Текст книги "Последнее желание"

Автор книги: Галина Зарудная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

– Это не экономия. – Лера старалась говорить просто, чтобы мать не приняла ее замечание, как упрек. – Это страсть к накопительству. Ты откладываешь деньги на сберкнижку для будущего, которое никогда не наступит. А сегодня ты не имеешь ничего…

– Откуда ты про сберкнижку знаешь? – Глаза матери вспыхнули. – Подслушиваешь нас с отцом?

«Я узнала о ней, когда ее сожрал развал Союза, – подумала Лера. – По твоей реакции… У тебя был нервный срыв… Еще бы! Двадцать тысяч! Безумные деньги! Которые никогда уже не вернуть».

– Это не важно, – ответила она. – Позволь я скажу. В действительности, у нас есть только сегодняшний день…

– Я не поняла, – перебила мать. – Это что за политика? Такому в школе учат или это влияние Запада? Внесли заразу в страну со своим пепси-шмепси! Жить одним днем? Все спускать сегодня, а завтра остаться голодному и загнуться? Это путь алкоголиков и воров! Я не знаю, где ты этого нахваталась, но только немедленно выбрось это из головы!

– Вот если ты взрослый, тебя нельзя перебить, ты говоришь дело… – пробормотала Валерия. – А ежели ребенок – так сразу прикуси язык!

– Что?

– Давай представим, что мне не пятнадцать, а сорок, – предложила Валерия. – Давай, это не трудно. Я знаю, слишком хорошо знаю, как взрослые относятся к рассуждениям детей. И очень неправильно относятся… Объясню, почему. – Она отложила нож, которым нарезала тесто и набрала побольше воздуха в легкие:

– Кадый день ты думаешь одно и то же: о сберкнижке, о продуктах, о папиных импортных таблетках и о том, что человек, который их может достать, снова повысил цену… О работе ты думаешь каждую минуту. Я, по-твоему, не слышу, как ты вскакиваешь в ужасе среди ночи, бежишь на кухню пить валерианку, потому что не уверена, успеваешь ли с отчетом… Эта твоя нескончаемая головная боль из-за низкого давления – это зацикленность на проблемах! Все, куда не глянешь – причина для расстройства. Если кто-то из знакомых радуется жизни, ты злишься на них, – в твоем представлении они живут одним днем, не думают про завтра – несерьезные люди! И ты тянешь всю эту повозку, ненавидя свою жизнь от самого начала и до конца. И в душе ты понимаешь, что ничего никогда не измениться. Правильно, не измениться, если не измениться твое отношение…

Деньги на сберкнижке не украсят твою старость. До старости еще дожить нужно. А придет она с кучей болезней и оскорбленной душой. Тогда деньги, хоть целый миллион, не исправят ничего. Не вернут ни здоровья, ни душевного равновесия. Ты догадываешься об этом, и, заглядывая мельком в будущее, падаешь духом еще больше. Но продолжаешь себя обманывать день за днем, что другого пути нет, что ничего не упадет на тебя, как манна небесная. Ты потому и несчастна… И заставляешь себя экономить еще больше. Как будто это – единственное спасение. Тебя все раздражает, угнетает, расстраивает. Не удивительно.

В это время подросток, который, как ты склонна думать, ни черта не смыслит в жизни, наблюдает за взрослыми и делает соответствующие выводы. Правильные они или нет, но это напрямую связано с тем, кокой сложиться его жизнь в дальнейшем. Дети созерцают куда больше, чем зацикленные на работе родители. Уж поверь мне! Если ребенок ходит куда-то с друзьями, он, быть может, не так детально наблюдает за родителями, подмечая их недостатки, программируя себя на собственные промахи в будущем – на ту же подавленность и чувство безысходности. Но ведь стимул куда-то идти, с кем-то знакомиться, проявлять себя в обществе не появится, если ему нечего показать, то есть если не в чем пойти… Это нормально. Ненормально совсем другое – если у подростка не возникает желания иметь что-то стоящее, красивое, что не сливает его с толпой…

– Ты из-за джинсов затеяла этот форум? – вдруг перебила мать.

– Что? Нет… Господи! Какие еще джинсы? Прошу, дай мне договорить! Все слишком взаимосвязано, и я пытаюсь сказать то, чего ты не замечаешь, потому что смотришь совершенно в другом направлении. Дослушай меня, мам… Подросток идет гулять с друзьями, если у него есть что показать. Тогда он уверен в себе. Собственно, это не только подростков касается, но я говорю сейчас о том, с чего все начинается… Ты сказала про джинсы. Окей. У тебя есть новые джинсы. Они прекрасны, хорошо на тебе сидят. Ты счастлив. Чем ты хуже звезды из журнала? Спадают комплексы, появляется чуть больше раскованности. Ты стремишься к общению, привыкаешь к нему…

Мать смотрела на нее с явным недовольством.

– А если ребенок обделен, – Валерия всеми силами пыталась структурировать свою речь, – тогда он… как правило, ненавидит свою внешность, чувствует жалость к себе и питает зависть к остальным, а это никогда не сделает его хорошим человеком. Боже… Я говорю про комплексы. Про то, что жрет здоровье, лишает радости, запутывает так, что самому черту не разобрать, где хорошо, а где плохо.

Лера на секунду замолкла, просто чтобы перевести дыхание.

– Ты считаешь, что родители, которые одевают своих детей в красивое тряпье и покупают им другие предметы удовольствия, портят их? Конечно, чрезмерная избалованность вредит, я согласна, поскольку я… – она запнулась, не успев закончить: «столкнулась с этим при воспитании собственных детей». Сделала глубокий вдох и продолжила: – Но старая школа, которую ты почерпнула в детстве, тоже неверна. Твое бедное детство все еще продолжается, и ты не можешь отпустить его от себя. Это превращает в кошмар всю твою жизнь, мама. Ты не экономишь. Позволь, я скажу тебе правду. Ты жадна… Ты напугана завтрашним днем так сильно, что это стало паранойей. Ты откладываешь на «черный день», потому что веришь в него, в то, что он непременно наступит. Ты ждешь его в нетерпении и даже злишься, что он, проклятый, никак не наступает. И потому каждый свой новый день ты превращаешь в преддверие «черного дня». Твое завтра – это конец света! И каждый день ты к нему готовишься. Снова и снова. И вот сегодня ты опять нацелена на завтра. Завтра превратится в сегодня, но ты снова будешь готовиться к «завтра». Вот, что я имела в виду, когда сказала про «жить сегодня».

Я не имела в виду – истратить жизнь в один день! Я имею в виду, что если ты не сделаешь себя и своих близких счастливыми сегодня – ты не сделаешь этого никогда!

Ты носишь свой рабочий костюм вот уже десять лет. И все, что ты понимаешь, смотрясь в зеркало, что как-то внезапно постарела… Ты ловишь себя на мысли, что не представляешь даже, где они – эти десять лет, они будто бы просто испарились, словно их кто-то украл у тебя прошлой ночью. Я скажу, где они. Они в этом самом костюме, в твоем ожидании «черного дня». Они превратились в один день, потому что все эти десять лет прошли одинаково. Если бы ты позволяла себе радости жизни, если бы уже семь раз поменяла гардероб, ты бы понимала, как прошли эти десять лет… Ты бы помнила каждый момент. Ничто не слилось бы в один цвет… Понимаешь меня? Понимаешь, для чего люди покупают новые вещи? Чтобы жизнь не пробегала как один бесцветный марафон, а чередовалась новыми красками, насыщалась новыми эмоциями…

Именно подросток очень хорошо ощущает это. Он не зациклен на работе, как все взрослые. Он знает, что в мире много красок. Он знает, что жизнь дает много позитивных эмоций, если не замыкаться и не отворачиваться… В твоем воображение сейчас рисуются картины избалованных деток, которые ведут себя постыдно от того, что им все дозволено. Но давай мы забудем обо всех этих крайностях. Я сама только недавно поняла, что есть прекрасная золотая середина… Мировоззрение подростка и родителя действительно безумно различается…

– Кто бы сомневался, – резко вставила мать.

Но Валерия не собиралась ставить точку:

– Это два разных измерения… И все потому, что становясь взрослыми, зацикливаясь на деньгах, мы забывает, как это – быть ребенком. Позволяя ребенку слишком многое, мы рушим его мир. Давая слишком мало, мы делаем то же самое. Взрослые чувства слишком атрофированы. Взрослые живут критериями. А дети живут эмоциями. Вот в чем эта разница… В твоем понимании забота – это сытный обед, теплая одежда, поход к врачу по мере необходимости. Но это ведь физическое представление. А как же моральное? Эти самые джинсы, как ни странно, проявили бы больше твоей заботы и понимания, чем вареники… Именно поэтому, когда я вырасту, я начну курить и напиваться на различных мероприятиях, и мне будет начхать на свое здоровье! Ради того, чтобы смотреться хорошо в модной одежде, я буду мало есть, как ты сама сказала: «Люди сидят на хлебе с водой ради модных тряпок». Именно так и будет! Я не буду носить теплую и комфортную одежду, отдавая предпочтение последнему писку моды. Вот такая цепочка. Но тебе сложно это понять, потому что ты внушила себе, что нет ничего важнее еды, ведь в детстве это было твоим критерием выживания. Все остальное отошло на задний план. Ты себе ничего нового не покупаешь, и в это время думаешь, что и мне ничего не нужно…

– Мы покупаем тебе одежду, – возмутилась мать.

– Конечно. Что-то, что пригодно для носки… Твой голод в детстве заставил тебя заботиться о еде, а мой голод на яркие впечатления превратил меня в эпатажного безумца. Я говорю это не для того, чтобы тебя упрекнуть, но если я этого не скажу сейчас, то буду упрекать тебя в глубине души всю последующую жизнь. А я не хочу этого… Я наблюдаю за тобой каждый день: то как приходишь с работы уставшая, с каким обреченным видом берешься за домашние дела. И разве я сама смогу быть когда-нибудь счастливой? Разве ты не наблюдала свою мать несчастной?.. Вы никуда не ходите с папой, я имею в виду: ресторан, кинотеатр, – потому что это лишние расходы. Но, мама, твоя душа грубеет без морального удовольствия, без маленьких радостей. Ты ничем не отвлекаешь себя от своих несчастных мыслей, и не удивительно, что с каждым днем жизнь становится только труднее. Когда ты последний раз чувствовала себя женщиной? Ухоженной, красивой, желанной. Мама, твои фотографии двадцатилетней давности режут мне сердце – ты была такой красавицей! А теперь этот миссионерский «узел», безвкусый костюм, потухший взгляд. Ты не ходишь в парикмахерскую, не покупаешь косметику – все так же из экономии!… Но это абсурд, потому что в душе ты жаждешь быть женственной и красивой! Ты насилуешь собственную душу. Вот почему жизнь не имеет радости. Потому что ты не допускаешь ее. Ты на ней экономишь!.. Я не учу тебя, как жить, потому что я недостойный учитель. Здорово, если у тебя есть возможность вернуться в прошлое… А если нет? Вчерашний день уже не исправить. Но всегда можно исправить будущее. Если ты изменишь свое сегодня…

– Не знаю, откуда ты этого всего нахваталась, – покачала головой мать, размашисто и быстро нарезая лук, делая вид, что он – причина слез, растекшихся по ее щекам. – Но мне сердце кровью обливается слышать от тебя такое! Как совесть позволила… обвинять мать… сделала из меня зачерствелую скрягу, Плюшкина! Я виновата во всех проблемах – даже в будущем! – потому что росла голодной! Потому что знаю, как это – вкалывать за копейки, когда тебе десять! Какое… неуважение! – Она задыхалась от обиды. – Ты даже не представляешь, о чем говоришь! Что такое труд – изо дня в день!.. И все из-за чего? Из-за джинсов!..

Лера стояла посреди кухни в полном смятении.

Принципы жизни ее матери, как и любого другого человека, укоренились слишком глубоко. Все, что шло в разрез с ними, вызывало бурю протеста и возмущения. Как же все очевидно!

«Узнаю себя, – с горечью подумала Лера. – Разве я когда-нибудь воспринимала слова детей иначе, чем детский лепет? Господи, пожалуйста, пусть ее сердце не будет столь же непрошибаемо, как мое!»

– Жизни меня учит… Иди займись уроками, после того, как ты проштрафилась в школе, мне стыдно даже мимо проходить!

– Я это исправлю. Меня занесло… Извини, если я тебя расстроила.

– Я очень надеюсь, что отец спит сейчас и не слышит твоих изречений!

– Мам, я…

– Иди, я говорю!

От бессилия Лера до крови прикусила губу. Черт, зачем она затеяла этот разговор? Хочешь нажить врага – скажи человеку, что он не прав!

Она сняла фартук и поплелась в свою комнату. Проходя мимо спальни родителей, она остановилась. Дверь была приоткрыта, отец смотрел на нее сквозь проем.

В первый момент сердце сжалось так сильно, что Лера едва не застонала, но внезапно поняла, что в глазах отца нет никакого упрека. Это вернуло часть надежды, но волнение из-за допущенной ошибки еще долго мучило ее…

– 19

– Ану не тронь, – прошипела она, загораживая собой Надю.

– Чего? – возмутился мальчишка, хлопая на нее тупыми глазами.

Это был толстый верзила, ее одноклассник. Типичный недоумок, проявлявший себя тем, что издевался над всеми, кто не способен дать сдачи. В этот раз, просто проходя мимо, он толкнул Надю так сильно, что она впечаталась в стену. Принявшись ржать, он толкал ее снова и снова, не давая опомниться. Это происходило на улице, при входе в школу. Только-только началась большая перемена. Стоило Лере это увидеть, как в ней все взорвалось. Она подпрыгнула к нему сзади и со всей силой отшвырнула в сторону.

– Еще раз ее зацепишь, – повторила она сквозь зубы, – будешь иметь дело со мной!

На шум мгновенно сбежалась толпа. Подростки выглядывали из-за спины, подпрыгивали на месте, чтобы лучше все рассмотреть. Парень заметил это, оглянулся, и вдруг почувствовал, что не может так просто уступить девчонке.

– А ты что – Робин Гуд? Может, будешь ее защищать? – Он ехидно и пискляво захихикал.

– Да, – громко произнесла Лера, чтобы ее мог расслышать каждый. – Буду ее защищать!

– И что ты будешь делать? – продолжал парень под общий смех. – Побьешь меня?

– Лучше тебе не проверять. – Глаза цвета корицы покрылись темной дымкой и хищно сверкнули.

– А если я сделаю так?

Он метнулся к Наде и со всей силы дернул за косу, чуть не оторвав ей голову, – девочка вскрикнула, из глаз мгновенно брызнули слезы.

Но не успел мальчишка отступить, как словно повинуясь инстинкту, точному и молниеносному, не задумываясь ни на секунду, Лера резко и очень сильно ударила его в висок ребром напряженной, как камень ладони. От неожиданности он пошатнулся, схватился за голову, и, не удержав равновесия, повалился на задницу, как слон.

Ничего себе реакция, внутрене изумилась Лера. Да я в отличной форме! Ладонь пронзила резкая боль, но она почти сразу же совладала с ней, стиснув зубы, ведь эффект, кажется, был произведен. Собравшиеся школьники ахнули и замерли.

– Ну все, сейчас ты отгребешь, – мальчишка выпятил нижнюю губу и, сжимая кулаки, неуклюже вскочил на ноги.

– Драка! – закричал кто-то позади него с триумфом.

– Попробуй тронь еще раз, сопляк! – Лера не сводила с него предупреждающего взгляда и всем своим видом напоминала настороженного хищника перед прыжком.

Он приблизился к ней и толкнул:

– А вот так?

Она ответила ему тем же, и тогда мальчишка толкнул ее еще раз – с напором веса. В этот раз не устояла Лера – бухнулась на землю, как тюк. Однако вскочила быстро и пружинисто, готовая на встречную атаку. Только путь ей внезапно преградил Фома, как стена вставший между ней и одноклассником. Последний едва дотягивал ему до плеча, увидев преграду, испуганно отшатнулся.

– Ух ты, – весело воскликнул Фома, – девчонку бьешь? А меня научишь? – Он широко раскинул руки и подставил грудь. – Покажи еще разок, как это делается!

Одноклассник побледнел, резко развернулся и стремглав помчался в школу.

Все, кто наблюдал за этим представлением, тоже вдруг предпочли заняться собственными делами, поспешили кто куда.

– Что, – разочарованно воскликнул Фома, – никто не научит меня бить девчонок?

Он повернул к Лере светящееся самодовольное лицо.

– Вот это да! Ты, я слышал, теперь Робин Гуд!

– Я бы и сама справилась, – проворчала она, отряхивая юбку.

– Я это сразу понял. Школа Брюса Ли? – Он рассек ладонью воздух, копируя ее. – Но, извини, я слишком люблю, когда меня боятся! Не мог упустить возможности…

– Да, я так и подумала. Это Надя, – она кивнула на остолбеневшую девушку.

– Драка из-за нее? – он удивленно вскинул бровь.

– Я пойду в класс, – отозвалась Надя, испуганно поглядывая на него.

– Давай, – махнула Лера.

– Что-то я не понимаю, – начал парень, когда они вошли в школу.

– Что тут понимать? – спросила она жестко.

– Да, но…

– Что «но»?

– То, что ее чмырят, – сказал он, – это нормально…

– Что тут нормального?

– Она сама такая…

– То есть она заслуживает, чтобы ее швыряли о стену? – возмутилась Лера.

– Нет, но, – Фома дернул плечом, – я думаю, она заслуживает мыла…

– Отлично. Почему бы тебе его ей не подарить!

– С чего бы это?

– Сам подумай!

Парень фыркнул и это не понравилось Лере.

– Что, не твоя проблема? – Она остановилась и пронзила его горящим взглядом. – Ясно! Ты бы и надо мной стал насмехаться?

– Сравнила…

– Отвечай!

– Нет, конечно!

– А над ней?

Он наморщил нос:

– Ты всегда такая занудливая?

– Всегда. Ты меня удивляешь. Я почему-то думала о тебе лучше.

– Постой. Я согласен, нечего перегибать палку… Но ей надо поставить себя как-то, понимаешь? Ты же не будешь ее всегда защищать.

– Я это и без тебя знаю. – Лера злилась уже от того, что приходилось объяснять ему такие вещи. – Но начинать же с чего-то нужно…

– Ты не Робин, ты – мать Тереза! – засмеялся он.

– Мать Тереза за один стол с такой как я не села бы, – вздохнула Валерия. – Но этот ребенок не заслужил жестокости, и меня бесит такое отношение к ней.

Фома вдруг посерьезнел.

– Это так благородно.

Они толкались сквозь набитый школьниками холл. Лера пыталась вспомнить, какой у нее сейчас урок.

– Благородно, не благородно, – проворчала она, – но я ненавижу кретинов, которые унижают слабых… Ладно, давай вали, а то на нас уже пялятся, как на шайку малолетних разбойников.

Она развернулась, чтобы уйти, но мальчишка поймал ее за руку. Леру словно пронзило электрическим током, она вздрогнула, машинально одернув кисть, и обернулась.

На нее пристально смотрели веселые черные глаза с легким прищуром.

– Так как же тебя зовут? – спросил он, смотря сверху вниз, словно стремясь заглянуть ей в душу.

Лере могло показаться, что она на секунду смутилась, но скорее всего, просто не могла перестать удивляться происходящему.

– Валерия, – ответила она с заминкой. – Точнее – Лера.

– Не понимаю, – заметил Фома, – тогда почему тебя называют Валей?

– Ты слышал, как меня называют, и при этом спрашиваешь мое имя? – вскипела она.

– Я ведь сказал, как меня зовут, – усмехнулся парень. – А вот ты не представилась.

– Правда? Жаль, что ты сразу не предупредил. Я бы поднялась в учительскую и воспользовалась громкой связью!

Парень засмеялся, выставив ряд красивых белых зубов.

Да он напропалую флиртует!

Зазвенел звонок. Она воспользовалась им, как спасительным сигналом, удобным для бегства, не дав мальчишке времени опомнится. Побежала к лестнице, протискиваясь изо всех сил. Ей ведь лучше не опаздывать на урок, верно? Кому охота видеть перекошенное индюшиное лицо «Лёни-Феди», фонтаном изрыгающее недовольство!

* * *

Это был урок английского. Валерия села за парту и позволила себе расслабиться.

Она любила этот язык. В жизни ей часто приходилось его практиковать, ни одна поездка за границу не сопровождалась переводчиками. Скорее она сама, часто невольно, и лишь изредка по своему желанию, выступала в роли переводчика для других.

Еще в школе она заложила неплохую основу для языка, упорно высиживая перед словарями, но и в дальнейшем, спустя годы, продолжала совершенствоваться (как и во всем, за что Валерия бралась с настоящей страстью).

А потому сидеть и слушать примитивные тексты, что разучивал класс, оказалось слишком нудно. Лера ерзала на стуле, вертела головой, а внимание ее то и дело устремлялось в прошлое, восстанавливая обрывки деловых поездок, которые по совместительству можно было назвать и путешествиями.

Она припомнила, как ребенок ее ассистентки, девочка лет пяти, которую не с кем было оставить, попала с ними за кулисы в Нью-Йорке. Там была еще одна девочка – дочь американской модели. Им обеим, чтобы отвлечь внимание, подарили большие красные банты из атласа. У дочери ее ассистентки бант развязался и тогда она стала просить бант у другой девочки. Сначала тихо. Не понимая откровенного ужаса на лице американской малютки. Потом громко, ввергнув в шок всех присутствующих, особенно модель, слышавшую в адрес своего ребенка истеричное «Даай!». Еще немного – и разразился бы международный скандал. Ассистентка очень плохо говорила по-английски и не могла объяснить, что ее дочь на самом деле никому не желает смерти. Лере пришлось вмешаться, она долго смеялась, но американцы, даже после полного разъяснения происходящего, не разделили этого веселья и продолжали опасливо поглядывать на украинского ребенка. Модель отдала своего детеныша в руки охранника и попросила не спускать с него глаз…

Вообще с английским много всяческих конфузов и шуток, она не раз пожалела, что не записывала в какой-нибудь блокнот нелепицу переводов, абсурдное созвучие с русским или украинским, или смысловую игру выражений, переиначенную на новый манер.

Например, сезоны распродаж она любила называть «Рейды он зе стор», имея в виду созвучие с любимой песней Моррисона «Riders on the storm», но уже со значением «stor» (магазин), а слово «raids» и так звучит понятно. И за многие годы это превратилось в своеобразный штамп. Она произносила это с полуделовой интонацией. Ну, что там наши «Рейды он зе стор»? Чего ждать в этом году от «Рейдов он зе стор»?…

– Черноус! Воронами любуешься?

Лера перевела непонимающий взгляд на учительницу.

– Там что-то очень веселое? – Женщина с бледным нервным лицом театрально выглядывала в окно. – Может, расскажешь нам, мы тоже посмеемся. Повтори мое последнее предложение.

– Может, расскажешь нам, мы тоже…

Класс покатился со смеху.

– Тихо! – прикрикнула учительница. – Не это предложение, Черноус! Повтори последнее, что я произнесла из новой темы.

– Я прослушала, – призналась Лера. – Могу прочесть всю тему от начала до конца.

– Ну так давай, – с холодным торжеством кивнула учительница.

Валерия пробежала взглядом доску, мелко исписанную мелом, прицениваясь к заданию, и принялась было читать, но учительница ее перебила, по-английски попросив встать и читать стоя. Сама при этом села за свой стол.

Лера поднялась. Тема была до неприличия проста. За что я люблю свою великую страну! Выжатые, как апельсин предложения, без каких-либо художественных особенностей пытающиеся охарактеризовать мощь и красоту Совдепии. К тому же в этих предложениях была масса описок. Нет-нет, напомнила себе Валерия, это не описки, а банальная неграмотность. Только сейчас она вспомнила странную вещь, напрочь выброшенную из головы: ее учителем по английскому в школе была молодая женщина, в муках закончившая институт и с еще большими муками преподающая язык.

Это были бесконечные ошибки. Что самое поразительное – она потом находила их в контрольных и напропалую ставила двойки. С произношением вообще катастрофа! Все звучало так, словно человек с полным отсутствием слуха пытался петь оперу.

Одна из причин, почему в аттестате по английскому четверка, напомнила себе Лера. Но главным было то, что она, как какая-нибудь мелкая пакость, при каждом удобном случае поправляла учителя. Весь урок мог пойти насмарку. Находя в теме чудовищные «ляпы» – сразу заявляла об этом вслух. И что, казалось бы, тут такого?

Но одну ошибку женщина могла исправить, сославшись на то, что ее вечно отвлекают «эти дети», из-за них она «всегда спешит». Но когда ошибок было пять, десять – у нее попросту сдавали нервы, и она принималась орать: «Может, ты знаешь лучше меня? Вон из класса, выскочка!»

А дабы отыграться вызывала ее к доске буквально на каждом уроке, начиная с фразы «Черноус, ты ведь знаешь английский лучше всех, так давай расскажи нам…» И почти во всех случаях занижала оценку, как бы Валерия не изворачивалась.

Ах-х, ну что с тобою вечно траблы, Валерия Черноус? Что ж ты всем убогим – кость в горле и заноза в заднице?!!

Отсюда, вероятно, и произрастают корни ее пресловутой скандальности! Какое-то недалекое существо пытается заставить тебя нести наказание за собственные ошибки. И любые попытки заявить о здравомыслии воспринимаются как скандал. Сиди тихо и жуй свое недовольство, либо дерзни – и нанеси ущерб безотносительному знанию, безграничному достоинству того, кто считает себя выше! И не видать тогда «отлично», как собственных ушей!

Лера вздохнула. Это ее извечная дилемма, извечный вопрос, как «to be, or not to be».

Нарочно выпустив описки, Лера прочла тему на одном дыхании, с прекрасным акцентом, четко выговаривая слова.

На несколько минут воцарилась тишина. Учительница сидела с пораженным выражением, нервно оглядываясь на текст, а затем снова недоуменно и немного искоса смотрела на девушку, стоящую у своей парты. И даже не сразу расслышала, что Валерия спросила ее по-английски, удовлетворен ли запрос и можно ли ей теперь садиться.

Женщина тихо крякнула, борясь с немотой, и Лере пришлось повторить вопрос.

Наконец, учительница кивнула и, кажется, пришла в себя, стараясь скрыть потрясение и делая вид, что ничего особенного не произошло, что так обычно и читают новую, еще не разученную тему абсолютно все ученики. Но Лера постоянно ловила на себе ее косые взгляды. И даже после такого реванша, веселее ей не стало.

* * *

Ведь «траблы», судя по всему, только начинались. Куда не плюнь – сплошные напряги. И Валерии, привыкшей всегда и во всем принимать трудности открыто, ничего теперь не оставалось, как постоянно находиться начеку. Чтобы не сболтнуть лишнего на математике, не пересечься в коридоре с руководительницей, ни с кем больше не подраться. А еще этот Фома – чертов клоун! Куда не шагни – так и смотри, что наткнешься!

Похоже, парень преследовал ее.

Его голова то и дело маячила над школьным потоком, меткие взгляды, как у опытного стрелка, разлетались по всем периметрам и диагоналям: в столовой, в коридорах, на улице. Стоило ей сбежать на другой этаж или в другой конец здания, как через миг он появлялся и там.

«Да что же я шарахаюсь по углам, как затравленная кошка из-за этого переростка?» – негодовала про себя Валерия. И не в том была загвоздка, что трудно его отшить, но с такими ребятами затевать спор – себе дороже. Отшить она его может лишь в грубой форме, но в его случае это, скорее всего, как бросить камень в собаку – весь азарт только удвоится.

«Нужно сказать ему, что я из будущего! – осенило вдруг Валерию. – Точно. Все ему расскажу. Пусть решит, что я шизанутая, может, тогда отцепится».

Но это будет потом. А сейчас она хотела просто спокойно дойти до дома. Всего один день до начала каникул! А там она придумает – непременно придумает! – как жить дальше.

Поэтому, проклиная себя за идиотское положение, Лера выждала, наблюдая через окно верхнего этажа, пока парень покинет приделы школы. К нему пришли друзья в байкерских куртках, ребята постарше. Вот и отлично. Тут уже не до нее. «Ну что ты оглядываешься, балда? На кой черт тебе эта забияка с косичкой? Проваливай давай!»

Фома действительно кого-то настойчиво выглядывал напротив входа в здание. Каждый раз, когда вываливалась группка учеников из парадных дверей, он бросал в них цепкий взгляд, но интерес мгновенно потухал, и он продолжал беседовать с друзьями. Это длилось минут двадцать. От напряжения у Леры заныла поясница, горячими волнами перекатывалось нетерпение. Хотелось выйти немедля из своего укрытия и обматерить гаденыша на чем свет стоял, чтоб и шагу к ней не сделал больше!

Но выражение и поза парня понемногу становились все более отвлеченными, он перестал реагировать на вход и даже повернулся спиной, переключив все внимание на свою компанию. И не успела она опомниться, как их и след простыл.

Выждав еще несколько минут для уверенности, Лера прошмыгнула пустыми коридорами, крадучись выбралась на улицу – и быстрым шагом устремилась домой, молясь, чтобы мальчишке не стукнуло в голову шляться где-то у нее на пути.