Текст книги "Танцы на снегу"

Автор книги: Гарри Килворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

– Чемпион собирался ее выбрать, но навстречу ей пошел Водохлеб. Не знаю почему.

– Спасибо, что сказала мне, Большеглазка. Ладно, делать нечего! Теперь давай думать, как убедить колонию, что я…

Глава тридцать восьмая

Неудивительно, что перемена окраски Кувырковой шкурки напугала колонию: легенды рассказывали о многих волшебных и сверхъестественных зайцах с мехом разных цветов. Они возникли в результате экспериментов Громонога, когда великий Первопредок творил различные виды зайцеобразных, чтобы заселить ими землю. Колония, видимо, решила, что Кувырок – один из древних зайцев, явившихся в чужое время, чтобы смутить покой живущих.

Среди первых зайцеобразных были полуночные, или драгоценные, зайцы, которые сейчас населяют небо. Они были созданы задолго до того, как люди вышли на поверхность земли из глубоких пещер (так считали зайцы) или из бурного моря (как полагали псовые). Это было время, когда землю топтали гиганты, когда минералы и камни были живыми, – только появление человека напугало их так, что они стали неподвижными и бездушными.

Когда Бог создал Громонога – который был и парнем и зайчихой одновременно, – Он предоставил ему самому населять землю, создавать тварей по своему образу, соревнуясь с прародителями других родов и видов: A-О, перволисом, и Сен-Сеном, первоволком. Прародители зверей, меняя лик земли, действовали методом проб и ошибок, и зачастую им приходилось начинать все заново. Так, например, Омаро, первовыдра, хотел, чтобы в мире было как можно больше рек, и процарапал острым резаком множество каналов на поверхности земли. А Рифф, первоолень, которому нужны были широкие равнины, чтобы бродить на свободе, крался за ним и засыпал каналы землей, оставляя ровно столько, сколько нужно для утоления жажды будущего оленьего племени.

Громоног сотворил равнины для русаков и горы для голубых зайцев. Но когда дошло до сотворения самих зайцев, Громоног по неопытности, свойственной всем начинающим творцам, начал со слишком сложных, вычурных моделей, перегруженных декором. Он хотел, чтобы его творения яркостью расцветки превосходили попугая, изысканным изяществом – рыбку-жемчужинку, а гибкостью – анаконду.

Для начала были созданы хрустальные зайцы. Они предназначались для снежных северных стран. Громоног изготовил их из лучшего, чистейшего песка африканских пустынь, обожженного в солнечной печи. Они были прозрачные и хрупкие, как речной ледок, и недолго пришлось им населять северные области земли – оказалось, что их лапы слишком легко скользят. Они то и дело падали с утесов и разбивались о камни. Скоро хрустальных зайцев осталось так мало, что им стало трудно находить себе пару, и они вымерли.

Затем появились деревянные зайцы. Громоног расписал их яркими красками и поселил на лесистых равнинах. В их жилах вместо крови тек древесный сок, они были слишком ленивы и почти не вылезали из нор. К концу сезона дождей они пустили корни и превратились в другие существа – деревья и кусты.

Пришел черед каменных горных зайцев. Эти просуществовали намного дольше, чем хрустальные или деревянные, хотя и они в конце концов вымерли. Этих зайцев прикончила плохая погода – ветер, дождь, – они растрескались под жарким солнцем, рассыпались на мелкие камешки и остались лежать на горных склонах.

Самым замечательным достижением экспериментального периода – до того как Громоног, усовершенствовавшись, произвел на свет русаков, голубых зайцев, ирландских зайцев, беляков, сумчатых зайцев и все прочие породы и разновидности зайцев из плоти и крови, что населяют землю в наши дни, – было сотворение драгоценных зайцев. Громоног поставил себе целью создать зайца, который не пустит корней, не разрушится от плохой погоды, не разобьется, если упадет. И он создал такого зайца из самого твердого материала, который только смог найти.

Эти поразительные зайцы, выдающееся художественное достижение Громонога, жили бы на земле по сей день, если бы их не вынудили ее покинуть. В дневные часы они были лазуритовые с аквамариновыми глазами. А по ночам их тела становились сапфировыми, глаза же превращались в бриллианты. Дивные существа питались драгоценными и полудрагоценными камнями – опалами, гранатами, лунным камнем и бирюзой. Тела у них были твердые, а нрав очень мягкий и мирный, они никому не мешали и не докучали, поскольку не нуждались в траве, плодах или коре деревьев и тем более никого не убивали ради пропитания. Им не нужна была даже вода, а кормились они в рудниках и на приисках, которые разрабатывали сами на бесплодных горных склонах и вершинах, где кроме них никто не жил.

Эти великолепные зайцы еще водились, когда появились люди, и красота их немедленно привлекла жадный взгляд двуногих. Их стали ловить, ими стали расплачиваться, вырывали у них глаза, чтобы вставить в кольца или подвески. Естественно, драгоценные зайцы приходили в ужас, завидев человека. Они переселялись целыми стадами из одной части света в другую, двигаясь в темноте, пересекали континенты, иногда падали в море – а так как они были тяжелые, то сразу шли ко дну.

Доведенные до отчаяния, они нашли наконец убежище на небе, последнем месте, недоступном человеку, и там теснятся до сего дня. Их так много, что небо – от природы ярко алое – просвечивает сквозь их синеву только на заре, вечерней и утренней, когда солнце поднимается или опускается, и его жар вынуждает зайцев расступиться и дать ему дорогу. По ночам, когда они делаются темно-сапфировыми, с земли видны только их бриллиантовые глаза.

Люди привели великана Гроффа и поставили на горную вершину, чтобы он таскал с неба зайцев, но даже Грофф – высочайший из великанов, которых знала земля, – не достал до неба. Он только задел кончиками пальцев самого нижнего драгоценного зайца. Так он и стоял, подняв руки, пока люди не утратили веру в него. Тогда он истаял, растворился в тумане.

Зайцы из плоти и крови, населяющие землю в наши дни, часто замечают, как люди стоят, подняв глаза к небу, и любуются красивейшими созданиями Громонога, – их, без сомнения, по-прежнему привлекает богатство, и они всё надеются, что кто-нибудь из драгоценных зайцев оступится и упадет с неба.

Иногда бывает, что у кого-нибудь из полуночных зайцев, кто постарше, расшатывается глаз. Тут уж заяц ничего поделать не может – глаз падает на землю, обычно в какую-нибудь безлюдную пустыню. Люди собирают целые экспедиции для походов за упавшими с неба самоцветами и часто погибают от голода и жажды, болезней и увечий – а все их врожденная жадность. И поделом людям – за страдания, которые они причинили драгоценным зайцам из-за своего глупого стремления к блестящим камушкам и металлам.

Время от времени Громоног навещает на небе своих детей, являясь в грозе и буре. Его темная шкура перерезается молниями, и сильные зубы яростно скрипят. Часто он гневается на то, как с зайцами обращаются люди, лисы, волки и другие хищники. Тогда он топает задней ногой по черной грозовой туче, и небо сотрясается раскатами грома.

В летние дни, когда воздух прозрачен, когда сверкает лазурит заячьих шкурок с аквамаринами глаз, большинство живых существ радуется, что драгоценные зайцы укрылись на небе. Кто хотел бы жить под кровавым небом, бросающим алые отсветы на кусты и траву, угрожая холмам пролиться багровыми каплями? Красный – не тот цвет, что внушает спокойствие. Это цвет опасности, гнева и страсти. Гораздо приятнее видеть в небесах цвета васильков и незабудок, дышащие покоем и миром.

По крайней мере, так считают все зайцы.

Часть шестая
Танцы на снегу

Глава тридцать девятая

Большеглазка ненадолго ушла, а вернувшись, позвала Кувырка с собой на Букерово поле, где у подножия тотема собралась вся колония. Появившись на традиционном месте заячьих собраний, Кувырок увидел, что все его ждут. Большеглазка присоединилась к остальным, и какое-то время они просто смотрели на Кувырка – некоторые при этом сильно нервничали. Зайчата держались от него подальше, прячась за спины взрослых, как будто Кувырок – невесть какое чудище.

Наконец Лунная зайчиха выступила вперед:

– Большеглазка говорит, что ты живой, а побелел потому, что все горные зайцы зимой белеют.

Кувырок кивнул:

– Конечно. Точно так же, например, белеют горностаи. В животном мире это нередкое явление. Сам я ничуть не изменился – перемена цвета произошла по естественным причинам, без моего участия.

Догоника помолчала, оглядела колонию, ждущую ее решения, и наконец сказала:

– Добро пожаловать домой, Кувырок!

Зайцы стали подходить к нему, бормоча: «Добро пожаловать», но сохраняя все же некоторую осторожность. Кувырок подивился про себя их глупости, но тут же напомнил себе, что, в отличие от него, они не имели случая путешествовать – они ведь никогда не покидали острова. Многие из них даже и полей, на которых жила колония, не покидали.

Зайцы подходили к нему, обнюхивали и поражались белизне его шкурки.

Догоника тем временем произносила речь:

– Пусть трактор дарует тебе счастье, Кувырок, за то, что ты помогал нам спастись от Убоища. Пусть пятибревенные ворота пошлют тебе долгую жизнь, и пусть всю свою долгую жизнь ты, по милости красного сарая, будешь здоров!

– И пусть пшеничный колос дарует тебе плодородие, – прошептал кто-то ему в самое ухо. Обернувшись, Кувырок встретился глазами с Большеглазкой.

– Большое спасибо, – смущенно пробормотал он. Потом, немного оправившись, сказал уже погромче: – Спасибо, Лунная, за твое приветствие. Спасибо вам всем!

Когда зайцы попривыкли к белой шкурке, стало ясно, что они искренне рады видеть Кувырка. Они засыпали его вопросами о путешествии и встрече с Убоищем. Кувырок повторил для них то, что уже рассказал Большеглазке. Зайцы выслушали, затаив дыхание, страшный рассказ о посещении колокольни. Правда, описание чудовища уже не было новостью, потому что оно теперь садилось на землю и многие имели случай рассмотреть его вблизи.

– Победить Убоище невозможно, – подытожил Кувырок, – так что мы должны научиться ему противостоять. Надо что-то придумать. Мы ведь не дурачки какие-нибудь – мы зайцы, отважный и умный народ. Не будем рыдать из-за того, что оно стало свирепее, а подумаем лучше, что делать. Мы не обязаны всю жизнь дрожать от страха!

– И в страхе гибнуть, – добавил Солнечный заяц.

– Расскажите, как оно сейчас охотится, – попросил Кувырок, – чтобы я лучше понял, в чем дело.

Заговорила Догоника:

– Не хочу на вас давить, но лучше я сама расскажу.

Она отошла в сторону и села на обнаженный корень дерева-тотема. Это было обычное место Лунной зайчихи, когда она держала совет. Догоника выразительно посмотрела на остальных. Они поняли ее желание и подступили поближе, ожидая, что она скажет. Кувырка всегда поражало, как велика власть Догоники над остальными зайцами. Ведь она – на его, по крайней мере, взгляд – не слишком-то баловала их своей заботой.

Лунная зайчиха начала:

– Как вы все, за исключением Кувырка, знаете, этой зимой мы понесли огромные потери. Такого еще никогда не было. Убоище освоило новый прием, – при этих словах она пристально посмотрела на Кувырка. – Оно приземляется рядом с нашими норами и клюет зайца в хвост, чем принуждает его высунуться из норы. И тогда оно хватает несчастного зайца, утаскивает и съедает. Если так будет продолжаться, над нами нависнет угроза полного истребления. Я хотела бы знать, что может сказать по этому поводу Кувырок.

Прежде чем ответить, Кувырок немного подумал.

– Гм… Значит, так… Норы, которые мы, горные зайцы, роем, предназначены для защиты от золотых орлов. Мы либо прячемся в расселинах между скал – но скал здесь, на плоской земле, не бывает, – либо копаем короткие туннели, которые я вам и показал. Золотые орлы не имеют привычки садиться на землю и принуждать зайца выскакивать из норы.

Возможно, хорошо было бы копать норы поглубже, но я уверен, что вы об этом уже думали. Раз это невозможно, скажу другое: весна не за горами, а когда она наступит, Убоищу придется быть поосторожнее. Дни не всегда будут такими короткими и темными, как сейчас, а Убоище нуждается в сумраке для прикрытия. Оно знает, что если люди его увидят, то не успокоятся, пока не убьют.

Будем надеяться, что так и выйдет. Пока что Убоищу приходится летать к нашей колонии от круглой башни, а это долгий путь. Весной, когда дни станут длиннее, оно поймет, что это слишком опасно. Ему придется охотиться поблизости от своего гнезда. Думаю, так и будет.

Конечно, это не выход – надо ведь позаботиться и о следующей зиме, когда Убоище снова начнет прилетать регулярно. Но до тех пор я предлагаю: в сумрачные дни, а особенно вечером и на рассвете, прятаться в углублениях стен и между корней. Я знаю, что вы к этому не привыкли, но сейчас и времена необыкновенные, трудные времена, и мы обязаны защищаться как только можем.

Я слышал, что кое-кто предлагает приносить в жертву чудовищу зайчат, какие послабее. Позвольте вам сказать, что это решение – не говоря уже о том, что оно варварское и совершенно незаячье, – ничего не даст. Убоище – существо громадное, наши зайчата будут ему на один зуб и голода его никак не утолят.

Ну, теперь я помолчу. Это самая длинная речь, какую я произносил в своей жизни.

Лунная зайчиха явно была не в восторге от речи – она ожидала каких-то более конструктивных рекомендаций, – но в целом с ней согласилась. По крайней мере, Кувырок посулил им с приходом весны какую-то надежду, а именно в надежде они нуждались больше всего. Собрание закончилось, и зайцы разошлись на поиски подходящих укрытий.

Кувырок с Большеглазкой вернулись на Винследов луг и стали обходить его. В углу они обнаружили старое мраморное корыто, из которого поили когда-то лошадей. Им давно не пользовались, но не убирали – видимо, из-за тяжести. Оно стояло на деревянной раме, один угол которой подгнил, так что оно накренилось. Зайцы выкопали неглубокие норки под нижним краем и оказались под мраморной крышей. Каменные подпорки были на месте, но тоже накренились и выступали с двух сторон из-под корыта, как крылья. Таким образом, норы были прикрыты с обоих концов.

Получилась настоящая крепость. Чтобы войти в нору или выйти из нее, приходилось протискиваться под наклонным дном корыта. Пролезть и клюнуть их в зад не сумел бы и грач, а тем более Убоище. Значит, если оно не застанет их на открытом месте, они в безопасности. Конечно, лисица или барсук могли бы к ним подкопаться, но они ведь не будут этого дожидаться – зачуяв подкрадывающегося четвероногого хищника, они могут выскочить и убежать, полагаясь на быстроту ног, которая всегда их выручала.

Зима надвигалась, прокладывая себе дорогу снегом и льдом, дождем и ветром. Время от времени выпадали пронзительно ясные дни. Зимой плоские земли делались еще более плоскими. Дождь и снег приминали траву и озимые всходы, и даже высокая болотная трава склонялась ниц. Листва не заслоняла горизонта. Зайцы любили это время – для русака нет ничего лучше мира, который можно видеть из конца в конец.

В этом году плющ на окоченевших деревьях и изгородях оставался в цвету дольше, чем обычно, и трутни, которых рабочие пчелы выгнали из ульев, все еще цеплялись за бледные желто-зеленоватые цветы, упиваясь хмельным нектаром. Зимние мохнатые мотыльки тоже порхали у цветов, трепеща крылышками. Многие насекомые падали в опьянении на землю.

Поближе к земле, под нависающими грибами-трутовиками, зазимовали улитки, запечатав домики собственной слизью. Они не покажутся оттуда до наступления тепла.

Пока Кувырок был в неволе, люди не теряли времени. В поле у реки вырос громадный стог, покрытый брезентом. В начале зимы, пока Кувырок сидел за решеткой, рабочие фермы обмолотили собранный хлеб, а из соломы построили стог – подобие человеческого дома.

А на болотах, залитых стоячей водой, прибившей траву, среди коричневых побегов камыша плавали белоносые лысухи. Болота изобиловали птицей – кое-кто, как гуси, прибыл только перезимовать. Чечетки, чижи, дрозды-рябинники, дрозды-белобровики – все они бегут с севера по тем же путям, что и гуси.

Вскоре после возвращения Кувырка зайцы с болота прислали к Догонике депутацию, спрашивая, нельзя ли присоединиться к ее колонии. Их ряды так поредели из-за налетов Убоища, что колония находилась на грани полного уничтожения. Морская зайчиха и Небесный заяц погибли. Осталось только семеро, включая Чемпиона и Водохлеба.

Догоника согласилась их принять. Кувырок считал, что она сделала это потому, что принятие под свое покровительство еще одной колонии увеличивало ее престиж. Но все же ему пришлось признать, что при всем своем самодовольстве она в душе не злая. Семь чужих зайцев поселились поблизости.

Новые зайцы получили участки тех, кого погубило Убоище, и хорошо там устроились. Разница между зайцем с болота и зайцем полевым очень невелика и заметна лишь в тонких оттенках поведения. Это один и тот же вид, и кончики ушей у них одинаково черные. Черные кончики ушей способствовали видовому самосознанию зайцев. Они упоминались почти в каждой заячьей песне, стихотворении и сказании с тех пор, как времена года начали ритмично сменять друг друга. Этот признак, кстати, имелся и у Кувырка, но отсутствовал у кроликов.

Кролики были жуткие неряхи. Мало кто мог жить рядом с ними из-за их привычки оставлять за собой место кормежки в ужасном состоянии.

Морозы усиливались. Хрупкие скелеты конского щавеля и сурепки окаймляли канавы. Лавровые листья, раздавленные автомобильными колесами на аллее, ведущей к церкви, распространяли пряный аромат, который очень нравился Кувырку. Восточный ветер делался все резче и холоднее, кусался все сердитее. Убоище прилетало и улетало, но теперь, когда зайцы следовали советам Кувырка, ему везло меньше. Многие зайцы нашли отверстия в каменных стенах и прятались в них, хотя там было неудобно и легко можно было прозевать приближение другого хищника.

Время от времени зайцы собирались на сходки на Букеровом поле. Особого толку от этих сходок не было. Большинство зайцев надеялось как-нибудь перетерпеть зиму, рассчитывая на то, что весной, как предсказал Кувырок, Убоище не решится залетать далеко от круглой башни и будет искать добычу поближе к гнезду.

Отношения Кувырка с Большеглазкой становились все теплее, хотя он часто с грустью вспоминал Торопыжку. Поначалу Большеглазка все спрашивала, о чем он грустит, но он молчал, и она отстала, решив, что он, наверное, тоскует по дому, – она не представляла себе гор и считала их мечтой и сновидением.

Большеглазка была не так уж неправа. Иногда Кувырок смотрел на шотландскую сосну, иглы которой муравьи таскали себе в муравейники, и его сердце сжималось от запаха янтарной смолы, а глаза видели холмы и горы родины.

Но большую часть времени он был вполне доволен. Большеглазка – замечательная зайчиха, и он собирался твердо заявить о своих намерениях, когда придет время танцев на снегу.

Приходилось снова и снова напоминать себе, что, хотя подруга явно предпочитает его, ее еще надо завоевать.

Глава сороковая

В одно прекрасное морозное утро, дней через пятьдесят после того, как Кувырок вернулся в колонию, он проснулся с шумом в ушах – это пела кровь, словно в ней жужжал целый пчелиный рой. Голове было горячо, все тело напряглось от возбуждения, дышал он глубоко и часто. Он чувствовал прилив жизненных сил. Белый мех потрескивал электрическими разрядами, а глаза сверкали, как два маленьких солнышка. Если бы Убоище показалось сейчас в небе, Кувырок подскочил бы в воздух на тысячу футов и откусил ему голову. Он чувствовал, что может все. Он был бессмертен и непобедим. Он был могучий великолепный заяц. Он был Кувырок.

Все вокруг сверкало и искрилось. Солнце сияло в ясном небе цвета дроздового яйца. Все было ярким, новым, полным жизни. Кувырку все безумно нравилось. Он был влюблен в жизнь, кипящую ключом, он был королем гор и князем равнин.

Кувырок встал на задние лапы, выпятил грудь и прошелся по кругу, глядя на припорошенные снегом поля. Он свистнул, и звук этот вылетел, как стрела, и понесся к месту сбора зайцев. Оттуда долетел ответный свист.

Настало время танцев на снегу.

Большеглазки не было в норе под мраморным корытом, и Кувырок слегка обиделся, что подружка ушла, не подождав его. Он решил во что бы то ни стало ее догнать и помчался вслед, взметая лапами снег, перескочил через невысокую изгородь одним легким прыжком, как лошадь без всадника, и приземлился с другой стороны, подняв целое облако снега. Большеглазка бежала впереди.

– Эй! – крикнул он. – Подожди меня!

– Не могу! – прокричала Большеглазка в ответ. – Не положено!

Кувырок еле слышал, что она сказала. В мозгу жужжали пчелы, в ногах пели птицы.

Когда он добежал до тотема, Большеглазка как раз переводила дыхание. Она посмотрела на него, и ее глаза сказали так много, что зайца охватило возбуждение, и он забегал кругами, а потом встал на задние ноги и чуть-чуть поплясал, чтобы дать выход переполняющему его веселью.

Остальных зайцев тоже обуяла радость жизни. Даже Лунная зайчиха, обычно солидная, сдержанная и полная достоинства, сейчас прыгала, носилась и каталась по снегу перед Стремглавом, который не сводил с нее глаз. Другие зайцы стояли на задних лапах, кое-кто уже дрался, хотя пока не всерьез, а только чтобы согреться.

Сильноног подбежал к Большеглазке и куснул ее за спину, а она легонько дала ему по носу передней лапой. Зайчиха ничуть не рассердилась, наоборот, фамильярность Сильнонога ей польстила и вызвала живой отклик. Кувырок на мгновение опешил, поняв, что перед ним серьезный соперник. Большеглазка, конечно же, была к нему привязана, но сейчас, как у всех зайцев, кровь пела у нее в жилах, и вся сдержанность была отброшена. Большеглазка ничего не обещала ни Кувырку, ни кому-нибудь другому, да и не могла обещать. Как бы она ни относилась к нему раньше, сейчас ее надо было завоевать.

Многих животных отрезвила бы эта мысль, но только не зайца в период танцев на снегу. Вместо того чтобы оскорбиться и возмутиться поведением Большеглазки, Кувырок пришел в восторг. Вот какую зайчиху он выбрал! Ее желают и другие – например, такой сильный и красивый парень, как Сильноног. Она была великолепна, прекрасна, необыкновенно привлекательна! Кувырок сейчас согласился бы танцевать на костре ради нее.

Он подскочил к ней на задних лапах, показывая свое стройное худощавое тело, и оттолкнул плечом Сильнонога.

Его глаза блеснули, когда соперник пошатнулся на глазах зайчихи.

Призрачная зайчиха Кувырка наблюдала за ним из мира теней, желая ему победы над любым парнем, который захотел бы драться из-за Большеглазки. Кувырок всегда был ее любимцем, хотя у нее были и другие подопечные. Она находила его очень привлекательным – по-земному, – и ей даже приходило в голову, что было бы неплохо снова облечь свой дух в оболочку плоти и ощутить горячую кровь в жилах. Горный заяц был так красив, особенно когда стоял, как сейчас, на задних лапах. Как сверкают его глаза! Какое гибкое, стройное тело, какие мускулистые бока и сильные задние лапы! Ее собственное тело давно обратилось в прах, но все желания остались при ней.

Сильноног понял, что на легкую победу рассчитывать не приходится. Его ждала драка с некрупным, но сильным горцем, который бросал вызов убоищам на колокольнях, спасался от борзых, справлялся с дикими кошками и золотыми орлами и вышел из всех испытаний живым и невредимым. Несмотря на малый рост, противник был серьезный – мускулистый, решительный, неукротимый, как волк.

Сильноног поднялся на задние лапы и несильно стукнул Кувырка по голове – просто в знак того, что принимает вызов. Сама же драка должна была состояться в свой черед – после того как закончат разборки и обеспечат себе зайчих парни постарше.

Внезапно все замерло. Зайцы замолчали, застыли без движения, и только пар от их дыхания поднимался кверху, клубился и растворялся в синеве морозного воздуха. Скованные стужей поля тянулись во все стороны, плоские и безжизненные, – кое-где из-под снега виднелись коричневые гребни борозд. Изгороди обледенели, деревья окаменели.

Через Букерово поле шел человек, держа что-то в руке.

Зайцы застыли в неподвижности, а человек приближался. Вот он прошел пятибревенные ворота. Его дыхание выходило струями пара. Это был человек с трактора. В руке он держал букетик крокусов, желтых и белых. Он не видел зайцев, хотя их было много, а он прошел совсем рядом. Человек смотрел куда-то в другой мир, и глаза его были влажны. Он подошел к подножию дерева, где когда-то зарыл два тела, и положил цветы на землю. Потом долго стоял, глядя под ноги. До зайцев донеслись странные звуки – человек мяукал, словно котенок.

Наконец он снял кепку, пробежал пальцами по голове, повернулся и пошел прочь.

Зайцы подождали, пока человек отойдет подальше, и снова ожили, запрыгали и затанцевали.

Первым начал церемонию, конечно, Стремглав. Он объявил, что хочет Догонику. Солнечный заяц поднялся на задние лапы и затанцевал перед Лунной зайчихой, осыпая наблюдателей снежной пылью. Он слегка промочил шкурку, валяясь по земле, и влажный мех поблескивал на солнце.

Затем, наскоро проплясав предварительный танец перед зайчихой, как того требовал этикет, к нему подошел Скоропрыг. Не то чтобы он так уж хотел почтенную матрону, хотя, возможно, не отказался бы стать Солнечным зайцем, – просто полагалось, чтобы избранница никому не доставалась без драки. Зайчихе было бы обидно, если бы никто не оспорил ее у парня, а уж кто-кто, а Скоропрыг был воплощенной вежливостью. К тому же проигрыш в драке со Стремглавом за Догонику не мог помешать ему драться потом за какую-нибудь другую зайчиху.

Стремглав, самый крупный парень в колонии, распластал соперника на снегу несколькими короткими резкими ударами, а потом толкнул в грудь обеими передними лапами. Скоропрыг опрокинулся на спину и дал знак, что сдается. На этом драка закончилась – не слишком захватывающий матч, но никто и не ждал большего. Парни просто проявили уважение к Лунной зайчихе, которая величаво сидела, взирая на недолгую схватку.

Еще две пары зайцев подрались, а потом произошло нечто интересное.

Один парень из новеньких объявил, что хочет Медуницу. Немедленно поднялся еще один из явившихся с болота и бросил ему вызов. Оба протанцевали перед зайчихой, после чего началась ожесточенная драка. Местные зайцы не понимали, почему эти парни дерутся так свирепо, – видимо, тут сводились какие-то старые счеты.

Один из дерущихся был Чемпион. Другой, который ждал, когда Чемпион объявит о своем желании, чтобы сразу бросить ему вызов, был Водохлеб. Трудно было подобрать двух парней, которые больше отличались бы друг от друга.

Чемпион был длиннотелый, мускулистый, очень красивый парень. Глядя на него и вспоминая Торопыжку, Кувырок почувствовал укол ревности. Он понимал, конечно, что такой парень, как Чемпион, должен нравиться зайчихам. И все-таки его красота была какая-то безликая – ни одной особой приметы. Чемпион выглядел образцовым зайцем – из тех, что всегда поступают как надо и по правилам, почитают старших, заботятся о своей внешности и превосходно бегают. На вкус Кувырка, он все же был скучноват – что это за заяц без единого недостатка!

Водохлеб был худощав, поменьше ростом, чем Чемпион, но жилистый. Шкурка у него была довольно неухоженная, словно он презирал всякую заботу о внешнем виде, – типичная наружность бунтаря. Ему случалось дерзить старшим, обличая их в глупости, и его поведение вызывало много пересудов у солидных зайчих. Ему не раз грозили изгнанием из колонии – правда, здесь, у Лунной зайчихи, он держался скромнее. Догоника выставила бы его прочь не раздумывая, не то что Морская зайчиха.

И вот эти парни сошлись как соперники из-за Медуницы – зайчихи, за которую парни из ее собственной колонии драться опасались. Они лучше ее знали – она была очень красива, но капризна и несносна, постоянно требовала знаков внимания, а получив их, с презрением отвергала.

Водохлеб дрался недурно, но ему недоставало выдержки. Он был не соперник крупному Чемпиону. Тот нанес ему несколько сильных ударов по морде, оставив когтями кровавые отметины. Наблюдателям было ясно, что если Водохлеб не сдастся, то лишится глаза. Но сдаваться он и не думал – держался упорно, и Чемпион первым начал проявлять признаки усталости. Водохлебу удалось провести несколько метких ударов, из-за которых глаза соперника заслезились.

Тем не менее в конечном исходе поединка никто не сомневался. В конце концов, лишившись нескольких клоков шерсти на морде, Водохлеб признал свое поражение – очень, как все заметили, неохотно. Он отошел в сторону, хромая, потому что повредил себе правую переднюю лапу. Кувырок подошел к нему и увидел, что парень просто вне себя от досады, скрежещет зубами и бьет задними лапами о мерзлую землю.

– Я бы на твоем месте не очень расстраивался, – сказал Кувырок, желая хоть немного его утешить. – Не стоит она того. С Медуницей тебе пришлось бы несладко, она такая капризная…

– Твоего мнения не спрашивают! – отрезал Водохлеб, глядя на Кувырка в упор и очень сердито.

Кувырок опешил.

– Я только думал…

– А ты поменьше думай! Кстати, где это ты подобрал такую дурацкую белую шкуру?

Кувырок понял, к чему тот клонит.

– Нет, – сказал он решительно, – даже и не пытайся затеять со мной драку! Я собираюсь драться за свою зайчиху, так что с тобой связываться не буду. А если ты хочешь на мне отыграться за то, что уступил Чемпиону, – так уж и быть, я подойду попозже и дам тебе шанс.

Водохлеб вздохнул:

– Ладно, извини, я просто… Слушай, ты ведь знал Торопыжку, верно? Вы же дружили. И тебе не больно, что это ничтожество разгуливает здесь, выбирая зайчих? Не обидно? Вместо того чтобы поддерживать и защищать Торопыжку, он ее предал, когда она больше всего в нем нуждалась. Да я бы голову ему оторвал!

– Не знаю, что было у него с Торопыжкой, но могу одно тебе сказать: она была далеко не дурочка! Поначалу он мог ей нравиться, он парень видный, но она быстро раскусила бы его и стала презирать.

Кувырок подождал, чтобы собеседник вник в его слова, потом продолжал:

– Значит, ты дрался с Чемпионом из-за Торопыжки, а Медуница тебе на самом деле не нужна? Ты просто не хотел, чтобы она ему досталась? Ну так вот, друг, радуйся, что проиграл, а его ждет очень неприятный сюрприз. Он польстился на ее красоту, а какой у нее характер, ему еще предстоит узнать. Я слышал, что жизнь с ней сплошное мучение – то она тебя поощряет, то в самый последний момент отвергает. Хотя будем к ней справедливы – она, думаю, мстит парням за какие-то прежние обиды. Но я не хотел бы стать козлом отпущения за чужие грехи. Уверяю тебя, брат, она может быть такой свирепой, что само Убоище рядом с ней покажется воробьенком. И Чемпиону предстоит все это испытать. Так ему и надо за то, что смотрит на внешность, а не в душу, верно?