Текст книги "Честный акционер"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

3

Сычев был здоровенным сорокалетним мужиком с бицепсами Шварценеггера и умственными способностями десятилетнего ребенка. Когда-то он перебивал номера на угнанных машинах, за что и загремел на кичу. После отсидки, однако, Сыч взялся за ум и теперь зарабатывал себе на жизнь ремонтом машин. Руки у него были золотые, и клиентуры хватало. Возле сычевского гаража постоянно терлись подростки, которым Сыч давал разные мелкие поручения. А то и просто гонял их за пивом. Несмотря на отсутствие мощного интеллекта, хитрости и коварства Сычу было не занимать, что в полной мере проявлялось, когда он садился играть с кем-нибудь в карты. На зоне Сычева научили нескольким шулерским приемам, что позволяло ему с легкостью обыгрывать вольных «лохов». Но на крупные деньги Сыч никогда не играл, поэтому «лохи», по большому счету, оставались не в обиде.

И вот с этим человеком беседовал теперь капитан Могильный, сидя на скамейке возле гаража и потягивая из бутылки пиво.

– Пацанов я вам не сдам, – пробасил Сычев, отхлебнул из своей бутылки и вытер рот тыльной стороной ладони. – Если кого за это дело привлекать, так только меня.

– Погоди ты на рожон лезть, – спокойно сказал ему Могильный. – Пока я просто хочу узнать про эту «мазду» все, что знаешь ты.

Сычев недоверчиво покосился на капитана, снова приложился к бутылке, хрипло вздохнул и сказал:

– Сглупили пацаны, ничего не скажешь. Купились на легкую добычу.

– Как это было?

– Да как. Услышали они взрыв, выскочили из кафешки. Видят – «мазда» припаркована. А из «мазды» той голос слышится. Громкий. Как будто кто-то на кого-то кричит. Пацаны, понятное дело, подошли поближе – любопытные ведь. И видят – в окне открытом мужик сидит и в телефон, как сирена, вопит. Увидел пацанов, заткнулся и давай машину заводить. А она, как на зло, не заводится. Ну пацаны еще ближе подошли. А он, мужик этот, как только увидел, что они подходят, так из машины выскочил и к проходному двору побежал. Убежал – да так и не вернулся. Пацаны подождали-подождали, потом сели в машину и ко мне ее пригнали. Идиоты. Хотел я ее обратно отогнать, но побоялся. По городу тогда «план-перехват» объявили… А тут еще эта рация. – Сычев кивнул на рацию, лежащую перед Могильным на столе.

– Я хочу поговорить с этими пацанами, – сказал капитан Могильный.

Сычев покачал тяжелой головой:

– Не получится. Уехали они. В пионерлагерь.

– Скажи мне их имена.

Сычев усмехнулся:

– Этого вы из меня и клещами не вытяните. Да и незачем вам с ними говорить. Все, что знали, они мне и так рассказали. Лицо мужика они в темноте не разглядели. А место, где стояла тачка, я вам и сам покажу.

Насчет того, что правду из Сыча не вытянешь никакими клещами, – тут Сыч не преувеличил. Могильный по собственному опыту знал, что по упрямству с этим здоровяком не сравнится ни один осел. Кроме того, у него были свои понятия о чести, и их бы он даже под пытками не нарушил. В общем, переубедить Сыча не было никакой возможности.

– Ладно, – сказал Могильный. – С тачкой-то все в порядке?

Сычев кивнул:

– В порядке машинка. Можете хоть сейчас забирать.

– Руль небось тряпочкой протер?

Сычев хмыкнул и сказал:

– Протер. А вы хотели, чтоб я вам отпечатки моих пацанов оставил? Нет уж, – дудки.

Могильный вздохнул. Если Сыч решил стереть отпечатки пальцев, то не пропустил ни одного миллиметра, уж тут будьте спокойны. Бывают же на свете такие педантичные идиоты!

– Ладно. Машину я заберу. А насчет всей этой истории… Гляди, Сычев, если хозяин машины найдется и выяснится, что они ее попросту угнали – несдобровать ни тебе, ни твоим пацанам. Ты меня понял?

Сычев никак не отозвался на эту угрозу, лишь хмуро усмехнулся в ответ.

– Кстати, – продолжил Могильный, – у тебя там в гараже «мерс» стоит доисторический. Откуда он у тебя?

– Купил, – нехотя ответил Сычев. – Полтора года назад.

– За сколько?

– За пять тысяч.

– Баксов?

– Угу.

– Откуда деньги?

– Деньги честные. Комнату в Подольске продал, бабкину. Можете проверить.

– Гм… – Могильный недоверчиво покосился на раритетный «мерседес». – Эта тачка раз в десять больше стоит.

– Это теперь. А полтора года назад она была просто ржавой развалиной. Вот она – ее добавочная стоимость. – Сыч показал Могильному огромные, растопыренные ладони. – Все через эти руки. И только через них. Полтора года над ласточкой этой колдовал, изо дня в день по винтику собирал.

– Ладно, – миролюбиво кивнул Могильный. – Колдуй дальше. Но помни – я за тобой слежу.

– Да уж это как водится, – философски отозвался Сыч.

4

В то время пока капитан Могильный выуживал из Сычева сведения о брошенной «мазде», следователь Генпрокуратуры Владимир Поремский, которого Турецкий включил в следственную бригаду, стоял в холле первого гуманитарного корпуса МГУ и разглядывал книжки, разложенные на лотке.

Больше всего здесь было философии, которую Володя еще со студенческих лет не понимал и не любил. Слишком уж далеки от жизни были все эти Гегели и Канты. Слишком убедительны, красивы и идеальны были их построения. Впрочем, Поремский никогда не знал философию настолько хорошо, чтобы рассуждать о ней.

Л. Шестов. «Апофеоз беспочвенности» – прочел он на одном из корешков. Название показалось Поремскому забавным. Он взял книжку и наугад раскрыл ее.

«Чтоб сделать человека поэтом, его вовсе не нужно «развивать» в общепринятом смысле. Может быть, следует от него прятать книги. Может быть, нужно произвести над ним какую-нибудь операцию, которая в наших глазах угрожает ему только опасностью или даже гибелью – проломить ему голову или выбросить его с четвертого этажа…»

Поремский закрыл книжку и посмотрел на обложку. «Философское наследие» – гласила обложка. Володя хмыкнул. Вот ведь какая философия бывает. А ведь верно рассуждает гражданин Л. Шестов. Часто очень хорошо «развитый», образованный и воспитанный человек оказывается на деле тупицей и пошляком, а порой какой-нибудь увечный алкаш, сшибающий мелочь возле пивного киоска, ляпнет тебе такое, что и годы спустя вспомнишь. Потому что увечному алкашу есть что сказать об этой жизни.

Поремский открыл книгу в другом месте.

«Люди часто начинают стремиться к великим целям, когда чувствуют, что им не по силам маленькие задачки. И не всегда безрезультатно…»

Весьма и весьма неглупая мысль, решил Поремский. И пролистнул страницы дальше.

«Пусть с ужасом отшатнутся от нас будущие поколения, пусть история заклеймит наши имена как имена изменников общечеловеческому делу – мы все-таки будем слагать гимны уродству, разрушению, безумию, хаосу, тьме!»

Этот яростный призыв Поремскому совсем не понравился. Он нахмурился и запихнул книжку на место.

За два последних дня Володя Поремский узнал о Геннадии Кизикове все, что можно было узнать, опрашивая его коллег по работе, его начальника и даже школьных учителей. Парень практически не пил, не курил, всю жизнь занимался спортом, отстаивая на соревнованиях честь родной школы. В Чечне показал себя храбрым и умелым бойцом, за спины друзей не прятался, хотя и под пули без причины не лез. Одним словом, образ получался почти идиллический. Оставался один вопрос: как такой идеальный во всех отношениях парень решился на убийство сразу нескольких человек? Причем на убийство подлое, можно сказать – из-за угла. Никто из опрошенных Поремским людей не смог толково ответить на этот вопрос.

Сегодня ему предстояло встретиться с сестрой киллера, Ларисой. Полтора дня она ускользала от встречи, ссылаясь на занятость. Но сегодня Поремский поставил вопрос ребром: или беседа «на пленэре», или допрос в прокуратуре. Девушка оказалась разумной и выбрала первый вариант.

– Владимир Поремский? – услышал Володя у себя над самым ухом звонкий женский голос.

Он повернулся и увидел высокую, темноволосую девушку с худым лицом и большими, карими глазами. Девушка смотрела на него с улыбкой.

– Я ведь не ошиблась? – снова спросила она.

– Нет, – сказал Володя. – А вы – Лариса?

– Так точно. Приятно познакомиться. – Девушка протянула руку.

Пожатие у нее было крепким, почти мужским.

– Как вы меня узнали? – спросил удивленный Поремский.

– Я за вами уже минут пять наблюдаю. У вас очень интересное выражение лица. Как у воспитателя, который пришел в соседний детский садик и удивляется тому, как плохо воспитаны здешние дети.

– Неужели?

– Точно вам говорю. К тому же не очень-то вы похожи на студента. Вид у вас слишком озабоченный.

– А разве у студентов не бывает озабоченного вида?

– Только во время сессии.

Поремский улыбнулся:

– Что ж, может быть. Давайте куда-нибудь пройдем, а то в холле слишком шумно.

– В сачке, – сказала Лариса.

– Что?

– Холл называется «малый сачок».

– Ага. Значит, есть еще и большой?

– Да, он с другой стороны. Если хотите, можем пойти в кафе. Это на втором этаже. Хотя там, пожалуй, еще шумнее, чем здесь. – Девушка на мгновение задумалась. – А знаете что, Володя, давайте поговорим на улице. Там нам точно никто» не помешает.

Поремский пожал плечами:

– Я не против.

– Тогда пошли. Покажу вам свою любимую скамейку!

«Любимая скамейка» оказалась обычной цементной скамьей с деревянными перекладинами, зато стояла она в тени большой голубоватой ели.

– Ну вот, – сказал Лариса, усаживаясь. Затем посмотрела на Поремского, дружелюбно улыбнулась и спросила: – Вы ведь не обиделись на то, что я назвала вас Володей? Просто мы с вами почти ровесники, вот я и…

– Это вы мне льстите, – заметил Поремский. – Я, по меньшей мере, лет на восемь старше вас.

– Правда? Такой старый? – Девушка недоверчиво на него посмотрела. – А выглядите молодо.

– По-вашему, все, что за тридцать, – это уже старость?

– А по-вашему, разве нет? – ответила Лариса вопросом на вопрос. Затем смягчила свое резкое заявление улыбкой и добавила: – Хотя в наше безумное время и старики бывают юными. Вон Шон Коннери, например. Триста лет, а все еще жеребец.

– Спасибо за утешение. Но мне все же чуть-чуть поменьше.

Девушка весело посмотрела на Поремского, затем откинула голову и тряхнула длинными каштановыми волосами. Это было очень женственно.

– Итак, Володя, – перешла она на деловой тон, – вы пришли сюда поговорить о моем брате, так?

– Так.

Лариса вздохнула:

– Мой бедный, бедный брат. К сожалению, мы с ним так мало общались… И вообще, мне кажется, он меня немного недолюбливал. Считал слишком легкомысленной и пустой.

– А вы?

– Что я?

– Вы его любили?

Лариса хотела что-то ответить, но осеклась и задумалась.

– Тяжелый вопрос вы мне задали, – тихо проговорила она после паузы. – Любила ли я Гену? Да, наверное, любила. То есть… конечно, любила. Но мы с ним были – как бы из разных вселенных, понимаете? Я не понимала его, он – меня. Да он и не стремился понять. Он вечно был погружен в какие-то мрачные размышления и не любил, когда его отвлекали по разным пустякам. До армии он тоже был молчаливым и серьезным, но после армии стал совсем уж невыносим. На смену серьезности пришла мрачность и… – Девушка глянула на Поремского из-под длинных опущенных ресниц. – Вам знакомо такое слово – «мизантропия»?

– Знакомо.

– Ну вот, это дурацкое слово вполне применимо к нему. Он не любил людей. Не любил шумные компании, пустую болтовню. Он даже от анекдотов морщился. По крайней мере, когда я пыталась ему их рассказывать.

– И все-таки вы долгое время жили в одной квартире, – сказал Поремский. – Может быть, вы знаете, с кем он общался? С кем дружил? Была ли у него девушка?

– Девушка? – Лариса задумалась. – Девушки у него, наверное, были. Но домой он их никогда не приводил. Понимаете, для Гены наш дом был не больше чем место для ночлега. Ну или столовой, где можно сытно поужинать. А если ужина нет, то тоже не беда. Ведь всегда можно открыть холодильник и сварганить себе бутерброд с колбасой. Вот так он к дому и относился.

– То есть вы хотите сказать, что…

– Я хочу сказать, что вся его жизнь проходила за стенами нашей квартиры. Поэтому мне почти нечего вам рассказать. Но это совсем не значит, что Гена был плохим.

– Я понимаю, – сказал Поремский. – Скажите, а Геннадий был мстительный человек?

– Вы хотели спросить: мог ли он взорвать этих людей из мести?

Поремский кивнул. Девушка откинула со лба прядь волос и спокойно и пристально посмотрела Поремско-му в глаза.

– Володя, если я скажу вам, что чужая душа – потемки, это будет банальщина. Но тем не менее… Да, мы росли вместе с Геной, мы жили с ним в одной квартире. Он занимался спортом, ездил с приятелями в какие-то турпоходы… – Карие глаза Ларисы стали задумчивыми. Голос зазвучал тише: – Однажды он притащил домой мертвую птицу и сказал, что будет делать из нее чучело. Помню, я тогда страшно испугалась и даже расплакалась. А он, вместо того чтобы кинуться утешать, взял меня за руку, отвел в ванную комнату и запер там. Открыл только тогда, когда я перестала плакать. И еще пригрозил, что, если я кому-нибудь расскажу об этом, он сбросит меня с крыши. Вот так. А та дохлая птица провалялась у нас в квартире два дня, пока отец не выбросил ее на помойку.

– К чему вы мне это рассказали? – спросил По-ремский.

Лариса посмотрела на него прищурившись:

– К тому, что иногда Гена совершал странные поступки. Но значит ли это, что он был способен убить из мести… – Она тихо покачала головой: – Я не знаю.

– Ваш отец рассказывал, что до армии Геннадий был хорошим спортсменом. А после армии он занимался в каком-нибудь клубе?

– А отец что говорит?

– Говорит, что не знает.

Лариса удовлетворенно кивнула:

– Ну вот видите. Даже отец не знает, хотя живет… жил с ним в одной квартире. А откуда мне про это знать?

– Да, действительно, – согласился Поремский. – Но все-таки странно… Ни вы, ни отец не смогли рассказать о Геннадии практически ничего. Ни о его жизни, ни о его привычках.

– Я рассказала вам о его характере, – возразила Лариса. – И если уж на то пошло, с Геной после армии действительно стало что-то твориться. Он как будто обозлился на весь мир. Нет, я неправильно выразилась. Скорее, не на весь мир, а на тех, кто в этом мире процветает. На богатых людей, на начальников.

– И на генералов тоже?

– И на генералов тоже. Ведь это из-за них отец потерял ноги в афганской войне. Это они бросили Гену в кровавый котел Чечни, они заставили его пережить весь тот ужас. Иногда, когда по телевизору показывали правительство, Гена буквально бледнел и трясся от злобы. А однажды он сказал: «Будь моя воля, я бы их всех поставил к стенке и…» – Лариса качнула головой и, выдавив из себя слабую улыбку, тихо сказала: – Понимаете, Гену страшно бесило все это политическое словоблудие. Помню, однажды он сказал, что им и такими же парнями, как он, правительство просто заткнуло дырку в бочке. А теперь он – использованная, износившаяся затычка, которую выбросили на свалку. То же самое он говорил и об отце.

– Может, он упоминал какие-нибудь имена? Кто из генералов вызывал у него наибольшую ярость?

– Нет, Володя, имен он не называл. Он говорил про них просто: «вся эта штабная сволочь». А иногда и еще жестче. Матом.

– Если Геннадий так ненавидел удачливых людей, то как его занесло в службу безопасности «СНК»? Ведь ему приходилось охранять покой миллиардера.

– Точно не знаю, – немного подумав, ответила Лариса. – По-моему, какой-то знакомый… бывший однополчанин… его туда устроил. У Гены ведь был разряд по боксу. И он служил в горячей точке. С таким послужным списком либо в охранники, либо в киллеры. Гена выбрал первый вариант. – По чистому, белому лбу Ларисы пробежали морщинки, и она добавила: – По крайней мере, сначала.

– Понятно, – негромко отозвался Поремский. – Кстати, Лариса, а почему вы перебрались в другую квартиру?

– Потому что захотела жить одна, – просто ответила девушка. – И еще: у меня появились деньги на то, чтобы снять собственное маленькое жилье. Я устроилась на работу.

– Куда, если не секрет?

– В фирму «Имярек-консалтинг». Уже полтора года работаю там менеджером по связям.

– Отец не возражал против вашего переезда?

– Ну ему это, конечно, не совсем понравилось. Известно ведь, что все отцы немного ревнуют любимых дочек к их женихам. Но никакого «предательства» он в этом не видел. Просто попросил, чтобы я чаще его навещала.

– Ну и как? Навещаете?

– Когда есть свободное время. А его у меня не так много.

– А как отнесся к вашему отъезду брат?

Лариса хмыкнула:

– Да никак не отнесся. Он, и пока я жила с ними, почти не замечал моего присутствия. А после отъезда и подавно. Мне кажется, я просто перестала для него существовать.

– Ясно. Ваш отец сказал, что у вас есть жених. Вы живете вместе?

Девушка поджала губы.

– Мой отец может сказать все, что ему угодно. Но не всем его словам можно верить, – резко проговорила она.

Поремский выдержал паузу, думая, что Лариса еще что-нибудь добавит, однако она молчала.

– То есть вы хотите сказать, что ваш отец меня обманул и у вас нет жениха? – настойчиво спросил он.

И снова молчание.

– Лариса, я…

– Вы считаете, что информация о моей личной жизни поможет вашему расследованию? – с нескрываемой иронией спросила девушка.

– Я должен учитывать все, – спокойно ответил Поремский. – Иначе грош цена моей работе.

Поремский думал, что Лариса будет спорить, но она лишь небрежно пожала плечами и сказала:

– Хорошо, я отвечу. Да, у меня есть жених, и я живу с ним. Теперь вы довольны?

– Он был знаком с Геннадием?

– Шапочно.

– Я бы хотел с ним встретиться.

Лариса искоса посмотрела на Поремского и усмехнулась:

– А вам не кажется, что это уже перебор?

– В каком смысле?

– Я не хочу, чтобы из-за меня… из-за моих семейных дел мой любимый человек испытывал неудобства. Не хочу его впутывать в это дерьмо, ясно?

– Вы сами сказали, что дело это семейное, – мягко возразил Поремский. – А ваш жених, он ведь тоже является частью семьи. Вашейсемьи.

Лариса недовольно нахмурилась, но все-таки ответила:

– Его зовут Евгений Бабаев. Больше я вам ничего не скажу.

– Почему?

– Ни почему, – упрямо ответила она. – Не хочу, и все.

– Хотя бы скажите, где он.

Лариса упрямо поджала губы и помотала головой.

– Ну хорошо, – миролюбиво сказал Поремский. – Если вам неприятно об этом говорить…

– Я дам вам свою визитку, – перебила его Лариса. – Там все мои телефоны и адрес офиса. Правда, на работе я бываю не всегда… сами понимаете – учеба… Но по мобильному можете звонить мне в любой момент. – Она поднялась со скамейки и протянула По-ремскому руку. – Ну вот и все. Мне пора на занятия.

Поремский встал и пожал протянутую руку.

– Было очень приятно с вами познакомиться, Володя, – серьезно, без тени улыбки сказала девушка.

– Мне тоже, – ответил Поремский.

После того как Лариса ушла, он еще некоторое время сидел на скамейке, в тени раскидистой ели, размышляя над рассказом девушки. Тут в общем-то было о чем подумать. Поремский не верил в то, что Лариса ничего не знала о своем брате. Конечно, бывает, что брат с сестрой терпеть друг друга не могут; такое встречается сплошь и рядом. Однако опыт показывает, что даже в этом случае они знают друг о друге очень многое – разумеется, вся эта информация имеет негативный оттенок: «Все его дружки – козлы, они только и знают, что пить пиво и гонять на мотоциклах». Или: «Он постоянно торчит со своими дружками-кретинами в этом клубе, а его дура-подружка одевается, как типичная шлюха». Вот в такую информацию Поремский бы поверил. Но чтобы человек, который живет рядом с тобой и вызывает в твоей душе неприязнь, был для тебя полной тенью (со всеми свойствами безликости) – такого Володя Поремский еще не встречал.

Нежелание Ларисы говорить о своем женихе тоже показалось Поремскому подозрительным. Ну, допустим, она и правда не хочет его впутывать. Но ведь чтобы впутаться во что-то, нужно иметь к этому хоть какое-то – пусть даже самое слабое и даже мнимое – отношение. Стало быть, этот Евгений Бабаев был знаком с киллером Кизиковым. Может, даже дружил с ним? А Лариса ревновала его к этой дружбе, поскольку сама брата не любила и не понимала?

Поремский тряхнул головой и улыбнулся. Как всегда, фантазия завела его слишком далеко. Впрочем, фантазия – вещь полезная. Она не раз помогала Володе выстроить версию, которая в дальнейшем находила свое подтверждение в жизни.

Вообще, странно, что в этой семье никто и ни о ком ничего не говорит. Как будто между членами семьи был какой-то заговор. Как будто они сговорились!

Итак, в каком направлении двигаться дальше? Ясно, что нужно встретиться с женихом Ларисы, с Бабаевым. Узнать о нем побольше. Может быть, встретиться с его друзьями. Конечно, вполне вероятно, что это направление поиска окажется бесперспективным. И все-таки интуиция подсказывала Поремскому, что копнуть в этом месте стоит. Справедливости ради следует сказать, что интуиция не всегда выводила Володю на верный след, но все же ее голос был таким настойчивым, что заглушить его не было никакой возможности.