Текст книги "Мемуары рядового инквизитора. Экзамен для недоучки (СИ)"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Копыта коня безмолвно взрыли снег на том месте, где еще пару минут назад стояли двое. Поземка засыпала все следы – и женщины, и умертвия. Не тратя времени на то, чтобы спешиться и лишь пригнув голову, всадник въехал внутрь часовни.

Там было пусто.

Я покинул часовню задумчивый. Очень хотелось спать, но стоило из мрака выступить темной фигуре, как сон словно рукой сняло.

– Стой, кто идет?

– Все, уже никто никуда не идет, – тень вскинула руки, демонстрируя пустые ладони. – Следуйте за мной!

– Пра Михарь, – я медленно разжал пальцы, машинально сложенные в отвращающем жесте. Да, без оружия, которое можно пустить в ход, но рефлексы никуда не делись. Чисто по привычке запустить сгустком «чистой» энергии могу даже без амулетов и чтения заклинаний.

– Я за него. Так и думал, что найду вас здесь.

– А что, нельзя?

– Можно. Все можно, если осторожно.

– Вы за мной следите? – дошло внезапно.

– Почти. Вы, как выяснилось, весьма ценный экземпляр, чтобы оставлять вас без присмотра.

С этими словами инквизитор крепко сомкнул пальцы на моем локте:

– Пошли.

– Куда?

– Здесь и сейчас я не стану отвечать на этот вопрос. И вообще – в вашем случае уместны иные вопросы: «Что делать?» и «Кто виноват?»

– Я что, арестован?

– Почти.

Попытался трепыхнуться, но не тут-то было. Инквизиторов учат приемам рукопашного боя, натаскивают находить на теле человека болевые точки, одно касание к которым превращает любого буяна в смирную овечку. Меня тоже пытались учить – семь потов сошло с наставника прежде, чем он понял, что ученику не хочется учиться. Все-таки что-то в голове осталось – я сразу сообразил, что если давят вот сюда, то дергаться не стоит. Конечно, если нет желания покончить с собой и умереть от болевого шока.

– Так-то лучше, – пра Михарь «любовно» потрепал меня свободной рукой. – А теперь ножками-ножками. И самостоятельно! Не заставляйте пожилого человека тащить вас, как барана! В моем возрасте нетрудно надорваться. Что тогда делать станете?

«Напьюсь на радостях!» – мрачно подумал я, но по понятным причинам вслух не произнес ни слова.

Пока пришлось топать, куда вели. А вели меня отнюдь не в спальный корпус, а в другую сторону.

Темная громада инквизиторской тюрьмы – она же непосредственно следственное управление – встала из мрака.

– Зачем мы здесь?

– Надо. Доверься мне, мой юный ученик.

Довериться? Инквизитору? Ну да, а что остается, если у него железные аргументы в виде болевого захвата? Еще и кулаком в бок засадил, когда я споткнулся в темноте на ступеньках!

В тюрьме, куда мы спустились, было темно и тихо. Сонный дежурный отпер нам дверь, не задавая вопросов. Ночные пытки в обычае у инквизиторов. Но кого тут собрались пытать? Ой, что-то у меня недобрые предчувствия…

Так и есть! Одна из пыточных камер оказалась не заперта, и меня впихнули внутрь. Локоть при этом никто не отпустил. Я взвыл, когда в плечо стрельнула боль, и позволил, как мешок, свалить себя в кресло с высокой спинкой и подлокотниками. А в следующий миг мои руки завели назад и крепко стянули запястья жгутом.

– Вы что? Пра Михарь? Что происходит?

– Ничего особенного. Расслабьтесь и получайте удовольствие, – он орудовал ременными жгутами не спеша, но уверенно, прикручивая меня к креслу – запястья, локти, плечи, потом ноги. – Как говорится, почувствуй нашу любовь…

– Фу! Что за пошлые ролевые игрища? Как вам не стыдно? Я повода не давал! И вообще, мне женщины нравятся! У меня жена есть! – прекрасно зная, что тут можно орать до посинения, все равно никто не услышит, я все-таки повысил голос. – Руки уберите!

– Сейчас-сейчас, – пропыхтел инквизитор, копошась за спинкой. – Еще немного… вот так, отлично! – он отступил на шаг, отряхнул ладошки и окинул получившуюся конструкцию взглядом художника. – Ну, как? Удобно? Нигде не жмет?

– Жмет, – я демонстративно повел плечами. – Спина затекла, дышать трудно. И, кстати, мои царапины на лопатках! Ничего, что они не до конца зажили?

– Потерпите, – он все-таки подошел и поддернул тут и там, проверяя крепость узлов. – Ничего с вашими лопатками не случится за несколько часов. По сравнению с тем, что было пару дней назад… Так лучше?

Я шевельнулся. М-да, зафиксировали меня знатно. Могу свободно шевелить только кистями рук и немного ступнями. Ну, еще головой вертеть получается. Но если приспичит в уборную…

– Если что, сидение откидное, – правильно угадал мои красноречивые мысли пра Михарь. – И там в полу даже пара досок отъезжает в сторону. Это специальное кресло.

– Пыточное?

– Других не держим! – усмехнулся он. – Не на курорте, чай, а в застенках Инквизиции находитесь!

– Но за что? Что я такого сделал?

– Пока ничего. Но, так сказать, во избежание…И в качестве бесплатной консультации. Надо знать, к чему приговариваешь других.

Я задумался. Да, в Колледже нас порой заставляли практиковаться – вводили в специальный транс, когда ты полностью теряешь контроль над телом и поступаешь в полное распоряжение своих однокурсников. Ощущения непередаваемые – беспомощность абсолютная. Даже мысли – и те подчиняются влиянию извне. Ты даже дышать без разрешения «хозяина» не можешь, но все понимаешь и чувствуешь. Некоторые после такого «тренинга» подавали прошение об отчислении. А кое-кого наставники выгоняли сами – тех, кто спешил воспользоваться беспомощным состоянием напарника и пускались во все тяжкие. Не на моем потоке, а на старшем курсе один парень просто-напросто изнасиловал другого студента. И добро бы дело кончилось только этим! Но у парня сорвало крышу, и в какой-то момент он начал резать беспомощное тело. Если бы не вмешались остальные, почувствовав неладное…Но то – студенты-некроманты. Неужели и будущих инквизиторов вот так спускают в пыточные подвалы, чтобы знали, что чувствует их жертва? И неужели – осенило меня – пра Михарь вот точно также сидел, не в силах пошевелиться?

– Четверо суток, – ответил он на невысказанный вопрос. – И, в отличие от вас, сидение откидывали не для того, чтобы мне было…хм… удобно… Там, внизу, еще один подпол. Туда спускаются экзекуторы*. Когда разъезжаются доски, кресло опускается, сидение откидывается и… очень удобно человека бить, когда он практически висит. Спина цела, руки в суставах не выломаны и признание подписать может. А потом ему еще и сидеть… на том, во что превращаются его ягодицы. Весело, правда? Так что вам повезло. Вы здесь ради вашей безопасности, Груви. И только до утра.

(*Экзекутор – здесь, тот, кто «помогает» инквизитору при допросах. Палач только приводит приговор в исполнение. Иногда один человек совмещает две должности. Прим. авт.)

Я отвернулся, чтобы не встречаться с ним взглядом.

– Но почему?

– Вас хотели убить. Чужими руками. Может быть, это случайность – тот самый спорный вопрос, а может быть, вы – один из тех назначенных в жертву, девятнадцатый в цепи смертей. И вы ведете дознание… э-э…помогаете мне вести дознание. В любом случае, за вами надо приглядывать. Ведь, как бы то ни было, вы остались в живых.

Говорить не хотелось, но мысль свербела в мозгу:

– Тогда зачем мы уехали из Хочева? Там же осталась… Томила!

– Орудие убийства, вы хотите сказать? Да, согласен, со стороны кажется, что мы сбежали, отступили, показали свою слабость. С одной стороны. А с другой… если один способ оказался неудачным, надо придумать что-то другое, а не продолжать тупо повторять попытку за попыткой.

– Вы хотите сказать, что…

– Что, если мои предположения верны, они… оно…кто бы там ни был, придумают что-то другое. За девушкой, конечно, будут присматривать – я уже доложил, кому следует. И сделают запрос в гильдию ведьмаков, чтобы послали специалиста разобраться с троллем – кто и почему мог отдать ему приказ. Да и ваш Руно Бест… На всякий случай он упомянут мною в отчете, ориентировки уже должны разослать. Так что, будем ждать вестей… И охранять вас. Пока, – он сдвинул вместе три стула, улегся на них, – советую попытаться вздремнуть.

Шутник! Как тут уснешь, если сидя в неудобной позе? Долго сидел, пялясь в темноту и слушая сопение пра Михаря. И сам не заметил, как задремал.

Пробуждение было болезненным. Меня не просто рывком отвязали от стула, но и вздернули на ноги:

– Подъем! Организм просит движения!

Организм просил кое-чего другого, онемел и шевелился с трудом.

– Подъем-подъем, нечего разлеживаться! Как вы себя чувствуете?

– Плохо, – попробовал размять руки и ноги. Кисти и ступни покалывало, спина болела.

– Сочувствую. Разомнетесь по дороге. Сегодня у нас большие планы. И я буду вынужден вас ненадолго оставить. Надеюсь, в мое отсутствие с вами ничего не случится.

– А вы куда-то уезжаете? – я изо всех сил постарался, чтобы мой голос звучал обыденно.

– Дела, увы. Дела службы не оставляют мне ни минуты свободной. А вы уже и рады избавиться от меня?

– Ну, что вы, пра! – напустил на себя вид возмущенного праведника. – Если бы вы знали…

– …как мне без вас хорошо, давно бы убрались подальше! – закончил за меня инквизитор. – У вас на лице все написано. Что угодно готовы отдать, лишь бы подольше не видеть харю Михаря?

Я только открыл и закрыт рот.

– Да все я понимаю, Груви! – вздохнул он. – Ох, и когда же вы только поймете и начнете соображать?

Наверное, никогда. Я никогда не стану инквизитором, хотя бы потому, что до сих пор считаю некромантов своими коллегами. Я и расследованием занялся потому, что это моих коллег убивали ради неведомой цели. И Руно Беста отпустил именно потому, что он тоже был некромантом. И сделал бы это снова… если бы точно был уверен, что это не он тайком чужими руками пожелал со мной расправиться.

– Чем думаете заняться, Груви? Вы на целые сутки, если не больше, остаетесь без моего бдительного начальственного ока. Практически сами себе хозяин.

– Э-э…учебой?

Курсы молодых инквизиторов, в отличие от учебного процесса в Колледже Некромагии и прочих учебных заведениях, длились непрерывно. Было лишь две седмицы в году – самые длинные дни лета и самые короткие дни зимы – когда занятий не проводилось. Эти дни полагалось посвящать посту, молитве и размышлениям о смысле жизни. Одни занятия были строго индивидуальны, на другие ходили все послушники в обязательном порядке. Я успел пропустить несколько лекций. Не скажу, что сильно об этом переживал. От космогонии, богословия и юриспруденции меня уже начинало тошнить.

– От учебы вы освобождены особым указом отца-настоятеля, – огорошил меня пра. – Так что про занятия можете забыть. Но неужели у вас так-таки нет срочных и важных дел? Напрягите мозжечок или чем вы там думаете?

Я старательно нахмурился:

– Э-э… навестить графа Марека Гневеша и расспросить его о том, что творится в воеводстве?

– Тепло. Но есть еще кое-что. Вернее, кое-кто. В соседней камере. Туда не хотите заглянуть?

Понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить и понять, что он имеет в виду.

– Брашко Любечанин?

– Надо же, – всплеснул руками пра Михарь. – Мозги включились! У парня третья седмица отсидки заканчивается. Пора уже что-то решать. Мы не имеем права задерживать его долго без предъявления обвинения. Тем более, что у них вот-вот завершится сессия, и надо что-то решать со студентом. Так что займитесь им в первую очередь. А граф подождет. Иногда с аристократов надо сбивать спесь.

Был уже ранний день, тюрьма проснулась, и стражники занимались своими делами. Соседнюю пыточную камеру готовили к допросу, где-то слышался грохот цепей. Я дождался, пока дежурный стражник – не тот, который впускал нас с пра Михарем, а другой – методом проб и ошибок отомкнет нужную дверь, и сделал шаг.

– А, может быть… – меня слегка придержали за локоть. – Я тут…

– Не надо, – отмахнулся от охранника, как от мухи. – Я сам разберусь. Хотя, кое-какую услугу вы оказать можете.

На мне была ненавистная инквизиторская ряса, и медальон – череп в огне – висел на груди, так что стражник вытянулся по струнке и вытаращил глаза, готовый выслушать приказ.

– Я вчера был настолько занят делами, что совсем забыл про ужин, – слегка покривил душой. – Да и завтрак тоже пропущу. Не будешь столь любезен и принесешь мне чего-нибудь перекусить?

– Прямо в камеру? – шевельнул бровями стражник.

– Прямо в камеру. Одна нога здесь, другая – там. Понял? Выполнять!

После чего переступил порог и прикрыл за собой дверь.

Брашко Любечанин приподнялся на локте, потом встал. За все время, что мы не виделись, он похудел, побледнел, зарос бородой. Под глазами появились мешки, губы слегка потрескались, в глазах появился странный блеск. Его так и держали в кандалах, и на запястьях появились потертости и ссадины, которые постоянно не заживали.

– Что? – голос его звучал хрипло. – Что случилось?

– А ты сам не догадываешься?

– Значит, все-таки вспомнили обо мне, – невесело усмехнулся он. – Не прошло и полгода… Меня сначала все-таки будут допрашивать или сразу «с пристрастием»?

С него слетел весь его пафос. Он словно повзрослел или даже постарел и присмирел. Как же меняет человека тюремное заключение!

– Сначала, – я прислушался к шагам в коридоре и успел распахнуть дверь перед самым носом стражника с миской и кружкой, – я немного перекушу.

Кивком поблагодарив стражника, присел на табурет, пристроив миску на коленях. Тюремная охрана питалась лучше, чем заключенные и чем даже монастырские служки. Им разрешалось не поститься и рассчитывать на двойные порции. Кроме того, большая часть того, что обычно приносится посетителями для несчастных узников, остается у стражи. И сейчас со мной поделились мясной похлебкой, а в кружке оказался настоящий, хотя и слегка остывший, грог.

Голодный студент старательно отводил взгляд. Ой, как я его понимал! Сам таким был еще четыре года тому назад.

– Ты есть хочешь?

Он встряхнулся и уставился в стену.

– На, ешь, – я отодвинул миску и кружку.

– Не стану, – Брашко гордо вздернул подбородок.

– Брось геройствовать! У тебя еще будет шанс продемонстрировать, каким ты можешь быть несгибаемым и стойким – потом, когда поведут на костер. Но пока советую не упрямиться. Я же слышу, как у тебя в животе война идет. Ешь, давай! Я серьезно.

Студент посмотрел в мою сторону, опасаясь, однако, опускать глаза на стоявшую между нами миску.

– Чего вы этим добиваетесь? Чтобы я размяк и во всем признался? Чтобы сам себе подписал смертный приговор? Не будет этого! Лучше голодная смерть, чем такое… предательство!

Чем-то он мне нравился. Может быть, своим задором. Может быть, упрямством. Интересно, в его годы я был таким?

– Тебе сколько лет? Двадцать два? Последний курс. Еще немного – и диплом. Вся жизнь впереди, на горизонте такие перспективы – и из-за нелепой случайности все летит прахом. Теперь тебя непременно отчислят из Колледжа, а то и вообще казнят. И ты даже не можешь сообщить родителям, что случилось. Они узнают обо всем из официальной бумаги с казенной печатью, причем узнают слишком поздно, чтобы повлиять на события…

– Чего вы добиваетесь? – повторил Брашко. Мне показалось, или у него слегка дрогнул голос.

– Я добиваюсь того, чтобы ты поел.

– Да у меня кусок в горло не полезет…

– А зря! Ты пока еще жив и должен цепляться за жизнь до последнего. Ты ведь без пяти минут некромант, а кому, как не некромантам знать, что такое жизнь и каких усилий она стоит. Так сделай это маленькое усилие – поддержи свое тело. Оно пока еще принадлежит тебе, и срок жизни пока еще ничем не ограничен.

– Откуда вы знаете?

– Оттуда. Ешь, кому говорят! Для тебя старался! Я же знаю, как тут кормят вашего брата-арестанта. И как студенты живут, тоже еще помню. Разговоры о повышении стипендии уже лет восемь как остаются только разговорами. Два гроша в месяц – и живи, как знаешь.

Брашко кивнул, задумавшись о своем, а потом нехотя, словно из чистой вежливости, взял миску, осторожно зачерпнул похлебку. Лицо его выразило удивление.

– Давай, двигай челюстями, – подбодрил я. – Это из рациона охранников. Им положено усиленное питание.

– А мне? – Брашко изо всех сил старался не давиться, но получалось плохо. Он поперхнулся, закашлялся, и пришлось лупить его по спине, чтобы как-то восстановить дыхание. – Что положено мне?

– Хорошая еда, свежий воздух, крепкий сон.

– Это все я и так имею – кроме, пожалуй, воздуха, – по мере того, как понижался уровень похлебки, повышалась словоохотливость Брашко.

– А еще четыре злотых в месяц.

– Сколько? – от неожиданности он чуть не выронил миску.

– Осторожнее! Испортите казенный инвентарь – вычтем из вашей стипендии.

– Извините, я от неожиданности… Но мне послышалось…

– Нет, не послышалось. Четыре злотых – стандартная зарплата некроманта в провинции. Если город большой или вовсе центр воеводства, эта сумма может доходить до десяти злотых.

– И за что вы будете платить мне такие бешеные деньги?

– Ни за что. Просто так. За помощь в ведении следствия.

– Какого?

– Дела об убийстве вашего товарища Романа Приза. Так, если не ошибаюсь, его звали?

– Так, но… Я говорил раньше, повторю и теперь – я его не убивал. Мы с Романом не были врагами. Мы хотели работать вместе – он теоретик, а я практик. Мы бы стали отличной командой и вместе могли бы вершить такие дела, что просто – ой!

– Видимо, кое-кто решил, что ваш творческий союз может действительно принести нереально крутые плоды, вот и озаботился его разбить. Так сказать, во избежание.

– Но разве прогресс можно остановить? – доев похлебку, Брашко в три глотка выпил грог и напрягся. – Его могут задержать отдельные ретрограды, но в целом они обречены. Даже наша смерть – и та бессильна. Рано или поздно, но наша работа будет доведена до конца. И, как знать, когда-нибудь кто-нибудь даже впишет наши имена в историю – вот, мол, кто стоял у истоков сего великого открытия, перевернувшего жизнь человечества!

Болтун! Мне стало обидно и жалко. Обидно, что у этой парочки действительно был шанс прославиться в веках, в то время как я стану лишь рядовым инквизитором. Ну, возможно, и я не самый обыкновенный – супруг Смерти, это чего-нибудь да стоит! – и меня на самом деле хотели убить. А это значит, что для кого-то я представляю угрозу. Бесы меня побери, это приятно! Но с другой стороны, обо мне не вспомнят уже через пару лет после моей кончины. Даже моя дочь, Луна Байт, вырастет, так никогда и не узнав, какая судьба постигла человека, благодаря которому она появилась на свет.

– Пока в твоей жизни доведенным до конца можно считать только твое личное дело, согласно которому ты сможешь быть оправдан, восстановлен в Колледже, доучишься, получишь диплом и уехать работать. А может быть, по результатам этого дела тебя приговорят в лучшем случае к двадцати годам тюрьмы и ссылке куда-нибудь в глушь на всю оставшуюся жизнь, которая вся будет посвящена поискам пропитания. Ты можешь выйти отсюда – но вот куда ты пойдешь, мне неизвестно.

– То есть, либо оправдание, либо осуждение. А третий вариант есть?

– Есть. Я бросаю все это, и мы про все забываем. Учитывая, что я забуду отдать нужный приказ, стража тоже забудет, что тут было. Они будут продолжать тебя кормить – просто на всякий случай, а то вдруг пра-инквизитор опять возжелает сойти сюда и поболтать о вечном? Но выпустить, и тем более судить тебя никто не станет. И станешь ты еще одним безымянным узником. Устраивает такой третий вариант?

Брашко смотрел исподлобья.

– А если я не хочу?

– Чего? Сотрудничать со следствием?

– Сотрудничать можно по-разному, – кивнул я. – Можно просто подписать признательное показание, взяв вину на себя. А можно помочь разобраться в этом деле – кому и зачем понадобилось убирать с дороги двух студентов?

Парень думал недолго. Видимо, он действительно был человеком действия.

– Что надо делать?

Плана, как такового, у меня не было – когда шел в камеру, еще сам не знал, о чем буду говорить и как. Но после слов Брашко в голове появилась идейка. Осталось ее правильно сформулировать – и можно приступать к решению.

Глава 13

С особенным чувством вступал я под кров когда-то родного Колледжа. Три седмицы назад исполнявший роль «приглашенного экзаменатора», личности мрачной и загадочной, сегодня я выступал вершителем справедливости. Не любит у нас народ Инквизицию. Особенно маги – некроманты, ведьмаки, ведуны и знахари. А за что любить тех, кто пристально следит за каждым шагом и – чуть что! – сразу хватает и волочит в подземелья для пыток и допросов! Многие гильдии откупаются от инквизиторов тем, что сами «сдают» самоучек, иной раз лишая жизни действительно талантливых магов. И – ненавидят «службу колдовской безопасности» еще больше. Еще два года тому назад я был одним из тех, на кого Инквизиция охотилась. Я побывал в тюрьме, и чуть было не отправился на костер по ложному обвинению. Обвинений, собственно, было три, и если одно с меня все-таки сняли за недостаточностью улик, то двух других вполне хватало на смертный приговор, замененный сперва пожизненным заключением, а впоследствии – домашним арестом. Из-под ареста мне удалось сбежать, добравшись до столицы воеводства, города Гнезно. Там, однако, мне пришлось засветиться, о моем побеге стало известно – и в результате я попал в ряды тех самых инквизиторов, которых люто ненавидел. Немалую руку к сему приложил пра Михарь, мой нынешний наставник и напарник.

Два года в рядах доблестных «борцов за чистоту магических рядов» не изменило моего отношения к этой службе. И теперь, явившись в ректорат Колледжа, я чувствовал себя прокаженным. Тем более, что дело, по которому пришлось прийти, было невероятным – Инквизиция не просто освобождала арестованного некроманта, но признала свою ошибку, извинилась за неудобства и настаивает на том, чтобы оправданного в результате следствия студента Брашко Любечанина восстановить в Колледже и позволить ему пересдачу тех экзаменов и зачетов, которые он пропустил.

Не знаю, кто пустил этот слух, но на крыльце нас ожидала толпа. Студенты, лаборанты, несколько абитуриентов, кое-кто из младшего преподавательского состава. Из мэтров был только преподаватель боевой магии, бряцавший оружием и смотревший исподлобья так, словно я лично ему собирался бросить вызов. Они стояли и молчали, парни и девушки, от новоиспеченных специалистов – на днях должна состояться церемония распределения – до новичков. Стояли стеной, заполнив крыльцо и большую часть лестницы. И тихо расступились, когда мы подошли вплотную.

– Что, ваше инквизиторство, облажались?

Терпеть не могу, когда меня тычут носом в очевидное! Я медленно обернулся, отыскивая глазами оратора. Нет, не студент – аспирант или молодой преподаватель. Даже лицо вроде знакомое.

– Я не ослышался? Вы сказали «облажались»?

– Да, сказал, – он вздернул подбородок. – А что?

– А то, молодой человек, что сейчас в моём лице вы бросили вызов всей Инквизиции! Подобными обвинениями не бросаются просто так. Вы должны представить доказательства своего права так говорить. Прямо сейчас. Вы готовы к этому?

Аспирант проворчал что-то в том смысле, что правда не требует доказательств.

– Значит, ради правды можно кидать в лицо противнику голословные и даже лживые обвинения? Ради вашей правды можно оскорблять, унижать, обижать? Хороша же в таком случае ваша правда! Что же тогда ложь?

Мне действительно было обидно. Я в глубине души еще оставался некромантом, но все эти люди уже отказывались видеть меня в своих рядах.

– Ложь – это то, что вы сделали, – проворчал аспирант.

– И где же мы солгали? Когда арестовали студента по подозрению в покушении на убийство или когда отпустили его за недостаточностью улик?

– Он ни в чем не виноват! – уперся парень.

– Уверены, – я почувствовал, как на губы сама собой наползает улыбка. – Значит, виновен кто-то другой. Мы смогли доказать, что студент Любечанин в этом не виноват… в то время, как вы делаете столь смелые заявления. У вас есть на примете подозреваемый? Кто это? Он? – ткнул пальцем наугад в толпу. – Или, может быть, он? – указал на другого парня. – Вы знаете, что студент Любечанин не виноват. Так укажите нам на истинного виновника. Можете это сделать?

Аспирант попятился.

– Ну же! Я жду! – наседал злобный инквизитор на невинную жертву. – Хотите сделать заявление и указать нам на истинного виновника?

Парень помотал головой:

– Я не…не…

– Не знаете? Не уверены? Не хотите говорить при посторонних? Намекаете, что преступник находится среди нас и может все услышать? Тогда не надо говорить вслух – просто подайте знак… Эй, вы там! Не расходиться! – повысил голос, заметив в задних рядах шевеление. – Сейчас нам укажут на убийцу Романа Приза! Раз! Два!.. Этот человек утверждает, что он стоит рядом с кем-то из вас!

– Н-ничего я не утверждал! – срывающимся на визг голосом возопил он. – Я ничего не знаю!

– Ой, ли? А кто только что орал на всю округу, что студент Любечанин ни в чем не виноват?

– Но ведь это же…

– Очевидно, хотите сказать? Вы выгораживаете своего собрата по ремеслу или спорите с представителем власти из чувства противоречия? Кстати, вы знаете, что за ложное обвинение положен реальный срок? А если это еще и клевета, то…

– Вообще, – продолжал хорохориться аспирант, хотя уже и не так уверено, – ложно обвинили как раз вы…

– Наказания без вины не бывает. Студенту Любечанину предъявлено обвинение в совершении убийства под воздействием чужой воли. Вы все знаете, что это такое. И знаете, что в этом случае где-то рядом обязательно находится тот, чья воля и толкнула исполнителя на преступление, – с этими словами я обвел взглядом притихшую толпу. Кажется, они поняли мой намек. – Вашему товарищу дается шанс искупить свою вину и помочь следствию, только и всего. И только специалистам судить, кто и в чем виноват. Запомните это. Обвинить можно каждого, даже вас, – я ткнул пальцем в старого боевого мага. – Было бы желание. Но лично я предпочитаю действовать не по настроению, а опираясь на факты. А пока у меня есть только одна улика – что тут кто-то активно мешает моим действиям! Вам намекнуть, что это значит или сами все поняли?

Толпа ответила нестройным ворчанием.

– А раз поняли… р-разойдись!

И ведь послушались! Как маленькие мальчики и девочки развернулись и затопали в разные стороны. Последним отступил боевой маг. Именно отступил, напоследок смерив меня взглядом гробовщика, упустившего клиента.

Впрочем, на его взгляды было наплевать. Настроение мое резко поползло вверх, и в холл я вступил победителем. Эх, с кем бы еще сцепиться, пока азарт не пропал? Ничего, впереди встреча с бессменным ректором и его замами. Предстоит еще один спор. Интересно, долго ли они будут упираться, если намекнуть, что я все еще числюсь супругом Смерти, а это значит, что бессменность ректора окажется под вопросом?

– Зря вы так, – Брашко шагал рядом мрачный, словно это он, а не я был инквизитором при исполнении. – Гедрич парень хороший. Задирист немного, но так с ним очень даже можно иметь дело.

– Все вы хороши. А Гедрич как был упрямым козлом, так козлом и остался.

– Откуда вы…

– Оттуда. Ты ведь в этом году Колледж заканчиваешь?

– Ну.

– Как проходит церемония распределения, знаешь?

– Э-э… помню.

А как же! Она всегда проходит одинаково вот уже много лет. Собираются два курса, первый и последний. Сначала два небольших «выступления» – старшие показывают свое мастерство, младшие демонстрируют, чему научились на год. Потом выпускники обращаются с торжественным словом к первогодкам, так сказать, передают им эстафету. Обязательно произносят речь ректор, кто-то из преподавателей, глава гильдии магистр Бруно Черный, кто-нибудь еще из приглашенных гостей – из гильдии ведьмаков или инквизитор – после чего выпускникам торжественно вручают знаки гильдии.

– И, стало быть, помнишь, что было четыре года тому назад?

Брашко кивнул.

– А еще за четыре года до того выпускался курс, на котором учился твой обожаемый Гедрич. Он уже тогда знал, что его оставляют при кафедре нежитеведения и все уши прожужжал, как счастлив. Он уже тогда нацелился сделать карьеру.

– Вы его знали?

– Дорогой мой, – я вспомнил улыбку пра Михаря и постарался выдавить такую же. Кажется, получилось – студент слегка побледнел. – Я и тебя помню.

– Вы… тут учились?

Я только кивнул.

– И после всего, – парень захлопал глазами, – после всего, что было… раньше… вы можете… у вас достает совести…

– Обнаглел, – констатировал я. – Расслабился. Страх потерял. Быстро ты опомнился. Как будто ничего не было, да? Ничему за три седмицы не научился? Могу «оставить на второй год», это с нашим превеликим удовольствием.

– Вы не посмеете… – с лица Брашко все-таки слегка спал.

– Уверен? Сядете с Гедричем в соседних камерах – не за убийство Романа Приза, так за оскорбление Инквизиции и служителя ее, находящегося при исполнении. Тебе этого хочется? А потом – факты смерти Романа Приза и подтасовать можно. Формально-то ты по этому делу приходишь как исполнитель, а нам надо выйти на заказчика. Но, если заказчика не найдем, в крайнем случае, будем довольствоваться и мелкой сошкой. Мне все равно надо на ком-то тренироваться. Я такой же, как ты, практикант…

Брашко не успел ответить – из другого конца коридора послышался отчаянный девичий крик, и, расталкивая всех локтями, на нас налетела знакомая мне девушка Лаванда.

– Брашек! – завопила она, с разбегу повиснув у него на шее. – Ты?

– Лави, – он крепко облапил подругу. На какое-то время они забыли обо всем на свете, целиком занятые друг другом. Я смотрел на эту пару и чувствовал, что завидую им. Я люблю свою жену, но прекрасно понимаю существующую между нами разницу. Почетно быть любимцем богини, но налагает огромную ответственность и одновременно лишает многих радостей жизни. Смерть никогда не кинется мне навстречу с радостным криком, не повиснет на шее, не станет бурно выражать свои чувства. Мы и видимся-то редко.

Отвернувшись, я неожиданно встретился взглядом с еще одной девушкой, которая подбежала следом, но держалась в отдалении. Лицо ее было знакомо. А вот имя вылетело из головы. Но это та самая студентка, которая живо интересовалась моей скромной персоной. Понравился я ей, что ли? И чего они все во мне находят? Ну, Смерть-то понятно, выбрала «за особые заслуги». Но остальные-то, простые смертные девушки? Когда-то давно – Линда Беркана, затем Дорис-Марджет Крама, пока не переметнулась к Анджелину Масу, недавно вот Томила, теперь эта студентка… Медом им, что ли, возле меня намазано? Хотя, помнится, во время учебы я сильно переживал по поводу своей заурядной внешности. Хм, не такой уж я, оказывается, заурядный! Или все дело в моей «парадной форме»? Значит, не только мундиры военных обладают для девушек странной притягательностью, но и мрачные рясы инквизиторов тоже?

Девушка заметила, что на нее посматривают в ответ, и тихонько придвинулась ближе.