Текст книги "Танцы на снегу"

Автор книги: Гарри Килворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Глава третья

Был вечер. Зайцы собрались на холме. Легкий дымок курился над далекой человеческой хижиной, истончающейся спиралью поднимался кверху, к розоватым перистым облачкам, словно коготь, пытающийся оцарапать небо. Снег вокруг каменных груд стал из серебряного нежно-розовым, таким теплым на вид. Внизу сияло, как опрокинутая луна, безмятежное озеро. Говорливый ручей спешил вниз, обтачивая на бегу поверхность самородных гранатов, попадающихся на его узком ложе.

Это лучшее время суток, наименее опасное. При слабом освещении орлы не летают, а бояться диких кошек и лис еще рано – они предпочитают полную темноту. В это время зайцы слушают сказителей. Все вокруг кажется ненастоящим, примерещившимся отдыхающим глазам. Это время покоя и мира, когда сон и действительность проникают друг в друга и кажется, что, если долго смотреть на ветку или цветок, они истают, растворятся в дымке, исчезнут.

– Когда мир был моложе на много зим, – начал сказитель, – жил на земле могучий заяц, великий Громоног. Тело его было мощным и гибким, уши высились, как строевые сосны, задние ноги били оземь, как два бурных потока. И появилось в те же времена еще одно создание. Звали его Ветер.

В те дни Ветер имел облик – хотя мы сейчас и не знаем, каков он был на вид, – и считался он быстрейшим созданием на всей земле. Увидев великого Громонога, Ветер послал ему вызов. Он прокричал своим завывающим голосом, который мы все так хорошо знаем, что вызывает зайца на состязание в беге и что победит его наверняка.

А Громоног в те дни собирался создать зайцев по своему подобию и населить ими землю. Но Ветер не давал ему покоя, выл и стонал во всех ложбинах и ущельях, называл его трусом (Кувырок и остальные при этих словах вздрогнули) и бессильным неудачником. И наконец Громоног согласился состязаться в беге с Ветром.

Ветер заявил, что они будут бежать по большому кругу вокруг земли, начиная с островка, который большинство из нас, зайцев, хорошо знает. Громоног согласился, но с условием, что не будет ни старта, ни финиша: пусть соревнующиеся бегут до полного изнеможения. Тогда это будет состязание не только в скорости, но и в выносливости.

Ветер согласился и немедленно побежал. Он обежал землю три раза, а Громоног за это время только-только успел пересечь остров. Ветер мчался так быстро, что кожа слетела у него со спины, но, когда он пробегал мимо Громонога, великий заяц прокричал ему: «А быстрее не можешь? Я как раз разогрелся, но дело, кажется, не стоит усилий. Если я помчусь во всю прыть, уж очень жалок ты будешь».

Ветер гневно вскрикнул при этих словах и помчался еще быстрее. Он так бежал, что леса стелились по земле, в морях вздымались волны высотой с гору, в пустынях бушевали песчаные бури. А плоть Ветра от этой безмерной скорости стала отваливаться большими кусками, которые пожирали бегущие за ним вслед псы и кошки.

– Слабовато, слабовато! – сказал Громоног Ветру, когда тот проносился мимо него в седьмой раз. – Дело-то куда проще, чем я думал. Если это все, на что ты способен, то мне, пожалуй, и разгоняться не стоит. А то уж очень я тебя унижу.

Ветер страшно завыл при этих словах и помчался еще быстрее, разбрасывая по всему миру свои кости. Они тонули в морях, погружались в топи, вмерзали в ледяные глыбы. Когда Ветер совсем лишился тела, когда его дух утратил оболочку, он стал распадаться на ураганы и циклоны, тайфуны и торнадо, которые разметались по всем направлениям. Многие из них разделились дальше, на малые ветерки и легкие бризы, вплоть до самых слабых сквознячков, что вползают в наши норы, когда мы спим.

Великий же Громоног, сосчитав, сколько раз Ветер обогнул землю, не торопясь сделал ровно на один круг больше – и заявил о своей победе. Ветер, конечно, разгневался, но теперь он не имел ни вида, ни облика, и только его отдельные части метались в разные стороны, валя все, что попадалось на пути, пока их энергия не истощилась.

Так одолел Громоног своего величайшего соперника. По сей день Ветер не вернул себе физической формы, по-прежнему он разбросан по лицу земли.

Как и все остальные зайцы, Кувырок слышал эту легенду не в первый раз и, гордясь великим предком, под монотонный распев сказителя припоминал события минувшего дня.

Поначалу это был обычный весенний день.

Кувырок проснулся затемно и выскочил из тесной норки покормиться клевером, пока роса еще свежа на цветах. Торопыжка, которой он давно простил ее странную снисходительность к наглому Быстроногу, вскоре присоединилась к нему, и они принялись пощипывать травку, неторопливо выбирая листки посочнее.

Торопыжка не желала спать в норе-пещерке, говоря, что это слишком по-кроличьи, и предпочитала ложиться между двух камней, подставив спину ночному ветерку. Она не раз говорила Кувырку, что любит, когда звезды роняют росу ей на голову и будят ее до рассвета.

Постепенно вокруг них появились и другие серые фигурки. Все молча и усердно жевали. Никто никому не мешал, никто не ссорился из-за лучших пучков травы. Участок не был поделен на территории, и все же никто не зарился на чужую пищу. Зайцы тихонько передвигались, не задевая друг друга, среди высокой травы – для них она была высока, как кустарник для человека, – а их зоркие карие глаза усердно смотрели по сторонам.

Показались и другие звери и птицы. Прошуршала по склону куропатка. У ручья мелькнул горностай, но, к счастью, ушел по ветру, прочь от клана. Сварливая и злобная малютка-землеройка, ничуть не боясь громадных по сравнению с ней зайцев, металась среди них, что-то ворча себе под нос, и непрестанно таскала червей из земли, нападала на жуков, жевала гусениц, пауков и мокриц, такая надоедливая и шумная, что все звери, большие и маленькие, старались держаться от нее подальше. Если кто-то задевал землеройку, она разражалась отборной бранью, которой, кроме других землероек, к счастью, никто не понимал, и, оскалив острые зубки, злобно набрасывалась на обидчика.

Зайцы говаривали, что, будь землеройки покрупнее, звери сумели бы с их помощью прогнать с лица земли самого человека.

Кувырок вспомнил приснившегося призрачного зайца и мысленно пожал плечами. Никаким событием, ни хорошим ни плохим, день не ознаменовался. Вот и доверяй после этого снам! Что толку их видеть, если неизвестно, имеют ли они какой-нибудь смысл. Зайцы постоянно рассказывают друг другу свои сны, придавая им важность, которой они не заслуживают, потому что никогда не сбываются.

Ушан, скачущий на собрание старейшин клана, на минутку остановился рядом. Он был такой большой, сильный, уверенный! Кувырку не терпелось стать таким же сильным, всеми уважаемым. Тогда и Торопыжка будет с ним считаться.

– Видел утром золотых орлов? – спросил Ушан.

Кувырок ответил, что не видел.

– Ну так вот, берегись, поглядывай. Сегодня воздух прозрачный, словно вода в ручье. В небе ни облачка. Хищники будут летать гораздо выше, чем обычно, и при этом хорошо видеть добычу. Ты не только на край неба гляди, а и вверх, где солнце не в глаза, да замечай, не видно ли их.

– Ладно, Ушан. Спасибо, Ушан!

Большой заяц ушел. Они продолжали кормиться. Вдруг Торопыжка передразнила его:

– Слушаюсь, Ушан, спасибо, Ушан.

– Что это значит? – осведомился Кувырок, взглянув на подружку. – Что ты хочешь сказать?

Торопыжка невинно поглядела на него:

– Ничего такого, Кувырок.

– А почему ты повторяешь мои слова? Да еще таким противным голосом?

– Разве у меня был противный голос?

– Да, противный.

– Ну извини! А сейчас у меня какой голос? Нравится тебе?

Кувырок воздержался от ответа. Временами Торопыжка бывала невыносима. Были минуты, когда он так любил ее, что сердце разрывалось. А она могла вдруг так его обидеть! Вот и сейчас – на что она намекает? На то, что он подлиза и льстец и заискивает перед сильными зайцами? Неужели не понятно, что Ушан его друг? Нет, зайчихам бесполезно объяснять такие вещи, они не способны это понять. Он снова принялся за траву, вымещая на ней раздражение.

Мало-помалу с высоких скал спустилась серебристая дымка рассвета, осторожно отодвигая тьму в расселины, за края гор, за черту мира. Там, в мрачных пропастях земли, тьма пробудет весь день.

Взошло солнце – неяркое, слабое. Вдруг издали, из-за холмов, где лежало скопление человеческих жилищ, донесся странный воющий звук, и зайцы как по команде перестали есть и подняли головы. Мгновение тревоги – и они снова вернулись к еде. Должно быть, какой-то человек прикоснулся к волынке. Люди не могут без шума. Вечно у них что-то стучит, гремит, звенит и воет. Они цепляют на себя разноцветную одежду, ходят по округе, крича и топая ногами, пугают кроликов и уток, заставляя одних выбегать из укрытий, а других вспархивать с горных речек. Зайцы давно перестали искать смысл в человеческих поступках.

Кормежка продолжалась большую часть утра с перерывами для игры. Торопыжка с Кувырком весело прыгали по камням, что вызвало воркотню пожилых солидных зайчих, считающих такое поведение легкомысленным. А парочка только смеялась.

– Что за скучные тетки! – сказала Торопыжка. – Забыли, что такое молодость.

Пока они играли, утро нахмурилось, над вершинами гор собрались темные тучи. Густой туман поднялся из зарослей вереска, заползая в расщелины, стелясь по земле. На скалах заблестели холодные капли, словно пот выздоравливающего от лихорадки. Горные растения сжали свои цветы в маленькие кулачки.

В полдень пошел дождь – тяжелый колючий ливень. Заячьи шкурки промокли насквозь. Зайцы, дрожа, забились в норы и стали ждать, когда пройдет дневная тьма, а дождь шумел сердито и грозно. В полумраке, ничего не видя дальше своего носа, зайцы переговаривались, стараясь перекричать шум. Каждому голоса сородичей несли отраду и утешение.

Когда ливень прекратился, зайцы вылезли из укрытий – мокрые, они казались совсем маленькими – и стали энергично отряхиваться. Каждый из них затаил обиду на небо за то, что его промочило. Да только с небом не посчитаешься! Насекомым и другим мелким созданиям пришлось еще хуже, некоторые даже погибли: вот бессильно, как клочок мокрой кисеи, повисло на травинке тельце захлебнувшейся бабочки, вот мертвый паучок, оторванный от паутины и прибитый к земле, вот трупик смытого из гнезда птенца.

Зайцы вернулись к кормежке, хотя тучи не рассеялись и продолжали угрожать земле. Возможно, из-за них никто вовремя не заметил орла. Темная птица обрушилась с темного неба, еще дышащего дождем, – зайцам можно простить недостаток бдительности.

Рядом с отряхивающимся Кувырком выскочил из норы зайчонок, зовя мать.

– Не отходи от своих камней, – посоветовал Кувырок, – а то твоя мама рассердится.

Зайчонок оказался грубияном. Он огрызнулся: дескать, не лезь, старикашка, не в свое дело.

– Ну как знаешь! – Кувырок пожал плечами. – Тебе же добра желал.

Зайчонок запрыгал дальше, не обращая на него внимания.

Тут-то и случилось это: налетевший ураган, хлопанье громадных крыльев. Сердце Кувырка на мгновение остановилось. Исполинская тень пронеслась по земле – тень смерти. На долю секунды небо заслонил живой крест с семифутовым размахом крыльев, раздался резкий крик торжества, и когти вцепились в добычу. Вспыхнул, как мрачное пламя, взгляд темно-багровых, твердых, как гранаты, глаз – и зайчонка не стало.

Когда Кувырок поднял глаза, зайчонок был не больше точки в орлиных когтях. Он, без сомнения, уже умер от шока, он был уже не заяц, а просто кусок мяса, который хищники разорвут в своем гнезде на головокружительно высокой вершине. Громадные крылья медленно поднимались и опускались, золотая птица уносилась в сказочные, необозримые небесные выси. Хищные птицы не рождаются, как земные создания. Там, высоко в облаках, живут люди-демоны, создающие пернато-когтистых убийц из осколков грома и молнии.

Только два-три зайца видели, что произошло. Большинство охорашивалось или кормилось, ничего не заметив. Мать зайчонка невозмутимо рвала траву, повернувшись спиной к своей норе. Кувырок еще не оправился от оцепенения, когда она, видимо, что-то почувствовав, стала звать сына, сперва с недоумением, потом тревожно.

– Его нет, – наконец объяснил ей один из тех, кто видел, что случилось. – Его унесли…

Мать забегала кругами, не понимая, а может быть, не веря тому, что ей сказали. Кувырок отошел подальше. Он был напуган и оглушен. Смерть промчалась рядом, едва не задев его крылом. Знакомый и привычный мир обернулся новым, пугающим, гибельным своим ликом.

Внезапная смерть всегда ходила рядом, но тем, кто, увидев ее лицом к лицу, остался в живых, нелегко оправиться от потрясения.

Торопыжка подошла к Кувырку.

– Что с тобой? Что случилось?

– Орел! – проговорил Кувырок. Его охватил странный, нерассуждающий гнев – не на Торопыжку и даже не на себя, а на то, что показалось ему жестокой бессмыслицей жизни. – Можно высматривать его целый день, ставить часовых, все время помнить о нем – и ничего! Но стоит на какую-то минутку расслабиться, забыть о нем, и вот он, откуда ни возьмись!..

Торопыжка хорошо понимала Кувырка. Она была рада, что орел унес не его. Зайчонка, конечно, жаль, но молодые и неопытные всегда гибнут в первую очередь. Даже здесь, где людей мало, малыши то и дело погибали.

К середине дня происшествие ушло в прошлое, почти забылось. Даже мать успокоилась и занялась оставшимися детьми. Печаль от потери у зайцев длится недолго, и только призрачные зайцы ведут счет живым и погибшим. Они живут на грани двух миров и призваны поддерживать и сохранять природное равновесие. После смерти зайцев их души превращаются в цветы – душа горного зайца делается пурпурной камнеломкой, душа зайца полевого – колокольчиком. Камнеломка растет скоплениями, колокольчики – поодиночке. Призрачные зайцы обязаны вести счет приходящим и уходящим и следить, чтобы каждому достался посмертный приют, чтобы ни одной душе не пришлось скитаться потерянной и одинокой по горам и равнинам Другого мира.

Больше никаких происшествий в этот день не случилось. С гор спустился густой туман, укрыв зайцев от жадных глаз, а с наступлением вечера очертания гор снова выплыли в попрозрачневшем воздухе и легкий ветерок повеял внезапной свежестью.

Закончив историю, сказитель помолчал немного, чтобы все прониклись должным благоговением, а потом поднялся и ушел. Это был сигнал зайцам расходиться по норам для короткого отдыха перед ночной кормежкой.

Кувырок проснулся затемно. Вчерашнее нападение орла уже казалось молодому зайцу событием из далекого прошлого. Он задумал спуститься в долину. В небе стояла полная луна, и в ее серебристом свете очертания скал казались мягкими, а тени – прозрачными. Легкая дымка окутывала горный склон, и мир казался манящим, волшебным, зовущим отважных молодых зайцев постигать свои тайны; Кувырка охватило страстное желание узнать, что лежит за пределами склона, где жили косогорцы. Он не сказал никому, что уходит, боялся, что отговорят, – у зайцев считалось глупым безрассудством удаляться от места обитания клана. Во время кормежки он стал понемногу отходить все дальше и дальше от Торопыжки и других, пока не оказался рядом с узким извилистым водостоком, ведущим вниз. К любопытству Кувырка примешивалась изрядная доля страха, временами доходящего почти до паники. И все же какая-то неодолимая сила толкала его вперед.

Кувырок спустился по углублению водостока в долину, поросшую буйной зеленью. Там паслись овцы, и мелкие камешки вылетали у них из-под ног. Эти большие спокойные существа никогда не докучали зайцам, и Кувырок ничуть их не боялся. Из каменной хижины вышел человек и принялся орошать ближайший куст. Он тоже был не опасен – всего лишь пастух, который выпил на ночь и не дотерпел до утра. Он был совсем сонный и, сделав свое дело, ушел пошатываясь в дом, не заметив зайца.

Кувырок, передвигаясь теперь осторожнее, продолжал спускаться к озеру у подножия горы. Солнечные лучи, отражаясь от водной глади, не раз слепили глаза зайцам, пасущимся на склоне.

Ему пришлось пройти мимо ельника – темного, страшного. Деревья застыли ровными мрачными рядами, а между ними, на усыпанной хвоей земле, ничего не росло. И днем и ночью там стояла мертвая, тяжелая тишина, наполненная мраком и запахом плесени. Кувырок порадовался, что можно обойти это безжизненное место стороной. Совсем иначе выглядели скопления низкорослых и корявых шотландских сосен. Откуда ни возьмись появилась лиса с добычей в зубах – кого она несла, было не разобрать. Кувырок замер на месте. К счастью – и он мысленно поблагодарил за это своего призрачного зайца, – лиса подошла с подветренной стороны. Она протрусила мимо, то ли не заметив его, то ли пренебрегая им. Скоро она поравнялась со скалами и скрылась.

Кувырок продолжал пробираться к озеру. Вот он вышел на дорогу, идущую вдоль берега. Он отдохнул на краю этой темной полосы, пожевал травинку – у нее был неприятный вкус и запах маслянистой жидкости, плавающей иногда на поверхности луж в торфяных болотах. Внезапно вспыхнул яркий свет и помчался на него, слепя глаза, но в последнюю минуту свернул в сторону с оглушительным ревом.

У Кувырка заколотилось было сердце, но скоро успокоилось. Это всего лишь машина – передвижная железная коробка, внутри которой сидят люди. Кувырок часто слышал о машинах и иногда видел с высоты, как они ползают, словно жуки, вокруг озера. Вблизи оказалось, что они громадные и глаза у них светятся очень уж ярко, но Кувырок знал, что машины никогда не покидают черной полосы и на траве ему ничто не грозит.

«Ну и чудище!» – подумал он. Будь машины – особенно грузовики – попроворнее, они бы могли ловить золотых орлов и есть их заживо. Но нет, они не живые – они из того же материала с резким холодным запахом, из которого люди делают свои ружья, проволочные изгороди и капканы. Зайцев все металлическое пугало.

Наконец стало рассветать. Через просветы в горах полился свет, рассеяв серебристую дымку. Но Кувырок не торопился домой. В долине так интересно! Другие машины проезжали мимо, и он начал привыкать к ним. Он видел сову, сидящую на металлических нитях, протянутых над дорогой. Она сидела неподвижно, глядя в недостижимую даль, думая непонятные, недоступные зайцам думы.

Подошел человек с собакой, и Кувырок затаился среди камней, пока колли обнюхивала обочину дороги. Ее нюх был испорчен смрадом, который оставляли за собой машины, и она не замечала даже сильных запахов, не говоря уже о тонких оттенках, в которых в один миг разобралась бы лиса. Скоро эти двое ушли своей дорогой, и Кувырок отправился дальше.

Но время шло, ему стало одиноко, потянуло домой, к сородичам, и он запрыгал назад тем же путем, по которому спускался. Он решил, что в долине не так уж опасно, не намного опаснее, чем дома, наверху.

Торопыжка спросила, где он пропадал.

– Да так, ходил поглядеть на белый свет, – ответил он небрежно.

Она удивленно посмотрела на него.

– Ты уходил от клана? Ты что, с ума спятил?

Кувырок понимал, что она права, и потому обиделся.

Конечно, для годовалого зайца он вел себя безрассудно и глупо. Он хотел бы передать ей то властное чувство, что погнало его в путь, но не стал и пытаться – знал, что Торопыжка только сморщит недоуменно нос. Он втянул голову в плечи и коротко ответил:

– Да нет.

– Да нет! – повторила она тем противным голосом, который у нее появлялся, когда она чего-то не понимала и передразнивала его. – Да нет!

Торопыжка потрясла головой и сорвала листик клевера. Скоро Кувырок снова почувствовал на себе ее взгляд и вопросительно поднял глаза.

– Что?

– Я просто подумала, – сказала она, – а какой он? Далекий мир, какой он?

– Как тебе сказать… – ответил он. – Ничего особенного.

Глава четвертая

И вот настало утро, переломившее его жизнь.

Косогорцы по обыкновению кормились перед рассветом, как кормились другие кланы в окрестных горах и долинах. Если кто-то и чуял в воздухе опасность, то приписывал ее лисам. Диких кошек давно не видели, а для орлов было еще слишком темно.

Серый рассвет неохотно вскарабкался на небо. На склонах все было тихо. Вершины скрывались в низких облаках.

Внезапно выше по косогору раздались ужасные звуки. Зайцы никогда такого не слышали – сотня горностаев, тысяча ласок не могли бы произвести такого шума. Пронзительный свист, вопли, грохот железа… Зайцы окаменели. Разнесся запах людей и собак.

Зайцы не пытались бежать. Они застыли в неподвижности, которая столько раз спасала им жизнь, и только сердца бешено колотились о ребра. Глаза у них округлились от ужаса перед непонятной напастью, задние ноги напряглись могучими пружинами, готовые пуститься в бег.

Шум все приближался. Вот из тумана вышли длинной цепью люди. Некоторых тащили собаки на поводках. В руках у людей были палки, которыми они колотили по вереску. Некоторые несли в руках какие-то металлические диски и били в них. Густой туман вершин уже не смягчал резкого гудения рожков. Пронзительные звуки вонзались зайцам в уши, острыми иглами протыкая барабанные перепонки.

Человеческие фигуры приближались – черные, зловещие, словно они явились из какого-то мрачного подземного провала. Что происходит? Чем заслужили зайцы это ужасное нападение? Что им делать?

Какой-то заяц не выдержал и побежал, за ним другой, потом еще один. Вот уже по всему склону мчались убегающие зайцы. Они не понимали, что происходит, но сразу решили, что люди явились сюда ради них, и не собирались дожидаться, пока это выяснится наверняка.

Вытаращив глаза, с отчаянно бьющимся сердцем, Кувырок широкой дугой мчался по склону, подальше от страшного шума. Паника заволокла его рассудок. Он не думал, куда и почему бежит, он просто бежал, а камни, кусты, пучки травы мчались ему навстречу. Зайцы, как всегда, когда их охватывает страх, свистели, и это усиливало шум и общее замешательство. Серые тела метались во все стороны.

Дважды Кувырок спотыкался и катился кубарем, но вскакивал и мчался дальше не теряя ни секунды. Ноги вынесли его к ручью, он вмиг перемахнул через него и кинулся к скале. В последний момент что-то заставило его резко свернуть в сторону – возможно, раздавшийся сверху заячий крик. Кувырок обежал скалу и ринулся вниз.

Попав в углубление водостока, сужающееся книзу естественной воронкой, Кувырок решил, что опасность почти миновала. Люди остались далеко, гораздо выше по склону, и двигались они очень медленно. Водосток был достаточно глубок, и стены укрывали Кувырка, пока он бежал по дну. Люди не могли его видеть, собаки его не преследовали. Снизу доносился запах озерной воды. Кувырок решил добраться до озера, зная, что по берегам растет высокая трава, в которой можно укрыться.

И вдруг он налетел на какую-то невидимую преграду. Что-то спружинило, толкнуло его, обвилось вокруг лап. Было больно. Что-то держало его, и чем больше он бился и рвался, тем больше запутывался. Наконец он понял, что попался в сеть, из которой не выберешься. Там были и другие зайцы. Он слышал поблизости знакомый свист и скрип Торопыжкиных зубов. Время от времени сеть дергалась – это в нее попадалась еще одна жертва.

Шло время. И вот грубые пальцы схватили Кувырка за уши. Такая грубость возмутила его, но сильнее возмущения был страх. Никогда в жизни никто еще, даже другой заяц, не удерживал его силой. Ощущение было ужасное. Последняя надежда вмиг покинула его. Он понял, что погиб.

Держа Кувырка одной рукой за уши, человек другой рукой освободил его от сети, распутал веревки, застрявшие между пальцев, между сжавшихся задних ног. Кувырок повис над землей, как подвешенная гиря, беспомощно дергая ногами. Человеческое дыхание пахло палеными листьями и полупереваренной пищей, отвратительно смердела одежда, и чуть получше, но тоже неприятно пахла кожа. Человек поднял зайца и внимательно оглядел своими блестящими глазами, словно тот был совсем прозрачный и открыт взору весь, со всеми своими тайными мыслями.

Человек издал вопль, его зубы застучали во рту, лицо искривилось. Звук был ужасный, зрелище отвратительное, и Кувырок жалобно запищал. Человек явно собирался сожрать его заживо. Открылась ужасная пасть с пузырящейся слюной, и зловонное дыхание ударило Кувырку в ноздри. Он понял, что сейчас ему откусят голову и проглотят ее, а тело будет жалко дергаться в последней судороге. Заяц обезумел от ужаса.

Но тут же почувствовал, что падает. Его больше не держали. Он упал на что-то твердое. Открыв глаза, Кувырок увидел стены и потолок. Он немедленно зацарапался, заметался по всем углам, пытаясь выбраться. Это не удалось, хотя передней стенки тюрьма не имела. И все же что-то отбрасывало его, когда он бросался вперед. Наконец он рассмотрел, что спереди клетка затянута прочной металлической сеткой. Он был в западне.

Кувырок забился в угол, сжался пушистым комочком. Со страху он напачкал на пол. На полу его темницы лежало сено, и он попробовал спрятать в нем голову, чтобы укрыться от ужасного взгляда тюремщика. Скоро человек отошел в сторону, видимо, чтобы заняться другими пойманными зайцами.

Потом клетку подняли и понесли вниз по склону холма. На дороге их ждали большие машины. Клетки погрузили в кузов, закрыли его заднюю стенку, и внезапно наступила ночь – ни вечера, ни сумерек, просто сразу упала непроглядная темнота, какой они никогда не знали в горах. Темнота наполнилась шумом и грохотом, клетка затряслась, и Кувырок понял, что они куда-то едут. Он вцепился когтями в деревянный пол клетки. Казалось, что вот-вот он сорвется и вечно будет падать в какой-то бездонный колодец.

Других зайцев он видеть в темноте не мог, но чуял их и слышал. Зайцы явно были из его клана.

– Кто здесь? – прошептал он. – Я Кувырок.

– Ушан.

– Быстроног.

– Торопыжка.

Другие тоже назвали себя.

– Что с нами происходит? – спросил Кувырок. – Ушан, ты все на свете знаешь. Что происходит?

– Не знаю. Правда, не знаю. – Ушан говорил спокойно, но Кувырок расслышал в его голосе отчаяние и страх.

Если уж сам великий Ушан боится, то что говорить об остальных! И только одна зайчиха по имени Попрыгунья сохранила ясность мысли и способность рассуждать.

– Наверное, нас увозят, чтобы убить и съесть, – сказала она. – Если бы они убили нас сразу, на горе, наши трупы быстро испортились бы. Они хотят сохранить нас свежими.

– А чем плохо гнилое мясо? – спросил Кувырок. – Ястребы с удовольствием его едят.

– Некоторых плотоядных тошнит от гнилого мяса, – был ответ.

Торопыжка спросила у Попрыгуньи:

– Неужели тебе не страшно? Говоришь, что нас убьют, а сама не боишься?

– Это будет не сейчас. А когда случится, смерть будет быстрой. В горы мы не вернемся, это точно. Уж лучше умереть, чем доживать свою жизнь в клетке. Нет, я немного боюсь. Хотя чего бояться? Удар по голове – и ты просыпаешься цветком.

– Ты так думаешь? – спросил Кувырок.

– Уверена, – ответила Попрыгунья.

Зайцы затихли, охваченные унынием и безнадежностью, готовые к самому худшему. Но в конце концов, самым худшим была всего лишь смерть. Кувырку очень хотелось, чтобы машина остановилась. От дыма, качки, запаха бензина кружилась и болела голова.

Наконец рев двигателя и качка прекратились, хотя, судя по всему, люди оставались поблизости. Пахло железом, доносились резкие звуки человеческой речи и другие, неизвестные. Ночь, внезапно окутавшая зайцев, продолжалась. С тех пор как они спали последний раз, прошла целая вечность, а сейчас если кто и смог задремать, то ненадолго, тревожно, часто просыпаясь.

Наступил день – так же внезапно, как до того упала ночь, – и зайцам дали попить и поесть. Еда была несвежая, но съедобная. Вода противно пахла и на вкус была плохая, с примесями каких-то минералов. Ушан сказал, что, наверное, она отравлена. Они все-таки немножко попили – всех мучила жажда, но потом долго лежали, ежеминутно ожидая мучительной смерти.

На этот раз день продолжался долго. Безутешные и угрюмые, они томились в своих клетках и почти не разговаривали. Одна зайчиха забарабанила было по стенке, и то же сделали остальные, но сразу раздались тяжелые удары в железную стену кузова и громкий человеческий рев, так что пришлось прекратить невинное заячье развлечение. К концу дня в клетках стало дурно пахнуть – мочой, пометом, сырым деревом и мокрым сеном. Зайцы не привыкли к духоте и никак не могли уснуть. Запах капустных кочерыжек тоже их раздражал – так хотелось снова вдохнуть аромат свежей росистой травы! Ушан снова попытался разломать свою клетку и выбраться. Бесполезно!

Так прошла еще одна ночь и один день, а потом клетки вытащили из задней стенки металлического ящика и поставили в другой – из длинной череды ящиков-кузовов на металлических рельсах. Когда закрыли двери, снова пришла темнота, но не такая глубокая, как раньше. На этот раз движение в неизвестность сопровождалось ритмичным, навевающим сон перестуком.

Потом клетки начали исчезать. С каждой остановкой их становилось все меньше. Сначала исчезла одна, потом другая, потом две или три сразу. Наконец Торопыжка и Кувырок остались вдвоем. Они давно поняли, что Попрыгунья была права.

И вот их клетки выгрузили из вагона, поставили на бетонную площадку, и они – последние, как они считали, несъеденные зайцы – приготовились встретить смерть от руки голодных людей. Когда поезд, привезший их сюда, отдалился и исчез, они заметили, что блестящие железные рельсы, по которым их привезли, уходят в обе стороны до бесконечности.

Вокруг тянулась плоская унылая местность. Ни единого холмика, не говоря уже о горах – однообразие и скука! Везде стояли строения – не отдельные дома, как в горах, но громадные скопления домов, простирающиеся безобразными рядами во все стороны. Бензин, дым и гарь отравляли воздух. Зайцы дышали с трудом, их мутило. Было ужасно шумно – металл стучал о металл, резина терлась о камень.

Мимо них ходили и бегали человеческие ноги, обернутые блестящими кусками кожи. Раз или два человеческое лицо заглядывало в клетку, и тогда по обе стороны проволочной сетки обнажались зубы. Впрочем, когда люди раскрывали пасть, показывая клыки, Кувырок не чуял запаха гнева, наоборот, ощущалось что-то вроде веселья. Похоже, зайцы забавляли их, как зайчонка забавляет упавшая веточка или корешок.

Наконец клетки поместили на тележку и покатили. Оба зайца к этому времени смирились со своей судьбой и почти не разговаривали. Они ждали смерти, спокойно и отрешенно.

Их снова везли на машине. Там, куда их привезли, пахло не бензином и металлом, а гниющей травой и пленными животными. Они поняли, что попали на ферму – они видели такие в горах. Они распознали звуки и запахи домашних зверей: коров, лошадей, кур, кроликов, уток и… о ужас, собак. Здесь была грязь, что все-таки лучше бетона, трава – словом, здесь пахло знакомо. Если уж умирать, сказал Кувырок Торопыжке, то лучше здесь, чем где-то среди бензинно-бетонного смрада.