Текст книги "Танцы на снегу"

Автор книги: Гарри Килворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Глава двадцать шестая

Когда зазвонил колокол, Буббе показалось, что у него в голове что-то взорвалось. Он бросился прочь не раздумывая, как бросился бы от охотников с ружьями. Он вылетел из окна, думая только о том, чтобы избавиться от ужасного звука. Речь шла о сохранении рассудка, и Бубба мгновенно забыл о зайце и прочих пустяках. Башня перестала быть его гнездом – она стала вместилищем ужасного человеческого орудия с голосом, вселяющим ужас даже в него, кто сам был ужасен.

Взлетевшего Буббу заметили несколько прихожан, стоящих на гравиевой дорожке. Потом его заслонили деревья. Он попался на глаза людям второй раз на этой неделе – когда на башню приходили и ему пришлось вылететь днем, его увидели могильщики. Пора было убираться отсюда, искать новое, безопасное пристанище. В этой башне жить больше нельзя – в любой момент металлическое существо может заполнить ему голову ужасным звоном. К тому же люди видели его, узнали, где он живет. Они могут устроить ему ловушку.

– Прощай, Башня.

– Прощай, Бубба. Желаю тебе поскорее найти приют и убежище от врагов.

Описав в небе круг, Бубба прямиком полетел к перешейку, соединяющему остров с большой землей. Дальше к югу он знал на берегу одно место, куда уже летал с острова. Внизу мелькали поля, потом показалась зеленая вода, потом снова земля. Летел он долго, но наконец добрался, куда хотел. Мать, бывало, брал его сюда. Здесь тоже стояла башня. Та, которую он покинул, была в сечении квадратной, а эта круглой.

Это была полуразрушенная оборонительная башня. Она стояла на невысокой скале, нависающей над морем[3]3
  Речь о так называемой башне-мартелло. Такие башни строились в начале XIX века на юго-восточном побережье Англии в связи с угрозой наполеоновского вторжения. (Прим. перев.)


[Закрыть], и Буббе нравилось, что она удалена от земли. Правда, эта башня пониже, чем та, церковная, зато люди бывают здесь редко или вообще никогда – с земли трудно подобраться, с востока лежит океан, с запада тянутся болота. В соответствии с оборонительным назначением башни вход в нее был затруднен – единственная дверь располагалась на тройной высоте человеческого роста, практически посередине. Главная опасность грозила от рыбаков и натуралистов, наблюдающих за птицами, – эти, невзирая на неудобства и опасности, пробирались куда угодно. Но поскольку Бубба не собирался отказываться от внушенной матерью привычки вылетать только в сумерках, он мог надеяться, что его не заметят.

На болоте водились птицы, что сулило внести некоторое разнообразие в его кроличье-заячий рацион, – утки, цапли, чайки, чернозобики и многие другие. Он предпочитал небольших жирных зверьков, но на худой конец мог прокормиться и птицами. Приближалась зима, а с ней в изобилии появятся крупные, упитанные гуси – налетят с севера перезимовать и подкормиться на болотах. Они будут прибывать тысячами, не ожидая найти здесь хищника размера и силы Буббы – он сможет подстерегать их в облаках и хватать на лету. А когда придет весна, можно летать подальше от берега за ягнятами и телятами. Опасно – зато он посчитается с людьми.

Бубба твердо решил выследить и убить мелкого зайца. Было что-то очень странное в этом существе. Оно явилось неизвестно откуда и научило его любимую пищу прятаться. Оно привыкло смотреть в небо, оно вовремя заметило Буббу и укрылось в кроличьей норе. Оно, наконец, явилось к нему домой по каким-то своим загадочным причинам. Не замышляло ли оно сразиться с Буббой, отомстить за нанесенный сородичам урон?

Такую наглость нельзя оставлять без наказания. Бубба считал, что заяц виновен и в том, что ему, Буббе, пришлось покинуть свой дом, – именно он стал причиной того ужасного звука, от которого мозг Буббы сжался внутри черепа в агонии. Звук повторялся, он бил по голове снова и снова, башня сотрясалась от фундамента до вершины, и мертвецы, лежащие под землей в узких ящиках, должно быть, пробудились от векового сна и забились головами о крышки гробов, пытаясь подняться.

Ясно одно: заяц этот не простой. Бубба вернулся в воспоминаниях к тому полузабытому времени, когда он только родился, к влажному лесу, из которого его забрал мать. Там, в девственном лесу, охотились дикари, владеющие луками, духовыми трубками с ядовитыми шипами – и колдовством. Может быть, эти дикие охотники преследуют его. Может быть, враги Буббы послали волшебного зайца, чтобы убить его. Да, в хитрости им не откажешь – будь это крупный кот или свирепая гигантская собака, Бубба сразу насторожился бы. А враги послали всего-навсего зайца, который был даже мельче остальных. На самом деле он, конечно, несравненно сильнее всех себе подобных. Бубба понял, что для победы над зайцем понадобятся вся его хитрость и осторожность.

Бубба раскинул крылья и позволил попутному ветру донести себя до башни. Он немного посидел на каменном выступе, потом через пролом в стене влетел во внутреннее помещение. Там царила приятная, успокоительная темнота. Бубба собрал какие-то тряпки и ветки, валяющиеся на полу, соорудил себе примитивное гнездо и устроился на нем отдохнуть в ожидании вечера.

– Здравствуй, новая башня. Я буду здесь жить.

– Добро пожаловать, Бубба.

Бубба задремал. Во сне ожили туманные образы наследственной памяти, коренящиеся в далеком прошлом, в жизни многих поколений его предков. Предки жили в зеленом сумраке леса, строили гнезда в ветвях исполинских деревьев и почти никогда не вылетали в открытое небо, как приходилось делать Буббе. Их жизнь проходила под лесным пологом, где среди влажной листвы неумолчно жужжали бесчисленные насекомые. Всюду кишела жизнь – и на земле, и в воздухе, и на деревьях. Из подземных источников текли реки с черной водой. Временами они широко разливались и затопляли обширные пространства.

Предки Буббы царили в лесу, властвовали над мириадами зверей и птиц, названий большинства которых Бубба не знал. Предки питались какими-то похожими на людей волосатыми тварями, скачущими с ветки на ветку. Одни были очень юркими, другие медлительными. Водились там и странные птицы с яркими перьями, хохолками и длинными твердыми клювами – этих птиц предки тоже ели. В памяти Буббы остался запах влажного бессолнечного мира – здесь всегда было жарко, и дожди низвергались с неба подобно водопадам, с грохотом колотя по восковым листьям. В лесу жили змеи толщиной с человеческое туловище, в реках водились страшные создания с громадной зубастой пастью.

Мать забрал Буббу из этого мира малым, еще не оперившимся птенцом и улетел с ним на железной птице. Бубба смутно припоминал, что его везли в ящике, а здесь, на новом месте, мать выпустил его и накормил накрошенными бараньими почками и печенкой.

Когда Бубба просыпался от этих снов, ему всегда бывало не по себе. Не потому, что хотелось вернуться в диковинный зеленый мир, – дело было не в том, где он находится, причина беспокойства лежала глубже. Он не был счастлив наедине с собой. Но он и не грустил. У него был приют, пищи хватало, небо принадлежало ему одному. Иногда он залетал в какой-нибудь местный лесок и там, в зеленом полумраке между ветвей, пытался наяву воскресить свои воспоминания.

Когда настал вечер, Бубба покинул башню и облетел новую территорию. Прежняя, на острове, осталась довольно далеко, но Бубба мог бы иногда летать туда в сумерках, если охота не займет много времени. Он решил, что зимой, когда будет темнеть очень быстро, главной его пищей станут гуси, хотя, конечно, в серые, полутемные дни, когда трудно будет рассмотреть его на фоне серого неба, никто не помешает ему прихватить иной раз зайца или кролика – просто чтобы напомнить этим тварям о себе. А с наступлением лета он будет вылетать чаще – может, иногда случится и заночевать в лесу. Как ни хороши болота, на них не водятся кролики и зайцы, его любимая еда.

– Скажи, новая башня, могуч ли Бубба?

– Бубба – повелитель равнин.

– Да, я повелитель. Так должно быть. Мать гордился бы мной.

– Мать тобой гордится, Бубба.

Глава двадцать седьмая

Прошло семь дней, а Кувырок все не возвращался, и зайцы собрались на Букеровом поле у подножия своего тотема, чья единственная протянутая ветвь прочерчивала небо, как белая молния. Собираться на сходки в середине осени было не в заячьих обычаях – колония воссоединялась только к концу зимы, и те, кто не знал, в чем дело, недоуменно расспрашивали сородичей, а те, кто слышал о героическом предприятии Кувырка, еле успевали отвечать на вопросы.

На сходку явилось даже несколько кроликов – они, конечно, держались в сторонке. Среди них уже распространились рассказы о жизни Кувырка в кроличьей норе на большой земле. История отважного зайца-путешественника, попав в репертуар сказителей, украсилась живописными подробностями, и кролики хотели продолжения. Они чувствовали, что Кувырок принадлежит всем зайцеобразным, что его путешествия и приключения, мужество и отвага поднимают национальное самосознание и заставляют гордиться своим родом. Кувырок освободился из человеческого плена, перегнал борзых, прижился на равнинах и завоевал сердца зайцев и кроликов.

Тот факт, что все это случалось проделывать и другим зайцам как в прошлом, так и в настоящем, нисколько не принижал его заслуг в главах поклонников. Некоторым избранникам судьбы, одаренным мужеством и особым обаянием, суждено обрести ореол величия и надолго остаться в народной памяти. В жизни народа случаются исторические моменты, когда он отчаянно нуждается в героях, и все высматривают подходящих кандидатов, на которых можно возложить это бремя.

Кувырок не был одним из тех харизматических вождей, чье пылкое красноречие и пламенный взор неотразимо действуют на толпу. Он был трезв, рассудителен, умерен во всем, не слишком возвышался над остальными – на него можно было равняться, как на старшего брата, отца-защитника, надежного друга. Его отличала не пылкая и безумная отвага, но скромная и основательная храбрость. Он изобрел заячьи норы, спасающие от Убоища. Ему неизбежно предстояло превратиться в культовую фигуру, в легенду, в почитаемый образ идеального вождя, простого и доброго, у которого всегда найдется и мудрый совет для Лунной зайчихи, и ласковое слово для каждого зайчонка. Естественно, что такой герой бросил вызов чудовищу и пошел на гибель из чувства долга.

Народный герой должен быть понятен и близок, чтобы каждый мог представить себя на его месте. В то же время он должен явиться издалека. В своих родных горах Кувырок мог бы победить сто крылатых чудовищ и все-таки считаться не героем и вождем, а просто везунчиком. Его бы забыли уже в следующем поколении. Мелочная зависть и ревность тех, кто помнил его детство, помешала бы возвеличить его деяния. Трудно принимать всерьез зайца, которого помнишь малышом, спотыкающимся о собственные уши.

Здесь, на плоской земле, Кувырок привлекал к себе всеобщее внимание как чужак и пришелец, но в то же время не вызывал неприязни, будучи своим, близким. Никто не видел его первых неверных шагов под материнским присмотром, никто не смог бы вспомнить, как он, бывало, удирал в страхе от впервые увиденного червяка. Он явился сюда в расцвете мужества, мудрости, знаний. Никто не мог припомнить ему былых проступков, никакое пятно не марало его репутацию. Он побывал узником совести – его держали в клетке только за то, что он заяц. Если он поднимется в ранг великих, что вполне вероятно, – особенно если он претерпел мученическую кончину от когтей Убоища, – все будут говорить, что время, проведенное за решеткой, время глубоких раздумий и бесед с Высшим Существом, сформировало его характер. Историю его детства в горах сочинят заново, юность украсят какими-нибудь предварительными подвигами, а те, кто решится их отрицать, заслужат ярлык завистников и клеветников.

У Кувырка были все данные превратиться в национального героя.

Лунная зайчиха открыла собрание.

– Те из вас, кто живет поближе, – начала она, – возможно, слышали, что горного зайца Кувырка нет с нами уже несколько дней. Вы могли также заметить, что Убоище не прилетало в течение последней недели. Совпадение этих двух фактов не случайно.

Ровно неделю назад Кувырок обратился ко мне и изложил свой замысел – он задумал отправиться в поход и выяснить природу Убоища, чтобы мы знали, кто нас истребляет. Это было благородное и отважное решение. Сразу после нашей беседы горец отправился в путь.

К сожалению, он не вернулся, и нам приходится предполагать худшее. Но и Убоище перестало появляться в небе вечером и перед рассветом, и тут уж следует предположить лучшее. Похоже на то, что произошла битва, в которой чудовище потерпело поражение, но и заяц получил столь тяжкие раны, что не смог вернуться.

Зайцы, не зная, радоваться концу чудища или оплакивать гибель героя, издали нечто среднее между скорбным стоном и криком «ура!».

– Убийца больше не летает в нашем небе, – продолжала Догоника, – зато мы потеряли друга. Кувырок, храбрейший из зайцев, пожертвовал ради нас жизнью, и мы должны оплакать его и почтить его память. Помните, как он убегал от преследования? Он описывал при этом такую странную широкую дугу. Я предлагаю каждое лето, в конце брачного сезона, перед тем как разойтись по своим участкам, устраивать гонки его имени. Каждый из состязающихся должен будет описать такую же дугу. Это станет данью памяти героического зайца, отдавшего жизнь ради нашего блага.

И Догоника слегка склонила голову.

Через несколько мгновений она выпрямилась и добавила:

– Вот это я и хотела вам сказать. Можете возвращаться на свои поля, жизнь на которых теперь безопасна благодаря руководству выбранной вами предводительницы и ее верного горного зайца.

Закончив речь, Догоника присела у подножия тотема, глядя на расходящихся зайцев. Неожиданно к ней прыгнула Большеглазка и обвинила во лжи. Молодая зайчиха от гнева с трудом могла говорить.

– Вовсе не он это придумал! Он не хотел идти! Это ты его заставила!

Догоника нимало не смутилась.

– Но, Большеглазка, разве не лучше, чтобы он вошел в историю как самый самоотверженный заяц всех времен? Почему я должна приписывать себе часть заслуг, когда можно всю честь отдать Кувырку?

Большеглазка подозрительно посмотрела на нее.

– Так ты что, ради его памяти так сказала?

– Конечно! Другой причины нет! – Догоника держалась уверенно и твердо.

Большеглазке тоже не приходила в голову другая причина. Она была расстроена, взволнована и отчаянно скучала по Кувырку, с которым провела целый сезон. Несколько месяцев – большой срок для зайцев, и Большеглазка уже строила планы будущей семейной жизни. Конечно, Кувырок был ужасно недогадлив, когда дело шло о чувствах, которые питает к нему девушка, но с наступлением брачного сезона все наладилось бы само собой. Теперь с мечтами приходилось распрощаться. Большеглазка еще с прошлого сезона знала, что нравится Сильноногу и что он будет танцевать на снегу для нее. Но ей нужен только Кувырок… А где Кувырок? Он пропал, и ее горе десятикратно усугублялось тем, что она даже не попрощалась с ним как следует. Она рассердилась на то, что он простодушно позволил Догонике отправить себя в это гибельное путешествие, и в результате он так и не узнал, как Большеглазка к нему относится. Она позволила своему волнению и гневу испортить последние драгоценные минуты, проведенные вместе, и теперь казнила себя за это.

– Как невыносимо, просто по-человечески жестока жизнь! – грустно воскликнула она.

– Верно, – согласилась Лунная зайчиха. – Но что поделаешь, жить-то надо!

И тут Большеглазка вспомнила, что, говоря о Кувырке, Догоника все-таки не преминула подчеркнуть собственные заслуги. Охваченная гневом, она резко повернулась и ушла.

По дороге на свой луг печальная Большеглазка встретила ежиху, с которой была шапочно знакома. Большинство животных в этих местах знало Джитти, и многие ее избегали, побаиваясь ее неукротимого нрава. Но сегодня ежиха была настроена мирно и остановилась поболтать.

– Зачем вы собирались? – спросила она. – Никогда не видела заячьей сходки в это время года.

– Мы говорили об одном зайце. Это горный заяц, который поселился с нами после прошлого брачного сезона.

От волнения Большеглазка говорила с трудом.

– Ты про Кувырка, что ли? – удивилась Джитти.

– А ты разве его знала?

– Конечно, знала – то есть знаю! Почему ты говоришь о нем в прошедшем времени? Он что, умер?

– Кажется, да.

И Большеглазка рассказала ежихе об опасном поручении, о походе Кувырка на колокольню, о том, что Убоище перестало прилетать. Она не хотела выдавать своих чувств, старалась говорить спокойно и равнодушно произносить имя Кувырка, словно для нее он был всего лишь одним из многих парней, а не единственным.

Когда она замолчала, Джитти сказала:

– Вижу, ты его очень любишь.

Большеглазка смутилась:

– Да нет, с чего ты взяла?

– Это слышно в каждом твоем слове! Я думала, что вам, зайцам, не положено выбирать друг друга до весны. Кажется, весной ваши парни обязаны драться? Или что-то в этом роде, столь же варварское. По-моему, это ужасно глупо. Но разве не правда, что вам полагается ждать до тех пор?

– В общем, да, по старинным обычаям. Только в наше время не все определяется дракой. Большинство пар заранее решает, кто с кем хочет быть. В самом деле, какой смысл идти с парнем, если ты его терпеть не можешь, верно?

– По-моему, верно, но кто я такая, чтобы вас учить? У вас своя культура, свои обычаи. Конечно, другим видам они могут казаться чудными.

– Ну вот, и во время танцев на снегу парни заводятся и начинают драться – друг с другом и с нами иногда тоже, но мы стараемся сдерживаться, потому что мы сильнее и можем их покалечить. Если два парня – а бывает, и больше – хотят одну зайчиху, а ей более или менее все равно, с кем идти, тогда им, естественно, приходится решать дело дракой…

– Очень естественно! – саркастически вставила Джитти.

– …Но если соперников нет, или зайчиха твердо знает, кого она хочет, тогда дерутся просто так, для удовольствия.

– Ну, а если ты знаешь, кого хочешь, а другой парень все-таки решает всерьез за тебя драться?

Большеглазка пожала плечами:

– Тогда делать нечего, драться придется, но я никак не буду поощрять соперника Кувырка, а без поощрения зайчихи выиграть драку очень трудно. Так, во всяком случае, у нас считается.

– А что если все-таки победит другой парень? Кувырок-то ведь мелковат по сравнению с другими. Вдруг соперник его побьет?

– Пусть только попробует побить! Я ему башку снесу! – проворчала Большеглазка.

Джитти насмешливо поджала губы.

– Понятно! Вот, значит, что у вас называется поощрением. Так-то, конечно, Кувырок может победить.

– Да только пустые это разговоры! – вздохнула Большеглазка. – Кувырка не вернуть!

– С чего ты взяла?

– Что? Что разговоры пустые?

– Нет! С чего ты взяла, что его нет в живых?

Под строгим взглядом ежихи Большеглазка смутилась:

– Но всё ведь об этом говорит, разве нет?

Джитти фыркнула:

– Что всё? И что это «всё» говорит? Мы знаем только одно: Кувырок до сих пор не вернулся. Ну и что? Если он погиб, где его тело? Или хотя бы клок шкурки? Я бы на твоем месте погодила вычеркивать его из списка поклонников. Этот горный заяц имеет привычку неожиданно объявляться, как раз когда думаешь, что с ним все кончено. Другого такого упорного зайца ты в жизни не встретишь. Мне просто стыдно за тебя… Как, говоришь, тебя зовут? Ах, Большеглазка? Так вот, Большеглазка, раз уж ты влюбилась в эту голубую шкурку, набитую упрямством, так по крайней мере имей немножко веры.

– Но ведь Убоище…

– Если хищник не появлялся в последние дни, из этого никак не следует, что оба погибли в жаркой схватке. Как ты это себе представляешь? Ты серьезно думаешь, что Кувырок полез в драку с гигантской птицей или летучей мышью или кто оно там такое? С чудищем, в десять раз больше себя, с когтями и громадным клювом? Возможно, он и храбрый заяц, но не круглый же он дурак, в конце-то концов! Кувырок убежал бы от Убоища, как и всякое существо с каплей разума в голове!

В груди Большеглазки вспыхнула и затеплилась надежда, которой она не смела верить. Эта ежиха, кажется, очень хорошо знает Кувырка – даже лучше, чем она сама. Вдруг Джитти права?

– Но если он не погиб, где же он?

– Что ты глупости спрашиваешь! Почем я знаю? Во-первых, не исключено, что он и в самом деле погиб, хотя я не поставила бы на это ни одной своей иголки. Скорее всего, где-то затаился, а чудище ходит вокруг и точит на него когти. Говорю тебе, я знаю этого парня – такие, как он, обычно выживают. Там, где он жил раньше, водились золотые орлы – не один орел, а, может, полдюжины. Они летали у него над головой каждый день. А еще там шастали какие-то дикие кошки! И лис при этом никто не отменял. Да если здесь есть хоть один заяц, который может плюнуть чудищу в самую рожу и уцелеть, то это только он, Кувырок.

Ладно! Приятно было с тобой поболтать, но мне надо искать место для зимовки. Скоро похолодает, мне придется заснуть, и надо выбрать укромное место, где не шляются ни лисы, ни барсуки, проклятие их черным душам, житья от них нет… Так что пока, зайчиха! Главное, сохраняй голову на плечах. Все имеет две стороны – получше и похуже. Пока у тебя нет точных данных, не надо ждать худшего. Может быть и так и эдак. Ладно, хватит болтать, будь здорова!

И ежиха поспешила прочь, а Большеглазка осталась со смятением в душе.