Текст книги "Джума"

Автор книги: Гарри Зурабян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

– Только трупа нам и не хватало, – поморщившись, заметил один из гостей – высокий, худой мужчина с нервным, желчным лицом.

– Что делать будем, Миша? – обратился к нему Родионов. Губы его тряслись, глаза бегали.

"Рядом тебя положим! – мстительно, с неприязнью, подумал Михаил Спиридонович. – Вот же наградил Бог подельничком!", но вслух, естественно сказал иное:

– Милицию вызывать надо, – и с неприкрытым злорадством взглянул на Родионова.

– Какую милицию?! Что ты несешь?! – сразу же пришел тот в себя. Хочешь, чтобы на меня еще один труп повесили?!

– Еще? – деланно удивился Багров, приподнимая брови.

Гости с интересом следили за их пикировкой.

Родионов побагровел, глаза его стали наливаться яростью. Он набычился и вплотную придвинулся к Багрову:

– Ты меня, Миша, не лови. Не надо, – произнес уже спокойнее, с плохо скрытой угрозой. – Теперь, Миша, все трупы – общие.

– Кто знал, что Василий живет у тебя? – спросил один из гостей.

– Почти никто, Валерий Петрович, – ответил Родионов мужчине с желчным лицом.

– У него родственники есть? – продолжал допытываться гость.

– Дальние, – ответил Багров. – Где-то под Воронежем.

– Так, может, он к ним и уехал? – спокойно произнес Валерий Петрович.

– А что? – тут же, поняв его, загорелся Родионов. – Собрался проведать, погостить, так сказать, – он натянуто рассмеялся. – Как считаешь, Михаил Спиридонович?

– Только "провожать" его будешь сам, – четко проговорил тот, глядя на него в упор. – С меня хватит!

Родионов попытался что-то возразить, но его жестом остановил второй гость:

– Борис Николаевич, я тебе помогу. Не стоит ссориться из-за какого-то Василия. Он нам ни сват, ни брат. Где у тебя лопаты?

– Анатолий Иванович, – попятился Родионов, – ты, что же, хочешь... у меня на даче его... закопать?

– А, что, есть возможность его у Кремлевской стены похоронить? ухмыльнулся тот. – Или прикажешь твоего ординарца упаковать и на городское кладбище тащить? Ночью закапывать?

Борис Николаевич окончательно растерялся и скис. Он развел руками, затравленно переводя взгляд с одного гостя на другого, не минуя и Багрова:

– Но как же это? Да мало ли что... Вдруг найдет кто?

– Кто, например? – усмехнулся Багров.

Родионов метнул на него злобный взгляд, но ничего не сказал. Осторожно подошел к телу Молохова:

– И как его угораздило? Здоровенный мужик и... шею свернул.

– Или свернули, – спокойно поправил Багров.

Родионов резко дернулся, разворачиваясь к нему всем корпусом.

– Что ты хочешь этим сказать? – на бледном лице Бориса Николаевича лихорадочно блестели глаза, в которых пополам было и панического страха, и испепеляющей ненависти.

– Борис, это тебе привет от "святой троицы", – все так же спокойно пояснил Михаил Спиридонович. – И если ты до сих пор не понял этого, то мне искренне тебя жаль.

Родионов не смог выдержать его взгляд и опустил голову:

– Ладно, на даче, так на даче. Если все получится, я все-равно здесь не останусь. Но не закапывать же его белым днем?

– Правильно, – усмехнулся Михаил Спиридонович, – давай его в спальню к тебе наверх отнесем. Пусть полежит до ночи. Борис! – рявкнул он так, что вздрогнули даже гости. – Готовь пленку и лопаты!

Тот быстро выбежал из холла и далее во двор. Через несколько минут он вернулся, запыхавшийся и сосредоточенный. Расстелил прозрачный полиэтилен и замер в нерешительности рядом с телом Молохова. Гости переглянулись и молча приступили к "проводам"...

Закончив, все четверо вернулись в дом. В ванной, с одинаково брезгливым и хмурым выражением на лицах, тщательно и долго отмывали руки. Пройдя в гостинную, разлив водку, замерли со стаканами в руках. Родионов, не глядя ни на кого, вдруг залпом осушил свой. Багров невольно дернул головой и тихо произнес:

– Человек все-таки, пусть, как говорится, земля пухом... – и медленно выпил водку.

За ним – двое гостей. Борис Николаевич принес из кухни пакеты с едой и выпивкой. Принеся посуду, принялся раскладывать на тарелках крупно нарезанную закуску. Делал он это торопливо и неумело, временами неловко подхватывая на лету грозившие упасть – то столовые приборы, то еду. Анатолий Иванович вызвался ему помочь. Валерий Петрович стал неторопливо разжигать камин. И только Багров с отсутствующим взглядом сидел в стороне в кресле, словно между ним и этими тремя, находившмися еще в комнате, кто-то провел незримую, пограничную черту.

"Что у меня общего с ними? – думал он, прикрыв глаза. – Как я вообще попал в эту компанию? "Где он и кто мы?" – вспомнились ему некогда сказанные о Свиридове слова Родионова. – А кто мы? Без пяти минут миллионеры. Команда кладоискателей. – Он мысленно усмехнулся: – Скорее, кладбищенская команда...

Ваську Молохова, как собаку, зарыли. На территории дачи второго секретаря горкома партии. Подвели, так сказать, "фундамент" под "здание власти". Чтоб стояло крепче и было на кого опираться. Что же это за власть такая, которая и после смерти нас "благополучно пользует"? Вот и Молохов...

Уложил несколько урок, когда те в колонии бунт подняли. После комиссий понаехало, одно служебное расследование за другим и... начался "звездопад". На Василии, на первом, и отыгрались: всего лишили и из органов поперли. Он окончательно и озверел: готов был и своих, и чужих зубами грызть, руками голыми давить. Человеческого в нем ноль целых, ноль десятых осталось. А ведь его изначально к колонии на пушечный выстрел подпускать нельзя было. Много лет назад его сестру-малолетку изнасиловали и убили. А теперь вот и его... завалили. Господи, сплошной круговорот зла в природе! И я, между прочим, тоже в нем барахтаюсь.

Купился на "кресло". Как же – начальник! И что, больше власти стало? Да черта с два! Иволгин, вон, в последний раз "глазами ел", а на самом деле – в рожу плюнул. И что я ему сделаю, со всей своей властью?! Он хоть и майор, и по стойке "смирно" передо мной стоит, а шиш до него дотянешься! Потому как, чем выше "кресло", тем ближе оно к преисподней.

Сколько людей за это золото костьми легло? А сколько ляжет... А смысл?"

Внезапно в памяти всплыли страшные, мертвые лица Свиридова, Насти Родионовой, Франка, Молохова, Мухина, Стрельцова, Корнеева и... безумное лицо Натальи.

Михаил Спиридонович сделал невольный, резкий жест рукой, словно хотел отогнать привидившийся кошмар. Он открыл глаза. Хватая ртом воздух, с силой рванул ворот рубашки, пытаясь его ослабить. В глазах замелькали яркие, разноцветные всполохи. "Нет! Я не хочу умирать!" – пронеслась в голове паническая, заставившая его похолодеть, мысль. Багров напрягся, пытаясь встать с кресла, но, казалось, оно не отпускало его, прочно и цепко охватив с боков. Он подумал, что сходит с ума и затравленно огляделся. В комнате никого не было. Из столовой доносились приглушенные голоса. Михаил Спиридонович хотел крикнуть, но губы, онемев, перекосились, обезобразив лицо страшной оскаленной ухмылкой. Он почувствовал, как в тело вонзаются тысячи острых, холодных иголок и перевел изумленный, полный ужаса, взгляд на кресло, в котором сидел. На миг ему привиделось, будто оно ожило и зашевелилось под ним, словно раскрыло чудовищную пасть, намереваясь заглотнуть всего целиком. Он дернулся, прилагая нечеловеческие усилия, чтобы освободиться, но в этот момент мозг залило несперпимо ярким золотым свечением. Уже стремительно погружаясь в эту раскаленную, золотую лаву, он увидел вбегающих в комнату Родионова и двух приехавших с ними гостей. И вдруг с невероятным спокойствием и облегчением воспринял в затухающем сознании последнюю мысль: "Кладбищенская команда... но без меня. Нате-ка, суки, выкусите! Вывернулся я, в последний момент вывернулся и сбежал..."

... После того, как "скорая" увезла Багрова, настроение у оставшихся окончательно испортилось. С хмурыми, мрачными лицами они пребывали в гостинной, старательно избегая смотреть на кресло, в котором еще каких-нибудь полчаса-час назад живой и здоровый сидел Михаил Спиридонович.

– У него и раньше давление прыгало, – нарушил затянувшееся молчание Родионов. Он сокрушенно покачал головой: – Вряд ли выкарабкается, инсульт в его возрасте – дело серьезное. Жалко Михаила...

Валерий Петрович бросил на Родионова мимолетный взгляд и чуть заметно усмехнулся. Он слишком хорошо знал его, чтобы купиться на искренность этого человека, для которого понятия "жалость", "сострадание" и им подобные чувства уже давно перешли в разряд абстрактных и эфимерных.

В душе Родионова, похожей на пыльный и темный чулан, эти чувства покоились, как ненужный хлам, в самом дальнем углу. Впрочем, изредка он доставал их, чистил и, примерив, одевал на себя, пытаясь выглядеть жалостливым и сострадательным, не замечая, что смотрится в этом "одеянии", по меньшей мере, нелепо и неественно. Как если бы Сатане, извалявшемуся в грязи многочисленных пороков и грехов, внезапно пришло в голову обрядиться в святые белые одежды Господа Бога. Его глаза могли быть скорбными, голос печальным, но сущность, пребывающая под постоянным, жестким надзором мимикрии, с годами подчинила себе и физиологические особенности его организма, заставив работать и развиваться только те мышщы, которые были необходимы для протискивания и проталкивания "в верха". Все остальное за ненадобностью постепенно дряхлело, атрофировалось и, в конечном итоге, отмирало. Поэтому все его попытки проявить искреннее, человеческое участие выглядели жалко, наталкиваясь на мощный внутренний барьер, и несли на себе отпечаток, скорее, гротеска или нелепого дешевого фарса.

Впрочем, справедливости ради следует заметить, что двое его гостей Полуянов Валерий Петрович и Карташов Анатолий Иванович – представители "среднего звена командования ЗабВО" – по уровню мышления и проявлению чувств вполне соответствовали хозяину дачи. Это были представители двух неприкасаемых армейских каст – "идиологи" и "интенданты".

К концу восьмидесятых годов советская армия уже не представляла собой единый и сплоченный монолит, одухотворенный верой в идеалы своего Отечества. Русская армия, на протяжении многих столетий гордившаяся боевым духом, выносливостью и верой в победу, окончательно разложилась, "благоухая" тяжелым, смрадным фимиамом повального воровства, пьянства, стяжательства и "дедовщины". А война в Афганистане стала тем осколочным многотонным снарядом страшной убойной силы, который разорвавшись, поставил точку в развале советской армии. На огромном пространстве великой страны в какой-то момент столкнулись два стихийных вала. С южных границ государства в мирное небо поднимались "черные тюльпаны", неся в своей утробе штабеля цинковых гробов. И в это же время, через западные границы в страну, весело звеня на стыках, шли поезда – грузовые и пассажирские, в которых откормленные замполиты и прапорщики вывозили от восточных "братьев-славян" сработанное по европейским стандартам барахло. Армия перестала нести в своей сущности основную смысловую нагрузку – быть боеспособным институтом государства, призванным защишать его границы от посягательств внешнего врага, а ринулась в бизнес и в политику.

Конечно, в ней оставалось еще немало честных, порядочных, верных присяге и долгу, офицеров, но ни Полуянов, ни Карташов к ним, увы, не принадлежали...

Сидя сейчас на даче Родионова, каждый из них прикидывал в уме возможные последствия инсульта Багрова. Выздоровеет – придется делиться. Умрет – одной заботой меньше, а прибыли больше.

– Валерий Петрович, – вновь заговорил после паузы Родионов, – может, мы все-таки подведем кое-какие итоги. Михаила жалко, – повторил он, но походя, словно речь шла не о близком друге, а постороннем человеке, упоминание о котором вызывает досаду и не более того. – Но впереди столько дел. Как там? – спросил, оживляясь и подавшись вперед.

– В настоящее время мы еще не имеем данных от группы, которая должна была произвести разведку объекта. – Он замялся: – Если честно, это меня тревожит. – Но, увидев, как Родионов беспокойно заерзал в кресле, поспешил его успокоить: – Хотя время у нас еще есть.

– Эта группа... – осторожно начал Борис Николаевич, – ... Им можно доверять? Они не начнут проявлять нездоровую инициативу? Не дай Бог полезут проверять что и как – проблем не оберемся.

– Насколько я знаю, подполковник Краснов характеризуется, как исполнительный и дисциплинированный офицер. На счету его группы немало "подвигов", – усмехнулся он. – Но промахов и проколов еще ни разу не было.

– Надеюсь, они не в курсе всего происходящего?

– Борис Николаевич, – с укором произнес Карташов, – мог бы и не задавать таких вопросов.

– Хорошо, хорошо, – быстро согласился тот. – Если все пойдет по плану, нам необходимо уточнить, каким образом мы будем осуществлять вывоз и переброску золота из Белоярска. Такой груз, сами понимаете, обычным рейсом не оформишь.

– Ты говорил с канадцами? – пристально посмотрел на него Полуянов.

– Да пробовал, – поморщился Родионов. – Но ты должен понимать, все эти разговоры велись полунамеками и полуфразами. Не мог же я их с ходу огорошить: помогите, мол, господа, несколько тонн золота по вашим банкам растыкать. Речь шла о крупной партии валюты.

– Но предварительная договоренность есть? – не отставал Валерий Петрович.

У Родионова забегали глаза, он потянулся к бутылке с водкой, вопросительно глянул на гостей. Те согласно кивнули. Выпив, склонились над тарелками с закуской, но все трое ограничились ломтиками лимона и взяли по одному бутерброду.

– Так что там? – прожевав, вернулся к прерванному разговору Полуянов.

– Понимаешь, Валерий Петрович, – нехотя начал Родионов, – есть у них в делегации мужик один, Ричард Кейн. Крупный воротила и, видимо, не последний человек в коридорах власти в Оттаве. Одним словом, настоящая "акула империализма". Он, в принципе, не против "тесно сотрудничать", но...

– Ты говори, говори, Борис Николаевич, – спокойно произнес Карташов. Сам же сказал: трупы у нас теперь общие.

– Черт его знает как, но на фуршете всплыл этот Черный яр, – решился рассказать Родионов. – И Кейн загорелся. Стал плести какую-то чушь, дескать, интересуется необычными названиями местностей. Даже, мол, книгу собирается написать. Хобби у него, видите ли, такое. А тут еще ляпсус вышел, – продолжал рассказывать Дмитрий Николаевич. – Они, канадцы, захотели город посмотреть. Мы, естественно, им культурную программу подготовили, все согласовали по времени. Но они – ушлые твари. Если, мол, все соглашения подпишем и договоримся, нашим людям придется работать в вашем городе. Вообщем, захотели узнать, как у нас не только с культурной программой, но и со снабжением, медициной и прочей мурой. Благо, в городской больнице недавно ремонт провели, кое-что обновили. Но в тот день, будь он неладен, из нейрохирургии похитили одного пациента. Кажется, Астахов его фамилия. Он подозревался в убийстве Горыныча. Увели прямо из-под носа милиции и кагэбэшников.

– Кагэбэшников?! – в один голос воскликнули гости.

– Вот именно, – подтвердил Родионов. – А главное: канадцы каким-то образом об этом пронюхали и на следующий день Кейн срочно вылетел в Москву, а потом в Канаду. Якобы, по состоянию здоровья. Но мы-то не дураки, знаем, что "состоянием здоровья" многое объяснить можно.

– И причем здесь Черный яр, этот Кейн и Астахов? – с недоумением спросил Карташов.

– Я, когда Михаилу все это рассказал, он очень интересную версию выдвинул. – Борис Николаевич внимательно посмотрел на гостей и, собравшись с духом, проговорил: – Астаховым этим сильно "контора" заинтересовалась. Он в бреду черт знает на скольких языках шпарил. И, по непроверенным данным, тоже к окрестностям Белоярска любовью воспылал.

– Кто он вообще такой? – нервно закуривая, спросил Полуянов.

– А вот это не смогли выяснить до конца ни милиция, ни "контора". Вроде бы ученый-историк из Ашхабада. Но там на него ничего нет. А тут и канадцы со своими закидонами по поводу Черного яра и уровня развития здравоохранения в Белоярске. Скажите: на кой черт им и то, и другое сдалось?

– Так что там за версия у Багрова? – напомнил Карташов.

– А версия у Миши такова, что неспроста в Белоярск канадцы наладились. В Канаду в свое время много господ-аристократов и белогвардейцев бывших смоталось. Между прочим, знаменитый князь Рубецкой, что каторгу и ссылку в Белоярске отбывал, тоже туда уехал после гражданской войны. Даже нобелевским лауреатом стал. Вот Миша и предположил: не мог ли кто из этих "бывших" знать о семеновском золоте?

– Почему же они раньше не хватились? – скептически заметил Карташов.

– И кто бы их раньше пустил сюда? – ехидно осведомился Борис Николаевич. – Это теперь бардак и раздолье для воров и мошенников. Говорят, в Москве агенты ЦРУ пачками по кремлевским кабинетам шастают. А уж "бывшим" – сам Бог велел. Они же у нас теперь – "жертвы коммунистической идиологии и тоталитарного режима".

– А что? – Полуянов бросил на Карташова быстрый многозначительный взгляд. – Все может быть. Но тогда, Борис Николаевич, выходит, что мы, рискуя жизнями и положением, на блюдечке принесем золото этой белогвардейской швали?!

– Вот то-то и оно, – удрученно ответил Родионов. – Прямо не знаю, как быть.

– Может, в Китай попробовать? – подал голос Анатолий Иванович.

– А, – отмахнулся Борис Николаевич, – не получится. Я тоже, было, подумал через Китай его толкнуть. Но почву прозондировал и отказался. Это ж азиаты, дикари! Даром что глазенки узкие, от такого количества золота у кого хочешь они из орбит повылезают! Нет, туда соваться опасно. Заморочат голову своей философией, обведут вокруг пальца, отберут, а самих где-нибудь в стене замуруют. Она ж у них Великая, черта с два кто найдет!

– Ну и задачка, – покачал головой Карташов. – В кои веки удача сама в руки свалилась – весь земной шар купить можно, а спрятаться негде. Хоть в Антарктиду езжай! И что мне там с этим золотом делать? Перед пингвинами выпендриваться?

– Интересно, на что расчитывал атаман Семенов, надеясь когда-нибудь вернуть золото? И как он думал им распорядиться? – задумчиво обронил Полуянов. Он внимательно посмотрел на Родионова и Карташова: – А зачем нам, собственно, куда-то ехать и где-то пристраивать свою часть? Борис Николаевич, лучше чем здесь, в Сибири, этому золоту и не найти применения. Да с таким капиталом Москву запросто куда подальше послать можно. Заодно и всех остальных прихлебал – всех этих чернозадых и бледномордых. Сколько можно их кормить?! Отделиться и дело с концом! А, Борис Николаевич? И Запад нас, я думаю, поддержит, с таким-то потенциалом...

– Я здесь не останусь! – нервно выкрикнул Родионов. Он прищурился, глазки его злобно полыхнули: – Думаешь, Валерий Петрович, "нужным" людям рот заткнем и на этом все успокоятся? Золото – не соль, его много никогда не бывает. Может, нашей доли нам бы и хватило, а тем, – он красноречиво глянул в потолок, – всегда мало будет. И мы для них, как заноза в заднице. У них аппетит – не чета нашему. Поверь мне, рано или поздно спохватятся и доить начнут, пока досуха не выжмут. Нет, вы, как хотите, а я – только за "бугор"! Черт с ней, с Канадой, не клином свет сошелся. Рвану в какой-нибудь "банановый рай" и... "прощай, немытая Россия"! – Он весело и от души рассмеялся.

Однако, Полуянов и Карташов, отнюдь, не разделяли его оптимизма.

– Вот в этом "раю", Борис Николаевич, "рано или поздно" КГБ и накормит тебя свинцовыми "бананами" до отвала, – безжалостно вылил на него "ушат холодной воды" Полуянов и безапелляционно закончил: – Если от группы Краснова в ближайшее время не получим сообщения, будем действовать по запасному варианту...

Я только одного опасаюсь, как бы непосредственный начальник Краснова генерал Орлов, не очухался и "молниеносных" своих искать не кинулся. Он ведь в отпуске был, когда наши люди их дернули под Белоярск...

Глава десятая

Далеко заполночь они подъехали к дому, где он временно жил. Нащупав в "бардачке" ключи, он протянул их водителю:

– Принеси мою куртку и покрывало.

При этом даже в темноте салона водитель почувствовал на себе его пронизывающий взгляд и не посмел ослушаться. Через несколько минут он вернулся, в нерешительности остановившись рядом с машиной. Лейтенант помог женщине одеться, покрывалом бережно укутал ребенка и, подхватив его на руки, заторопился к подъезду. Женщина покорно пошла следом. Он обернулся и видя, что водитель остался в машине, вернулся, тихо проговорив:

– Ты пойдешь с нами.

– Да щас! – не выдержал тот его диктата. – Пойди поищи идиота! Давай

заканчивай с этой бабой и возвращайся. Нас в другом месте ждут – не дождутся.

– Я найду тебя везде, – спокойным и бесстрастным голосом произнес Лейтенант, но именно спокойствие и бесстрастность необъяснимым образом подействовали на водителя.

Вполголоса кроя трехэтажным матом своего напарника, он вылез из машины и вошел в дом. В квартире, кивком указав водителю на кухню, Лейтенант, с ребенком на руках, провел женщину в комнату. Затем вернулся и долго изучающе смотрел на медленно бледнеющего и внутренне похолодевшего водителя. Последний слишком хорошо знал, на что способен этот человек, с глазами цвета выжженной дотла земли.

Внезапно водитель почувствовал резкие позывы в мочевом пузыре. Он скривился, неловко переступая с ноги на ногу. Лейтенант, продолжая сверлить его взглядом, поднял руку. Водитель шарахнулся, откидываясь всем корпусом назад. Налетев на стоявшую позади возле окна табуретку, он обессиленно рухнул на нее и зажмурил глаза. Тело его задергалось в лихорадочном ознобе, по лицу потекли слезы и он, кусая губы, тоненько и жалобно несколько раз судорожно всхлипнул . Звук хлопнувшей дверцы холодильника заставил его нервно подскочить и открыть глаза. По мере того, как до него доходило значение увиденного, на лице, мгновенно сменяя друг друга, промелькнула невыразимая гамма чувств – от изумления до недоверия. Он с мистическим ужасом смотрел на Лейтенанта, держащего в руке прозрачный целлофановый пакет, в котором вперемешку были навалены дензнаки с изображением американских президентов. Сверху пакет был покрыт тонким слоем изморози, отчего лица их казались мутными и тусклыми, несколько утратив свою привлекательность и значимость. Лейтенант небрежно бросил пакет на стол:

– Здесь достаточно, чтобы забыть меня навсегда. Ты понял?

Водитель согласно и ошалело закивал головой, все еще боясь поверить в тот очевидный факт, что его не будут убивать. Более того, не просто отпускают, а и обеспечивают безбедное существование в обмен на сущую безделицу – молчание. Он немного пришел в себя и негромко, охрипшим голосом, спросил:

– Я могу... уйти?

– Иди, – пожал плечами Лейтенант.

Водитель поднялся, нерешительно протягивая руку за пакетом и настороженно следя за реакцией теперь уже бывшего напарника. Взяв пакет,

боком протиснулся между столом и стоявшим рядом Лейтенантом и опрометью кинулся в прихожую, в паническом страхе на ходу задержав дыхание, и каждую секунду ожидая неминуемой смерти. Оказавшись у входной двери, открыв ее, он все-таки напоследок обернулся и замер на пороге:

– Но почему?!!

Но бывший напарник, казалось, не услышал его. Он стоял молча и на губах его блуждала странная, одновременно обворожительная и дьявольская улыбка. Водитель, так ничего и не поняв, но не став уточнять, быстро юркнул в дверь, захлопывая ее за собой. На лестнице послышались его торопливые шаги. Лейтенант же, словно очнувшись, прошел в комнату. Женщина и ребенок, прижавшись друг к другу, смотрели на него глазами, полными мольбы и надежды.

– Нам надо уходить отсюда, – лицо его вновь превратилось в застывшую маску, на которой холодом и пустотой зияли провалы глаз.

Женщина невольно передернула плечами, крепче прижав ребенка.

– Мы можем поехать ко мне, – неуверенно выдавила она. – Но где мы найдем машину?

– Ждите, – кратко бросил он, выходя из комнаты.

Спустя несколько минут хлопнула входная дверь и наступила тишина. Женщина еще какое-то время прислушивалась, после чего поднялась, намереваясь обследовать квартиру. Но стоило ей сделать один шаг, как ребенок в панике схватил ее за руку, с недетской силой впившись пальцами в запястье. От неожиданности она покачнулась и чуть было не упала на него.

– М-м-м! – страшно замычал мальчик, повисая на ней всей своей тяжестью.

На глазах женщины выступили слезы.

– Успокойся, – ласково проговорила она, с нежностью и болью глядя на ребенка. – Я никуда не уйду. Только посмотрю.

– М-м-мо-мы-ы-ы! – продолжал мычать мальчик. Его голос начал переходить в хрип.

– Пойдем со мной, – женщина трогательно обняла его: – Хочешь пойти со мной?

Ребенок, часто вздрагивая, закивал головой. Она взяла его на руки, чувствуя, как он в страхе обхватил ее руками за шею. Они прошли в коридор и она с радостью увидела то, что ей теперь было нужно больше всего – телефон. Не мешкая, подошла к нему и с трудом набрала номер, из последних сил удерживая на руках ребенка, который ни в какую не желал расставаться с ней хотя бы на миг. После второго гудка трубку подняли.

– Алло, Капелька! Это я, Вера! – И не дожидаясь ответа, быстро заговорила: – Мы сейчас приедем. Мы живы! Я не могу долго разговаривать. Жди нас! – и положила трубку.

Быстро вернувшись в комнату, она напряженно замерла на диване, пытаясь успокоиться и выровнять дыхание. Они не знали сколько прошло

времени, когда послышался звук отпираемой двери и в комнату вошел Лейтенант.

– Машина внизу, – лаконично известил он их, тщательно укутывая ребенка и поднимая его на руки.

У подъезда действительно стояла машина, но за рулем никого не было. Вера вопросительно взглянула на Лейтенанта, затем в недоумении стала озираться. Он устроил мальчика на заднем сидении, кивком приказывая ей сесть рядом. Она не двинулась с места, в глазах ее промелькнули смятение и страх.

"Почему я верю ему? – подумала с запоздалым раскаянием. – А если он хуже, чем тот, первый? Тот был зверь, садист, а этот? У него же временами глаза страшнее атомной войны, натурального психа или маньяка..." Додумать она не успела. С другой стороны двора в него на большой скорости въехали две машины, на миг ослепив их мощными лучами фар. Лейтенант с силой толкнул женщину в салон, хлопнул дверцей. Их машина, набирая скорость, понеслась вперед, грозя опрокинуться на покрывшем дорогу, расстаяшем, жидком и скользком месиве. Сонная тишина, внезапно рухнув, будто засыпала мирный дворик осколками ночного кошмара, сотканного из визга покрышек, грубых возгласов и криков, скрежета металла и выстрелов.

Вера, прижав к себе ребенка, закрыла глаза и безвучно шевеля губами, молила Бога, читая подряд все известные молитвы, мешая в них слова и обращения, не столько думая о том, что именно она говорит, сколько – как. Она молилась истово и самозабвенно, полностью абстрагировавшись от всего, что происходило вокруг. В данный момент для нее не существовало ни машин, ни этого ненормального Лейтенанта, ни тех, кто их преследовал. Пространство вокруг состояло всего из двух вечных, неизменных и неистребимых в непутевой и величественной одновременно русской душе ипостасей – Господа Бога и Божией Матери.

– Куда вас везти?!! – в ее сознание вломился полный негодования голос, который, оказывается, был обращен к ней.

Вера сказала адрес.

– Показывай дорогу! – заорал Лейтенант, обернувшись.

И она неосознанно в ужасе откинулась назад, испугавшись его перекошенного яростью лица. Несмотря на все пережитое, только увидев такое лицо и такие глаза, поняла: вот теперь она знает об этой жизни все!

Возможно, действительно помогли некие высшие силы, но им удалось оторваться от преследователей. Он загнал машину в темный, узкий переулок и заглушил мотор. Не оборачиваясь, холодно спросил:

– Кто они?

– Я... н-не з-знаю, – пролепетала она непослушными губами, дрожа.

– Ты обманула меня, – произнес спокойно Лейтенант.

Подобное спокойствие, случается, подавляет психику людей в гораздо большей степени, нежели гнев или ненависть. Потому что зачастую за ним кроется уже не подлежащий переосмыслению, окончательный приговор. Она поняла это, но все-таки попыталась оправдаться:

– Понимаешь, я должна была позвонить! Я звонила матери мальчика! Это не мой ребенок...

Он молчал, по-прежнему, сидя к ней спиной. Она не видела его лица, не могла прочитать на нем отголосок хоть каких-то эмоций и чувств. Казалось, все, сказанное ею, бесследно растворяется в пространстве, словно она обращается не к нему, а разговаривает сама с собой. Вера, набравшись храбрости, протянула дрожащую руку и коснулась его плеча:

– Лейтенант... Зачем ты нас вытащил с той дачи?

– Дача? – удивленно спросил он. – Там не было никакой дачи.

На лице Веры отразился испуг. Этот неуправляемый человек вселял в нее ужас своей непредсказуемостью, холодностью и отстраненностью. Временами казалось, что он прибыл на Землю то ли из другого измнрения, то ли вообще с какой-то иной, бесконечно далекой отсюда, планеты. Она сочла за благо не перечить ему, боясь вызвать в ответ взрыв негодования и ярости. Но он, напротив, как ни в чем не бывало продолжал:

– Это был кишлак. Они вошли в него с двух сторон. Я все видел. Неужели ты ничего не помнишь?..

После паузы он заговорил вновь, но она не могла понять ни слова. Рука ее медленно сползла с его плеча и бессильно повисла. С возрастающим изумлением на лице она замерла, слушая его сбивчивую, непонятную речь. Это был всплеск эмоций, густо пересыпанный выкриками, возгласами, а временами странными, напевными фразами. Будто он, покинув одну реальность, мгновенно переместился в другую, где уже не было ни "кишлака", ни тех, кто входил в него "с двух сторон", а материализовалось вдруг нечто прекрасное, возвышенное, но недосягаемо далекое и необратимо недоступное.

– Лейтенант... – позвала она тихо.

Он не откликнулся. Вера позвала громче и внезапно поняла, что этот мир, в котором они сейчас находились, для него просто не существует. Она открыла дверцу машины и тут же громко ею хлопнула. Он не обернулся и даже не вздрогнул. С бешено колотящимся сердцем Вера подхватила на руки мальчика и быстро вылезла из машины, оставив дверь открытой. Оказавшись вне салона, перевела дух и торопливо заспешила прочь. У выхода из переулка обернулась с каким-то суеверным чувством: в лунном свете ей показалось, что машина напоследок, словно подмигнув, блеснула сумасшедшими глазами темных, как омут, боковых стекол...

Она торопливо шла по ночному городу, не чувствуя уже ни холода, ни страха. Почему-то после встречи с Лейтенантом она была убеждена, что ничего страшного уже не произойдет. Ибо самым большим страхом, испытанным ею в жизни, как раз и стала встреча с этим непонятным человеком.