Текст книги "Последнее желание"

Автор книги: Галина Зарудная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

– Так за что она тебя? – спросила Надя.

– Да, – настаивал Фома. – За что? Расскажи нам свою версию.

Валерия вздохнула, забирая у него сумку и закидывая на плече. Плече болело.

– Она подумала, что я пристаю к ее бойфренду.

– К Глебу? – ахнула Надя.

– Это правда? – поинтересовался Фома.

– Я увидела его в коридоре, – призналась Лера, – хотела просто поговорить… А он что-то ей наплел…

– Просто поговорить? – спросил Фома. Ей показалось тогда, что он нарочно окинул ее издевательским, в высшей степени пренебрежительным взглядом, чтобы ей стало еще досаднее и унизительнее, чем уже было.

– Слушай, мне нельзя с человеком поговорить? – вскинулась она. – Или кто-то должен мне разрешение давать – с кем говорить, а с кем нет?

– Я даже подумать не могла, что она такая, – изумлялась Надя вслух. – Такая… истеричка злобная!

– Это все ревность, – объяснила Лера. – Хреновая штука.

Фома метнул в нее быстрый взгляд.

– Кстати, – сказала она ему, – я наверное поломала твои планы. Ты можешь идти. Не смею задерживать…

– Тебя может ждать засада. Ты же ее любимую блузку порвала!

– О да, – с издевкой подметила Лера, – я знаю, какие уязвимые места следует поражать…

Фома снова поглядел на нее. С таким невыносимым разочарованием! Лучше бы Надя его не звала. Пусть бы ей все волосы выдрали. Только бы не этот пронзающий, полный отрицания взгляд.

Надя отправилась домой, по-прежнему бледная и шокированная.

Они с Фомой молча шли по залитым солнцем улицам. Лере показалось, что часа два они шагали, не меньше. Бесконечные дворики, углы и закоулки. Смотрели себе под ноги, изредка поднимая голову, отвлекаясь на посторонние звуки и прохожих.

На ней порой задерживал кто-то взгляд из-за расцарапанной щеки, Валерия чувствовала себя почти что Брюсом Ли после «удара тигра». Собственная мысль ее рассмешила, и она тихонько засмеялась, оглянулась на Фому. Никакой реакции.

Он остановился в нескольких метрах от ее подъезда и проследил, чтобы она вошла. Затем молча развернулся и ушел.

– 47

– Валя, ты? – крикнула мама с кухни. Лера замерла в пороге.

– Мам? А ты чего дома?

– У меня отгулов, знаешь, сколько накопилось! Твоя руководительница звонила…

– Черт! – Валерия резко сбросила макасин. – Что ей надо опять? Я ничего не сделала!

– Она говорит, ты в олимпиаде по английскому участвовать будешь. Вот это новость! Не знала, что ты так хорошо английский знаешь. Господи! Это что еще такое? – Мать выскочила в коридор и, увидев ее расцарапанную щеку, обомлела.

– Ерунда, на физре мы так в баскетбол играем…

Мать потянулась к ней:

– Покажи. Ну ничего себе…

– Знаю, – отвернулась Лера. – Ничего страшного. Шрама не будет.

– И вот с такой рожей представлять школу на олимпиаде? – возмутилась мать. – Как так играть в баскетбол?

– Как-как? Парни толкаются, у девок когти…

– А чего пуговицы на блузке «с мясом» вырваны?

Лера отмахнулась:

– Дурели на перемене, хватали друг друга за барки, идиоты…

Мать покачала головой.

– Ты бываешь глупее своего кота… На олимпиаду ее отправляют! Смотри, не осрамись! Это шанс зарекомендовать себя…

– Угу…

– Иди ешь. Только кота на руки не бери, и за стол его не пускай. А то приучится…

– А чьи это ботинки? У нас гость?

– Дядя Юра, – мать стушевалась. – С папой в комнате…

– Правда? – воскликнула Лера.

– Чему радуешься? – удивилась мать.

– Это хорошо, что они повидаются! Сама понимаешь…

– Понимаю. Хоть бы старый хрен ничего такого не ляпнул…

– Ну что он может ляпнуть? – успокаивала ее Валерия. – Они же военные.

– Объясни это оперированному сердцу.

– Именно поэтому им важно было увидеться. Ты им свои бутеры фирменные приготовила уже? А лучше – блинчики.

– Смотри какая, – мать хлопнула ее полотенцем. – Шеф-повар нашелся! Кота своего угомони, что это он раскричался?

– Гонит меня из дома, – пошутила Лера.

– Вы у меня оба пойдете! Давай, мой руки…

Лера пошла в ванную и приникла к зеркалу.

Царапина была не страшная. Намного глубже досада.

Ты в жопе, дорогая!

Ты, всесильная и непобедимая Валерия Черноус, мастер скандалов – в полном дерьме!

И что остается? Иди ешь блинчики!

– 48

Найти нужный гараж легко – по одному только звуку.

Из динамиков с воем и скрежетом рвался хэви-метал. Прямо на улице, возле распахнутых ворот ребята из компании Фомы поставили колонки, вынесли стол, и сидели в его окружении, азартно перекидываясь картами.

Лера подошла к ним и уселась с краю возле патлатого парня в белой майке, сильно напоминающего юного Дэвида Грола, заглянула ему в карты и скептично протянула:

– Ооо… да тебя слили…

– Ахренела? – Он вытаращил на нее и без того огромные как маслины глаза.

– Тебя здали! – заржал молодой человек напротив, не выпуская изо рта мятую «беломорину». – Напомни, как тебя там?

– Она врет!

– Сейчас посмотрим…

– Валера, – ответила она.

– А, моя тезка! – И громко позвал Фому. При этом папироса в его зубах даже не шевельнулась.

– «Черный кофе»? – спросила Лера, имя в виду звучавшую музыку.

– Ты их знаешь? – Тезка хитро зыркнул. В обычной клетчатой рубашке, со вздыбленной челкой-ежиком, он напоминал скорее студента, прогуливающего пары, чем байкера.

– Длинная история, – улыбнулась Валерия.

– Шпионская?

– С какой стороны поглядеть.

– А это пуля, значит, задела? – спросил он, имея в виду свежую царапину на ее щеке.

– Что ж… пай-девочкой меня не назовешь. Я вот к вам занятный вопрос имею, кстати.

– Правда, штоль? – Он выплюнул наконец окурок.

– На случай, если действительно решусь гонять свой мотоцикл.

Ребята стали посмеиваться.

– Гонять мотоцикл?

– А что, – усмехнулась Валерия, – боитесь конкуренции?

Сидящий рядом Грол снисходительно прыснул.

– Было б чего бояться!

– Ну, кто знает, – вскинул плечами тезка Валерий. – Может это будет нечто! А на чем гонять собираешься?

– Посмотрим, – сказала Лера. – Вы вот мне объясните одну ситуацию. Знакомый моей знакомой, отличный вроде гонщик, на отлаженом якобы мотоцикле однажды просто взял и на бешеной скорости уткнулся головой в асфальт. В чем была проблема?

– В «отличном» гонщике! – фыркнул кто-то.

– Захотел почувствовать себя страусом, – раздался смешок.

– Что еще за отлаженный мотоцикл? «Ява» что ли? «Ява» никогда не бывает отлаженой, – заметил тезка. – Или что у него там было?

– «Ява», да. Но он, говорят, довел ее до максимального совершенства.

– Яву? До совершенства, – засмеялся парень.

Валерия тоже засмеялась.

– Ага. Вы разве не тем же занимаетесь, не доводите свои байки до гоночных стандартов?

– Какие там стандарты? – тезка наморщил лоб. – Возимся с чем есть. Когда выходит что-то, когда нет. Если у всех один уровень, это можно условно назвать соревнованиями или гонками. Но склеить из «Явы» «Харлей» все равно не выйдет, будь ты хоть самим Хоттабычем. А что – расшибся?

– Расшибся.

– Что за история? Где такое было?

– Да вы все равно не знаете… Но тогда тоже никто предположить не мог, что с мотоциклом будет что-то не так.

– А откуда стало известно, что все дело в мотоцикле? – спросил тезка, скептично изучая брошенные перед ним карты.

– Так говорили после аварии… – ответила Валерия, с не меньшим вниманием изучая пасьянс. – Я не помню подробностей. Но с мотоциклом вышла лажа. Именно потому, что он его сам модифицировал.

– Ну так и флаг в руки, если взялся за дело ничего не смысля, – воскликнул парень, с разочарованной миной забирая целую кипу карт.

– С мастерами, – уточнила Лера.

– Увальни его мастера, значит!

– Самые лучшие.

– Что за вопросы такие? – удивился он. – То-то все знаешь, ходишь с такими вопросиками. Что еще скажешь?

– Скажу, что это глупо, смотреть на одну только масть, когда тебе вместо бубны чирву метят.

– Твою мать!

– Такой детский развод, – заметила Лера. – Как на это можно вестись? Ну хотя бы видно, что дальтонизмом никто не страдает.

– Падла, – с наигранным возмущением вскричал тезка, – давно он меня тасует?

– Да все время.

Ребята долго смеялись.

– Давай с нами, если такая прозорливая.

– Раздавайте, – согласилась Валерия.

– Ты тоже «Яву», что ли, хочешь? – спросил кто-то из компании.

– Я еще не знаю. Если ее так опасно переделывать…

– Смотря для чего…

– Вот именно!

– Как для чего? – фыркнула она. – Гонять!

– Гонять? А что значит для тебя «гонять»?

– Дак вот то и значит! Как для всех.

– Если сильно много денег у родителей, и они разрешают тебе вместо вышивания – гонять на байке, пускай что-то другое покупают. Ходи первой.

– Это потому Митя на свой мотоцикл говорит «Кобылка»? – улыбнулась Валерия, делая ход.

– А что, Митян разве не прав, разве не «Кобылка»? – засмеялись ребята.

– Вот у Фомы «Ласточка», – заметила она.

Они засмеялись еще громче.

– А у меня «Пегас»! – воскликнул тезка. – У Васюхи «Дура». Боб, у тебя чего там?

Бобом оказался парень весь в веснушках, на вид совсем еще школьник, тщательно следящий за карточной игрой.

– «Тазик», – ответил он со скукой.

– Для кого-то «Железный конь», видишь, а кому и «Тазик». Ну да, если «Чиж», так и знай, что тазик. А если «Урал», как у Васюхи, – так «Дура», или «Трактор», или «Корыто». Бывают еще «Мотыльки» и «Кузнечики», – парень совсем зашелся. – Фома молоток, он старается, и я верю, что у него действительно «Ласточка». А ты уже успела прозвище придумать? Как там говорят – сперва шлем, потом мотоцикл?

– Не знаю, – серьезно ответила Валерия. – У меня его еще нет. Может есть у кого-то свободный «Конек-горбунок», я бы одолжила покататься.

– Конек-горбунек? – хохотнул Грол, которого ее тезка называл Васюхой. – Это тебе, значит, подойдет «Тазик» Боба. Боб, одолжишь?

– Продам, – буркнул Боб.

– Но самый лучший мотоцикл, я слышала, у Глеба. Глеба знаете? – спросила она невзначай.

– Кто ж не знает Глеба! – чуть не в один голос заговорили ребята. – А с чего это он лучший? Почти та же «Ява», что у Фомы. Только Фома свой «Ласточкой» называет, а Глеб «Драконом»…

– Вот именно. Сколько консервную банку гайками не начиняй, она все равно консервной банкой останется, – прокомментировал Васюха-Грол.

– Ну, я б не стал «Яву» называть консервной банкой! Не суди по своему корыту, – присадил его тезка Валера.

– Но вот этого я и не могу понять, – заметила Лера. – Вы же сами постоянно только тем и заняты, что модифицируете…

– Ну да! Кто модифицирует, а кто ремонтирует. Сплошные эксперименты.

– Из-за таких экспериментов погиб тот парень, – сказала она.

– Да фиг его знает! Может, лопнула цепь, этого достаточно, чтобы нырнуть в асфальт. Да по большому счету и камушка на дороге бывает достаточно… Черт, я забираю! Малая, ты что, мухлюешь?

– Нет, просто играть умею, – ответила она с улыбкой.

– Да что там ломаться?

– Да нет, – впервые кто-то из парней резонно подытожил: – Разное давление на поршни – и готово… У него говоришь «Ява» была, двухцилиндровая?

– Кажется, да. Такая, как у вашего Глеба.

– Тогда вероятнее всего пролет именно в этом…

– Он мог заметить эту проблему до аварии? – спросила Лера.

– Вряд ли. Можно тысячу раз все проверить – и что-то все равно пропустить. У меня так с тормозными колодками было…

– Зачем тебе столько подробностей? Ты сама собираешься разбирать мотоцикл? – изумился тезка.

– Но ведь должна я знать, стоит мне его покупать или нет, – ответила она. – И нечего так на меня глазеть. Забыли про женщин-танкистов, про женщин-пилотов? И что такое ваша «Ява» в сравнении!

Музыка вот уже минут пять как стихла. Никто не спешил вставать и идти переставлять пластинку, пеняя друг на друга. Валерия заметила со смешком:

– Пластинки сегодня Фома переставляет?

– Хорошая идея, надо б ему свиснуть, – согласился тезка.

В этот момент она заметила и самого Фому. В темном рабочем халате, который в школе мальчики носили на уроках труда, с вымазанным копотью лицом, он неспеша вышел из тени гаража, прислонился к стене у входа позади ребят и подкурил сигарету.

Она продолжала болтать с компанией, словно бы не замечая его. Кто-то уже давно переставил пластинку. Снова рвал голосовые связки вокалист «Черного кофе» и визжали доведенные до экстаза гитары.

Фома докурил, не прекращая все это время пристально следить за ней, затем выбросил окурок и вернулся в гараж.

Игра закончилась, Лера встала из-за стола.

– Давай еще? – настаивал тезка. – Как так вышло, что тебе ни разу «дурака» не наваляли?

– Да вы ей поддавались, – возмутился Грол.

– Смирись, – усмехнулась Лера.

– Смотри какая! – не переставал изумляться тезка.

– Давай еще, – настаивали ребята.

– В следующий раз непременно, – пообещала она. – И, кстати, «Ария» все равно круче!

– Что?… Подожди, мы еще об этом потолкуем!…

Лера вошла в гараж. Фома энергично полировал мотоцикл тряпкой.

– Ты еще не утомился от своей «Ласточки»? – спросила она.

– Не настолько, похоже, как Боб от своего «Таза»!

– Не «Таза», – поправила она, – а «Тазика». Объективно, кстати. Это же вон тот старый ободранный мотоцикл?

– Я вижу, ты хорошо себя чувствуешь в нашей компании. Парни тобой просто очарованы. Надеюсь, ты получила все ответы на свои вопросы про Глеба, или еще осталась парочка для меня?

– Нет, не осталась, – ответила она после небольшой паузы. – Ты запретил мне говорить про гонки, забыл?

Фома швырнул тряпку на пол и пошел искать другую.

– Ну так ты получила ответы или нет? – Он громко двигал ящики с инструментами в углу гаража.

– Не знаю. Не уверена.

– Почему? Может, не те вопросы задавала?

– Может. А какие я, по-твоему, должна была задавать вопросы?

Фома нашел клок старой фланели, стряхнул с нее пыль, смочил какой-то жидкостью и вернулся к мотоциклу.

– Где живет, например. Где его гараж.

– Точно, – воскликнула она с наигранным воодушевлением. – Как же я не догадалась? Нужно пойти спросить.

– Пойди спроси.

– Спасибо за подсказку.

– Всегда пожалуйста!

– Слушай, я думала мы потусим. Но поскольку ты так усердно чистишь перышки своей «Ласточке», я, пожалуй, не стану тебе мешать.

– Да, ты вполне можешь потусить с ребятами, – ответил он, так и не обернувшись, продолжая усердно тереть раму. – Поговори с ними про «Арию». Расскажи им про новый альбом «Whitesnake».

– Ты прав, так и сделаю.

Она больше ничего не сказала. Вышла из гаража и махнула ребятам на прощание…

* * *

Поздно вечером, ближе к полуночи, она позвонила ему домой. Трубку сняла его мать. Валерия поздоровалась, извинилась за поздний звонок и попросила Фому к телефону.

– Да, – сразу же услышала его сонный голос. – Я слушаю? – рявкнул он, не получив ответа. Лера преодолела невольную заминку и, наконец, приглушенно спросила:

– Фома, так ты поможешь мне участвовать в гонках?

– Это абсурд. Я уже говорил, – ответил он резко.

– Я думала, ты мне друг.

Он промолчал.

– Ну, хорошо, – сказала она. – Я действительно не все могу тебе объяснить, понимаешь? Но это очень важно. Глеб не должен участвовать в гонках…

– Вот и говори об этом с ним! – гаркнул парень. – Что ты от меня хочешь?

– Я и пыталась ему сказать это. Но он не слушает меня. Думает, что меня подослал ты, или я просто втюрилась…

– О, это замечательно! То-то он со мной не разговаривает. Я тебя еще и подослал! Знаешь, я устал от твоей непредсказуемости. У меня, по правде сказать, появляются серьезные сомнения в твоей адекватности. Мне это казалось интересным, но теперь вижу, что ошибся. Тебе нужен Глеб? Иди и дерись за него со Светкой, с кем угодно еще… а я в этом больше не участвую!

– Я только пытаюсь спасти ему жизнь! – Она готова была кричать от отчаяния. – Фома! Спасти жизнь твоему старому другу! Разве это не важно? Ну скажи мне!

Некоторое время вместо ожидаемого утверждения она слышала только напряженную тишину на другом конце. И только нервное сопение, что угадывалось в трубке, подсказывало, что ей не верят.

Затем последовали монотонные гудки…

– 49

«Где-то, когда-то, на каком-то незапамятном рубеже, мы выбираем жизнь, – снова писала она в тетрадку, подводя итог. – И, пускаясь в рисковое плавание, полное неожиданностей и приключений, отдаем ли себе отчет, что это – сон или просто игра? От безвольного дрейфа до стихийного шторма, от берега к берегу, в бесконечном поиске безымянной звезды, сокровища, что найти обязаны непременно, но, увы, представления не имеем – что это!»

Есть ли что-то ценнее самого себя?

Не плохо бы спросить об этом спасателя, бросающегося в огонь за немощным стариком. Или женщину, знающую наперед, что роды ее убьют. Или солдата, от пуль заслоняющего собой мирных жителей…

Раньше ей некогда было думать о подобных вещах. И раньше она не догадывалась, что можно очутиться в прошлом. И раньше она бы не задавалась целью спасти кому-то жизнь. Зачем? Все предрешено. Так надо. Закон равновесия там… Карма. Судьба. Божья воля.

Ведь если в Израиле война, в Африке голод, в Мексике эпидемии, в Японии цунами – так это естественный отбор, разве нет? Суша переполнена, человечеству негде ютиться – вот природа и делает свое дело. Собирает пенку у краев.

Так цинично размышляет лишь тот, чья собственная шкура однажды не становится достоянием этой самой «пенки». «А чё Я?» – визжит раздавленное страхом Эго. Почему не он, она, они? Я же хороший. Я уверен, что я лучше – несомненно лучше других! Помнишь собаку, которой я отдал свой бутерброд с колбасой? А дедулю, помнишь, вел через всю улицу, потому что был страшный гололед, а у него старые ботинки – скользкие… Да ну ладно, это мелочи, потому что суммарный процент моих добрых поступков все равно несравнимо высок по отношению к кому бы то ни было! Поэтому извольте собирать излишки где-нибудь в другом месте. Вон же – сосед, подлюга, гоняет на точиле своей как обдолбанный пельмень, скольких животных задавил, бабушек пугает своими наездами, молодым мамашам покоя нет… А еще лучше обратите внимание на продажного прокурора, политика, доцента! Чего, в самом деле, к работяге прикопались?

А в критический момент что-то в подкорке возьмет – да и прервет круглосуточное вещание радио-солипсизма, а затем переключится с фазы отрицания прямиком на фазу смирения. И вдруг выяснится, что твоя собственная жизнь то и гроша ломаного не стоит. И больше нет доводов, нет желания бегать за стрелкой часов, доказывать свою уникальность.

Остается лишь Нечто, некий моральный репродуктор, в свете которого пропадают все штампы, бирки, пробы, понты и наклейки. И во всей этой пене не остается никаких различий между тобой и другими. И как твоя собственная жизнь бессмысленна наравне с чужой, так и чужая – не менее важна, чем твоя…

* * *

Через пять дней, бросив все силы на подготовку, Валерия победила в городской олимпиаде по английскому.

Не просто выборола для школы два образца чудо-техники (тех самых Macintosh Plus), но и вошла в ее историю.

Фотопортрет Валерии повесили на доске почета – в самом верху.

О ней написали в местных газетах. Вся школа с трепетом произносила ее имя и смотрели так, будто она умела ходить по воздуху, не касаясь земли.

Учительница по английскому чуть не лопнула от напряжения в период олимпиады. Кажется, она пошла ва-банк, разрешив Лере участвовать, и до последнего сомневалась в правильном выборе, – бледнея, кусая губы и бросая на Леру предупредительные взгляды. А когда наконец объявили результаты, находилась на грани обморока, даже прослезилась.

Теперь их школа имела репутацию самой сильной в городе. Многие хотели там учиться. Родители старались наперед, еще до начала следующего учебного года, пристроить в нее свои чада.

Следуя обычаю, всех до одного в школе, включая техничек и поварих, собрали в большом спортзале для торжественного оглашения победы и демонстрации призового ноу-хау.

Валерия стояла рядом с директором в центре спортзала, в окружении огромной толпы. На столе стояли компьютеры. Совершенно дикие для нее по своему виду, ничем не напоминающие тот «Мак», к которому она привыкла, но представляющие горячий интерес для собравшихся.

Чуть позади нее замерли в античных позах руководительница с англичанкой.

Директор выкрикивал бравурную речь в поломанный микрофон. Время от времени кто-то из старшеклассников пытался подкрутить ручки на древнем усилителе и тогда голос директора обращался в неразборчивый глухой хрип. Не в силах спасти ситуацию, усилитель снова приглушали и снова директор торжественно кричал в толпу.

Излившись в длинном монологе – об успехах школы, о росте технологий, о том, что никто пока даже не догадывается, как много значат эти компьютеры для школы и прочее прочее, – под бурные аплодисменты директор передал микрофон ей.

Валерия не имела той же пылкости, что и глава школы, не отличилась и его словоохотливостью. Любая ее радость в тот миг тонула в зыбком преддверии надвигающейся беды. Она видела Глеба с Барановской, они стояли в первых рядах, но специально отвернулись, мурлыча друг с другом, давая понять, что ни ее победа, ни тем более ее публичная речь ровным счетом ничего для них не значат. Фома, естественно, вообще не явился на торжественный сбор.

Только Надя, молитвенно сцепив руки на груди, светилась неподдельной радостью и смотрела на нее, как на спасителя человечества.

– Что ж, – сказала Лера в глухой микрофон. – Победа в олимпиаде – не только моя заслуга, но и заслуга школы, ради которой мне хотелось это сделать. Для меня это дело чести. Правда. Конечно, если бы речь шла про математику, никто бы меня на олимпиаду и пушкой не загнал!

В толпе послышался смех, кто-то захлопал. Математичка, стоявшая неподалеку, натянуто улыбнулась.

– Занять первое место по любимому предмету – уже награда! А если от того еще и всей школе хорошо… Ну, вы меня понимаете. Я благодарна, что мне разрешили участвовать в олимпиаде, поверили в меня. Рада, что не облажалась… то есть… не подвела!.. Через 20–30 лет мы все будем носить мини-компьютер у себя в кармане. И я рада, что сегодня мы уже приблизились к этому. Спасибо.

Посыпались аплодисменты, с горем пополам зазвучала какая-то музыка из динамика, обозначавшая торжественное заключение собрания, и Лера невольно вздохнула, понимая, что теперь ее наконец-то отпустят.

Впервые в жизни ей не хотелось публики, признания, аплодисментов, толпы, выкрикивающей ее имя…

Конечно, она не просто так старалась ради призового места. Она понимала, какой это сильный козырь в ее беспросветной, обреченной на крах будущности. Пусть хоть что-то она сделает хорошо. На отлично. Для кого-то еще, не только для себя. На случай, если она больше ни с чем не справится…

Пора уже посмотреть правде в глаза. Шансы плачевно малы.

Но… если у нее все же получится, то эта победа в олимпиаде позволит ей благополучно окончить школу и никакая личная вражда с руководительницей не сможет повредить, – это как иммунитет. А дальше – все такой же желанный ВУЗ. Заново. И черт с ним! Главное, все теперь делать правильно.

Ну, а если она не спасет мальчишку… И у нее уже не будет шанса переписать свою никчемную биографию… так пусть о ней хоть останется какая-то положительная память, кроме бесконечных скандалов…

«А вы знаете, когда-то Валерия Черноус была очень хорошей девочкой… Она даже выиграла для своей школы первые компьютеры. А вы представляете, что в те годы значили компьютеры? Вот так то…»

С Фомой они больше не общались.

Она делала запоздалые попытки привлечь его внимание, заговорить, просто пересечься. Специально мозолила ему глаза на переменах, в столовой, после уроков, во дворе школы. Но он будто превратился в каменный лик.

Быть может, она сама проворонила момент, когда он окончательно отвернулся от нее.

На второй день, после того ее позднего звонка, когда он прямо дал понять, что не собирается исполнять роль планктона, по которому она подберется к Глебу, или исполнять другие ее прихоти… да-да, сразу на второй день на большой перемене в школе… Он, кажется, передумал, или просто забылся, или растерялся… не имеет значения! Но так, словно не случилось никакой ссоры, он пошел ей на встречу!

И вот, как не уверяла она себя, что намного сильнее этой ситуации, что ни за что не согласна поддаваться на конфликт, а все же когда увидела Фому, то так резко всколыхнулась в ней прежняя злость, что когда он подошел и громко сказал «привет», она даже не нашла в себе сил разомкнуть рот и ответить. Только посмотрела на него мгновение и отвернулась.

А он, в свою очередь, не проявив обычной настойчивости, не сказал за тем ни слова.

Постояли рядом с минуту, вроде разглядывая табло с расписанием уроков – и убрались восвояси.

Но спроси он вместо этого самую элементарную вещь: «Ты будешь вечно дуться?» – и тогда бы все просто как волшебством рассеялось само по себе, вся эта обида, а точнее – ее остатки, которые непременно требовали, чтобы их выскребли и вычистили до последнего грамма, чтобы не было из чего расти обиде дальше. Но если этого не происходит, обычно, на месте непонимания возникает гигантская ледяная глыба, обойти которую становится практически невозможно. А потом… она только ширится, ширится, лишь потому, что кто-то вовремя не догадался спросить, что не так.

Лера, как ни странно, понимала это, о том и думала, хмурясь, наблюдая через окно за суетой школьников, окрыленных короткой свободой. Весна прибавляла пыла и бодрости, сам воздух внедрял в кровь подростков хитрый наркотик…

Куда это все пропадает потом? Куда со временем уносит это волшебство ветер перемен?..

И вот победительница олимпиады в полном одиночестве, понурив плечи, плелась домой.

В следующую субботу, ровно через неделю состоятся проклятые гонки!

В небольшой луже у ступеней ее подъезда собралось по кромке мелкое конфетти – вишневые лепестки. Она замерла, с тревогой разглядывая их.

Итак, отсчет пошел.

Только в отличие от олимпиады, в гонках победителей не будет…