Текст книги "Раскаянье дьявола"

Автор книги: Фруде Гранхус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Глава 15

Она проснулась оттого, что вздрогнула. Во сне к ней один за другим приходили животные с карусели, но лишь когда в двери появился клоун, паника вырвала ее из сна. Она лежала, не открывая глаз, на случай если мужчина находился в комнате. Единственный звук, который она слышала, – приглушенный скрип где-то в подвале. Не было ни дыхания другого человека, ни запаха, который подсказал бы ей, что он стоит рядом и ждет. Она приоткрыла глаза. Никого.

Ей все еще казалось невероятным, что она находится в чужом подвале далеко от мамочки. Ей так хотелось домой, в свою постельку, где она любила лежать, прислушиваясь к звукам на нижнем этаже и прижимая к себе плюшевых медвежат. На несколько секунд Ида закрыла глаза, но поняла, что сон все равно не унесет ее отсюда. На столе стояла тарелка с фруктами. То есть он заходил, пока она спала. Яблоки и апельсины, порезанные на кусочки. Ничего из этого ей было нельзя. Еще он сделал бутерброд с шоколадной пастой. Она обожала шоколадную пасту, но могла есть только то, что приготовлено матерью. Она подумала, что могла бы откусить маленький кусочек бутерброда, но от этого станет только хуже. Горло сведет, а голод превратится в острую сильную боль. А потом все равно все выйдет наружу. Тот же самый сок, который он предлагал ей на корабле, стоял и здесь, рядом с тарелкой мармеладных фигурок. Она взяла что-то похожее на машинку и принюхалась. Пахло вкусно. Она медленно провела мармеладом по губам. Осторожно слизнула и почувствовала привкус сладких фруктов. Но ей нельзя. Она положила мармеладку обратно и села.

Девочка снова услышала приглушенный скрип, к которому примешивалось что-то напоминающее мяуканье кошки. Здесь есть котята? Она попыталась определить источник звука, но мяуканье прекратилось. Она огляделась. За ее спиной на стене висели три книжные полки. Кроме нескольких книг и ряда игрушек, на них ничего не было. Она достала одну из книжек. На обложке была нарисована девочка примерно ее возраста, сидящая на коленях у старичка. Она уже выучила почти все буквы и могла написать свое имя, но вот прочитать слова пока не получалось. Она отложила книгу и взяла две игрушки. Типичные мальчуковые штучки – злые солдаты с зажатым в руках оружием. Она взяла в каждую руку по одному солдату и попыталась представить, что они разговаривают друг с другом, но это казалось совсем неправильным. Вместо игры она сидела и просто смотрела перед собой на еду, которую не могла есть, и на напиток, от которого ее бы стошнило. В этот момент ее захлестнуло ощущение полнейшего одиночества.

Девочка заплакала, но что-то подсказало, что эхо, которое она услышала, принадлежало не ей. Казалось, наверху плачет кто-то еще. Внезапно ей перестало хватать воздуха, и, не успев еще ничего понять, она громко застонала. Ида сложила ладони и принялась молиться так же, как уже делала много раз, но теперь она молилась о том, чтобы избавление пришло быстро, очень быстро, потому что она не выдержит здесь больше ни секунды. Может быть, она сейчас откроет глаза и увидит в дверях маму, вдруг мама пришла ее забрать. Но она была совсем одна. Девочка попыталась еще раз, сжала руки так сильно, что ей стало больно, но ничего не произошло. Нижняя губа задрожала, она попыталась сдержать слезы, но все-таки заплакала снова. Всхлипы казались чужими, и она подумала, что, наверное, это оттого, что раньше ей никогда не было так страшно. Раньше, когда она плакала, то представляла себе стеклянный стакан, иногда полный, иногда не до конца – и плакала до тех пор, пока не выплакивала его целиком. В этот раз стакан был полон до краев, и она выплакала его до последней капли.

Живот сводило от спазмов, бутерброд притягивал взгляд. Мама говорила, что, возможно, когда-нибудь она перерастет свою аллергию, а ведь она очень выросла с тех пор, когда последний раз пробовала шоколадную пасту из магазина. Девочка провела пальцем по шоколаду и жадно посмотрела на ставший коричневым кончик пальца. Живот снова скрутило. Если она лизнет пасту, ничего ведь не случится? Как только она высунула язык, то увидела перед собой полный отчаянья взгляд матери. И быстро вытерла палец о платье.

Она встала и взглянула на единственное в комнате окно. Оно было узким и находилось под самой крышей. Ей удалось разглядеть только голубое небо. Она забралась на кресло, держась за стену. Ноги дрожали, но она вытянулась насколько могла и достала пальцами до окна. Ее роста не хватало для того, чтобы его открыть. Полки над диваном доходили до короткой стены. Если у нее получится залезть на среднюю, она сможет дотянуться до окна. Она откроет его и убежит, и попросит помощи у первого встречного. Девочка пододвинула кресло поближе и встала на подлокотник. Ноги все еще дрожали, но кресло казалось устойчивым. Она попыталась встать на спинку. Стоя так, лицом к стене, она почувствовала, что больше не одна в комнате. Он что, стоял в дверях и наблюдал? Ей показалось, что она чувствует его запах, и она замерла в ожидании, когда его рука опустится на ее спину. Она забралась на полку и наконец оглянулась. Его не было.

Между полками было достаточно места, чтобы встать на колени, теперь она забралась достаточно высоко, чтобы увидеть что-то еще, кроме неба. Но легче от этого не стало. Вокруг были только деревья, ничего кроме деревьев.

Она снова услышала мяуканье, подползла поближе к окну и увидела маленькие пушистые тельца. Под окном была небольшая яма, сверху затянутая сеткой. И там были котята – по крайней мере, она решила, что это котята, потому что ей удалось разглядеть только маленький кусочек шерсти. То есть она все-таки была не одна – от этого стало немного легче.

Она осторожно слезла с полки. Еще раз голодным взглядом посмотрела на бутерброд и вдруг снова услышала скрип. Она остановилась и прислушалась. Неужели звук раздается из соседней комнаты? Она встала на колени в углу. Сквозь стену она услышала, как что-то бьется и крутится, к этому звуку примешивался стон. По бедрам снова побежала жидкость. Она задрожала и бросилась к другой стене. Здесь была еще одна девочка, и в данный момент она металась, пытаясь выбраться из веревок, которыми была связана.

Воскресенье, 1 сентября
Глава 16

Эмилия Санде чувствовала себя ссохшейся. Как и земля вокруг. Листья на деревьях сморщились, редкие травинки ломались при малейшем прикосновении. Фермеры жаловались на ущерб. Некоторые привозили воду в больших автоцистернах для удобрений, остальные удовлетворялись составлением требований о компенсации, словно деньгами можно было подкупить природу.

Эмилия сидела и смотрела на то, что лежало на дне лесного озера. То, что произошло, изменило ее как человека. Но не только это. То, что случилось через год, также наложило свой отпечаток.

Она была одета в легкое летнее платье, едва ощущавшееся на теле. И она представляла себе, как парит над землей, голая, сливающаяся с природой.

Она шла босиком случайными тропинками и вдруг поняла, что окружена болотом. В густом неподвижном воздухе чувствовался резкий запах. Она подняла ногу и увидела, что та по колено испачкана в грязи. В этот момент она почувствовала укол в шею. Она хлопнула себя ладонью, но поняла, что было слишком поздно, уже начало чесаться. Если раньше платье игриво касалось обнаженной кожи, то теперь оно слиплось от соленого пота, от подмышек разило кислым.

Она собралась было вернуться, но оступилась и упала на спину. Последним, что она почувствовала, прежде чем потерять сознание, была резкая боль в затылке. Ей снилось, как что-то пронзает кожу, будто бы какое-то чужое существо проникло в нее и начало циркулировать по сосудам. Не веря самой себе, она наблюдала за тем, как оно пульсировало в такт с сердцем, перемещаясь из одной части тела в другую.

Когда она пришла в себя, то не чувствовала одну ногу. Ноющая боль распространилась по бедрам и спине. Она лежала в тени, то есть прошло несколько часов.

Постепенно Эмилия заметила едва слышимое жужжание, а потом почувствовала нарастающий зуд. Чесалось под платьем, но почесать она не могла – руки не слушались. Трава потонула в облаке насекомых. С того места, где она лежала, казалось, что они падают прямо с неба. Она с отвращением наблюдала за тем, как нарастал рой. Эти гады ползали повсюду, забирались в нос и глаза, она пыталась стряхнуть их, моргая, но они цеплялись за веки. Она открыла рот и закричала, но каждый раз, вдыхая, она заглатывала насекомых. Ее стошнило, и она увидела кишащих в зеленой рвотной массе гадов. Она задышала чаще и снова потеряла сознание.

Эмилия очнулась оттого, что замерзла. Она почувствовала, как дрожат руки и ноги, и поняла, что чувствительность вернулась. Открыла один глаз, осторожно, ожидая нападения насекомых. Стемнело. Был вечер или даже ночь, ведь в это время года полная темнота не наступала.

Насекомых не было. Она попыталась подвигаться. Тело реагировало, хоть и с трудом, сопротивляясь. Она осторожно повернула голову и открыла второй глаз. Вокруг были следы борьбы. Она боролась до последнего.

Глава 17

Рино повернулся в постели и достал мобильный телефон. 2:15. Он знал, что уснуть все равно не получится, так что вполне можно было вставать.

Рино поплелся в гостиную в одних трусах и налил стакан кока-колы. Вчера вечером он вполне убедительно доказывал Иоакиму, что напиток наполовину состоит из сахара и наполовину из сомнительных добавок.

Прошло ровно двенадцать часов с момента исчезновения Иды Халворсен. По словам Гюру, критическая граница проходила на рубеже шести часов, согласно статистике, после первых суток оставалась лишь пятипроцентная вероятность найти похищенного ребенка живым. Жива ли Ида? Или ее где-то бросили, убитую и изнасилованную? А если она жива, в сознании ли она в этот самый момент? Или лежит где-то перепуганная до смерти?

Он вдруг подумал, что огромным упущением было вести расследование вполсилы.

Рино поставил стакан на стол. Можно было просто глотнуть сахарного сиропа. Все три девочки светловолосые. Гюру считала это совпадением, но он все больше убеждался в обратном. Иду выбрали не случайно. Существовала какая-то причина. Но было ли ее исчезновение связано со случаями из восьмидесятых? Двадцать семь лет паузы для заложенных в человеке страстей – слишком долго, с этим он согласен, но что, если Ярле Утне что-то мешало? Например, длительная болезнь? Все равно не сходится, если учитывать временной аспект, так что Рино скорее склонялся к версии о смене личности и новой жизни в облике раскаявшегося грешника. Грешника-рецидивиста.

Рино стоял посреди гостиной, пытаясь выстроить взаимосвязи, от которых, как он сам прекрасно знал, завтра же откажется, и вдруг заметил какое-то движение в одном из соседних домов. Ну, конечно, это она, увядающая деревенская красотка, посылавшая ему взгляды, которые трудно было неверно истолковать. Он поспешил спрятаться за занавеской, надеясь, что она его не заметила. В противном случае уже через пару минут она будет стоять у его двери.

Забравшись в кровать, он констатировал, что на часах уже без четверти три. И что соседка все-таки сдержала свою страсть.

Всего через четыре часа он уже завтракал. Согласно определению о совместной опеке над ребенком, Иоаким должен был оставаться у него один раз в будни и каждые вторые выходные, но на самом деле сын приходил и уходил по своему собственному желанию, да и нельзя сказать, что в данный момент он так уж радовался взаимному пребыванию с отцом. К удивлению Рино, Иоаким согласился с ним позавтракать, несмотря на ранний час. Скорее всего, он просто еще не ложился.

– Ты выяснил, кто поджарил Видара? – спросил Иоаким, ковыряя омлет.

Рино попытался сохранить серьезное выражение лица.

– Отчим признался?

– Еще нет, – сказал Рино, прижимая палец к губам.

– Это правда? Ну, то, что ты сказал? Что его могут посадить на полгода?

– Да, если только он не родит историю о том, что все это произошло случайно, а судья будет достаточно наивен, чтобы ему поверить.

– Видар выглядит плоховато.

– Плоховато?

Иоаким пожал плечами:

– Боится, наверное.

– Имеет полное право. Насколько я понимаю, мать до сих пор не выгнала из дома этот кусок дерьма.

Иоаким катал по тарелке кусочки омлета.

– Может быть, Видара и требовалось проучить.

– Иоаким! – Рино отложил вилку. – Тебе, знаешь ли, тоже не помешает получить пару уроков хорошего поведения. Но я же тебе волосы не сжигаю.

Иоаким расплылся в улыбке.

– Кстати, насчет удаления волос. И кто она?

– А?

– Я с пяти лет не видел тебя настолько гладко выбритым.

– На дворе лето, почти тридцать градусов. Ты не в курсе?

– Да уже пару месяцев.

Рино провел ладонью по свежевыбритому подбородку. Да, давненько он не приводил себя в порядок.

– Что ты хотел сказать, предполагая, что Видара требовалось проучить?

– Он хулиган.

– А именно?

Иоаким пожал плечами:

– Просто хулиган.

В четверть восьмого Рино открыл дверь полицейского участка. Исчезновение Иды Халворсен пробудило самоотверженность во всех сотрудниках, так что многие были уже на местах. Дверь в кабинет Гюру была распахнута, он заглянул внутрь. Напарница задумчиво смотрела на экран компьютера опухшими от бессонницы глазами и автоматически чертила на бумаге маленькие прямоугольники. Рино уже не раз замечал, как она это делала.

– На Эйнара Халворсена в свое время подавали заявление в полицию. – Гюру мельком взглянула на Рино и протянула ему распечатку. – Точнее, в тысяча девятьсот девяносто третьем году. Угрожающее поведение.

Рино пробежал глазами заявление. К женщине неожиданно наведался безупречно одетый молодой человек, который довольно навязчиво пытался обратить ее в свою веру. Больше получаса она старалась выдворить его из своего дома, а он угрожал ей Чистилищем и вечной погибелью.

– Это произошло, когда они жили в Мюре, в Вестеролене. Сейчас они живут здесь, год назад жили в Рогнане, а до этого в Стокмаркнесе. Они кочуют, как саамы.

– Они все еще связаны с общиной?

Гюру скрестила пальцы на затылке.

– Я уже поговорила с Ребеккой Халворсен. Она сказала, их семья вышла из общины много лет назад. Но мне не нравится связь между прошлой жизнью в секте и слепой верой в возвращение дочери. После утреннего совещания я хочу поглубже покопаться в жизни Эйнара Халворсена.

– Ты правда веришь в то, что он тут замешан?

– Не особо, но это все, что у нас есть на данный момент.

– Педофил…

Гюру покачала головой, но не так уверенно, как раньше.

– Та девочка, за изнасилование которой его осудили…

Гюру достала выписку из дела.

– Я пришла в половине шестого. Не могла уснуть.

Она протянула ему документ, где в правом нижнем углу была фотография девочки. Милое личико, большие ясно-голубые глаза, но самое главное – волосы, как у ангела, золотисто-светлые, длиной по плечи.

В комнате для совещаний стоял влажный туман, и десятки дышащих ртов не могли с ним справиться. Ленсман Дагфинн Сельмерсен сложил руки за спиной и покачивался, перекатываясь с пятки на носок.

– Прошло семнадцать часов с того момента, как Ида Халворсен пропала, это значит, что критическая точка давно пройдена. – он посмотрел на Гюру, которая точно поделилась с ним своими знаниями. – Болезнь девочки, из-за которой она, говоря по-простому, не переносит ничего, кроме того, что приготовлено матерью, добавляет значения временному аспекту.

На несколько секунд в комнате воцарилась мертвая тишина.

– Гюру и Рино очень подробно расспросили мать, кроме этого вчера две наши группы до позднего вечера проводили опрос соседей. Мы знаем, что подобные мероприятия часто пробуждают человеческую фантазию, но, несмотря на это, у нас нет никаких новых показаний, которые можно было бы назвать интересными. За исключением одного.

Рино заметил, как встрепенулись все сидевшие за столом.

– Томас? – ленсман кивнул сотруднику, стоявшему рядом с Рино. Несмотря на то, что Томас и Рино были ровесниками, они сильно отличались друг от друга. По крайней мере, в отношениях с женщинами. Тут Томас напоминал покорного щенка, постоянно лебезящего перед дамами.

– Сообщение поступило поздно вечером. – Томас кашлянул. – Женщина из Тверланде. Она ехала домой из больницы и возле съезда к Будёшёен заметила мужчину. Она обратила на него внимание, потому что у него за спиной висел набитый до отказа рюкзак. Женщина не придала этому особого значения, но когда стало известно о нашем деле, она подумала, что этот мужчина выглядел как-то странно.

– Она смогла его описать? – нетерпеливо спросила Гюру.

– Она сказала, что он двигался медленно. По ее словам, как будто шел по болоту.

– То есть, другими словами, это был немолодой человек, – добавил другой сотрудник.

Томас всплеснул руками:

– Я тоже так подумал.

– Очевидно, где-то неподалеку у него был автомобиль. – Гюру раскраснелась. – Для нас это означает следующее: если Ида действительно была в рюкзаке, ее похищение было неслучайным. А тот, кто запланировал свои действия заранее, паникует редко. Это добавляет мне веры в то, что Ида жива. Если только она не съела что-то, что не переносит.

Глава 18

На часах было без одной минуты восемь. Последний рекламный ролик про жевательные кости для чистки зубов у собак и новости на телеканале TV2 начались с фотографии девочки, которая в данный момент находилась у него в подвале. Беззаботная улыбка сияла с экрана телевизора – совсем другое лицо, непохожее на то, что он видел накануне вечером, когда она описалась от страха. Оттого, что он видит ее такой и знает, что в данный момент вся Норвегия яростно ненавидит его, сердце забилось чаще.

После нескольких репортажей о других важных вопросах новости переключились на полицейский участок в Будё. Ленсман выступал на улице и вел себя неуверенно и суетливо, отвечая в основном неопределенными стандартными фразами. Было очевидно, что полиции не удалось ничего накопать. Интервью закончилось обращением к жителям региона с просьбой сообщать обо всем, что, по их мнению, может иметь отношение к делу, особенно полицию интересовал мужчина, направлявшийся пешком в сторону центра Будё во время исчезновения девочки.

Он знал, что остаться полностью незамеченным практически нереально, однако информация о том, что у мужчины за спиной был большой рюкзак, неприятно поразила его. Нет, нельзя, чтобы они нашли его прямо сейчас! Ему нужна еще буквально пара дней!

После интервью на экране появился дом родителей Иды, затем фотография того места, где она гуляла и где попалась ему в руки. Когда ведущие заговорили о неопределенности на фондовой бирже, он встал и выключил телевизор.

Казалось, тело потяжелело килограммов на двадцать, голова кружилась. Всю ночь он проспал с открытыми глазами, но из подвала не доносилось никаких рыданий. Это его беспокоило. Все должно было пойти по плану. Он почесал тыльную сторону ладони – красную, раздраженную. Болезнь приходила и уходила. Но сейчас стало совсем плохо, хуже, чем когда бы то ни было.

Он отыскал мазь и смазал руки. Надев одноразовые перчатки, он начал тихо спускаться по лестнице. Он вложил всего себя в оборудование подвала, но избавиться от запаха было невозможно. Вонь засела в потолке и стенах, пропитала каждую пору деревянных перекрытий.

Сначала он пошел к той, что была здесь дольше. Запах становился хуже даже не ежедневно, с каждым часом воняло все сильнее. Свернувшееся в клубок тело вздрогнуло, как только он открыл дверь, но девочка по-прежнему отказывалась смотреть ему в глаза. Он забрал полупустую коробочку йогурта, оставшуюся с предыдущего кормления. Она сидела неподвижно. Никаких больше молитв и стенаний, она поняла, что ждать от него милосердия не приходится.

– Есть хочешь?

Никакой реакции. Ложка по-прежнему торчала из коробочки, и он помешал ей йогурт. Не соблазнило. Ее подбородок по-прежнему был прижат к груди. Волосы, спадавшие на голые колени, напоминали засохший пшеничный сноп, от нее пахло болотом.

Запах возбуждения. Подрагивающие детские ножки. Красное платье. Неодолимое вожделение. Черное удовлетворение.

Ложка выскользнула из банки, и капельки йогурта разлетелись по дощатому полу. Он поставил коробочку на пол и вышел из комнаты. Она все равно была не голодна.

Он осторожно открыл дверь в соседнюю комнату и подпрыгнул от неожиданности, увидев, что девочка сидит на диване. Худенькие детские пальчики сжимали платье в кулак, а потом отпускали. Ритуал повторился несколько раз. На столе перед ней стояли еда и питье.

– Нужно есть.

Она едва заметно покачала головой. Казалось, за ночь она вся сжалась, ему было больно видеть ее такой – испуганной, отстраненной. Он представлял все совсем не так. Книги и фильмы ее не заинтересовали, и он не замечал никаких признаков того, что она снова хочет попасть к зверушкам с карусели.

Он сел рядом с ней на диван. Она задышала быстро и неравномерно. Она была такой маленькой, такой уязвимой. Он обнял ее за плечи и заметил, как она напряглась. Даже через резиновую перчатку он чувствовал холодок ее кожи. Она нуждалась в его тепле.

– Не бойся, – прошептал он, но голос прозвучал совсем не так мягко, как он рассчитывал. Она попыталась отстраниться, но он удержал ее. Она должна была понять: все, что с ней произошло, было к добру.

– Я буду с тобой добр.

Она сжалась.

– Я знаю, что тебе нельзя есть все подряд, но немножко поесть нужно.

Она закрыла лицо руками.

– Мы найдем то, что тебе понравится, но, пожалуйста, скажи, если тебе это нельзя.

Он прижал девочку к себе сильнее.

– Когда я вернусь, я хочу увидеть, что ты немного поела.

Никакой реакции.

– Чуть-чуть.

Она не выпускала платья из сжатых кулачков.

– Что ты любишь больше всего?

Слышны были лишь приглушенные звуки из соседней комнаты.

– Я принесу тебе… если захочешь.

Каждая клеточка его тела ждала ответа.

– Ну вот и договорились. Поешь хотя бы чуть-чуть.

Он встал, но не ушел.

– В туалет хочешь?

Она покачала головой.

– Захочешь – постучи в дверь.

Какое-то время он рассматривал ее, а потом достал с полки какой-то фильм. Она не поднимала на него глаз.

– Хочешь посмотреть кино, Ида?

Он заметил, что она отреагировала. Что-то пошло не так. Лишь закрыв за собой дверь, он понял, что случилось. Он назвал ее по имени. Первый прокол.

Он постарался поскорее забыть о своей оговорке и принялся искать в шкафу что-то, что могло бы ее соблазнить. Не успел он решить, что все дети на свете любят макароны, как раздался стук в дверь. То есть она все-таки захотела в туалет. Он спустился в подвал, но, не дойдя до ее двери, снова услышал стук, раздававшийся с верхнего этажа. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать. Кто-то стучал во входную дверь.