Текст книги "Честный акционер"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

2

Журналист Семен Комаров сидел за своим обычным столиком в дешевой забегаловке. На столике стоял его обычный графин с водкой и пара тарелочек с закусками.

– Такое ощущение, что вы здесь живете, – насмешливо сказал ему Турецкий, усаживаясь за столик.

– Так и есть, – кивнул Комаров. – К сожалению, приходится время от времени совершать вылазки в город. Но, сдав очередную статью, я всегда возвращаюсь сюда.

– Не скучно одному?

Комаров кисло улыбнулся:

– Это единственное место, где я могу остаться наедине с собой и своими мыслями. Кроме вас, о нем никто не знает.

– За исключением половины Москвы.

Комаров вздохнул:

– Ваша правда. – Он протянул руку к графину. – Выпьете со мной?

– Нет.

– Воля ваша. А я пропущу рюмочку-другую. Это здорово проясняет мозги.

Турецкий терпеливо подождал, пока Комаров нальет, выпьет и закусит. После выпитого Комаров заметно повеселел, похрустел маринованным огурчиком и сказал:

– Продолжаем разговор. Насколько я понял из вашего телефонного звонка, Александр Борисович, вы хотите поговорить со мной о коллекции Берлина?

– Именно, – кивнул Турецкий.

Комаров прищурился:

– Вы о ней вообще хоть что-нибудь знаете?

– Так, слышал кое-что, но особо не интересовался.

Журналист кивнул, словно услышал именно то, что рассчитывал услышать.

– Сразу видно, что вы далеки от искусства.

– Ну вы тоже гораздо ближе к этому, чем к искусству. – Турецкий щелкнул пальцем по графину с водкой.

Лицо журналиста стало грустным. Было видно, что Турецкий «наступил» ему на больную мозоль. Комаров вздохнул и обиженно произнес:

– Не вам меня укорять, Александр Борисович…

Не давая журналисту впасть в уныние, Турецкий миролюбиво поднял руки:

– Не будем спорить, а то еще поссоримся. А на сегодня с меня ссор хватит. Лучше расскажите мне о коллекции. Все, что знаете.

– Хорошо, – кивнул журналист. – Пожалуй, лучше будет начать с самого начала. Итак, в России есть очень странный, но очень малочисленный народец, который принято называть олигархи. Некоторые из них предпочитают покупать недвижимость за границей, вкладывать деньги в заграничные футбольные клубы и все такое. Нам с вами хорошо известно, зачем они это делают. Россия – страна забавная, и жить в ней весело. Но слишком уж она непредсказуемая. Вот они и держат для себя запасной аэродром.

– Это понятно, – нетерпеливо сказал Турецкий. – Давайте ближе к делу.

– Хорошо. Есть в России и другой подвид олигархов. Трудно сказать, чем они руководствуются – истинным патриотизмом или страхом за свою задницу, но… Они стараются сделать что-то для России. Они… как бы это получше сказать… – Журналист повертел в воздухе растопыренными пальцами, подыскивая нужную формулировку. – Они как бы хотят расплатиться с Россией за оказанные услуги, но косвенным образом. Помните, недавно один из олигархов купил за границей яйца Фаберже и привез их Россию?

– Ну.

– Так вот и ваш Борис Берлин так же. Последние три года он регулярно ввозил в Россию картины русских художников. Коллекция получилась на славу. В прошлом году он выставлял ее. Потом возил в Питер. Потом – в Екатеринбург, в Тюмень, в Иркутск… Короче, в те города, где живут и работают труженики Северной нефтяной компании, принадлежащей Храбро-вицкому. Конечно, вы можете сказать, что создание коллекции было лишь пиаровским трюком, цель которого – сделать для «СНК» приличный имидж и отмазать Берлина от потенциальных нападок властей. Но, как видите, трюк этот не сработал. И Берлина прижали-таки к ногтю. С вашей, Александр Борисович, помощью.

– Со вчерашнего дня Борис Берлин – свободный человек, – напомнил журналисту Турецкий.

Комаров кивнул:

– Со вчерашнего дня – да. Я думаю, он и сам этого не ожидал. А уж для Вашего начальства это было пренеприятнейшим сюрпризом! – Комаров весело хихикнул, но, наткнувшись на строгий взгляд Турецкого, вновь напустил на себя деловой вид.

– Итак, – продолжил он, – коллекция завершила свое турне по России. Но… где она разместится теперь? Скажу вам по секрету, среди музеев уже началась конкуренция за право принять эти сокровища.

– Да ну?

– Да! На сегодняшний день существуют три варианта. Первый предполагает, что картины русских мастеров достанутся Московскому Кремлю. За это, кстати, выступило наше славное Министерство культуры. Однако директор Эрмитажа дал понять, что картинам будет уютнее в его музее. Это, как вы понимаете, второй вариант. Ну и, наконец, третий вариант: создать для картин Берлина специальный музей в Москве.

– А что говорит об этих вариантах сам Берлин? – поинтересовался Турецкий.

Комаров улыбнулся и пожал плечами:

– В том-то и дело, что ничего! И этот печальный факт сильно настораживает нашу власть. Кстати, у меня тут для вас припасена одна интересная статейка…

Комаров поднял с пола потертый кожаный портфель, повозился с защелками, затем достал из него газету и положил перед Турецким.

Александр Борисович нехотя взял газету в руки – голова у него еще слегка побаливала, и рыскать глазами по мелкому газетному шрифту не было никакого желания.

– Ну? – недовольно спросил он. – И что здесь читать?

– А, вот. Я фломастером обвел. – Комаров ткнул пальцами в обведенную красным фломастером статью.

Турецкий вздохнул и принялся просматривать текст, мучительно морща лоб.

РАСЦВЕТ РУССКОГО ИСКУССТВА ИЛИ ИСКУССТВЕННОЕ НАГНЕТАНИЕ СИТУАЦИИ?

«Российские бизнесмены давно стали участниками крупнейших международных аукционов. Возможно, что первоначальное их рвение в этом вопросе действительно было аполитичным. Приобретение предметов искусства считалось одним из путей выгодного вложения капитала и хорошим способом самоутвердиться…

Неудивительно, что в прошлом году на аукционе «Сотбис» за одну из картин Льва Бакста было уплачено 453 тысячи фунтов стерлингов, а за «Красавицу» Бориса Кустодиева – 845 тысяч фунтов. Кустодиевская «Деревенская ярмарка» обошлась покупателю в полмиллиона долларов. Два полотна Ивана Айвазовского («Корабль у берегов Константинополя» и «Закат над Золотым Рогом») были проданы по 588 тысяч фунтов каждое.

Кстати об Айвазовском. Появление россиян на международных аукционах привело к тому, что он вновь вошел в моду…»

Александр Борисович скользнул взглядом ниже:

«…Аукционный дом «Сотбис» впервые проводит русские торги в Нью-Йорке. Это говорит о том, что цены на русское искусство соответствуют запросам крупнейшего в мире арт-рынка. К примеру, стартовая цена картины «Спасшиеся» Ивана Айвазовского – 1,2 миллиона долларов…

На торги выставлен 131 лот: Константин Маковский, Зинаида Серебрякова, Филипп Малявин, Исаак Левитан, Наталья Гончарова, Михаил Ларионов, Борис Григорьев, Давид Бурлюк, Александр Тышлер и другие. Есть неожиданности: например, цена портрета Александра Первого, выставленного на торги, колеблется от 180 до 220 тысяч долларов…

Все выставленные на аукцион произведения давно покинули Россию и хранились в частных западных коллекциях…

За «Хаос» Кузьмы Петрова-Водкина организаторы аукциона собираются выручить не меньше четверти миллиона долларов. «Девушка из Лесного» Абрама Архипова, привезенная в Америку из Советской России в 1929 году, обойдется будущему покупателю в 300–400 тысяч долларов…

Давно известно, что выше всего на западном арт-рынке ценятся картины импрессионистов, постимпрессионистов и модернистов. Чем объяснить нынешний резкий рост цен на русское искусство? Ответ прост – нефтедолларами! Нынче вошло в моду обменивать их на произведения русских мастеров.

Так, нам доподлинно известно, что один из крупнейших российских банков занялся скупкой картин Казимира Малевича. Жемчужиной коллекции стал «Черный квадрат», приобретенный у родственников мастера. Банкиры купили еще два полотна Малевича – «Автопортрет» и «Портрет жены»…

Русские богачи покупают русских художников. Плохо это или хорошо? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны…»

Турецкий отложил газету и устало потер глаза.

– Ну как? – лукаво блеснул глазками журналист. – Уяснили себе, сколько может стоить коллекция Бориса Берлина?

– Уяснил.

Комаров кивнул:

– В таком случае, Александр Борисович, мне больше нечего вам сказать. Помяните мое слово: Кремль сделает все, чтобы коллекция осталась в России.

– Вы думаете?

– Я в этом уверен! На мой взгляд, Борис Берлин поступил крайне глупо, во всеуслышание объявив о своем отъезде в Израиль. Глупо и недальновидно! Вероятно, освобождение из-под стражи здорово вскружило ему голову.

– Вероятно, – согласился Турецкий, возвращая вырезку Комарову.

Журналист запихал вырезку в портфель и снова потянулся за графином.

– Выпьете на посошок, Александр Борисович?

Турецкий покачал головой:

– Спасибо, не хочу.

– Ну как знаете. А я, грешным делом, выпью. Ваше здоровье!

3

В тот момент, когда журналист Комаров провозгласил тост за здоровье следователя Генпрокуратуры Александра Борисовича Турецкого, на другом конце города Борис Григорьевич Берлин встал из-за уставленного изысканными и дорогими яствами стола, обвел друзей ласковым, немного хмельным взглядом, поднял бокал с красным вином и сказал:

– Друзья мои! Признаюсь вам, тюрьма была для меня очень тяжелым испытанием. Да… И главная проблема заключалась не в том, чтобы выжить, а в том, чтобы даже в таких мерзких условиях остаться нормальным человеком.

Берлин выдержал паузу и продолжил:

– Не стану кривить душой. Все это время меня поддерживала мысль, что когда-нибудь я снова увижу всех вас и, что бы ни случилось, вы не отвернетесь от меня.

Мужчины сурово закивали. Женщины, расчувствовавшись, зашмыгали носами. Берлин повысил голос:

– Мысленно я уже видел себя где-нибудь на заснеженном поле под Магаданом! К счастью, мои мрачные опасения не подтвердились.

– Молодец! Ты выдержал! Мы в тебя верили! – раздались поощрительные оклики со всех сторон стола.

Борис Григорьевич поднял руку, и возгласы утихли.

– И вот, – продолжил Берлин, – я стою перед вами, и я – свободный человек. Когда я узнал, что меня освобождают, я поначалу не поверил. Подумал, что это какой-то прокурорский фокус. Я даже подумал, что они специально хотят, чтобы я расслабился, чтобы потом ударить меня побольнее. Но, к счастью, я ошибся и на этот раз.

Сидящие за столом люди ободряюще заулыбались Берлину. Он улыбнулся в ответ:

– Да, друзья мои, я ошибся. Я был прав в своих подозрениях насчет порочности нашей судебной системы. Но я упустил из виду одно. Знаете что?

Борис Григорьевич посмотрел на гостей торжественным взглядом и сам ответил на свой вопрос:

– Я упустил из виду, что даже в этой варварской системе встречаются люди, которые не боятся пойти наперекор своим начальникам в стремлении добиться истины!

Судя по тому, что некоторые из дам незаметно поставили бокалы на стол, а некоторые из мужчин нетерпеливо заерзали на своих стульях, вдыхая трепещущими ноздрями запахи угощений, гости начали уставать от долгой речи Бориса Григорьевича. Однако сам он этого не замечал. Было видно, что Берлин искренне растроган. Он поднял бокал повыше:

– Друзья мои! Мы уже выпили за меня. А теперь я хочу выпить за одного человека. Хотя… – Берлин задумчиво качнул головой. – Почему же за одного? Над этим делом трудились несколько человек. И все-таки главным во всем этом деле был один. Итак, я хочу поднять этот бокал за единственного честного, мужественного и неподкупного следователя во всей России. Имя его – Александр Борисович Турецкий! Благодаря этому человеку я не загремел по этапу, как декабристы или Радищев, а вернулся к вам! Вернулся в полном здравии и в отличном настроении. Выпьем за него! До дна!

– За Турецкого!

– За «важняка»!

– За честных ищеек!

Раздался звон бокалов, и гости немедленно отдали Турецкому должное обильными возлияниями. Меньше чем через минуту они забыли о его существовании и переключили свое внимание на угощения, которыми был уставлен праздничный стол.

Однако сам Берлин о Турецком не забыл.

– Прошу прощения, – извинился он перед гостями, выбрался из-за стола и вышел коридор.

С минуту он искал в памяти мобильника номер Турецкого, наконец нашел, нажал на кнопку вызова и приложил трубку к уху.

– Да, – рявкнул с того конца Турецкий.

– Александр Борисович, здравствуйте! Это Борис Берлин!

– Я понял.

– Александр Борисович, я звоню, чтобы еще раз поблагодарить вас за свое освобождение. Если бы не вы – париться бы мне на нарах до скончания века. Спасибо!

Турецкий немного помолчал, потом ответил – холодно и без всякой приязни:

– Не стоит благодарности. Вы сейчас где?

– Э-э… В ресторане. Я тут решил отпраздновать с друзьями свое освобождение. К тому же я завтра улетаю. Так что можно считать это прощальной вечеринкой.

– Значит, улетаете, – раздумчиво произнес Турецкий.

Берлин кивнул:

– Угу. Надоело, знаете ли, постоянно чувствовать себя преступником. А в нашей стране бизнесмену иначе нельзя. Как только он потеряет «страх», ему тут же напомнят – кто он, откуда и кому должен целовать руки. Так, как это случилось со мной.

– А вы не преувеличиваете?

Берлин усмехнулся и покачал головой:

– К сожалению, нет. Мой пример – не единичный. Храбровицкий вон до сих пор сидит за решеткой.

– Ну да, ну да, – рассеянно проговорил Турецкий. А потом вдруг спросил: – Куда собираетесь лететь? В Израиль?

– Да, – ответил Берлин. – Там у меня есть друзья и дальние родственники. Как говорится, примут и обогреют.

– А как насчет вашей коллекции картин?

– Что? – Берлин удивленно поднял брови: – А при чем тут моя коллекция?

– Вы забираете ее с собой?

– Разумеется. Но не сразу. Заберу ее в Тель-Авив через месяц-другой. А пока пусть побудет в Москве. Я уже оставил доверенность своему адвокату – Александру Андреевичу Добровольскому. Эта коллекция мне слишком дорога. И не только из-за денег, которые я в нее вложил. Это вопрос душевной привязанности, понимаете? Кстати, а почему вы про нее спросили?

– У вас есть охрана? – продолжил свой непонятный допрос Турецкий.

Борис Григорьевич провел ладонью по влажному лбу:

– Вы меня интригуете. Ну есть.

– Держите ее при себе, – сухо сказал Турецкий. – Постоянно. По крайней мере, до тех пор, пока не покинете Москву.

Ладонь Берлина, сжимающая трубку, вспотела.

– Да что случилось-то? – недоумевая, спросил он. – Мне что-то угрожает?

– Не знаю, – с той же прохладцей в голосе ответил ему Турецкий. – Но на вашем месте я бы поостерегся. Это все, что я могу вам сказать.

– Это все, что вы хотитемне сказать, – поправил его Борис Григорьевич.

– Пусть так, – согласился «важняк».

Борису Григорьевичу стало душно. Он ослабил узел шелкового галстука, промокнул лоб платком и сказал с усмешкой на красивых, античных губах:

– Загадочный вы человек, Александр Борисович. Но я прислушаюсь к вашему совету. На этом разрешите «откланяться». Будете в Израиле – звоните.

Разговор был окончен. Борис Григорьевич вернулся к гостям, однако прежней веселости в его душе уже не наблюдалось.

4

Борис Берлин сидел в мягком кресле в расслабленной позе, положив ноги, обутые в коричневые мокасины, на журнальный столик. В руке у него была бутылка пива. По телевизору показывали «Солярис», и Борис Григорьевич, всегда любивший этот фильм, с особой остротой переживал происходящее на экране.

На экране Крис Кельвин рассуждал о том, что человечество вовсе не хочет исследовать чужие миры, что оно просто пытается расширить свой собственный мир до размеров Вселенной. Этот искренний монолог вдруг вызвал в сердце Берлина такой прилив тоски и преждевременной ностальгии, что он уже всерьез стал подумывать – не отменить ли вылет и не послать ли к черту этот Израиль.

– Почему я должен улетать из своей страны? – шептал он себе под нос. – Это моя родина. Пусть лучше эти гады катятся отсюда ко всем чертям!

Возле кресла стояли три пустые бутылки из-под пива. Берлин был немного пьян. Впрочем, он всегда выпивал пред тем, как сесть в самолет, отчасти из-за страха перед полетом, отчасти для того, чтобы, едва заняв свое место в салоне, сразу же уснуть.

Сегодняшний полет не был исключением.

В комнату вошел телохранитель Юрий, крепкий, широкоплечий парень в сером костюме и темных очках.

– Борис Григорьевич, машина у подъезда, можем выходить.

Берлин взял со столика пульт и убавил громкость.

– На улице все спокойно? – спросил он.

– Да.

– Проверь еще раз.

Телохранитель связался по рации с коллегой:

– Витя, как там?

– Все тихо, – ответила рация.

– Мы выходим. Будь наготове.

– Хорошо.

– Все в порядке, – обратился Юрий к Борису Григорьевичу. – Можем спускаться.

На улице было прохладно. Борис Григорьевич пожалел, что не надел пальто. Он поежился и спросил:

– Сумки погрузили?

– Да, – кивнул Юрий.

– Молодцы.

Они прошли к черному «мерседесу». Два охранника пристально оглядывали двор. «Муха не пролетит и мышь не проскользнет», – с усмешкой подумал о них Берлин. Юрий открыл перед ним дверцу. Борис Григорьевич забрался в машину. Салон был просторный и удобный. Обтянутое мягкой кожей сиденье позволило Берлину расслабиться. Вскоре мотор тихо, утробно заурчал, и черный «мерседес», сопровождаемый машиной охраны, покатил к аэропорту.

Глядя на проплывающие за окном родные улицы, Берлин опять затосковал.

– Ты женат? – спросил он у охранника.

Тот покачал головой:

– Нет, Борис Григорьевич.

– А девушка у тебя есть?

– Угу.

– Любишь ее?

– Конечно.

– Это хорошо. – И Берлин опять задумался, не замечая косых, недоуменных взглядов Юрия.

«Всего-то четыре бутылки пива, а на «поговорить» пробило, как от бутылки водки, – думал о нем охранник. – Слабоват ты, парень».

– Такие дела, – тихо произнес Берлин. – Россия-матушка, куда ты катишься? Птица-тройка, куда ты мчишься? Слышь, Юра, читал Гоголя?

– Конечно, Борис Григорьевич. В школе изучали. «Руслан и Людмила». И потом эта, как ее… «Мцыри».

– «Мцыри», – передразнил его Берлин. – Чему вас только в школе учили, лоботрясов? Вот послушай-ка лучше Пушкина:

 
И с каждой осенью я расцветаю вновь.
Здоровью моему полезен русский холод.
К привычкам бытия вновь чувствую любовь.
Чредой слетает сон, чредой находит голод.
Желания кипят, я снова счастлив, молод…
 

Нравится?

– Конечно, – кивнул Юрий. И тут же закончил за Берлина, смешно растягивая слова:

 
Я снова жизнью полн, таков мой организм.
Извольте мне простить ненужный прозаизм.
 

Очень красиво, правда, Борис Григорьевич. Только уж лучше лето, чем зима. Летом тепло и зелени много. На пикники опять же можно ездить.

Берлин нахмурился.

– Пикники… – протянул он, потирая лоб пальцем. – «Плывем. Куда ж нам плыть?»

– Что?

– Ничего, Юра. В Израиль, говорю, плывем. В Израиль, куда ж еще…

5

Ирина Генриховна Турецкая сидела на диване в своей родной квартире и ела виноград. Александр Борисович лежал, положив голову ей на колени. Он дожевал виноградину, которую она положила ему в рот несколько секунд назад, и потребовал:

– Еще!

Ирина взяла виноградинку, прикоснулась ею к губам мужа, но, едва он открыл рот, тут же отдернула руку.

– Сначала скажи! – потребовала она.

– Что?

– Ты скучал без меня?

Турецкий подумал, затем качнул головой:

– Нет.

– Врешь! – улыбнулась Ирина.

– Ты так думаешь? – Александр Борисович коварно улыбнулся. – Подумай сама, моя радость. Молодой, красивый мужчина остался дома один. Что бы ты сделала на его месте? Пустилась бы во все тяжкие!

– На его месте я бы хоть раз пропылесосила ковры. И не завалила бы раковину грудой грязных тарелок.

– Мне было некогда, – сказал Турецкий.

Ирина прищурила рысьи глаза:

– Развлекался с девочками?

– Точно!

– Вот и заставил бы их пропылесосить. А заодно бы и на лоджии порядок навели.

– Им тоже было некогда, – сообщил Александр Борисович. И, понизив голос, добавил тоном профессионального соблазнителя: – Ты ведь знаешь мой темперамент, детка. Они просто обессилели.

Ирина легонько шлепнула его ладонью по лбу:

– Не шути так. А то я начинаю напрягаться.

– Напрягаться? А хочешь я тебя расслаблю?

Ирина шутливо надула губы:

– Как?

– А сейчас узнаешь.

– Ну вот еще! – фырйснула она.

– Боишься, что ли?

– Я? – усмехнулась Ирина. – Тебя?

– Тогда наклонись.

Ирина слегка наклонилась:

– Ну и что?

– А вот что! – воскликнул Турецкий, обнял жену, притянул к себе и крепко поцеловал в губы.

Ирина засмеялась:

– Вижу, целоваться ты еще не разучился. А как насчет всего остального?

– Еще лучше! Я ведь много практиковался!

– Дурачок! – обиженно сказала Ирина. Турецкий вновь получил ладонью по лбу.

– Я ведь шучу.

– За такие шутки в зубах бывают промежутки. Слыхал пословицу?

– Где это ты понахваталась подобных гадостей?

– Я тоже времени зря не теряла, – кокетливо произнесла Ирина. – У меня были хорошие учителя.

Александр Борисович открыл было рот, чтобы съязвить, но жена ловко сунула ему в рот виноградину, и он вынужден был промолчать.

Тут взгляд Ирины упал на экран телевизора. Звук был выключен, но ее явно что-то заинтересовало.

– Смотри, опять какая-то катастрофа. Саш, где пульт?

– От телика? У меня под плечом.

Ирина взяла пульт и включила громкость.

«…при взлете в Шереметьевском аэропорту в Москве разбился самолет Як-40, на борту которого находилось девять человек: президент банка «Монаполис» Борис Берлин, его заместитель Сергей Сайкин, два телохранителя и пять членов экипажа…»

Турецкий вскочил с дивана, словно его ошпарили кипятком, и уставился в экран телевизора.

«Самолет Як-40, арендованный около года назад Сергеем Сайкиным у Новосибирского авиапредприятия через столичную авиакомпанию «Аэрополет», должен был лететь в Ереван, а оттуда в Тель-Авив. В сообщении Комиссии по расследованию происшествий на воздушном транспорте сообщается, что новосибирские авиатехники перед взлетом не обработали самолет специальной жидкостью против обледенения, и его закрылки были выпущены всего на 10 градусов при необходимых при взлете 20 градусах…»

Лицо Александра Борисовича слегка побледнело. Ирина это заметила.

– Что случилось? – тревожно спросила она. – Саша, что?

– Ничего, мое солнце. – Он взял пульт и выключил телевизор. Повернулся к жене: – Слушай, а что, если нам сходить в японский ресторан? Суши, сашими… Ты ведь это любишь?

– Что, прямо сейчас? – удивилась внезапному предложению мужа Ирина.

Турецкий кивнул:

– Да, прямо сейчас. Мне вдруг захотелось сводить тебя в хороший ресторан. И чем дороже, тем лучше.

– Гм… – Лицо Ирины стало слегка озабоченным. – Но мне нужно переодеться.

Александр Борисович покачал головой:

– Не надо. Ты прекрасно выглядишь. Посидим в ресторане, а потом, если будем в состоянии, сходим в кино. Мы так давно никуда не ходили вместе.

– Да, но я…

Турецкий вновь привлек жену к себе, прижал ее к груди и погладил ладонью по волосам.

– Я страшно соскучился, – тихо сказал он. – Страшно!

– Что ж… – удивленно проговорила Ирина. – Ладно, пошли. Только знаешь что?.. – Она легонько отстранилась и с улыбкой посмотрела Турецкому в лицо. – Надо будет уезжать почаще. На тебя это очень освежающе действует. Иди побрейся, а я пока поглажу платье. Чтобы все видели, какая у тебя красивая жена!