Текст книги "Честный акционер"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

3

Последние дни принесли столько хлопот и проблем, что Александр Борисович бы рад, что жены и дочери нет дома. Он приходил домой поздно вечером, жарил себе яичницу или варил пельмени и, едва поев, заваливался спать. Однако долго не мог уснуть и иногда ворочался на простыне вплоть до самого утра.

Напряженный график работы и бессонница сказывался на самочувствии. Выпив утром пару чашек черного кофе, Турецкий выезжал на работу, но даже крепкий кофе больше на давал ему ощущения бодрости и свежести. Александр Борисович чувствовал себя измотанным и усталым. Порой он с тревогой думал о том, что во всем виноват возраст. Молодость ушла, и сознавать это было тягостно и тревожно.

Больничные стены навели Александра Борисовича на неприятные мысли. «Скоро и мне сюда», – мрачно подумал он, шагая по тускло освещенному коридору, стены которого были выкрашены в тоскливый желтый цвет. Белые халаты встречных врачей и медсестер тоже не вызывали в душе Александра Борисовича прилива оптимизма.

На одной из стен Турецкий увидел красную стрелку и надпись над ней: «Морг». Настроение его окончательно испортилось.

«Как будто в царство мертвых попал», – пронеслось у него в голове.

Однако врач, встретивший Турецкого на пороге палаты, вовсе не был похож на Харона; напротив, он был розовощек, седовлас и полон жизненных сил.

– Вы к Антиховичу? Да, он здесь. А вы, собственно, кто?

Турецкий представился:

– Следователь!

Казалось, это слово, произнесенное им вслух, доставило врачу ни с чем не сравнимое удовольствие.

– Вас это радует? – усмехнулся Турецкий.

– О да! Мне нравятся люди опасных и экзотических профессий. А что касается вашего парня, то ему придется полежать недельку-две в больнице, – сказал врач, улыбаясь Турецкому и протирая платком круглые стекла очков.

– Что с ним?

Врач дохнул на стекло и с усилием поелозил по нему платком. Надел очки, взглянул на Турецкого и ответил:

– Судя по всему, парень перенес тяжелое воспаление легких. Причем без всяких лекарств, без всякого лечения. Плюс сильнейший нервный шок. Просто не знаю, как ему это удалось. На редкость крепкий организм.

– А как он чувствует себя сейчас?

Врач пожал плечами:

– Вы знаете, вполне удовлетворительно. Скоро совсем поправится. С ним целый день просидела мать. Только полчаса назад удалось уговорить ее пойти домой.

– С ней все в порядке?

Врач кивнул:

– Да. Вполне. Правда, она все время плакала. Но это нормально. Слезы снимают стресс. Этой женщине многое довелось пережить.

– Что правда, то правда, – согласился Турецкий.

Кровать Алексея Антиховича стояла у окна. Турецкий кивнул двоим мужчинам в больничных халатах, сидящим на своих кроватях, и прошел к Антиховичу. Тот лежал в постели и читал книгу. Увидев Александра Борисовича, закрыл книгу и сунул ее на подоконник. Парень был неимоверно худ и небрит и мог бы произвести жалкое впечатление, если бы не глаза. Его голубые глаза смотрели спокойно и задумчиво.

– Здравствуйте, Алексей! – поприветствовал парня Турецкий. – Меня зовут Александр Борисович. Я – следователь Генпрокуратуры.

– А-а. Здрасте. – Антихович протянул Турецкому тощую руку. Тот ее пожал и спросил:

– Как вы себя чувствуете?

– Лучше, чем пару дней назад, – улыбнулся тот. – Присаживайтесь.

Турецкий сел на стул.

– Я прочел ваши показания. Теперь хочу, чтобы вы взглянули на пару снимков.

– Я готов, – отозвался парень.

Александр Борисович достал из кармана пиджака пачку фотографий и протянул их Антиховичу:

– Если кого-нибудь узнаете – скажите.

– Ладно.

Некоторое время Алексей перебирал снимки, с любопытством разглядывая незнакомые лица. Но вот взгляд его стал гневным, а бледное лицо вспыхнуло. Лоб прорезали тонкие морщинки, брови жестко сошлись на переносице.

–  Хрипи, хрипи, паренек… Скоро тебе станет легче. Скоро вся твоя боль уйдет.

–  Вы хотите меня убить?!

–  Да, парень. Жизнь твоя кончена. Но не переживай – на том свете тебя встретят.

–  Но того света… нет.

–  Ты не прав, парень. Тот свет есть. Я сам видел. И ты тоже увидишь.

Голос Черного человека – грубый и хрипловатый – прозвучал в ушах у Алексея так явственно, что он даже вздрогнул. На Алексея словно бы пахнуло холодом смерти, как тогда, у озера. Он сглотнул слюну и протянул Турецкому фотографию:

– Это он. Этот человек бросил меня в озеро. И он убил Дениса Шаповалова.

– Вы уверены?

Алексей кивнул:

– Да. Правда, он всегда был в темных очках, но я его и из тысячи узнаю. Он сидел в той «мазде». И он убежал от нас, когда Денис его окликнул. Сволочь!

– Хорошо, спасибо.

Турецкий убрал фотографии в карман. Антихович проследил за его движением и спросил с тревогой в голосе:

– Его уже арестовали?

– Да.

– Сколько ему дадут?

Турецкий прикинул что-то в голове и ответил:

– Если суд признает его виновным, то много. Но это уже моя забота. Кстати, мы связались с Потаповыми.

– С Потаповыми? – недоуменно повторил Антихович. – А кто это?

– Люди, на даче которых вы жили. Они утверждают, что никогда вас не видели и не понимают, о чем идет речь.

Антихович усмехнулся:

– Еще бы. Это гад заставлял меня грузить навоз. А спал я на старых одеялах, в сарае. Как раб.

– Если хотите, можете написать на них заявление, – сказал Турецкий. – Но они напишут встречное. Все-таки вы вломились к ним в дом, хозяйничали там.

– Да не буду я ничего писать, – поморщился Антихович. – Черт с ними, пусть живут. – Он на мгновение задумался и добавил: – Он вроде поранился, когда я запер его в подсобке. Вы не знаете, серьезно или нет?

– Нет, не знаю, – покачал головой Александр Борисович. – Но по телефону говорил он.

– Значит, оклемался, – облегченно произнес Алексей.

– Наверное. Ну-с, мне пора. Поправляйтесь.

Турецкий встал, снова пожал руку Антиховичу, удивляясь ее худобе. Затем снова кивнул его соседям по палате и вышел.

Человека, в котором Алексей Антихович опознал убийцу своего друга, звали Евгений Бабаев.

4

«Здоровый верзила», – в очередной раз подумал Турецкий, разглядывая сидящего перед ним Евгения Бабаева. Тот был мрачен и угрюм и поглядывал на

Александра Борисовича из-под мощных надбровий, как бык. Его толстые губы размеренно шевелились в такт размеренно произносимым словам:

– Да, в машине был я. Я говорил с Геннадием по рации. Я предупредил его о приближении «Волги» с генералами. Вы напрасно арестовали Ларису, она вообще об этом ничего не знала.

– Да ну?

– Правда. И пацана этого я убил. В баре. Он меня шантажировал, у меня не было другого выхода. У вас пепел упал, – без всякого перехода добавил Бабаев.

Турецкий смахнул со стола просыпавшийся с сигареты пепел и пододвинул пепельницу поближе.

– Как вы это сделали? – спросил он, постучав сигаретой о бортик пепельницы. – Как вы убили Шаповалова?

– Просто. Пацан купился на деньги, которые я ему показал. Я уговорил его спуститься в туалет и там их пересчитать. Потом я втолкнул его в кабинку и зарезал. Мне это было несложно.

– Его тело нашли в кабинке женского туалета, – напомнил Александр Борисович.

Бабаев кивнул:

– Ну да. Потому что мужской был занят. Я убил его и оставил там. Потом появился его дружок. Тощий этот… Он вообще притащился на встречу с диктофоном. Старый трюк, и я это предвидел. Он хотел записать нашу беседу, «разводил» меня на признание. – Бабаев ухмыльнулся. – Что бы вы сделали на моем месте? Отпустили бы его, чтобы он пошел в милицию? – Бабаев покачал тяжелой головой. – Нет. Эти ребятки сами нарвались на неприятности.

– Вы называете смерть «неприятностью»?

– Неважно, как я это называю. Я просто пытаюсь объяснить вам, что не мог поступить иначе. Мне было неприятно их убивать. Правда. И я… – Глаза Бабаева вспыхнули лютым огоньком. – Я даже рад, что второй выжил. Когда я топил его, он скулил, как щенок. Я даже подумывал отпустить его. Я не боюсь тюрьмы и мне плевать на свою жизнь. Но потом я вспомнил, что…

Внезапно верзила замолчал.

– Что? – нетерпеливо спросил Турецкий.

Бабаев мотнул головой:

– Да нет, ничего.

– О ком вы заботились, если на собственную жизнь вам было наплевать? – резко спросил Турецкий. – Ради кого пошли на убийство? Вспомнили, что ваш арест потянет за собой арест Ларисы Кизиковой?

Лицо Бабаева превратилось в угрюмую маску.

– Я вам уже сказал: Лариса здесь ни при чем, – глухо пробасил он. – Могу повторить это сто раз, если у вас проблемы со слухом. И все ваши дальнейшие расспросы бессмысленны. Я буду повторять то, что уже сказал.

Евгений Бабаев сдержал это обещание и больше ничего нового Турецкому не сообщил.

Олег Бебиков, добровольно сдавшийся Денису Грязнову, неожиданно пошел в «отказку». На все вопросы следствия он отвечал отрицательно. Турецкий пробовал его урезонить, однако парень оказался на редкость упорным и стоял на своем, яростно сверкая единственным здоровым глазом:

– Никого не взрывал, ничего не видел, ничего не знаю. А вас в первый раз вижу. Ни о каком Персидском я не слышал.

– Но вы изготовили бомбу, – напомнил ему Турецкий.

– В первый раз слышу, – отрезал Бебиков. – Это все грязные наветы. Кому-то очень сильно хочется упрятать меня за решетку. По-моему, меня просто подставили.

– Но вы знакомы с Евгением Бабаевым и Ларисой Кизиковой?

– Шапочно. Даже не сразу узнаю их при встрече. Тем более я плохо вижу. Вот, смотрите… – Он наклонился вперед и повернул голову так, чтобы был виден покалеченный глаз. – Видите? У меня один глаз слепой. Ваши гориллы выбили мне его при задержании!

«Похоже, у парня съехала крыша, и он вообразил, что находится в чеченском плену», – подумал Турецкий.

Так или иначе, но допросы Бебикова тоже ничего не дали.

Зато его приятель, Андрей Кириллов, оказался на редкость разговорчив. Он сидел перед Турецким с забинтованной головой (последствие удара гаечным ключом), маленькие глазки смотрели на «важняка» испуганно и жалобно.

– Я хочу сделать чистосердечное признание. Я участвовал в подготовке покушения на генералов Краснова, Самойлова и Казанского. Операцию задумала Лариса Кизикова. Я с самого начала не хотел в этом участвовать, но Бебиков уговорил меня.

– Каким образом?

– Он сказал, что это дело чести и что, если я откажусь, от меня отвернутся все армейские друзья. Я вынужден был помогать им. Вынужден, понимаете?

– В чем заключалась ваше участие? – строго спросил Турецкий.

Кириллов тяжело вздохнул:

– Я следил за генералами. Вычислял маршруты их передвижения. Даже установил «прослушку» на телефон генерала Краснова.

– Как вы это сделали?

– Э-э… Понимаете, Борис Александрович…

– Александр Борисович, – поправил негодяя Турецкий.

– А, ну да, – кивнул тот и слабо улыбнулся. – Здорово вы нас разыграли, Александр Борисович. Такой убедительный получился господин Персидский…

– Не отвлекайтесь, – осадил его Турецкий.

Кириллов тут же стер улыбку с пухлого лица.

– Простите, – жалобно проблеял он. – Дело в том, что у меня есть знакомые в МВД, и я иногда приплачиваю им за информацию. Ну и за другие услуги – время от времени. Запишите их имена…

Кириллов с готовностью перечислил имена купленных им офицеров. В следующие двадцать минут он выдал и всю остальную информацию – столь же горячо и поспешно.

– Я искренне раскаиваюсь в том, что помогал этим извергам, – заключил свой горячий монолог Кириллов. – Но сам я никого не взрывал и не убивал. Я надеюсь, что суд учтет мое чистосердечное признание, а также мою помощь вашему следствию.

– Это уж как пить дать, – кивнул Турецкий.

Уходя, Кириллов резво схватил Александра Борисовича за руку и принялся трясти ее, приговаривая:

– Спасибо, что помогли мне заново осмыслить мою жизнь!

Охранники еле оторвали его от Турецкого.

После того как Кириллова увели, Александр Борисович пошел в туалет и там долго тер ладонь мылом, с отвращением вспоминая жирную физиономию Кириллова и его пухлые, липкие пальцы.

…Тем не менее во многом благодаря именно показаниям мерзавца Кириллова Турецкому и его помощнику – Володе Поремскому – удалось собрать доказательную базу и снять обвинение с Бориса Берлина. Вот и Ларисе Кизиковой они тоже ничего предъявить не смогли. Никто из фигурантов дела, кроме Кириллова, не подтвердил ее участия в убийстве генералов. Сама Лариса также все отрицала.

– У этой девчонки просто стальные нервы, – мрачно посетовал Поремский после последнего допроса. – Ее брат мертв, отец сидит на нарах, а она и в ус не дует. Сидит, блин, улыбается! Даже заигрывать со мной пыталась. – Володя задумался. – Вы знаете, Александр Борисович, пару дней назад мне показалось, что она вот-вот проговорится. Вид у нее был такой… убитый. Я спросил, в чем дело, а она ответила, что ее всю ночь мучили кошмары. Но я так и не смог ее сломать. А теперь она снова бодра и спокойна. – Поремский удрученно покачал головой. – : Я упустил момент. Теперь она ничего не расскажет.

Турецкий лишь неопределенно хмыкнул в ответ.

На следующий день Ларису Кизикову выпустили из следственного изолятора.

5

Прежде чем забраться в машину, Турецкий достал из кармана сигареты и закурил. Он вдруг подумал, что давно не прогуливался по московским улочкам пешком. А ведь скоро осень, а там и до зимы недалеко.

«Махнуть бы сейчас в парк Горького! – с грустью подумал он. – Покататься на американских горках. Или в зоопарк… Да, в зоопарк. Тыщу лет там не был. Покормить лебедей, поглазеть на мартышек, поесть мороженого. Вот это жизнь! Поскорей бы уж, что ли, Иришка с Ниной приехали».

Начал накрапывать дождь, и Турецкий поежился.

– Александр Борисович, – окликнул его знакомый женский голос.

Он обернулся. Это была Лариса Кизикова. Свежая, красивая, в яркой курточке и модных, расклешенных джинсах.

– Здравствуйте, Александр Борисович!

– Здравствуйте. Что вы здесь делаете?

Она неуверенно улыбнулась:

– Да вот, оказалась поблизости, увидела вас. Дай, думаю, подойду. У вас есть сигарета? А то мои закончились.

Турецкий дал девушке сигарету, поднес зажигалку. Она прикурила и улыбнулась:

– Спасибо.

– Так что вам от меня нужно? – сухо спросил Ларису Турецкий.

Она пожала худыми, острыми плечами:

– Ничего. Я просто хотела сказать вам, что я не такая тварь, как вам кажется. И, пожалуйста, не смотрите на меня так.

– Как?

– Гневно. Нет, правда. Если вы думаете, что у меня нет совести, вы ошибаетесь. И страдать я умею. И обвинить себя могу не хуже вашего суда, да и наказать тоже.

– Так в чем же дело?

– В том, что мне не в чем себя винить. Мой брат поступил правильно. Возможно, это был самый лучший поступок в его бестолковой жизни. И если есть тот свет, то ему этот поступок зачтется дороже, чем тысяча добрых дел. И моему отцу – тоже.

Лариса говорила громко, с вызовом, словно пыталась убедить не только Турецкого, но и того, кто охраняет райские ворота. Или – себя саму.

– И я уверена, – продолжила она, – если бы отмотать пленку назад, то они бы поступили так же. И я бы их в этом не винила. Слышите, не винила бы! Вы меня не слушаете?

– Слушаю, слушаю. Значит, вы знали о готовящемся убийстве?

– Я? – Лариса усмехнулась и покачала головой: – Нет. Конечно, нет. Я говорю гипотетически. Вот опять… Вы смотрите на меня так, словно я самая гадкая тварь на земле. О чем вы думаете, Александр Борисович?

– Я думаю: совесть не мучает?

Лариса покачала красивой головой:

– Теперь уже нет. Наверное, я сумела с ней договориться.

– Вижу, вам и правда это удалось.

– Мне удается все, за что я ни возьмусь, – высокомерно сказала Лариса. – Я удачливый и счастливый человек.

Турецкий нахмурился и покачал головой:

– Не думаю. Мне пора идти, Лариса. Пожалуйста, сделайте так, чтоб я вас больше никогда не видел. До свидания.

– Прощайте.

Турецкий сел в машину и завел мотор.

Лариса поежилась и глянула на небо. Похоже, она только теперь заметила, что идет дождь, а заметив, достала из сумочки черный зонт и раскрыла его у себя над головой. Такой ее Турецкий и запомнил: стоящей под дождем с черным зонтом над головой. В этой картинке было что-то зловещее.

Через три дня Лариса Павловна Кизикова, двадцатидвухлетняя студента МГУ, удавилась в квартире своего отца, намотав полотенце на змеевик ванной комнаты.

Глава двенадцатая
ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ

1

Бутылка коньяку подходила к своей половине. («К лучшей своей половине», – как любил говаривать Константин Дмитриевич Меркулов.) За последние десять минут Меркулов и Турецкий успели обсудить многие жизненно важные вопросы: как утеплить яблони на даче у Меркулова, куда лучше прятать заначку от жены, как бороться с женской стервозностью, а также чем лучше закусывать кальвадос и нужно ли его вообще закусывать. Наконец Меркулов решил, что Турецкий созрел для главного вопроса вечера. А прозвучал он так:

– Что скажешь, Саня?

Турецкий наморщил лоб.

– А что тут говорить? Ты и так все знаешь.

Таким был ответ. Однако Меркулова он не удовлетворил, поэтому он поставил вопрос ребром:

– Уточни!

– Ладно, – согласился Турецкий. – В общем, так. Следствие не собрало доказательств виновности Бориса Берлина. У нас нет доказательств, что этот взрыв был выполнен по его заказу. Поэтому четыре часа назад я отпустил господина Берлина на все четыре стороны. Да еще и извинился перед ним за незаконное временное задержание. Таким образом, уголовное преследование в отношении Берлина прекращено. Копию постановления, со всеми подписями и печатями, я вручил Берлину при нашей последней встрече – из рук в руки. Наш голубок свободен и может лететь куда пожелает!

Меркулов взъерошил седые волосы и пристально посмотрел на коллегу.

– А сам-то как чувствуешь? – поинтересовался он. – Насчет Берлина и его участия в этом деле.

– Честно?

Меркулов кивнул:

– Честно…

Турецкий вздохнул.

– Ладно, если тебе интересно… Я полагаю, что не кто иной, как Берлин, навел вояк на главарей следственной группы, пришивших дело Михаилу Храбровицкому. Наши вояки боготворили Храбровицкого. Видели в нем своего мессию! Избавителя! И естественно, что они решили его выручить. Правда, способ нашли самый бестолковый и кровавый. Однако… – Турецкий поднял указательный палец, – никаких конкретных действий в этом направлении Борис Берлин не совершал. И заказа на убийство не давал. Налицо был так называемый эксцесс исполнителя. Исполнители сами поняли, что им делать. Кого ликвидировать!

Турецкий разлил коньяк по рюмкам. Друзья чокнулись, и рюмки благополучно опустели. Меркулов и Турецкий задумчиво пожевали по дольке лимона.

– Что ж, Саня, – сказал Меркулов, – следствие по взрыву твоя бригада провела на высоком профессиональном уровне и в кратчайшие сроки. Самое время ждать наград и поощрений. По крайней мере, я буду об этом ходатайствовать.

– Замечательно! – кивнул Александр Борисович. – Может, хоть на этот раз орден дадут. Кстати, от медальки я бы тоже не отказался. Но только если к ней прилагается премия.

– Приложим, будь спокоен, – поддержал коллегу Меркулов. – А пока – разливай. Выпьем за Поремского и обоих Грязновых. Они тоже потрудились на славу.

– Согласен, – сказал Турецкий. – Но при одном условии: дашь мне на завтра отгул?

– На завтра? Отгул? – Меркулов подумал и покрутил седовласой головой. – Нет. Но так и быть, можешь приехать на работу на час позже.

– Фашист, – сказал Турецкий и наполнил рюмки.

Время подходило к десяти часам вечера…

На следующее утро Александр Борисович проснулся с головной болью. А проснулся от телефонного звонка. Протянул руку к телефону, но увидел на тумбочке стакан воды и сперва взял его. Глотая воду, снял трубку:

– Ну.

– Александр Борисович? Это Истомин.

Турецкий чуть не захлебнулся от неожиданности.

Вытер мокрый рот ладонью и ответил максимально бравым голосом:

– Да, Игорь Михайлович, я вас слушаю!

– Константин Дмитриевич сказал мне, что вы готовите дело к сдаче. И что решили с утра поработать дома.

– Так и есть, – немедленно подтвердил Турецкий, радуясь находчивости Меркулова.

– Александр Борисович, не могли бы вы подъехать ко мне?

– Хорошо. Когда?

– Прямо сейчас.

– Да, Игорь Михайлович. Непременно! То есть безусловно. То есть…

– Ну так я вас жду. И постарайтесь побыстрее.

Генпрокурор положил трубку.

– Е-мое! – сказал Турецкий и сделал то же самое.

К тому моменту, когда Александр Борисович переступил порог кабинета генпрокурора, его щеки были выбриты, волосы причесаны, рубашка блистала белизной, и даже галстук был повязан ровно и красиво. Одному Богу было известно, какого неимоверного напряжения стоило Турецкому привести себя в порядок в столь короткие сроки.

Истомин был в кабинете не один. У окна, спиной к столу, стоял высокий и худой, как жердь, человек в темном костюме.

Истомин окинул Турецкого оценивающим взглядом, но придраться в благоухающей одеколоном внешности «важняка» было не к чему. Казалось, это обстоятельство рассердило генерального. Он гневно нахмурил брови.

– Садитесь! – сказал Истомин, обменявшись с Турецким приветствием.

Турецкий сел за массивный стол и изобразил на своем вежливом лице готовность внимать каждому слову генпрокурора.

– Вот, Эмиль Викторович, познакомьтесь, это и есть Турецкий.

Долговязый человек отвернулся от окна и соизволил взглянуть на Турецкого.

– Борисов, начальник администрации президента, – сухо представился он.

Турецкий привстал и с легким поклоном ответил:

– Приятно познакомиться.

– Мне тоже, – отрезал Борисов.

– Итак, Александр Борисович, дело о взрыве машины, которым вы занимались последние недели, можно считать законченным?

– Так точно.

Истомин и Борисов переглянулись.

– Тут зашла речь о том, что было бы неплохо премировать вас и ваших людей, – с какой-то странной интонацией произнес Истомин. Однако лицо генпрокурора не предвещало не только премии, но даже самой хилой грамоты.

«Начинается», – с тоской подумал Александр Борисович.

– Молчите? – прищурился на него генпрокурор.

– Слушаю, – просто ответил Турецкий.

Тогда речь взял начальник администрации президента Борисов:

– Видите ли, в чем дело, Александр Борисович… Я бы не сказал, что расследование проведено на высшем профессиональном уровне.

– Все подозреваемые сидят в изоляторе, – сухо сказал Турецкий. – Им предъявлены обвинения. Доказательная база собрана. В самое ближайшее время дело будет передано в суд.

– Так-то он так, но… – Борисов чуть склонил голову набок и пристально посмотрел на «важняка» своими водянисто-блеклыми глазами. – Вы взяли только исполнителей. Но не смогли уличить главного преступника. И в результате организатор этой кровавой вакханалии отпущен на свободу.

– Организатор? – Александр Борисович поднял брови. – Сдается мне, Эмиль Викторович, что вы знаете об этом деле гораздо больше меня.

– Вот именно, Турецкий! – сердито заговорил генпрокурор. – Вы не справились с заданием!

– То есть не оправдал ваших надежд? – уточнил Александр Борисович.

Лицо Истомина побагровело.

– Турецкий, не хамите. Это не в ваших интересах. Вы упустили главного преступника! У вас не хватило профессионализма доказать вину организатора и заказчика этого террористического акта. Как верно заметил Эмиль Викторович, вы смогли взять лишь исполнителей. Но где же заказчик этого преступления?

Почему вы позволили этому мерзавцу обвести вас вокруг пальца?

– Вы говорите о Борисе Берлине? – невинно осведомился Турецкий.

– О нем! О ком же еще? Что же теперь, прикажете его отпустить? Выпустить в Израиль, куда он, по нашей информации, намылился? Причем выпустить вместе с коллекцией картин?

Турецкий нахмурился:

– Простите, я не понимаю. О какой коллекции идет речь?

– Он не понимает! – язвительно воскликнул Истомин. – Вы слышите, Эмиль Викторович, он не понимает!

– Подождите, Игорь Михайлович. Позвольте я ему объясню. Дело в том, Александр Борисович, что в руках у Берлина находится богатейшая коллекция произведений российских живописцев. Это, как вы понимаете, истинное достояние России! Ее место в Московском Кремле. Вчера вечером вы освободили Бориса Берлина из-под стражи. А сегодня утром в своем разговоре с журналистами Берлин высказал мысль о том, что намерен переехать на постоянное жительство в Израиль. И, скорей всего, он заберет коллекцию с собой. Понимаете?

– Кажется, да, – кивнул Турецкий. – Правильно ли я понял, что эти картины – собственность Берлина?

Борисов кивнул:

– Да. Он приобрел их на аукционах.

– На свои собственные деньги? – уточнил Турецкий.

– Ну разумеется. Я не понимаю, к чему вы клоните?

– Насколько я понимаю, коллекция картин – частная собственность господина Берлина. И он вправе распоряжаться ею так, как ему заблагорассудится. Независимо от того, как мы к нему относимся и что мы обо всем этом думаем.

На лице генпрокурора появилась саркастическая улыбка.

– Вы видите? – сказал он Борисову. – Я же говорил – ему бесполезно что-либо объяснять. В общем, так, Турецкий. То, что Берлин – истинный заказчик убийства Казанского, Самойлова и Краснова, известно всем.

– Может быть, – кивнул Турецкий.

– Что – может быть?

– Может быть, это известно всем. Но не мне.

– Черт бы вас побрал, Турецкий! Вам тут что, вечер юмора в Останкине? Какого черта вы устраиваете балаган?

– Я просто делаю свое дело, – спокойно ответил Александр Борисович. – И стараюсь делать его честно.

– Я говорю вам, что делать! Я, и только я! Ясно вам?

Турецкий покачал головой:

– К счастью, в своей работе я руководствуюсь не только вашими указаниями, но и фактами. И только на основе этих фактов я имею право делать выводы. В деле нахождения истины указания начальства – слабые помощники.

Истомин побагровел еще больше. Борисов ухмыльнулся.

– У меня нет доказательств того, что Берлин причастен к убийству Казанского, Самойлова и Краснова, – продолжил Турецкий. – А значит, у меня нет причин держать его под стражей. Это все, что я могу вам сказать. Если у вас ко мне больше нет вопросов, я, пожалуй, пойду. Иначе наш разговор может закончиться плачевно. Как для меня, так и для вас.

Щеки Истомина затряслись.

– Это что, угроза? – прорычал он.

В глазах Турецкого зажегся гневный огонек.

– Предупреждение, – глухо пророкотал он. – Разрешите идти?

Некоторое время Истомин молчал, по всей видимости борясь с пароксизмом ярости, который обуял его душу. Затем резко произнес:

– Идите!

Александр Борисович встал со стула, вежливо сказал «до свиданья», повернулся и вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь. Истомин и Борисов даже не догадывались, каких нечеловеческих усилий стоило Турецкому не хлопнуть этой чертовой дверью. В коридоре Александр Борисович с минуту простоял, уставившись в одну точку и сжимая и разжимая кулаки. Затем достал из кармана платок и вытер мокрый лоб.