Текст книги "Джума"

Автор книги: Гарри Зурабян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Переулок Лазо, дом 14. Ночь накануне.

... Меня все раздражает. ВСЕ! Кроме нее. Она вся такая... такая прозрачная, светлая, тихая. И ей ничего от меня не надо. Она – единственная которая ушла и, вернувшись, никого с собой не привела. Многие уходили, говорили: "жди". Я ждал. Они возвращались, часто не одни, и начинали просить, требовать: "ты должен", "ты обязан". Почему я им всем верил? Потому что был дурак! А теперь умный? Те, которые были давно, говорили, что я никогда больше не буду умным, что я– дурак навсегда. Но разве у дураков случаются такие знакомства?..

Плохо, что она меня боится. Да я первый убью любого, кто заставит ее страдать. Заставит страдать... Я не знал раньше этих слов. А убивать знал? Знал! Убить красиво... Нельзя, чтобы было много крови, страшных ран, оторванных рук и ног, отвалившихся голов...

– Эй, – позвал он тихонько, приподнявшись на локте.

Напротив кровати, на которой он лежал, стоял старый диван, где укрывшись теплым пледом, прямо в одежде, спала девушка. Должно быть, она спала очень чутко, ибо стоило ему негромко позвать ее, как она мгновенно проснулась и открыла глаза. У нее в изголовьи горел ночник с маленьким плафоном в виде раскрытого лотоса.

Девушка села на диване, настороженно следя за ним.

– Вам что-нибудь нужно? – наконец проговорила она.

– Ты... Вы... боитесь меня? – он смотрел с горечью и обидой.

– Да, – ответила она чуть слышно, но он услышал ее.

– Зачем тогда вы оставили меня у себя?

– Вы же сами сказали, что вам некуда идти, – она поплотнее укуталась в плед.

– Я? Я такое говорил... вам? – его голос прозвучал подозрительно и недоверчиво.

Она молча кивнула головой и зябко передернула плечами.

– Ты оставляешь у себя всех бездомных? – усмехнулся он.

Она вспыхнула. Покраснев, принялась нервно поправлять выбившиеся и растрепавшиеся со сна пряди волос. Потом, дерзко взглянув на него, с вызовом произнесла:

– Уж такая я дура! – но голос ее предательски дрогнул и в глазах блеснули слезы.

– Извини, я не хотел обидеть... – Он наморщил лоб, будто силился что-то вспомнить: – Знаешь, я всегда злюсь, когда не понимаю простых вещей. Я думаю, что должен их знать, но не могу объяснить. Можно я буду обращаться к тебе на "ты"?

– Меня зовут Лариса. Я тебе уже говорила. – Поднявшись, спросила уставшим, слегка сонным, голосом: – Хочешь чаю?

– Да, – кивнул он, не спуская с нее взгляд. – Если желаешь, могу даже помочь тебе заварить его.

Она улыбнулась, но ничего не ответила. Подойдя к столу, включила настольную лампу и бросила взгляд на часы. Они показывали четырнадцать минут четвертого. Лариса слышала торопливую возню за спиной и поняла, что он быстро одевается. Затем почувствовала очень близко его присутствие, прямо позади себя. Ее бросило в жар. И еще она отчего-то боялась повернуться, словно увиденное могло внезапно разрушить некий несуществующий в действительности, но ожидаемый и до умопомрачения желанный мираж. Он обнял ее за плечи и горячими губами чуть коснулся завитков волос на шее. Она замерла, часто дыша, и закрыла глаза, чувствуя, как под покрывшейся мурашками, враз захолодевшей кожей, вздыбилась, загудела, хлеща и ударяясь в тонкие стенки сосудов, горячая кровь.

– Ла-ри-са, – произнес он шепотом по слогам и тотчас послышался его приглушенный, но счастливый смех.

От неожиданности она дернулась и в этот момент он резко развернул ее лицом к себе. Девушка невольно отвела взгляд, боясь вновь увидеть вблизи его глаза, так поразившие ее некогда.

– Почему же все-таки ты боишься меня?

– В тебе есть какая-то сумасшедшинка, – ответила она пересохшими губами, упорно избегая смотреть ему в лицо .

Он прижал ее голову к своей груди и тихо засмеялся:

– Однажды мне сказали, что я никогда не буду нормальным. Я не помню, где это было, когда и кто мне это говорил, но знаю, что точно было.

– Ты очень похож на одного человека, – проговорила она глухо и печально.

Он нежно отстранил ее и посмотрел в упор:

– Тебе показалось, что я – это он?

Она кивнула и, не выдержав, заплакала, уткнувшись лицом ему в грудь. Он бессмысленными, пустыми глазами смотрел на искуссно вывязанный, причудливый абажур, укрывавший настольную лампу, при этом машинально, гладя девушку по спине.

– Лариса, – произнес он мягко и немного растерянно, – где у тебя чай?

– Что? – она непонимающе посмотрела на него.

– Ты хотела приготовить чай, – улыбнулся он. – Если хочешь, это сделаю я, только скажи, где и что мне брать.

– Да, конечно. Извини меня, – она махнула рукой, неловко смахивая слезы. – Пошли в кухню. Там и теплее, печка еще не остыла.

– Ты будешь только говорить, где и что брать, – напомнил, силой усаживая ее за уютный кухонный столик, накрытый яркой, цветастой клеенкой с большими ромашками по синему полю.

Когда все было готово и кухню затопил аромат душистого настоя, он налил ей в кружку чай, подвинул поближе и сел напротив, подперев голову руками и глядя на нее загадочными глазами, в которых сквозь выжженную дотла землю начали прорастать крохотные, пронзительно синие, цветы.

– Попробуй, Лариса, – его губы тронула слабая улыбка.

Она обхватила ладонями горячие бока широкой, "купеческой" чашки. Подержала с минуту, согревая руки. Затем подняла, боясь обжечься, и осторожно пригубила.

– Тебе нравится?! – спросил он жадно, с непосредственностью ребенка, впервые самостоятельно выполнившего ответственное поручение взрослых.

Ее глубоко тронула, но и смутила подобная реакция. Сидящий напротив человек не укладывался ни в какие рамки – ни здравого, ни больного разума. Лариса не могла найти ответ и на простой вопрос: действительно, зачем она оставила у себя Лейтенанта? Отпросилась с работы, ради него поломала график не только своих дежурств, но и других сотрудников. Вымыла его, накормила, обработала старые, но вскрывшиеся раны. Раны... Она сама не заметила, как шумно и судорожно вздохнула, пытаясь подавить непроизвольный приступ тошноты.

Работая в отделении нейрохирургии, ей не раз приходилось иметь дело с самыми жуткими и страшными ранами. Она думала, что в этой жизни познала не только потолок чужой боли, но и заглянула за неведомое и запретное, куда человеку до поры путь вообще заказан. Ей приходилось видеть мозг за гранью невозможного – лишенный защиты, оголенный, пульсирующий, исходящий болью и страданием и даже – мозг агонирующий, отживший, спокойно-холодным, застывшим астероидом стремительно скользящий навстречу вечности. Но раны Лейтенанта потрясли ее своим варварским откровением. В его шрамах присутствовало нечто дикое и неподдающееся осмыслению со стороны простого, обычного человека. Она не могла, сколько не пыталась, представить себе степень ненависти людей, способных создавать оружие, оставляющее подобные рубцы.

– Почему ты не пьешь? – донесся до нее встревоженный голос Лейтенанта.

Лариса очнулась от своих мыслей. Посмотрела на него с опаской и в тоже время с интересом:

– Как ты оказался в Белоярске?

С ним произошла мгновенная трансформация: взгляд – жесткий, лицо

окаменевшая, бесстрастная маска, тело – напряжено и напружинено.

– Зачем ты спрашиваешь об этом? – он взглянул из-под лобья.

– Я хотела бы помочь тебе, – произнесла она, улыбаясь.

– Никогда... Слышишь, никогда не пытайся мне помочь! – его голос угрожающе захрипел, переходя в крик. -Ты поняла меня?!!

– Конечно, конечно... Я прошу тебя, не кричи. Тихо, тихо... – она испуганно закивала головой, поднимаясь из-за стола.

Увидев ее широко открытые, испуганные глаза, он мгновенно погасил в себе вспышку ярости, глянул виновато:

– Прости меня... Я опять тебя обидел?

– Нет, – она вновь присела, не зная, как вести себя с ним.

Пытаясь показать, насколько ей по душе приготовленный им чай стала пить, шумно прихлебывая из кружки, облизывая губы и всем своим видом выражая полное с ним согласие и демонстрируя покорность.

– Лариса... – тихо произнес он, наблюдая за ней. Она вскинула на него затравленный взгляд. – Иди ко мне, – он протянул ей через стол руку.

– Зачем? – пролепетала она онемевшими губами, подумав про себя: "Боже мой, какая дура! Несусветная дура! Почему я оставила этого ненормального мужика у себя дома? Ну похож он на того парня из больницы, но ведь не он же, не он это! Этот – форменный псих! У него в глазах – одна кровь. Он и меня наверняка придушит..."

Не дожидаясь пока Лариса встанет, Лейтенант поднялся сам. Обойдя стол, остановился перед ней, глядя сверху вниз. Ей почудились в его глазах слезы, но он быстро опустился рядом с ней на корточки, положил голову на колени и с непередаваемой интонацией в голосе произнес:

– Пожалуйста, подари мне всего одну ночь. Привал, передышку... Я завтра уйду. – И, помолчав, добавил: – Если бы ты знала, как я устал на этой войне...

... Он брал ее, как впервые берут в руки облитую перламутром, хранящую еще капли воды и шум океана, драгоценную раковину. Он растворялся в ней, как растворяются, впервые попав в высокое, ржаное поле, сотканное из налитых зернами, цвета ослепительной меди, колосьев, с мелькающими по нему синими всполохами васильков. Он по крохотному глотку выпивал ее всю, как впервые выпивают на пиру чашу с многолетней выдержки вином, лишь в последнюю минуту ощутив на самом ее дне горьковато-сладкий, терпкий, втайне ожидаемый, но все-равно внезапный и ошеломляющий, привкус меда и хмеля.

С тех пор, как в его жизнь вошла война, это была первая его ночь с женщиной. И первая ночь, когда он уснул умиротворенный и счастливый: память сбросила тяжелые доспехи воина и облачилась в легкие одежды неги и любви. Лейтенант спал, а женщина, лежащая рядом на его руке, закусив губы и глотая слезы, смотрела на его лицо. Потом осторожно откинула одеяло и провела рукой по груди, почувствовав под пальцами уже знакомые ей рубцы и шрамы. Во сне он накрыл ее руку своей ладонью, сухой и горячей, медленно подтянул к лицу и прижал к щеке. Она затаила дыхание. На губах его блуждала блаженная улыбка странника, наконец обретшего долгожданный и выстраданный покой.

Она понимала, что все – обман: и все явственнее проступающие в рассветных сумерках черты лица, и временный покой-мираж, и даже она сама в собственном доме казалась себе похожей на выпорхнувший внезапно из сна мимолетный призрак. Она закрыла глаза. И все-таки... Все-таки... Высвободив свою руку из его ладони, поджав ноги и съежившись, женщина сильнее прижалась к мужчине и, крепко обхватив за шею, прошептала:

– Никуда ты завтра не уйдешь, Лейтенант. Кончилась твоя война...

Канада, провинция Онтарио, столица Торонто.

Известный бизнесмен, лесопромышленник, общественный деятель Ричард Кейн давал ежегодный прием, посвященный Празднику Кленового Сиропа, в своем загородном доме, расположенном в живописном пригороде Торонто. Среди гостей было немало людей, чьи имена уже не одно десятилетие являлись своеобразной "визитной карточкой" Канады в мире: музыканты, художники, актеры, модные архитекторы и дизайнеры, бизнесмены.

Ближе к полуночи, прием был в самом разгаре. Гости, разбившись на группы, согласно личным привязанностям и интересам, разбрелись по обширной, тонувшей в разноцветной иллюминации, вилле и уже не требовали к себе столь пристального внимания со стороны хозяев, предпочитая развлекаться самостоятельно. Оставив гостей на попечение очаровательной жены и взрослой дочери, а также полностью доверив их заботам многочисленной прислуги и специально нанятых для подобного случая официантов, сам Ричард Кейн, доброжелательно кивая и улыбаясь гостям, прошел в свой рабочий кабинет на втором этаже виллы, где его ождали два джентельмена, прибывшие, как и было условлено заранее, именно к этому часу.

Одним из них был Чарльз Стоун. Второго звали... Впрочем, в свое время имен у него было несколько. В сегодняшней встрече он являлся Координатором. Отсутствие же имени нисколько не умаляло его заслуг, знаний, информированности и тем более профессионализма. Среди собравшихся ему, по-видимому, отводилась главенствующая роль, что выражалось, прежде всего, в незаметном, на первый взгляд, но почтительном и уважительном отношении к нему со стороны присутствующих.

Войдя в кабинет, Кейн радушно приветствовал каждого из них, не называя по именам, терпеливо ожидая, когда официант закончит сервировать небольшой столик. Пока же шел обмен обычными приветствиями, шутливыми фразами, ничего не значащими замечаниями. Вскоре официант поклонился, Ричард вежливо его поблагодарил и они втроем, наконец, остались одни.

– Прошу, господа, – Кейн жестом пригласил гостей располагаться. Подождав, когда они сядут, сам с удовольствием опустился в просторное и, должно быть, любимое кресло: – Устал, – проговорил он просто, без тени снобизма и кокетства. – Все, что угодно, только не приемы!

Его собеседники понимающе улыбнулись, но выражение озабоченности и тревоги, сквозившее в глазах обоих, давало повод предположить, что подобная встреча продиктована отнюдь не желанием собравшихся развеять грусть-тоску на светском рауте. Скорее, прием являлся поводом для этого рандеву. Кейн со своей стороны не стал испытывать терпение прибывших и сразу перешел к делу:

– Более подробный отчет я представлю завтра, ближе к концу дня. – Что касается общей картины... Я с самого начала не одобрял эту операцию, – он вздохнул и перевел усталый взгляд с Координатора на Стоуна: – Чарльз, вы были правы, говоря о том, что у русских две беды: дураки и дороги.

– Это не я, Ричард, а их писатель Гоголь утверждал подобное, – с легкой улыбкой поправил его Стоун. – Если вкратце, что с ним произошло?

– Он поскользнулся на покрытом льдом тротуаре и получил тяжелейшую черепно-мозговую травму, – с укором глядя на обоих гостей, произнес Кейн.

Причем, акценты его слов были расставлены таким образом, что гости невольно почувствовали свою вину за происшедшее. Будто от них зависело состояние тротуаров в далеком от Торонто забайкальском Белоярске. Видимо спохватившись, Кейн попытался сгладить это впечатление:

– Прошу прощения, господа. Я еще не отошел от своего "визита" в Россию. Похоже, эта страна для того и существует, чтобы все остальные не уставали убеждаться на наглядном примере, как жить не надо, – с иронией заметил Ричард.

И после паузы он рассказал все, что удалось выяснить в ходе его визита в Белоярск относительно судьбы Сержа Рубецкого..

– По нашим данным, он находится на спецобъекте, принадлежащем КГБ, выслушав его, холодно заметил Координатор. – Вообще, вся его история совершенно не укладывается в рамки здравого смысла: нелепое падение, больница, похищение, арест. – Он пристально посмотрел на Стоуна и Кейна: Не думаю, что в данной ситуации можно расчитывать хоть на какой-то успех. И самое неприятное, мы проигрываем по времени. Когда вы вылетаете в Белоярск? – обратился Координатор к Ричарду Кейну.

– Через два дня. Если не случится ничего непредвиденного, – добавил он неуверенно.

Координатор вопросительно вскинул брови и бросил на Стоуна и Кейна красноречивый взгляд, не сулящий ничего хорошего:

– Когда в работе наших служб начинают происходить непредвиденные обстоятельства, это говорит только об одном: пришла пора всерьез подумать об уровне подготовки специалистов. Я бы хотел, Ричард, чтобы вы пояснили подробно все, что касается ваших опасений. Мы и так, практически,

провалили операцию. У нас остался единственный шанс и он касается только Рубецкого. Его необходимо вытянуть оттуда как можно скорее.

Кейн поднялся, кивнул и, предложив гостям напитки, вернулся в кресло. Выдержав паузу, необходимую для того, чтобы присутствующие смогли по достоинству оценить предложенное и насладиться, он неторопливо начал:

– Во время переговоров одним из активных участников со стороны белоярской администрации было сделано предложение, на мой взгляд, заслуживающее пристального анализа и изучения. Суть предложения заключается в переводе в один из канадских банков ценностей на сумму около двухсот миллионов долларов.

При этом даже на внешне бесстрастном и спокойном лице Координатора отразилось крайнее удивление и недоверие.

– Речь шла о... личном счете? – спросил он.

– Вероятно, да, – ответил Кейн. – Мой визави явно не был заинтересован в разглашении подобной информации. Это второй секретарь горкома партии Белоярска Борис Родионов. – Кейн, не сдержавшись, брезгливо поморщился: – В человеческом плане – крайне неприятный субъект. Но что касается деловых качеств, – он развел руками, – даже нашим бизнесменам есть чему поучиться. Настоящая акула коммунизма! – усмехнулся он саркастически.

Последнее замечание Кейна позабавило гостей. Но лишь на мгновение.

– На ваш взгляд, Ричард, это искреннее предложение или... с нами начали игру? – вновь став серьезным, озабочено поинтересовался Координатор.

– Стоимостью в двести миллионов долларов? – Кейн в сомнении покачал головой: – Не думаю. Они предпочитают переводить партийные средства на счета в Лозанне и Цюрихе. В крайнем случае, в Германию. Я уверен, речь шла о личном счете. – Он обратился к молчавшему до сих пор Стоуну: – Чарльз, вы выполнили мою просьбу? – Тот кивнул. – Может быть, просветите нас? – на лице Кейна застыла улыбка Мефистофеля.

– По нашим данным, – с готовностью начал Стоун, – в последнее время в среде белоярской мафии стали упорно циркулировать слухи о, якобы, найденном кладе времен гражданской войны и имеющим отношение к вывезенному в свое время в Сибирь адмиралом Колчаком золотому запасу бывшей Российской империи. Мы попытались собрать интересующие нас сведения среди представителей российской эмиграции первой волны...

Стоун не стал делать паузу, надеясь поразить своих собеседников дешевым и вовсе несоответствующим уровню собравшихся здесь людей эффектом, а сразу продолжал:

– ... В прилегающем к Белоярску регионе действительно во время гражданской войны оказался "захоронен" клад местного атамана Семенова. По предположительным оценкам на сегодня его стоимость исчисляется в полмиллиарда долларов. За последнее время, – продолжал бесстрастно Стоун, в Белоярске были убиты три главаря мафии, далеко не последнюю роль занимавшие во всесоюзной криминальной структуре.

Наши аналитики представили модель, согласно которой на этом кладе могли сойтись интересы криминала и партийной верхушки Белоярска. А учитывая просьбу Родионова о переводе в Канаду двухсот миллионов долларов, можно сделать вывод о том, что клад, практически, найден и контролирует его никто иной, как Родионов.

– Все это имеет какое-либо отношение к миссии Рубецкого? взволнованно спросил Координатор.

– Если в Белоярске начнется борьба за клад, это в значительной степени облегчит его работу. Потому что органы госбезопасности вынуждены будут бросить все силы на предотвращение разграбления и вероятный вывоз ценностей за пределы Советского Союза.

– Мы должны до поездки Ричарда решить, какую займем позицию, задумчиво произнес Координатор и пояснил: – Родионов представляется мне очень перспективной фигурой в плане будущего. К тому же, если мы поможем разместить его капитал в Канаде, это укрепит его доверие к нам. В последующем стоит попытаться подготовить из него влиятельное лицо в политическом и экономическом отношении.

Но главная задача на сегодня – это Рубецкой. Необходимо продумать, как в операции с ним использовать Родионова. У него должна быть своя команда и в ней наверняка не последние люди в городе и области, которых тоже при определенных обстоятельствах можно использовать. – Он взглянул на Кейна и Стоуна: – Естественно, ни Родионов, ни, тем более, его друзья не должны даже догадываться об истинной цели проводимой нами операции.

Ричард Кейн и Чарльз Стоун молча кивнули.

– Чарльз, – обратился Координатор к Стоуну, – я жду вас завтра в три часа дня с предварительным планом. – И более жестко добавил: – Думаю, вы понимаете, что гибель военнослужащих еще одной военно-воздушной базы нам с вами вряд ли простят. Мы потеряли слишком много людей, кое-что уже просочилось в печать. Пока нам удается сохранить все в относительной тайне. Но Рубецкого необходимо вытянуть во что бы то ни стало...

Глава четырнадцатая

... Он был совсем маленький, недели четыре от роду. Пушистая, длинная шерсть частично свалялась и там, где была окрашена в белый цвет, выглядела грязновато-серой. Он походил на потерянную ребенком детскую варежку, черно-белого цвета, украшенную двумя крошечными голубыми бисеринками. В его снах еще жили пища и тепло, радость и игры. Но все чаще их вытесняли образы, переселявшиеся в сны из реальной жизни, жестокой и бесприютной. И еще он до сих пор отчетливо помнил запах руки, однажды положившей его в холщовую сумку, а спустя время оставившей здесь – на голых, холодных ступеньках. Он все ждал, зябко поджимая крошечные лапки, что за ним придут, о нем вспомнят. Задрав кверху мордочку, жадно втягивая ноздрями воздух, с надеждой вглядывался в спешащую по своим делам "обувь". Он все верил: вот, сейчас, кто-нибудь обязательно остановится, опустится до его несчастного уровня, подхватит на руки, прижмет, улыбаясь, к себе и, согревая, спрячет за пазуху. Он ждал и недоумевал, почему эти, такие большие и сильные, проходят мимо.

Рядом с ним остановились "старенькие ботинки". Спустя мгновение у его ног оказался маленький кусочек хлеба. Он радостно замяукал, благодаря. "Ботинки" постояли и пошли дальше. Он было кинулся вдогонку, но понял, что сегодня ему повезло только на хлеб, но не на приют.

Потом, в течение долгого дня возле него останавливалась еще какая-то "обувь". Один раз ему больно отдавили хвост и один раз сильно отшвырнули с дороги. Он осознал, что отныне так будет всегда: никто за ним не вернется и никто о нем не вспомнит. Всегда будет вода, иногда – хлеб и никогда больше не будет дома и семьи. Ему было всего четыре недели от роду, но он уже знал главную истину своего кошачьего бытия: человек – воплощение абсолютного зла в живой природе на этой земле. К нему не надо стремиться, у него не стоит искать защиты. А в случае опасности – от него надо уметь быстро скрыться...

В это утро он как обычно пришел к порогу булочной. Он не знал, как называется большой дом, из которого вкусно и тепло пахнет хлебом. Но успел понять: это место, где торопящаяся мимо него "обувь" редко бывает "злой". У него выработался своеобразный ритуал. Сначала он грелся: осторожно перешагнув порог, следовало быстро прошмыгнуть открытое пространство и спрятаться под прилавком.

В сущности, он вторгался на чужую территорию, но обитавший здесь до него здоровенный, откормленный котище не стал возражать против его присутствия, видимо справедливо рассудив, что на этом "хлебном" месте вполне хватит пищи и двоим. Для порядка первые дня три Кот-хозяин немного повозмущался, пошипел, но, учтя малолетний возраст пришельца, оттаял.

Согревшись, он обычно перебирался ближе ко входу-выходу. Там, конечно, не так уютно, как под прилавком, но зато можно было вполне расчитывать на лишний кусочек хлеба, а если повезет – то и булочки. Он знал, что пройдет много времени, прежде чем его пожалеют. Но смирился и приготовился ждать, постепенно привыкая к новой жизни, в которой редко случаются приют, покой и хлеб, но которая до краев заполнена смирением и ожиданием. Он задремал, уткнув нос в подвернутые лапы...

Он крепко спал, когда во сне к нему внезапно пробилось будоражащее чувство тревоги. Он открыл глаза и огляделся. В проходе в подсобку сидел Кот-хозяин. Шерсть на нем вздыбилась, желтые зрачки расширились, превратившись в две сверкающие монеты. И вдруг самого котенка словно толкнуло и подхватило невидимой волной: он почувствовал, как крупной дрожью раз-другой-третий больно хлестнуло землю. Она съежилась и замерла. С черного хода Апокалипсиса неуправляемой биомассой выползало, вываливалось, перетекало через край, затопляя все вокруг, круша и сметая на своем пути, абсолютное зло, чтобы на старый, потемневший от крови, алтарь принести новые жертвы...

... Дежурная часть горотдела, начиная с девяти утра, стала напоминать вавилонское столпотворение. На ноги были подняты все имеющиеся в резерве подразделения горуправления. На пульт то и дело поступали граничащие с паникой и истерикой звонки жителей Белоярска по поводу

хулиганских действий подростков и молодежи. Выезжавшим на место оперативным бригадам, подкрепленным и усиленным экипажами дорожно-постовых патрулей, приходилось, никого не застав, только со злостью отбиваться от возмущенно наседавших жителей и с досадой констатировать нанесенный материальный ущерб: разбитые окна в жилых домах, витрины в магазинах, разгромленные ларьки кооператоров, в нескольких местах – перевернутые и сожженные автомобили.

В конце концов было принято решение создать Координационный штаб по ликвидации беспорядков. Настораживало, что никто толком не мог сказать, что, собственно, явилось причиной их возникновения. По мере поступления информации стало ясно: действиями разбушевавшейся молодежи, по всей вероятности, руководит, состоящий далеко не из дураков, тоже свой "координационный штаб".

К десяти утра поступили сообщения об избиении граждан, визуально неподходящих под категорию "русские". Между тем, всплыл интересный факт: молодчики, участвующие в избиениях, представляли из себя довольно мобильные бригады из шести-восьми человек на двух машинах. По данным очевидцев срочно составлялись фотороботы. Ближе к полудню обстановку в Белоярске удалось более или менее нормализовать. Но вдруг, как снег на голову, "подоспела" информация о взрывоопасной социальной обстановке уже на промышленных предприятиях города. Рабочие, якобы, возмущенные бездействием правоохранительных органов, а также отсутствием в магазинах продуктов и товаров первой необходимости, решили провести митинг протеста в тринадцать часов у здания обладминистрации. Но самое неприятное, с точки зрения самой обладминистрации, заключалось в том, что в городе ожидали приезда канадской делегации для заключительного этапа переговоров по учреждению совместного предприятия. На грани срыва оказался дорогостоящий контракт, способный в значительной степени повысить уровень материального благосостояния отдельных жителей Белоярска. Естественно, речь шла не о простых жителях. На крайний же случай, в виду недопущения повторения массовых беспорядков, было принято коллегиальное решение о привлечении военнослужащих ЗабВО.

В половине первого дня экипажи ППС, патрулировавшие по улицам города, доложили поразительную вещь: Белоярск, казалось, вымер. Даже транспорт, в последние дни бравшийся, как крепость, с бою, ходил почти без пассажиров. Жители, напуганные утренними событиями, предпочитали сидеть по домам. Отдельные же прохожие, покинувшие дома по причинам неотлагательным, торопливо и опасливо озираясь, старались побыстрее вернуться вновь под защиту родных стен и потолков. Предметом первой необходимости стали дверные замки, что в Белоярске до конца восьмидесятых годов вообще невозможно было вообразить.

В этом городе все знали друг друга не один год, не одно поколение. Казалось бы, жители Белоярска – испокон века острожного и каторжного, но привыкли доверять друг другу. Возможно, определенную роль сыграло то обстоятельство, что город в течение нескольких веков являлся своеобразной "столицей" для лучших представителей аристократии и интеллигенции, неоднократно ссылаемых в эти места со всех концов необъятной бывшей Российской империи. Несмотря на "темное прошлое", на Белоярске, как, впрочем, и на многих других городах Сибири, лежал некий дворянский лоск и шарм. К сожалению, всему когда-нибудь приходит конец...

Ровно в двенадцать сорок пять Белоярск содрогнулся от ревущих раненым зверем фабричных и заводских гудков. После чего наступила тишина, которую постепенно стал вытеснять, заполняя собой все окрест, мерный, нарастающий гул – по улицам города растекалась людская река. Дикая, неуправляемая, набиравшая мощь по мере приближения к центру, она неудержимо и неумолимо обретала силу грозной стихии. Задержать ее могла только прочная и крепкая плотина...

... Они стояли, тройным кольцом оцепив площадь с каменными изваяниями символов "народной власти" – зданиями обкома партии и облисполкома. Им предстояло стать той самой плотиной, о которую должны были разбиться "мечты и чаяния простого, трудового народа".

В течение полутора часов шли нудные, вялые, ни к чему не обязывающие обе стороны, переговоры. Парламентеры сновали от толпы к зданию и обратно. Милиция и жители, стоявшие в первых рядах, беззлобно переругивались друг с другом. Скорее всего, закончилось бы очередным "стравливанием пара" пошумели бы, повозмущались и разошлись по домам. Однако неожиданно, словно рябь по гладкой воде, пробежал над головами легкий ветерок волнения и вот уже с крайних рядов, нарастая, возбуждая и электризуя толпу, покатилась ошеломившая и взбудоражившая всех новость: на окраинах и в жилых кварталах рабочих Белоярска появились танки! И народ поверил. Собственно ничего невероятного в этом не было, ибо давно известно: чем более нелепыми выглядят слухи и ложь, тем охотнее и искреннее им верят.

Передние ряды, подталкиваемые серединой и краем, заволновались, напирая на стоявшую в оцеплении милицию. Напор нарастал и усиливался. Стражам порядка, чтобы сдержать толпу, пришлось, естественно, применить силу. И искра вспыхнула... Справедливости ради стоит сказать, что первым в воздухе просвистело все-таки "оружие пролетариата", а уж затем в ход пошло разом все, что относится к экипировке и атрибутике русской народной забавы под названием "рукопашный бой", имееющей обыкновение плавно перетекать в процесс, метко охарактиризованный еще А. С. Пушкиным, как "бессмысленный, беспощадный" и пр. Одним словом, спустя час с небольшим, в стационарах Белоярска, что называется, "на лицах" проявилась стойкая тенденция к перевыполнению плана по койко-дням. А "скорые" все подвозили и подвозили пострадавших...

К четырем часам дня подуставший в кулачных боях народ обуяла жажда и на горотдел незамедлительно рухнул обвал звонков о начале погромов в вино-водочных магазинах. Пил народ с огромным воодушевлением, по накалу и страстям намного превосходившим тот, с которым раз в четыре года встречались и в последующем претворялись в жизнь решения очередного съезда партии. "Приняв на грудь", народ на неопределенное время сосредоточился и задумался. В его загадочной душе, как не раз уже бывало, всколыхнулись единство и борьба противоположностей, верной дорогой приведшие к другой русской забаве, с традиционными на протяжении многих веков вопросами: "Что делить?" и "Кого бить?". Вообщем, в Белоярске "процесс пошел"!