Текст книги "Танцы на снегу"

Автор книги: Гарри Килворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Глава двадцатая

Неторопливо тянулось лето, длинное и спокойное. Время от времени Лунная зайчиха с супругом навещали Кувырка с Большеглазкой. Делать было особенно нечего – кормиться да смотреть, как зреют поля в ожидании жатвы. В воздухе вились и порхали бабочки, комары-долгоножки, мелкая мошкара, стрекозы и мухи-однодневки, а за ними гонялись стрижи и ласточки. Сновали по полю мыши, сотни и тысячи мышей всех видов: и амбарные, и лесные, и полевые. Шныряли землеройки. В траве у канавы все время шуршали, пробираясь по своим делам, небольшие существа. Сороки планировали с дерева на землю, как летучие змеи без бечевки. Держались они нагло, при желании могли даже напугать белку.

К дубу приходили поиграть дети. Кувырок привык к их болтовне и крикам. Он смотрел, как они оборудуют себе гнезда, качаются на веревочных качелях, играют в свои игры у изгороди. Если кто-то из них замечал зайца, они показывали на него друг другу, но тут же забывали о нем, переносясь в мир своих фантазий.

Были, конечно, и опасности. Лисы, например, – они погубили этим летом двоих зайцев из колонии. К счастью для Кувырка и Большеглазки, лисы предпочитали охотиться на птиц на берегу реки. Птицу добыть легче, чем зайца.

Убоище прилетало по-прежнему каждое утро и каждый вечер, но ему приходилось довольствоваться другой добычей – зайцев защищали норы.

Забегали на луг в поисках развлечений и собаки – иногда с владельцами на поводке, чаще сами по себе. Они были не так опасны, как лисы. Собаки были сыты и охотились только ради забавы, а зайцы знали, что сытый хищник ленив и не так настойчив, как голодный.

Недалеко от луга, за ручьем, стоял небольшой дом. В нем жил человек с волосами на лице. Была у него и собака, большой сенбернар, и они часто гуляли вдвоем по берегу и в полях. Эти двое оказались безобидной парочкой. Человек любил наблюдать животных, но никого не убивал. У него на шее всегда висел бинокль. Носил он с собой и другие приспособления, интересные и не причиняющие зла ни птицам, ни зверям. Видя убегающего зайца или кролика, он всегда придерживал собаку и не разрешал ей пускаться в погоню. Собака привыкла к этому и, даже когда гуляла одна, ни за кем не гонялась. Кувырку встречались в горах овчарки, которые не гонялись за зайцами, потому что должны были пасти овец, но чтобы собака, не обремененная ответственным делом, отказывала себе в удовольствии погонять зайца, Кувырок видел впервые.

Однажды тихим утром, в разгар лета, Кувырок и Большеглазка кормились на лугу. Они сидели почти рядом. Внезапно раздался громкий, резкий свист. Кувырок мгновенно напрягся и насторожил уши – они стали торчком и высунулись из травы. В следующий момент где-то очень близко оглушительно грохнуло, и по траве, по цветочным головкам, ударил заряд дроби.

Кувырка дробь не задела. Он бросился бежать к канаве, описывая свою широкую дугу – местные зайцы так не бегали. Раздался другой выстрел – на этот раз охотник взял слишком высоко, и Кувырок на бегу поблагодарил своего призрачного зайца, что ему попался плохой стрелок. Добежав до канавы, он спрятался в высокой траве. Сердце его отчаянно стучало. Он беспокоился о Большеглазке – не ранена ли она? Успела ли убежать? Осторожно выглянув, он увидел двоих людей, смуглых, в ярких шейных платках. Они пробирались, топая ножищами, по лугу и явно искали его. Один из них даже лег на землю, глядя в траву, а другой приложил два пальца к губам и снова свистнул. На этот раз Кувырок был умнее: его уши остались плотно прижатыми к затылку.

Это был старый прием – так охотники поддавливают русаков со времен изобретения ружья. Один ложится на землю, чтобы верхушки травы были у него на уровне глаз, а другой свистит. Любой наивный заяц, оказавшийся поблизости, поднимет уши и тем обнаружит себя.

В первый раз Кувырок попался на эту хитрость, потому что в горах охотники ее не применяли и он о ней не знал. В минуту рассеянности он мог бы попасться и во второй раз. Но, конечно, со стороны этих охотников было наглостью воображать, что он сразу же попадется снова. Допустим, в полях он новичок и опыта у него мало, но ведь не зайчонок же он трехдневный!

Охотники, низко надвинув плоские шапки на черные глаза, медленно подходили к тому месту, где лежал Кувырок. Один из них ворошил траву палкой. Другой твердо держал руку на спусковом крючке. Ружье было гладкоствольное, мелкокалиберное, с восьмигранными стволами. Приклад стерся от долгого ношения, вытертая ложа блестела.

У одного из охотников через правое плечо висели на веревке два убитых кролика. По жесткому выражению худых лиц этих людей, по блеску в темных глазах Кувырок понял, что они настоящие охотники – не праздные любители, взявшиеся за ружье от скуки, но хищники, которые ищут пропитания. Им знаком тот же голод, от которого страдает лиса, голод, от которого сжимается желудок и обостряются рассудок и воля. И лица их целенаправленностью выражения напоминали морды голодных хищников. Словом, они были опасны. Они не развлекались, они боролись за свою жизнь.

Кувырок увидел, что поодаль, примерно в двадцати прыжках от людей, сорвалась с места Большеглазка. Ружье взметнулось кверху, но снова опустилось. Выстрела не последовало. Очевидно, охотник решил не тратить заряд – до цели было слишком далеко. Люди пошли дальше, зная, что где-то поблизости залег еще один заяц. Кувырок лежал совершенно неподвижно, прижавшись к земле рядом с коровьей лепешкой.

Шаги приближались. Кувырок уже различал запахи недавно стрелявшего ружья и прокуренного человеческого дыхания. Ближе, ближе – Кувырку показалось, что еще мгновение, и тяжелый сапог опустится прямо на него. На самом деле нога прошла в волоске от его головы и погрузилась прямо в коровью лепешку. Человек с грубым ворчанием отдернул ногу, наклонился, сорвал пучок травы и стал обтирать сапог. А Кувырок лежал совсем рядом.

Охотники сошлись вплотную, шевеля сапогами траву и оглядываясь. Наконец они убрались в другую часть поля, так и не заметив зайца у себя под ногами.

В нескольких шагах от Кувырка сидел на гнезде козодой, которого они тоже не заметили. Птица смотрела на Кувырка расширенными от страха глазами, а человеческие ножищи топтались рядом, каждую минуту грозя наступить на гнездо. Когда люди ушли, заяц хотел заговорить с козодоем – все-таки они вместе пережили такое испытание. Но, к сожалению, их разделял языковой барьер, и Кувырок ничего не сказал.

Они встретились с Большеглазкой недалеко от норок.

– Еще бы немного… – сказал он. – Ты как, в порядке?

– Все хорошо. Я только боюсь, что они вернутся, раз теперь знают, что мы тут живем.

– Сомневаюсь. Может, они подумали, что мы кролики, а кроликов и так везде полно.

– Нет! Это цыгане, они знают, что делают. Если вернутся, то приведут ищейку, чтобы нас выследить. Тогда нам будет плохо. Но, может, им хватит двух кроликов, которых они убили. Ненавижу ищеек!

– Что за ищейки?

– Это у них собаки такие. Помесь колли с борзой – кожа да кости, но быстрые как молния. Если сядут тебе на хвост, обогнать их очень трудно. А зубищи острые-острые!

– Да, борзых-то я помню! – Он вздрогнул. – Ищейки, видно, не лучше. Что же делать?

– Остерегаться, – сказала Большеглазка. – Если они вернутся, придется бежать к реке. В крайнем случае бросимся в воду и поплывем.

– Здесь не переплыть, слишком широко.

– Не обязательно переплывать. Можно какое-то время плыть по течению, река сама понесет, а потом выкарабкаться на берег подальше. Трудно, конечно, но на худой конец годится.

– Конечно, – согласился Кувырок.

Позже Кувырок спустился к реке в том месте, где в нее впадал ручей. Он пил воду и вспоминал горные ручьи своей родины, как вдруг кто-то вылез из воды перед самым его носом. Это была выдра. Она вышла на берег рядом с зайцем и с интересом посмотрела на него маленькими блестящими глазами.

– Салют, ушастый! – сказала она. – Сдается мне, что ты больно мелкий для локальной разновидности рода «лепус». Я так понимаю, что ты нездешний, нихт вар?

Все, что смог произнести в ответ на эти слова оторопевший Кувырок, было:

– Чего?

Выдра отряхнулась.

– О, приношу свои извинения за то, что помешала твоим одиноким размышлениям в это дивное утро, когда солнце золотит своими лучами пышную траву. Позвольте представиться: Стиганда из древнего семейства куньих, знакомая с наречиями многих родов и видов.

Кувырок немного оправился от изумления.

– А, понятно, – сказал он. – Ты, значит, много языков знаешь. Совсем как моя подруга Джитти.

Выдра сощурила глаза.

– Эта превосходная ежиха мне знакома. В высшей степени достойное и уважаемое существо. Но тем не менее поставленный мною вопрос так и не находит ответа, и я вынуждена просить тебя вывести меня из недоумения. Ты не из местных племен?

– Племен? Ах, ну да. Нет, я не из них. Там, откуда я родом, мы говорим «кланы». Я горный заяц.

– О! Да, теперь я вижу и сама: хвостик белый, ростик малый, ушки ниже, глазки ближе – сомнений нет, ты горный заяц, дитя вересковых склонов, во всей своей красе. Счастлива с тобой познакомиться, сроду таких не видала.

– Откуда ты тогда столько знаешь о горных зайцах? – спросил Кувырок.

– Из рассказов бывалых, из бесед с мудрыми. Мой любимый супруг, Гастинд, с которым я провожу столько счастливых часов, упрекает меня за бессмысленную трату времени, но я ничего не могу с собой поделать, жажда познания сжигает меня. Я должна знать все тайны вселенной, иначе я просто заболею. Ты понимаешь меня или скорее склонен согласиться с Гастиндом?

– По-моему, просто замечательно, когда кто-то хочет все знать.

Выдра раскрыла пасть, и Кувырок, увидев острые, как иголки, зубы, вспомнил, что беседует со свирепым хищником – правда, все-таки в основном рыбоедом.

– Я рада, что ты так смотришь на вещи, – сказала Стиганда со вдохом, – слишком многие из окружающих думают только о том, чтобы набить себе брюхо. А я вот считаю, что знания неизмеримо выше пищи.

Кувырку пришлось признаться, что ему никогда не приходило в голову сравнивать одно с другим.

– А мне вот пришло. И я не единственное существо на свете, снедаемое любознательностью. Человек, живущий в этом доме, поглощен той же страстью. Много дней он проводит в наблюдениях за дикой природой и даже обходится без еды, чтобы не отвлекаться. Его собака, великолепная Бетси, не причинит тебе никакого зла. Я говорю это, чтобы твое сердечко не забилось, если она подойдет.

– Да, у меня тоже впечатление, что эта собака не злая. Хотя я, конечно, никогда не стал бы доверять собаке; хоть бы сто лет прожил.

– Я понимаю, что слишком многим из вас, зайцев, пришлось пострадать в зубах ее сородичей, но Бетси, поверь словам Стиганды, и мухи не способна обидеть. В собачьем теле у нее душа кролика. Ну а теперь ты должен рассказать мне про горы всё-всё! Про оленей, про диких кошек. А золотые орлы? Так ли они царственны, как про них говорят?

Так Кувырок познакомился с выдрой. Впоследствии это знакомство переросло в настоящую дружбу. Выдра славилась в округе своей любознательностью, которая выражалась в привычке подлавливать проходящих через ее территорию путешественников и донимать их настойчивыми расспросами обо всем на свете. Кувырок спросил Стиганду, знает ли она что-нибудь про Убоище. Выдра печально покачала головой и ответила, что иногда видела, как летит это существо в вечернем или предутреннем полумраке, но рассмотреть и опознать его на фоне серого неба не смогла. Она добавила, что никогда не видела никого, кто летал бы так бесшумно и быстро.

– Не стыжусь признаться, что прячусь, когда это существо пролетает, ибо до тех пор, пока не будет доказано, что вкус выдры ему противен, следует предполагать, что мое мясо он найдет столь же восхитительным, как и плоть любого кролика или зайца.

Расставшись с выдрой, Кувырок отправился к себе в норку вздремнуть, пока солнце высоко.

Когда день стал клониться к вечеру, пришла в гости Лунная зайчиха.

Большеглазка в таких случаях рассыпалась в восторженных приветствиях, Кувырок же, который ничьего превосходства над собой не признавал, здоровался с Догоникой вежливо, но без малейшего угодничества. Восторг Большеглазки явно льстил Догонике, но сама она держала себя с младшей зайчихой столь же бесцеремонно, как и с остальными членами колонии. Кувырок даже подумал, не было ли у них когда-то, еще до его прихода, какого-нибудь столкновения.

Для начала Догоника поговорила о надвигающейся жатве. Уборка хлеба была большим испытанием для всех полевых зверей. Причем, хотя жатва наступала каждый год примерно в одно и то же время – когда созревала пшеница, – для зверей ее наступление всегда оказывалось неожиданностью. Мыши и птицы устраивали гнезда среди густых хлебов, у кроликов здесь были запасные выходы из нор. Многие животные прокладывали через поля тропы.

Затем по полю проезжал комбайн с жаткой, и в течение одного дня все менялось: земля обнажалась, кроличьи выходы и гнезда куропаток оказывались на виду, напоказ всему свету, мышиные гнезда разрушались.

Естественно, для полевых животных это было ужасное время. Еды, правда, было сколько угодно – созревали все фрукты, овощи, злаки. И все же эта пора – конец лета, начало осени – означала для них не столько изобилие, сколько беспокойство, опасность и бессонные дни.

– Когда жатва кончится, – сказала Лунная зайчиха Кувырку, – устроим сходку. С тех пор как ты обучил нас копать такие же норки, как у горных зайцев, Убоище меньше нас тревожит, хотя, конечно, об осторожности ни в коем случае нельзя забывать. Но к следующему брачному сезону, когда зайцы снова соберутся вместе, мы должны знать, с кем имеем дело. Необходимо выяснить об Убоище главное – реальное оно существо или волшебное.

– Как же ты предполагаешь это узнать? – спросил Кувырок.

Догоника твердо посмотрела ему в глаза.

– Камнепятка гадала по вязовым веточкам. Вышло, что кто-то должен отправиться на колокольню.

Кувырок покачал головой.

– Что ты! Кто же осмелится туда пойти? И что, собственно, там делать?

Догоника упорно смотрела на него.

– Надо вскарабкаться по каменным ступеням, идущим внутри башни до самой вершины, и незаметно понаблюдать за Убоищем. Камнепятка обсудила этот вопрос с духами колокольчиков, и они посоветовали избрать для этой миссии того, кто привык к высоте.

Теперь Кувырок понял, к чему клонит Лунная зайчиха. Они хотят, чтобы он отправился на колокольню шпионить за Убоищем. Он почувствовал в груди дрожь ужаса, но не такую сильную, как можно было ожидать, – слишком многое пришлось ему в последнее время пережить.

– Ты хочешь, чтобы это сделал я? Я правильно тебя понял, Лунная?

Догоника кивнула.

– Никто из нас с этим не справится. Мы, жители равнины, боимся высоты. Мы и на поваленный ствол залезаем с дрожью. Ты же, живя в горах, привык к высоте. Ты, наверное, спокойно можешь подняться по ступенькам на вершину башни?

– Да это-то запросто! Что такое несколько ступенек? Я жил на склоне, идущем вверх на тысячу футов. Высоты я ничуть не боюсь. Но ведь ты просишь не просто забраться на вершину башни. Тебе нужно, чтобы я шпионил за чудовищем. За убийцей, который мне голову оторвет, если заметит. И чего ради? Я и так могу тебе сказать, что это обычное существо, а никакое не волшебное. Волшебных существ не бывает!

– Многие из нас в них верят, – ответила Лунная зайчиха. – Конечно, заставить тебя идти мы не можем. Решай сам. Из нас никто с этим не справится, а доверить это кому-то другому, не зайцу, я, естественно, не могу, даже если бы удалось кого-нибудь уговорить, в чем я сильно сомневаюсь. И имей в виду, что Камнепятка, наевшись опят, впала в транс, и ей было видение, что ты, Кувырок, будущей весной уйдешь из колонии, причем, как ей показалось, навсегда. Очень странно. Не понимаю, как можно выгнать зайца, который оказал колонии важную услугу и просит только одного: чтобы ему дали приют. Ну, мне пора! Надо вернуться домой засветло.

И Лунная зайчиха ушла.

Кувырок задумчиво смотрел ей вслед. Он хорошо понял ее намеки: если он откажется от поручения, его прогонят. Уж Догоника найдет какой-нибудь предлог, чтобы вышвырнуть его из колонии. Он глубоко вздохнул. Конечно, выбор оставался за ним, но, если он откажется, придется уйти. А значит, прощай, Большеглазка! А он к ней привязался. Трудный выбор!

Он решил ничего не говорить ни Большеглазке, ни кому-нибудь другому о замаскированных угрозах Лунной зайчихи. Обвинять ее бессмысленно – она будет все отрицать. Лучше сказать Большеглазке, что он, возможно, пойдет на колокольню, чтобы доказать, что сверхъестественных чудовищ не бывает.

Услышав новости, Большеглазка в изумлении посмотрела на Кувырка и недоверчиво покачала головой:

– Неужели пойдешь?

– Надо подумать. Насчет волшебных существ – это все чепуха. Убоище, видимо, какой-то чужеземный хищник, а сюда попал случайно. А может, люди завезли. Не верю я ни в каких летающих барсуков!

Большеглазка тревожно оглянулась, словно боялась, что их подслушивают:

– Тише ты! Не говори так, Убоище может услышать! Может, ему ветер все рассказывает. Вдруг он захочет доказать, что он волшебный, и явится сюда вечером!

Кувырок печально покачал головой:

– Ну, ты, я вижу, наслушалась сказок. Слушай, я понимаю, что Убоище – страшный и опасный хищник, но зачем же доводить до крайности…

Выражение обиды в ее глазах заставило его замолчать.

– Пожалуйста, – взмолилась она, – не надо так говорить!

Суеверие русаков переходило все границы! Пожалуй, и в самом деле стоит быстренько сбегать на колокольню и разузнать об этом страшилище что можно. В одном отношении Лунная, бесспорно, права – русаки действительно его приютили, когда он в этом нуждался. Самое малое, чем он может им отплатить, – это хоть чуть-чуть рассеять их страхи. Если доказать, что угроза исходит от обычного хищника, а не от сверхъестественного, они, быть может, станут более терпимо относиться к новым способам защиты, а не отметать их как еретические выдумки.

– Пожалуй, я все-таки сделаю то, о чем просит Лунная, – сказал он мрачно.

Большеглазка вздрогнула.

– Не надо! К чему это? Если бы ты, например, в силок попал, она и лапой бы не пошевелила, чтобы помочь. Ужасная эгоистка!

Кувырок и сам так думал.

– Верно, она бы мне, скорее всего, не помогла. Но ведь я должен не только о ней думать, а обо всей колонии! Я это сделаю – если сделаю – не ради нее, а ради всех зайцев, что погибли в сумерках, ради всех нерожденных зайчат. Если узнать, кто он такой, легче будет защищаться.

– Ты, наверное, просто хочешь умереть!

– Нет, – ответил Кувырок с полной искренностью, – умирать я не хочу. Просто мне до сих пор необыкновенно везло, и я надеюсь, что повезет еще немножко. Благодаря своей удаче я и стал полезным членом колонии. Мне хотелось бы отплатить вам за то, что вы меня приютили.

– Ты погибнешь! – твердила, плача, Большеглазка. – Погибнешь, я знаю!

Кувырок не понимал, почему она так расстраивается. В конце концов, это ему грозит опасность, а ей-то что волноваться? Характер совсем как у Торопыжки: найдет вдруг дурное настроение без всякой причины, и все доводы бесполезны. Чудные все-таки создания эти зайчихи – простому парню их нипочем не понять!

Глава двадцать первая

Вот и пришло время жатвы. Соломенная труха и чешуйки желтой мякины носились в воздухе, набивались в ноздри, в глотку, мешали дышать. По полю сновали жатки, косилки, сноповязалки – казалось, они укладывают в снопы золотые солнечные лучи и перевязывают серебряными лунными нитями. Люди работали засучив рукава, их мускулы перекатывались под кожей, сначала бледной, а в конце страды покрывшейся красно-коричневым загаром. Солнце палило вовсю, а дождю велено было держаться подальше и не тянуть к земле свои мокрые пальцы, пока не закончится уборочная.

В поле стояли шум и суета, как всегда в эту пору. Женщины вязали из соломы фигурки на продажу: людей, коней, зайцев. Своим мужьям они подкладывали в коробки для завтрака пряничных человечков с глазами-изюминами, а те, обнаружив сюрприз, бурно удивлялись. В этих краях еще придерживались старинных обычаев, и молодым парням и девушкам случалось совершать в поле древние обряды, тайну которых хранила мать-земля. Были и пляски на лужайке в деревне – танцоры подвязывали к ногам колокольчики и цветные ленты. Весенние молитвы о плодородии были услышаны, беременная земля приносила плоды: янтарное зерно, наливные яблоки, изумрудную зелень.

С наступлением темноты на машинах зажигали фары, и работа продолжалась до поздней ночи. Люди шумно перекликались через все поле. Комары мучили их, налетая на свет целыми стаями, а вслед за комарами летели стрижи, ласточки и летучие мыши.

Звери и птицы понимали, что люди затеяли эту суматоху не ради их погибели, а только чтобы собрать свой урожай, но от этого было не легче. Обнаженные поля годились для быстроногих зайцев, но означали смерть для тысяч других созданий. Среда их обитания была грубо разрушена. Они спасались в канавах, у изгородей, по краям леса, бежали в те поля, куда машины еще не добрались. Они натыкались друг на друга, ссорились и дрались.

Но худшее было впереди.

Кое-кто из фермеров поджег стерню. Тут уж для мелких животных настал сущий ад. Густым дымом обволокло все звериные ходы и тропы, все изгороди и деревья. Дым устремился и под землю, в норы. Огненные змеи поползли по полям, губя все живое, что попадалось на пути, – ужей и мышей, ежей и крыс, жаб и ящериц, лягушек и тритонов, землероек и многих, многих других полевых тварей. Бесчисленные насекомые, падая в огонь, ярко вспыхивали перед смертью, как бесценные самоцветы. Невзрачные мотыльки и красавицы бабочки, изящные стрекозы, золотые пчелы и осы, мохноногие пауки и тяжелые, как пули, жуки – все, все они погибли. Кузнечики нескольких видов, божьи коровки… Полевые цветы, грибы, травы погибли тоже, а с ними и те крохотные существа, что жили и кормились на них, – тли, клещи, личинки, мелкие жучки…

И вот наконец все кончилось. Прерванный ритм существования возобновился.

Винследов луг, где жили Кувырок и Большеглазка, в этом году не косили. Время от времени туда пускали попастись лошадей и коров. Зайцы ничего не имели против этого. Большие животные их нимало не беспокоили, а охотники при них на луг не лезли – ни те, кто охотился по праву, ни браконьеры. Зайцы настолько не боялись коров, что спокойно кормились под самым их носом.

Кувырок еще не решил, идти ли ему на колокольню, как хотела Лунная зайчиха, но с Большеглазкой больше не советовался – слишком уж она каждый раз волновалась. Догоника не торопила его с ответом. Она, видно, полностью полагалась на действие своих угроз и не сомневалась, что в конце концов он сделает то, что требуется. Приходила к нему Камнепятка. Достойная гадальщица поведала, что неусыпное изучение вязовых веточек после недавней грозы открыло ей: именно Кувырку предназначено судьбой разгадать тайну Убоища. Когда же он спросил, точно ли его ждет успех, а, например, не погибель, она отвечала уклончиво, и все, чего он добился, было: «Опята светились с северной стороны». Это лишний раз убедило его в том, что он давно подозревал, а именно: Камнепятка – такая же пророчица, как любой зайчонок, и только напускает на себя важность ради положения в колонии. Она посоветовала взять с собой птичий череп – дескать, иддаб его защитит, – и Кувырок вежливо поблагодарил за совет, хотя на самом деле вовсе не собирался таскаться по острову с птичьим черепом во рту.

Однажды в гости пришел Стремглав.

– Ну что, было продолжение у той истории со стрельбой? – спросил Кувырок. – Помнишь, когда человек с трактора убил двоих и закопал в землю.

– Было, а как же! В этом углу, где он их зарыл, трава выросла необыкновенно густая и сочная. Конечно, все звери стали там кормиться. Траву объели, и теперь это место выделяется на лугу четким прямоугольником. А человек это видит и волнуется. Все подкапывает края у прямоугольника – хочет изменить его форму и как-то сравнять с остальным.

– Странно! – сказала Большеглазка.

Солнечный заяц пожал плечами:

– Кто их поймет, людей? Возле церкви, например, они, наоборот, стараются, чтобы на таких прямоугольниках ничего не росло и они хорошо выделялись среди травы. Но, правда, он тоже иногда кладет туда цветы. Небольшие снопики цветов. А потом убирает. Очень странно он себя ведет, даже для человека.

Странное поведение человека с трактора, который был для животных самым близким из людей, волновало и занимало Кувырка. Там, в горах, зайцы иногда довольно близко подходили к невооруженным людям, но Кувырку не случалось свести с человеком более или менее близкое знакомство. Он редко кого из людей видел больше одного раза.

Он знал в лицо кое-кого из пастухов, но держался от них подальше из-за собак. Пастухи были серьезные, молчаливые и интересовались только своими овцами да собаками. Они жили на отшибе от прочих людей и, собственно, представляли собой особый вид. Раньше их было больше, но и сейчас они оставались такими же, как в старые времена. Лица у них были обветренные, словно высеченные из камня, и руки под стать. Они могли целый день неподвижно просидеть на камне, глядя на узкую, окаймленную холмами долину. Если бы не собаки, зайцы могли бы, пожалуй, подружиться с пастухами. Овчарки, правда, никогда не нападали ни на зайцев, ни на других зверей, они были обязаны работать не отвлекаясь, но все же это были хищники, псовые, и доверять им было бы безрассудством.

Человек с трактора напоминал Кувырку пастухов. Иногда он проводил в поле каждый день, а в остальное время раз или два в неделю. Своими повадками он не слишком отличался от животных, пахло от него землей и травой, и даже по его лицу – обветренному, заросшему седоватым мехом, обрамленному нечесаными волосами с застрявшими в них травинками – было видно, что он намного ближе к природе, чем большинство людей, неестественно белых и гладких. Одежда его всегда была перепачкана землей, и под ногтями лежала та же земля. Кувырок не сомневался, что, если бы этот человек поменьше двигался, его одежда поросла бы травой.

Он был молчалив, несуетен, хотя зайцы не чувствовали в нем философской складки, присущей некоторым людям, пристрастившимся к одиноким прогулкам в полях. Он был плотью от плоти местной плодородной земли, и зайцы так и считали, что кости его из камней, тело из суглинка и только кожа человеческая. Им случалось видеть, как он срывал колокольчик и с радостным удивлением его рассматривал. Они видели, как он после рабочего дня удовлетворенно отряхивал руки от земли. Они знали, с каким восхищением глядит он на алые закаты, и чувствовали его внутренний лад и спокойную уверенность, когда он шел по полю морозным утром, чтобы делать свое дело на земле.

Он был простой и сильный.

– Сколь благороден заячий облик! – сказала однажды Стиганда. Волнения жатвы остались позади, и жизнь вернулась в обычное русло. – Такой безупречно классический профиль! Мы, выдры, никак не можем похвастаться столь изысканной фигурой и гордой осанкой.

– Ой, ну не знаю… – в смущении пробормотал Кувырок.

Стоял тихий полдень. Заяц и выдра лениво болтали на речном берегу.

– А вы зато чудесно плаваете. С моей фигурой у тебя, наверное, так бы не получалось.

– Что верно, то верно, – ответила Стиганда со вздохом. – Но ах, что за дивные задние ноги! Ты гордишься ими?

Кувырок бросил взгляд на свои дивные ноги.

– Ну, ноги, правда, ничего, зато у тебя хвост, как руль, красивый и сильный.

Из воды выглянула голова. Это был Гастинд, супруг Стиганды.

– Рыб! – крикнул он.

Стиганда посмотрела на Кувырка.

– Боюсь, что мне придется идти ловить рыбу, – сказала она.

– Рыб! – повторил Гастинд.

– Да ладно, ладно тебе! – Стиганда спустилась к воде. – Шуме те, шеду!

Гастинд исчез под водой, и Стиганда снова поднялась на солнышко.

– Он давно зовет меня копать новую нору, у меня же в такую жару совершенно нет сил думать о работе. Да и годы мои уже не те, чтобы трудиться. Так ты говоришь, что задумал великий поход? Исполнясь отваги, с героическим сердцем хочешь узнать природу летающего чудовища? Так ли я поняла? Великий подвиг ты затеваешь!

– Ну, по правде, я еще не знаю, пойду или нет.

– Конечно, конечно! Я понимаю. У меня бы сердце трепетало перед таким начинанием, но ты столь же бесстрашен, сколь и благороден. Достойна восхищения твоя храбрость, о житель гор, малый ростом! Трусливые колебания неведомы твоему отважному сердечку.

– Неведомы, это верно, – сказал Кувырок, который, однако, вовсе не был так уж уверен в своей неустрашимости. Было трудно разговаривать со Стигандой о задуманном походе – если бы он все-таки не пошел, у него появилось бы чувство, что он обманул выдру.

Стиганда осталась лежать на берегу, вытянувшись во всю длину на спине и подставив солнцу брюшко, а Кувырок вернулся к себе в нору. Большеглазка кормилась где-то на чужом поле. Она сказала утром, что горчица ей надоела. На соседних полях был и салат, и редиска, и лук – большой выбор, и хватало для всех.

Кувырок решил посоветоваться с Джитти. Он не виделся с ежихой с тех пор, как они в начале лета расстались. Давно пора было встретиться и поговорить. Можно там и заночевать, если его старая нора еще цела.

Он отправился в путь, без спешки, останавливаясь время от времени, чтобы обменяться парой слов с зайцами, через поля которых проходил.

От Сильнонога он услышал:

– Говорят, ты будешь драться с Убоищем ради нас?

– Драться? Да что ты! Могу узнать, кто он такой, это верно, но драться – я же не дикая кошка!

Сильноног был, кажется, разочарован.

– Опять ложный слух!

– Слухи всегда преувеличивают. И потом, я не говорил, что пойду. Я только сказал, что могу пойти.

Сильноног совсем потерял к нему интерес.

– Ну ладно, удачи тебе! Ты сейчас куда? На башню, в разведку?

– Нет, иду навестить приятельницу.

– А-а!

Примерно такой же разговор состоялся у него с Камнепяткой и Быстроножкой. Они сидели вдвоем на стерне – на этом поле ее не сожгли – и ссорились из-за белого камешка, который нашли там, где проехала машина. Увидев Кувырка, они забыли о камешке и бросились жадно расспрашивать его о задуманном походе и предстоящем сражении с Убоищем.

Вырвавшись от них, Кувырок понял, что больше не желает встречаться с зайцами. Их чрезмерные ожидания действовали ему на нервы. Он с раздражением понял, что Догоника и Стремглав сильно преувеличили то, что он обещал – да, собственно, и не обещал! – сделать. Интересно, как реагировал бы клан Косогорцев, если бы он объявил им, что хочет сходить на разведку в гнездо золотого орла? Они бы точно решили, что он спятил.

«А может, я и вправду спятил? – спросил он себя, прыгая вдоль канавы по направлению к пятибревенным воротам. – Мне-то кажется, что после всех приключений я стал храбрее, а на самом деле, может, просто малость умом тронулся?»