Текст книги "Честный акционер"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Глава шестая
СЛЕД

1

Поремский и Турецкий сидели в летнем кафе. Погода испортилась: дул холодный ветер, по небу ходили черные тучи, однако в помещении кафе был так душно и накурено, что сыщики предпочли открытый воздух. Благо над их головами трепетал тент, так что дождь им был не страшен.

Володя уплетал шаурму, а Александр Борисович задумчиво дул на чашку с кофе, которую держал в руке. Перед тем как отправиться обедать, Турецкий долго беседовал с матерью Алексея Антиховича. Женщина все еще была не в себе. Глаза ее распухли от слез (наверное, проплакала всю минувшую ночь). Морщин на ее лице стало еще больше, а само лицо побледнело и словно бы выцвело. Но Турецкому нечем было утешить бедную женщину. Осталось лишь успокаивать и врать. Чувствовал он себя после этой беседы отвратительно.

Между тем Поремский делился с Александром Борисовичем последними новостями.

– Журналист Бычихин отбыл в неизвестном направлении, – говорил он, прожевывая смачный кусок шаурмы. – По словам Давыдова, Бычихин позвонил ему и попросил отпуск – за свой счет. Сказал, что переутомился и нуждается в отдыхе. Редактору эта идея не понравилась, и тогда Бычихин заявил: «Не дашь отпуск – увольняй к чертовой матери».

– И что Давыдов? – хмуро спросил Александр Борисович.

Володя хмыкнул:

– Дал неделю.

Турецкий задумчиво отхлебнул глоток кофе и нахмурился.

– Н-да… – вздохнул он. – Зря я не уделил статейке должного внимания. Думал – простая журналистская утка. Но, судя по поспешному отъезду Бычихина, что-то ему и в самом деЛ было известно.

Поремский кивнул, соглашаясь, и добавил:

– Знать бы еще, что его так напугало…

– Ну как раз с этим-то все понятно, – ответил Турецкий. – Он уехал на следующий день после убийства Шаповалова. Видать, прочел в газете и перепугался до смерти.

– А чего именно он испугался? – спросил Поремский.

– Того, что его тоже могут ухлопать. В слишком уж серьезное дело он засунул свой длинный нос. Допустим, часть того, о чем Бычихин писал в статье, правда. Убийца сознательно пошел с ним на контакт. Какие цели он мог преследовать?

– Спасти свою жизнь… – предположил Поремский. Но тут же с сомнением покачал головой. – Хотя вряд ли. Заявления его слишком голословны и абстрактны. Кремль, спецслужбы… Все это на уровне обычных газетных сплетен и домыслов.

– Вот именно, – согласился с ним Турецкий. – Но тогда что?

Володя пожал плечами:

– Даже не знаю, Александр Борисыч. А вы сами-то как думаете?

Турецкий отхлебнул кофе и поставил чашку на блюдце. Посмотрел на Поремского и прищурился:

– Лично мне, Володь, кажется, что незнакомец пошел на контакт с журналистом, чтобы подпустить «дезу»? Дескать, следствие движется в неправильном направлении. Борис Берлин сидит в тюрьме, а настоящий убийца разгуливает по городу. Плюс версия о том, что у Кремля было больше причин ликвидировать генералов, чем у Берлина.

– Звучит правдоподобно, – согласился Поремский. – Стало быть, статья была заказная. А ее цель – отмазать Берлина. Этот «незнакомец» мог даже заплатить Бычихину. А Бычихин получил свои денежки и поспешил смыться из города. Пока страсти не улягутся.

Турецкий кивнул:

– Да. Скорей всего, так и было.

– А как вам эта версия? Насчет «мохнатой руки» Кремля?

– По-моему, чушь. Хотя в нашей стране что угодно может случиться. – Турецкий допил кофе и задумчиво повертел в руке чашку, глядя на перетекающую по дну кофейную гущу. – Нам бы паренька того отыскать, – негромко сказал он. – Но на это надежды мало.

Поремский вытер рот салфеткой и тоже вздохнул:

– Да уж… Мать его жалко. Как она, бедная, убивалась. Себя ведь теперь, наверное, винит.

Сыщики помолчали.

– Наша ошибка, – сказал после паузы Турецкий. – Нужно было трясти этого Сыча до помутнения, всю пыль из него выбить. Никогда себе не прощу… В любом случае продолжай поиски. Судя по всему, парень назначил убийце встречу сам. Причины может быть две – шантаж или месть за друга. А может, и то и другое. Мать говорит, что перед уходом мальчишка рылся в инструментах. Наверняка искал какую-нибудь железку в качестве оружия. Значит, понимал, на какое опасное дело идет. А раз понимал, должен был подстраховаться. Перетряси весь город, Володь. Хватайся за любую ниточку. Тут важна любая случайность. И не забывай согласовывать свои действия с Грязновым и Могильным.

– Да, Александр Борисович, – кивнул Поремский. – Конечно.

Володя Поремский знал, что ему нужно делать, и конечно же не собирался сидеть сложа руки; но он не возражал, понимая, что шефу, нервы которого были на пределе, необходимо выговориться.

– И продолжай копать в направлении Ларисы Ки-зиковой и ее мужчин, – продолжил Турецкий. – Не нравится мне, что дочка с отцом темнят. Я тебе уже говорил, что Берлин и Храбровицкий были связаны с ассоциацией инвалидов и ветеранов? Той самой, в которой работает старший Кизиков?

– Да, по телефону. Обещали подробнее рассказать при встрече.

– Связь настолько явная, что только такие слепцы, как мы с тобой, могли ее не заметить. Оба олигарха шефствовали над ассоциацией. Помогали, в общем. – Турецкий поднял руку и посмотрел на часы. – Подробнее я тебе рассказать не успеваю. Нужно срочно выезжать на встречу. Впрочем… – Турецкий усмехнулся. – Как раз за этими подробностями я сейчас и еду.

Он достал бумажник, переворошил купюры и недовольно нахмурился.

– Володь, у меня только крупняк. Нет времени ждать сдачу. Заплатишь?

– Что за разговор, Александр Борисович! – обиженно отозвался Поремский.

– Спасибо. А мне уже пора.

После ухода Турецкого Поремский посидел в кафе еще минут пять, доел шаурму, допил кофе и тоже отправился по делам.

2

Здание «Ассоциации инвалидов и ветеранов афганской и чеченской кампаний» оказалось двухэтажным, невзрачным домом, стоящим в глубине дворов, заросших кленами и каштанами, неподалеку от Дмитровского шоссе. Турецкий нашел его не сразу. Возле каменных ступеней крыльца стояли несколько молодых людей. Они пили пиво из бутылок, курили и мирно беседовали. При приближении Турецкого парни замолчали и проводили его внимательными, изучающими взглядами. Когда он взялся за ручку двери, одни из парней его окликнул.

– Эй, вы случайно не следователь?

– Следователь, – ответил Турецкий. – А что?

Ребята переглянулись, и на губах у них появились

усмешки.

– Как там насчет убийства генералов? – спросил другой парень. – Дело движется?

– А почему вы интересуетесь? – прищурился Турецкий.

Парень пожал плечами:

– Все интересуются. Кизиков – зампред нашей ассоциации. Если что – имейте в виду: он мужик хороший. И за грехи сына отвечать не может.

– А вы были знакомы с его сыном?

Парни вновь переглянулись.

– Никогда его не видели, – ответил за всех первый парень.

Турецкий усмехнулся:

– А здесь что делаете?

– А за пособием пришли, – развязно ответил второй парень. – За спонсорским.

– Ясно, – кивнул Турецкий и повернулся к двери.

– Эй! – вновь окликнул его первый парень. – Вы там Павла Петровича сильно не терзайте. Эта история с сыном лет на десять его состарила. У него слабое сердце.

– Я учту, – пообещал Александр Борисович, распахнул тяжелую дверь и вошел в здание.

…С председателем ассоциации Богданом Юрьевичем Алексеевым Турецкий встретился у того в кабинете (скромно обставленная маленькая комната с геранью на подоконнике).

Это был высокий, статный мужчина с короткой щеткой седых усов под тонким и изящным, как у женщины, носом. Седоватые волосы Алексеева были аккуратно подстрижены и зачесаны набок. Его вежливая улыбка излучала приветливость и душевность.

– А вы старше, чем я думал, – сказал Богдан Юрьевич, когда знакомство состоялось. И пояснил: – По телефону мне показалось, что у вас молодой голос. Я даже немного расстроился.

– Почему? – спросил Турецкий.

– Не люблю беседовать с молодыми людьми. В последние годы я сильно постарел, и между мной и ими образовалась пропасть. Взаимопонимание исчезло. Вы, конечно, понимаете, о чем я?

Турецкий неопределенно пожал плечами, не мешая словоохотливому председателю растекаться мыслью по древу (иногда это приносило неплохие результаты).

– Но вот вы пришли, и я успокоился, – продолжил говорить Алексеев. – Мы с вами почти ровесники, Александр Борисович. К тому же оба – бывалые парни. Случись что, поймем друг друга с полуслова.

Богдан Юрьевич выжидательно уставился на Турецкого. Тот вежливо кивнул:

– Хорошо, что вы так думаете. Потому что мне многое нужно понять. О вас и о вашей ассоциации.

– С удовольствием отвечу на все ваши вопросы, – расплылся в улыбке Алексеев. – Что вас интересует?

– Вы знакомы с Берлиным и Храбровицким лично, не так ли? – прямо спросил Турецкий.

– Конечно. Смею вас уверить, и тот, и другой – чрезвычайно порядочные и благородные люди.

– Расскажите мне о помощи, которую они оказывали ассоциации. -

– Гм… – Алексеев сложил руки на груди и задумчиво пожевал губу. – Говорить об этом можно долго… Как вам конечно же известно, в результате двух последних войн в Чечне пострадали тысячи молодых людей различных национальностей. Пострадали не по своей вине. Они просто выполняли свой долг, и выполняли его – в большинстве своем – честно. Излишне будет напоминать, что все они – русские, татары, дагестанцы – граждане России…

Алексеев метнул на Турецкого быстрый, пронзительный взгляд. Александр Борисович слушал старого вояку внимательно. Лицо его было непроницаемо, серые глаза смотрели спокойно. Богдан Юрьевич продолжил:

– Среди этих парней есть и орденоносцы, и даже Герои России. Герои не липовые, а настоящие! Заслужившие это высокое звание своей кровью и своим здоровьем. Причем не только физическим, но и душевным…

И вновь быстрый взгляд в сторону Турецкого – слушает ли, одобряет ли?

– …Но мы знаем, как к этим людям относится наша власть. Та самая, которая послала их проливать кровь. – Взгляд Богдана Юрьевича стал еще задумчивее. Седые брови нахмурились. – Ребята остались без жилья, без средств существования. Многие из них – инвалиды. Некоторые даже поесть и сходить в туалет самостоятельно не могут. Но посмотрите, как они живут. В каких условиях! По телевизору нам постоянно твердят: герои, герои, герои. И еще о том, как активно государство им помогает. Но на деле они не видят от государства никакой помощи. А помощь им нужна! Протезы, жилье, лекарства, денежные средства и прочее… Я вам еще не наскучил своим рассказом?

– Нет. Я слушаю.

Хотя Турецкий вел себя спокойно, Алексеев нахмурился еще больше, как будто услышал возражение на свои слова.

– Государство высосало из своих лучших сынов все соки! – с гневным пафосом изрек он. – А потом попросту выбросило их на улицу, на произвол судьбы.

Богдан Юрьевич прервал свой пламенный монолог, как-то странно посмотрел на Турецкого, затем вздохнул, открыл ящик стола и достал бутылку водки. Поставил ее на стол. Снова глянул на Турецкого.

– Выпьем?

– Я на работе, – возразил Александр Борисович.

– Ну и что? Меня это никогда не останавливало.

Он выставил на стол две граненые стопки. Свинтил

колпачок бутылки и наполнил стопки доверху. Пододвинул одну к Турецкому, свою же поднял и произнес торжественным голосом:

– За всех российских ребят, погибших и искалеченных в войнах!

– За это грех не выпить, – сказал Турецкий и тоже взял свою рюмку.

– Пусть земля им будет пухом, нашим мальчикам, – печально добавил Богдан Юрьевич. – А живые… пусть у них все будет хорошо.

Мужчины чокнулись и выпили. Алексеев крякнул и, поморщившись, поставил пустую стопку на стол.

– Вот и хорошо, – резюмировал он. – Может, еще по одной?

Однако Турецкий покачал головой:

– Нет, Богдан Юрьевич, хватит. Дело прежде всего.

– Ваша правда.

Алексеев закрыл водку и убрал ее в стол. Туда же отправились и стопки.

– Курить у вас тут можно? – спросил Турецкий.

– А почему ж нет? – ответил председатель. – Вот и пепельница имеется. Да и я с вами покурю. Пару сигарет в день мдгу себе позволить. А больше – ни-ни. Легкие пробиты.

– В Афгане?

Алексеев кивнул:

– Угу. Осколки мины. Полгода по госпиталям мотался, так что знаю о боли не понаслышке.

Турецкий и Алексеев молча закурили.

– Итак, о чем мы говорили? – спросил Богдан Юрьевич.

– О том, что государство не помогает ветеранам и инвалидам, – напомнил Турецкий. – Теперь, я думаю, самое время перейти к тем, кто помогает.

Алексеев улыбнулся и кивнул:

– Да, пора. О хороших людях и говорить приятно.

– Давно Берлин и Храбровицкий помогают ассоциации? – спросил Турецкий, не давая словоохотливому председателю собраться с силами для нового патетического монолога.

– Да давно уж. Года четыре, если не больше. Мы познакомились на приеме у президента. Мне тогда вручали очередную висюльку на лацкан. Ну и бизнесмены присутствовали, уж не помню по случаю чего. Познакомились с Храбровицким, разговорились. Он очень интересовался нашими делами. А дела были неважные. Видать, сильно я его задел и растрогал своими словами. Через несколько дней Храбровицкий перевел на счет ассоциации пятьдесят тысяч долларов. Не лично, конечно, а от лица корпорации «СНК», в порядке шефской благотворительной помощи. Потом он познакомил нас… ну то есть меня и моих сопредседателей… с Борисом Берли-ным. Тот тоже проявил участие. Ну а потом завертелось.

– Их помощь выражалась только в денежных пожертвованиях?

– Зачем? Нет. Мы им многим обязаны, и не только в деньгах. Они за свой счет построили для раненых ребят два госпиталя, санаторий в Анапе и пансионат под Москвой. Оплачивали содержание врачей и медперсонала. А года полтора назад построили целый городок в Подмосковье. Там расселили семьи инвалидов и ветеранов чеченских войн. Да и не только чеченских, но и афганской войны тоже.

– Щедро, – признал Турецкий.

– Еще бы! – с энтузиазмом кивнул Алексеев.

– Значит, у вас был повод сокрушаться в связи с арестом ваших благодетелей, – констатировал Турецкий.

Алексеев сдвинул седые брови и посмотрел на Александра Борисовича тяжелым взглядом.

– Не нравится мне, как вы это сказали, – глухо проговорил он.

– Что?

– А вот это: «благодетели». Словно бы с издевкой какой-то. А между тем это правда. Храбровицкий и Берлин спасли жизни десяткам парней. А сотни, благодаря их помощи, превратились из никому не нужных инвалидов в полноценных членов общества. Я думаю, это им на любом суде зачтется. – Богдан Юрьевич сделал паузу и добавил: – И не только на земном.

– Я в этом не сомневаюсь, – серьезно сказал Турецкий. – Скажите, Богдан Юрьевич, все переговоры с предпринимателями вели вы?

– Почему же? Мой заместитель Павел Петрович Кизиков тоже. Борис Берлин часто к нам захаживал. Справлялся, что и как. Он – человек жесткий и правильный, счет деньгам знает и предпочитает держать все финансовые потоки под своим личным контролем. Чтобы ни одна копейка зазря не пропала.

– И вас такой подход устраивал?

– Конечно. Нас устраивало все, что делали для нас Храбровицкий и Берлин. Господи, да мы молиться на них были готовы. Да и сейчас…

– Что сейчас?

– И сейчас готовы. Арест Бориса Григорьевича для нас большой удар. Понимаете, это как родного человека потерять. Да еще вся эта история с Геной Кизиковым… Ох-хо-хо. Врагу не пожелаешь испытать то, что испытал за последний месяц Павел Петрович.

– Вы были знакомы с Геннадием Кизиковым, – не столько спросил, сколько констатировал Турецкий.

– Знаком, знаком, – кивнул Алексеев. – А как же иначе? Он часто к нам забегал. Иногда помогал отцу сортировать бумаги, иногда просто в гости. Хороший был парень, царство ему небесное. А что в дело это впутался, так Бог ему судья. Видать, была причина.

– Может, вы знаете, какая? – осторожно спросил Александр Борисович.

V– Это нет. Откуда?

– А сами как думаете?

– Думаю, запутался парень. Слишком много злобы накопил на войне, а избавиться он нее – не смог. С души ее слить – не смог. Вот и убил.

– Думаете, это была месть?

Богдан Юрьевич долго размышлял над вопросом Турецкого. Наконец ответил:

– Утверждать тут ничего нельзя. Но многие наши парни возвращаются с войны озлобленными… И с горячим желанием – заставить генералов понюхать, как пахнет настоящая человеческая кровь. Но все только мечтают, а Гена – сделал. Глупо, жестоко… Но это его выбор.

– По-вашему, Геннадий действовал в одиночку? – спросил Турецкий.

Богдан Алексеевич покачал головой:

– Чего не знаю, того не знаю. Если вдуматься, дело это в одиночку провернуть сложно. Но Геннадий прошел войну, у него были навыки. Поэтому… – Алексеев замолчал и лишь пожал плечами. – И вообще, Александр Борисович, – продолжил он после паузы, – я понимаю ваше рвение… Убийство это громкое, наверняка на вас давит начальство. Но поверьте, я об этом ничего не знаю. Одно могу сказать точно: Борис Берлин к взрыву не причастен. А вся эта история с рацией… – Алексеев пожал плечами. – Вы меня извините, но она яйца выеденного не стоит. Подобные вещи имеют тысячи объяснений, и я уверен, что самое криминальное из них – не самое верное. Да и про Гену Кизикова я больше ничего не скажу. Не потому, что не хочу, а потому что нечего мне вам рассказать. Жалко мне его, вот и все.

И действительно, как Турецкий ни бился, председатель ассоциации ничего больше не смог прибавить к тому, что уже рассказал.

Звонок Володи Поремского застал Турецкого в машине.

– В общем, так, – неторопливо начал Поремский. – Жениха Ларисы Кизиковой зовут Евгений Петрович Бабаев. Ему тридцать четыре года. И он – бывший военный.

– В каких войсках служил?

– Майор ВДВ.

– Ого!

– Угу. Причем воробей он стреляный. Участвовал в военных действиях на территории Чечни. Демобилизовался по контузии два года назад. Сейчас – действующий офицер МЧС. Я хотел было с ним встретиться, но в управлении МЧС мне сказали, что Евгения Бабаева в Москве сейчас нет. Направлен в служебную командировку. Борется с наводнением в Индии.

– Давно борется?

– Со вчерашнего дня.

– Ясно. Ты сейчас где?

– Набросился на беседу с его коллегами по МЧС. Поговорю, узнаю, что за птица этот Бабаев. Может, будет что-нибудь интересное. Тогда сразу позвоню вам.

– Хорошо, буду ждать, – сказал Турецкий и дал отбой.

3

Всю ночь Алексей Антихович пролежал на жестком диване, завернувшись в одеяло и дрожа от озноба. Выйти на улицу он так и не смог. Ноги были ватными, голова кружилась, к горлу то и дело подкатывала тошнота. К тому же начало щипать веки и из глаз потекли слезы. Алексей долго стоял у окна, опершись рукой на подоконник, ждал, пока перестанет тошнить. Но лучше ему так и не стало. Тогда он решил:

«Я мало отдохнул. Полежу еще немного, потом пойду. Хозяева все равно сегодня уже не приедут».

Вернувшись на диван и закутавшись в одеяло, Алексей сразу же провалился в сон. Сон был кошмарный. Черный человек с большими дырками вместо глаз затягивал на шее Алексея грубую веревку и приговаривал:

– Ты сам виноват. Не надо было совать нос в чужие дела.

Алексей задыхался и пытался вырваться, но, когда он пробовал вдохнуть воздух, вместо воздуха в глотку ему лилась холодная и вонючая озерная жижа.

– Кричи, кричи… – насмехаясь, говорил ему убийца. – Здесь на десять километров кругом – ни одной души.

Когда убийца усмехался, Алексей видел, что у него черные зубы и длинный, раздвоенный, как у змеи, черный язык, и от этого ему делалось еще страшней.

Иногда Алексей вступал с Черным человеком в диалог.

– Зачем ты убиваешь меня? – спрашивал он. – Ведь я ничего тебе не сделал.

Убийца нервно оскалился и рявкнул:

– Мне – нет! А ему?

– Кому – ему? – не понял Алексей. – На берегу нет никого, кроме нас с тобой.

– Нет, есть! Есть! – лаял Черный человек.

– Но кто он? – жалобно пробормотал Алексей. – Скажи мне, кто?

Черный человек наклонился к самому его лицу и прошипел, обдавая Алексея жарким, тяжелым дыхание:

– Тот, кого ты убил…

Сердце Алексея сжалось от ужасного предчувствия.

– Я никого не убивал, – плача и обливаясь слезами, сказал он. – Я не убийца!

– Врешь! Вот он – тот, кого ты убил!

Черный человек махнул рукой, и Алексей увидел, что прямо перед ними, на краю обрыва, повернувшись к ним спиной, стоит и смотрит на воду человек. Алексею показалась очень знакомой его фигура.

Вот человек начал оборачиваться, медленно, как в замедленной киносъемке. Профиль… Полупрофиль… Денис смотрел на Алексея своими темно-синими глазами, но взгляд их был пустым и безжизненным, как взгляд мертвеца.

– Я не убивал тебя, – глухо сказал ему Алексей. – Я хотел отомстить за тебя!

Денис разлепил спекшиеся губы и тихо (так тихо, что его слов не было слышно, они просто отпечатывались в мозгу, как если бы всегда были там) произнес:

– Ты бросил меня…

Лицо друга вдруг стало искажаться и расплываться. А когда оформилось вновь, оказалось, что это вовсе не Денис, а мать Алексея – стоит на берегу и смотрит на него пустыми, бездонными глазами.

– Я ничего не сделал! – вскрикнул Алексей. – Не смотри на меня так! Не надо! Мама, прошу тебя, не смотри на меня так!

Мать раскрыла рот и вдруг рассмеялась – отрывисто, хрипло, слово пролаяла собака. Это был смех Черного человека…

Несколько раз за ночь Алексей просыпался. Но видения продолжали тесниться у него перед глазами. Ему то и дело казалось, что на улице скрипит калитка. Потом он явственно слышал чьи-то шаги. Потом вдруг – каким-то светлым участком воспаленного сознания – понимал, что это всего лишь ветер скрипит сорванной с петли ставней. И снова проваливался в сон.

Во сне ему снилось, что он ползет по выжженной пустыне. Солнце палит неимоверно. Он весь в поту. Язык во рту разбух и еле ворочается. Страшно, до помутнения сознания хочется пить. Алексей снова просыпался и, превозмогая ломоту в суставах, тянулся к столу, на котором стояла пластиковая бутылка с минералкой, оставленная хозяевами дома. Он глотал теплую газированную воду и потом ложился на спину и глядел в потолок, ожидая, пока пройдет тошнота.

«Я болен, – думал он. – Я чем-то заразился… А может, простыл… Вода в озере была холодной… И потом я шел в мокрой одежде, на ветру… Вот меня и продуло…»

Покрывало под ним было мокрым от пота, рубашка – тоже. Даже джинсы взмокли, стали холодными и неприятно липли к ногам. Совсем как та озерная вода…

К утру жар немного спал. Алексей валялся на диване, подставляя тело теплым лучам солнца, струящимся сквозь оконное стекло. Это не было блаженством выздоровления, это было лишь краткой передышкой перед новым приступом лихорадки.