, как и то, что когда-нибудь по пути страданий и испытаний пойдут дети и внуки этих испражняющихся сейчас на собственную историю юнцов, дядей и тетей...

И придет ли он когда-нибудь, этот благославенный день, который примирит нас с собственной историей, во имя мира и счастья наших детей и внуков?!!"

Роман Иванович бросил встревоженный взгляд на часы, в который раз прикидывая в уме, сколько времени понадобится Казанцеву, чтобы добраться до объекта, где содержался Астахов. Его необходимо было срочно эвакуировать из Белоярска, как и наиболее ценные документы, уже подготовленные к отправке. Прошел почти час, как Казанцев вместе с двумя сотрудниками госбезопасности выехал за Астаховым и до сих пор от группы не поступило никаких сообщений, хотя, по идее, они давно должны были вернуться. Его размышления прервал телефонный звонок. Он быстро пересек пространство, отделяющее стол от окна и с готовностью поднял трубку аппарата.

– Слушаю, – проговорил, с трудом скрывая волнение.

Звонил дежурный.

– Товарищ полковник, к вам посетители, – услышал Роман Иванович в трубке его странно смущенный и срывающийся голос.

– Какие еще посетители? – удивился Малышев. – Как они вообще попали в здание?! Что у вас там происходит, черт возьми?!

– Здравствуйте, Роман Иванович, – в следующую же секунду прозвучало на другом конце провода. – Извините за самовольное вторжение. Нас здесь пятеро, мы по поводу овечьей шерсти...

– Чего-о-о? – пораженно воскликнул Малышев. Но тут же взяв себя в руки, холодно попросил: – Дайте трубку дежурному.

– Роман Иванович, мы от лесника, – не отреагировав на его просьбу, продолжал незнакомец.

И тотчас до Малышева дошло; он, отстранив трубку и зажав ее ладонью, облегченно перевел дыхание.

– Дайте мне дежурного, – уже спокойно попросил он. Услышав его голос, коротко приказал: – Объясните товарищам, как ко мне пройти.

– Слушаюсь, – столь же кратко ответил дежурный и послышались гудки отбоя...

Спустя несколько минут, в дверь вежливо постучали.

– Входите! – громко пригласил Роман Иванович.

Дверь приоткрылась, в кабинет один за другим вошли шесть человек, одетых в камуфлированную форму. Малышеву хватило несколько секунд, чтобы понять, что пред ним "профи" высочайшего класса. Он улыбнулся и пошел им навстречу. От выстроившихся в шеренгу отделился серьезный, с насмешливым взглядом зеленовато-серых глаз, мужчина. Он протянул руку:

– Краснов Иван Васильевич.

Роман Иванович, в свою очередь, представился и крепко пожал протянутую руку, удовлетворившись тем, что полностью себя назвал только старший группы. У этих людей были свои, годами выработанные правила и законы. Даже здесь, в кабинете начальника городского управления госбезопасности, остальные четверо оставались в одетых на лицах масках. Малышев предложил им садиться. При этом с некоторой долей зависти отметив, как профессионально неслышно, гибко и ловко они двигаются.

– Наслышан о вас, – оглядев группу, усмехнулся Малышев.

– Роман Иванович, – начал без обиняков Краснов. – Мы в вашем городе, вроде как не по своей воле вляпались. Но, если надо, хорошим людям всегда поможем.

– Что с Черным яром? – поинтересовался Роман Иванович.

– Часть золота удалось перевезти. В хранилище остались дежурить двое наших человек.

– Штаммы? Установка? – подался вперед Малышев.

– Первые законсервированы в отдельной штольне, хотя полностью исключить возможность эпидемии нельзя. Что касается установки... – Краснов замялся, – ... я такую штуку, конечно, ни в первый раз вижу. Но если честно, о демонтаже и думать боюсь. Тут, безусловно, специалисты нужны.

– Что по этому поводу думает Ерофей Данилович?

– Ерофей Данилович, – четко произнес Краснов, – думает по этому поводу исключительно в непечатных выражениях. Если серьезно... С одной стороны он опасается, что штамм все-таки попал в атмосферу. С другой – поставьте себя на его место: вы могли бы недрогнувшей рукой ввести в действие "фактор Язон", зная, что через несколько минут над городом и его окрестностями вырастит атомный гриб? Что, по вашему, Роман Иванович, предпочтительнее: умереть от атомного взрыва и его последствий или же стать жертвой этого проклятого штамма? – закипая от злости, глядя на Малышева в упор, спросил Иван Васильевич.

– Но "фактор Язон" – это крайний случай, – выдержав его взгляд, спокойно отреагировал Роман Иванович. – У Гурьянова, наверняка, есть более "щадящие" инструкции.

– Есть то они есть, – вздохнул Краснов. – Вот только Ерофей Данилович опасается, что, учитывая сегодняшний "веселенький фон" в обществе, эти инструкции вряд ли кому помогут. Вы же в курсе, что штамму, собственно и не нужен прямой контакт. Ему просто достаточно находиться в непосредственной близости от очага агрессивной среды. И все: – у народа мозги набекрень и съедут. А вы посмотрите, что сегодня в Белоярске делается! Мы все сидим на пороховой бочке, а рядом, между прочим, уже весело потрескивает – и не фитилек или лучина, а задорный пионерский костер. Чего мы ждем, Роман Иванович?!! Пока нас, как ведьм в средние века, в смоле и перьях вываляют, а потом поджаривать начнут? Позволим один раз здесь, в Белоярске, по всей стране пинками гнать станут.

– Я вас прекрасно понимаю, Иван Васильевич, но, к сожалению, мои полномочия уже не распространаяются даже на этот город. Высшее руководство самоустранились, свалив всю ответственность непосредственно на нас. Мы пытаемся сохранить хотя бы то, что еще можно. И в связи с этим у меня к вам будет огромная просьба.

– Иволгин просил помочь нас и мы сделаем все, что в наших силах до подхода армейских частей. Поверьте, удержать это здание мы сможем, вместе с вашими сотрудниками, – поспешил заверить его Краснов.

– Речь идет не о нашей личной безопасности, – глядя с благодарностью, перебил его Малышев. – Дело в том, что группа моих людей уже часа полтора назад выехала на объект, где содержался важный свидетель. Возможно, причастный и к сегодняшним событиям в Белоярске. Это группа капитана Казанцева Геннадия Борисовича. Их необходимо найти во что бы то ни стало.