Текст книги "Глаза зверя"

Автор книги: Фридрих Незнанский

8

В тот же день Владимир Иванович Сметанин был задержан и препровожден в Лефортово, где уже томился Михаил Иванович Кротов. По настоянию Поремского на него надели наручники. Бровь Сметанина была слегка поцарапана углом стола в тот момент, когда он решил спастись от сыщиков бегством, но не рассчитал своих сил и, наступив на собственный шнурок, повалился на пол.

Первую часть пути всесильный олигарх беспрестанно бранился, обещал вывести всех на чистую воду, сорвать погоны, сгноить всех на нарах. Припомнил и разбитую бровь, сладострастно описывая конвою, каким адским мукам подвергнут ментов его адвокаты за это бессовестное и варварское избиение.

Однако вскоре олигарх устал и затих.

В тюрьме он вел себя сдержанно. Вплоть до вызова адвоката. После разговора с адвокатом он заранее отказался отвечать на все вопросы следователя – вне зависимости от того, кому поручат вести его дело.

А сыщики тем временем праздновали «окончание стриптиз-шоу» (по меткому выражению Миши Камелькова) в ближайшем летнем ресторанчике. Тучи рассеялись, ветер утих, и сидеть под зонтиком на деревянных стульях было удивительно приятно.

Матвей хотел было угостить сыщиков шампанским, но Камельков воспротивился, заявив, что у него от шампанского изжога и что вообще Матвею пора завязывать с этими «дамскими привычками», раз уж он попал в общество настоящих мужчин.

Впервые в жизни Матвей ему не возражал.

Заказали водку, пельмени, соленые грибы и селедочку.

– Ну! – сказал Витя Солонин, когда водка была разлита по рюмкам, а селедка нанизана на вилки. – За то, чтоб финал шоу был таким же приятным, как и его кульминация!

– И чтобы этот козел получил по заслугам! – поддержал его Матвей, успевший под влиянием своих новых друзей воспылать лютой ненавистью ко всем преступным элементам России.

– И чтобы ему впаяли по максимуму! – уточнил пожелание Миша Камельков.

– И чтобы вся его веселая компания отправилась вслед за ним!. – добавил от себя Поремский.

Они чокнулись и выпили.

– Уф! – передернул плечами Матвей. – Крепкая, зараза. И как вы только ее пьете?

– Молча, – усмехнулся Камельков. – Ты не кривись, а закуси соленым грибком. Иначе не поймешь всю прелесть этого старинного русского напитка.

Матвей послушно нанизал на вилку соленый груздь и отправил в рот.

– М-м… – прикрыл он глаза. – Здорово!

– Еще бы, – кивнул Миша. – Тебя бы к нам на полгода – сделали бы из тебя человека. Хотя… – Он скептически оглядел приятеля. – Полгода, пожалуй, мало. Тут и всей жизни не хватит.

Витя Солонин посмотрел на Поремского и вдруг спросил:

– Слушай, Володь, а чего это ты ему про карту задвинул? «Ваша карта бита». Что еще за беллетристика?

Поремский замялся и ответил со смущенной улыбкой:

– Да понимаешь, Вить, я всю жизнь мечтал сказать эту фразу. А тут еще Матвей так заразительно играл в своего Мегрэ, что и мне захотелось чего-нибудь этакого. Вот и не сдержался. Что, очень глупо получилось?

– Да нет, – пожал плечами Солонин. – Просто немного неожиданно. И голос у тебя был такой… внушительный. Я чуть ствол не выронил от испуга.

– А по-моему, здорово! – высказал свое мнение Камельков. – Я первый раз в жизни чувствовал себя так, будто меня в кино снимают. И знаете что… мне это понравилось! Счастливчик ты, Матюша!

– Ну меня пока что никто в кино не звал, – заметил Матвей.

– Неважно, – сказал Миша. – Ты ведь артист! Не звали, так позовут. Кстати, Владимир Дмитриевич, между первой и второй перерывчик небольшой. Наливайте!

Друзья выпили еще по одной. Закусили.

– Как там Сулейман? – спросил Витю Солонина Поремский.

– Нормально, – ответил тот. – Он сейчас в больнице. Не отходит от своей Асет. Сидит, держит ее за руку и говорит, говорит.

Поремский понимающе кивнул:

– Что ж, ему есть что рассказать. Да и ей тоже.

– Угу. Только она ему больше стихи читает, чем рассказывает. Я думал, головою тронулась, но Сулейман сказал, что она и раньше стихи сочиняла. Так что все в порядке. Врачи даже говорят, что ей это полезно. Психотерапевтический эффект и все такое.

Солонин вставил в рот сигарету и принялся рассеянно хлопать себя по карманам в поисках зажигалки. Поремский взял зажигалку со стола, высек пламя и поднес к сигарете.

– Благодарствую, – сказал Солонин, прикуривая. Усмехнулся. – Это я ее, что ли, туда положил?

– Угу.

– Надо же. Совсем голова плохая стала.

– Ты уже сказал Сулейману про лагерь? – спросил Поремский.

Солонин покачал головой:

– Нет еще.

– Надо сказать. Кстати, как там все прошло? Я не успел расспросить о подробностях.

Солонин выпустил ровное колечко дыма и сказал:

– Гладко. Тихо окружили, тихо вошли, тихо взяли. Благодаря Сулейману спецназовцы изучили карту лагеря до мельчайшего камушка. Это сократило время проведения операции и свело потери к минимуму.

Поремский нахмурился:

– Значит, потери все-таки были?

– Не с нашей стороны, – сказал Солонин. – Убиты три боевика. Одна девушка, Тамуся Вацуева, серьезно ранена, врачи сейчас борются за ее жизнь. Бариеву пуля прошила щеку и нос. Красавцем ему больше не быть. А в остальном тишь да гладь.

– Это ты хорошо сказал – тишь да гладь. А знаешь, перед чем обычно бывает затишье?

– А то, – кивнул Солонин. – Перед бурей. И моя интуиция мне подсказывает, что буря не за горами. Меркулов согласился на проведение нашей операции на свой страх и риск. Победим, значит, не за что и судить, ну а нет… так нет… Но с нас это, само собой, ответственности не снимает. Плохо будет ему – плохо будет и нам всем.

Камельков откашлялся в кулак и хмуро произнес:

– Хорошим людям всегда достается, а подлецы живут, жируют и коптят пузо на солнышке. Но в этом случае так не будет. Я костьми лягу на пороге тюрьмы, если Сметанина отпустят. Я… Черт возьми, в конце-то концов, я объявлю голодовку!

Камельков яростно вонзил вилку сразу в два кусочка селедки и со сладострастием людоеда отправил в рот, словно решил заранее поднакопить жирок к предстоящей голодовке.

9

Асет лежала в постели расслабленная, побледневшая, с рассыпавшимися по подушке каштановыми волосами. Она крепко сжимала руку Сулеймана тонкими, сильными пальцами и читала ему только что сочиненные стихи. Она читала стихи тихо, почти шепотом, не отрывая сияющих глаз от осунувшегося, потемневшего от переживаний лица Сулеймана.

 
Твой взгляд мне совесть бередит.
Но не напрасно я жила!
Аллах меня вознаградит
За то, что кровь не пролила.
 
 
Он будет так доволен мной
За то, что выбрала свой путь,
Что не с кровавою душой
К нему приду когда-нибудь.
 
 
И что ходить теперь с тобой
Среди людей не стыдно мне,
Что принесла и я покой
Своей беспомощной стране.
 
 
Аллах! Спасибо и тебе
За то, что удержал меня,
Не дал сгореть моей судьбе
В пучине адского огня!
 
 
Что вырвал из кошмарных снов,
И удержаться дал мне сил,
И что огромную любовь
В мое ты сердце поместил!
 

Сулейман нагнулся и крепко поцеловал Асет в губы.

– Что с нами будет дальше? – спросила она, по-прежнему сжимая его пальцы в своих и сияя от счастья.

– То же, что и со всеми, – ответил Сулейман. – Женимся, нарожаем детишек и будем жить вместе до старости. Пока всех правнуков не переженим.

– А потом?

– Потом? – Сулейман улыбнулся. – Потом, наверно, разведемся. На свете нет вечных барков, Асет. Лет через сто пятьдесят и мы с тобой друг другу надоедим. Ты найдешь себе молодого, девяностолетнего старичка, я – юную девочку, лет этак на семьдесят – восемьдесят. Но это уже будет другая история, и к этой она не имеет никакого отношения.

Асет улыбнулась и покачала головой:

– Нет.

– Что – нет?

– Ты мне никогда не надоешь.

– Правда?

Асет кивнула:

– Да.

– Будем надеяться. А теперь иди ко мне.

Асет привстала и протянула навстречу Сулейману тонкие руки, он осторожно обнял ее за талию и крепко-крепко прижал к себе.

– Вот так мы и будем жить, – тихо и нежно сказал он. – До самой смерти.

10

В который уже раз Меркулов был в этом ничем не примечательном, скромно обставленном кабинете, но никогда прежде он не испытывал такого мандража, как сейчас.

По большому счету, в ближайшие несколько минут должна была решиться его судьба. «Отправят на пенсию, – невесело подумал Меркулов. – Ну и что? Подумаешь, пенсия. Зато будет много свободного времени. Съезжу на Тулому, половлю сигов. За грибами буду ходить, за ягодами. Полочки из дерева буду вырезать. Табуреточки. Да мало ли на свете интересных дел!»

Меркулов представил себе, как он сидит в одних трениках на полу и вырезает из доски полочку, усмехнулся и покачал головой. «Полочки, – мрачно подумал он. – Какие, к чертям собачьим, палочки?! Чушь какая-то».

Боковая дверь открылась, и в кабинет легкой, упругой походкой вошел человек, которого каждый день показывают по телевизору. Остановившись возле стола, он молча указал Меркулову на стул, дождался, пока тот сядет, и сел сам. Встретившись с Меркуловым взглядом, он нахмурил белесые брови и дернул уголками рта.

– Догадываетесь, о чем пойдет речь? – спросил президент жестким, неприветливым голосом.

– Так точно, – кивнул Меркулов. – О деле Сметанина.

– «О деле Сметанина», – насмешливо повторил президент. – Значит, у вас уже и дело имеется?

– Так точно, – снова кивнул Меркулов большой, кудлатой головой. – Мы собираемся предъявить ему обвинение в убийстве как минимум четырех человек.

Президент усмехнулся и еле заметно качнул головой, как бы удивляясь тупости некоторых должностных лиц, с которыми ему приходится иметь дело. Затем прищурил на Меркулова серые, холодные глаза и спросил:

– Что за клоунаду вы устроили? Вы понимаете, что спровоцировали Сметанина на преступление?

– Нам не оставалось ничего другого, – вежливо ответил Меркулов. – Все прочие методы были исчерпаны. Этот человек убивал не просто так, он убивал нагло и не таясь. Он считал себя абсолютно неуязвимым, кем-то вроде бога. Он заказал убийства Карасева и Трепле-ва. Он действовал в сговоре с окопавшейся в Москве террористической организацией. Обычные преступники ставят себя вне закона, а этот поставил себя над законом. Спустить ему все с рук было бы с нашей стороны преступлением.

Меркулов замолчал. «Черт, все не так, и все не то, – с досадой подумал он. – Сюда бы Сашу Турецкого, он бы все это подал поэффектнее».

– Кому пришла в голову эта безумная идея? – резко спросил президент.

– Простите… что именно вы имеете в виду?

– Я имею в виду все эти фокусы с переодеваниями и мнимым захватом заложников? Я имею в виду фокусы, о которых вы раструбили по всей России, по всему миру!

– Господин президент, я…

Президент хлопнул по столу ладонью:

– Какого черта вы вызвали журналистов, не посоветовавшись с генеральным прокурором? Зачем устроили всю эту чехарду с пальбой, когда у вас были записи разговоров Сметанина с террористами?

– Они у нас были и два месяца назад, – напомнил Меркулов. – Но тогда это не слишком-то помогло. На этот раз мы хотели прижать его к стене так, чтобы сам дьявол не смог ему помочь отвертеться. – Меркулов перевел дух и добавил: – К тому же операция была секретной. Мы вынуждены были хранить молчание.

– Фокусники, – недовольно проворчал президент. – Братья, мать вашу, Кио.

Меркулов подумал, что было бы весьма своевременно скинуть, так сказать, часть вины со своих плеч, вызвав на помощь дух, фантом отсутствующего Турецкого, к которому президент был по своему снисходителен, но решил, что сейчас пока не тот случай, не самый крайний, что ли. И, пожалуй, можно пока отделаться обычными извинениями.

Он вздохнул и сказал:

– Виноват, господин президент.

– Виноваты! – кивнул тот, сверкнув на Меркулова серыми глазами. – Еще как виноваты!

Президент сдвинул брови и задумался. Думал он с минуту, не меньше. Потом сказал:

– Ладно. Езжайте домой. Я подумаю, что с вами делать.

11

Меркулов нагрянул к Поремскому под вечер. Принес торт, лимон и бутылку коньяку. За разговорами коньяк был выпит быстро, и коллеги переключились на кофе.

– И что теперь будет? – спросил Поремский, уплетая бисквитный торт с орехами.

– Как всегда, – пожал плечами Меркулов, – либо уволят, либо наградят. – Меркулов вытер салфеткой руки и задумчиво оглядел комнату. – Кстати, как у тебя с личной жизнью?

– Нормально. А что?

– Да неухожено у тебя как-то. Неуютно. Не чувствуется женской руки. Тебе ведь уже больше тридцати?

Поремский улыбнулся:

– Чуть-чуть.

– Возраст взрослого человека, – изрек Меркулов. – Жениться-то не собираешься?

Поремский покачал белобрысой головой:

– Нет пока.

– Пока? – Меркулов нахмурился и сказал с напускной строгостью: – Ты с этим делом не тяни, а то поздно будет.

– Какие мои годы, – небрежно ответил Поремский.

– Не скажи. – В глазах Меркулова появилось что-то от педагога, назидательное и мудрое. – К холостяцкой жизни привыкают, Володя. Как к тюрьме. Еще лет пять, и тебе не захочется ничего менять.

– Странное сравнение, Константин Дмитриевич. Обычно все наоборот – холостую жизнь сравнивают со свободой, а брак с тюрьмой.

Меркулов сделал брови домиком и покачал головой.

– Это глупые люди сравнивают, Володя, и ты их не слушай. Неженатый человек – это как лодка без весел. Плывет себе по течению, пока не сядет на мель или не наткнется на корягу.

– Уж больно у вас элегическое настроение, Константин Дмитриевич. С чего бы это?

Меркулов пожал плечами:

– Не знаю, Володь. Наверно, старею. В сравнении с Турецким это не так заметно, а вот с тобой пообщался – и чувствую, что сдаю. Учительствовать начинаю, морщины опять же…

Поремский на эту реплику никак не откликнулся. Ему попросту нечего было ответить. То, что по возрасту Меркулов годился ему в отцы, не вызывало сомнений. То, что он учил Поремского уму-разуму – ну это они, старики, все любят, и Меркулов не исключение. То, что он имел на это право… Что ж, с этим, конечно, можно было поспорить, но зачем?

Казалось, Меркулов прочел все эти мысли на лице Поремского. Внезапно он широко улыбнулся и сказал:

– А вообще, никого не слушай. Живи так, как тебе хочется. Главное – никогда не спорь со своей совестью, если она начнет тебе возражать. Совесть, в отличие от людей, не обманешь. Черт! – нахмурился Меркулов. – Опять я взялся за нравоучения. Включи-ка лучше телевизор погромче, пока я не остыл. Если меня не обманывают глаза, там как раз показывают президента. Послушаем, что он скажет… в свое оправдание.

Поремский взял пульт и включил звук.

– …Пресс-конференцию, которую устроил президент. Наряду с прочим, журналисты не обошли стороной и скандал, связанный с задержанием известного бизнесмена, бывшего вице-премьера правительства России Владимира Ивановича Сметанина. Вопрос о нем задала немецкая журналистка.

Картинка сменилась, и вместо ведущей на экране появился зал, заполненный журналистами, и президиум, где в окружении помощников и пресс-секретарей восседал президент.

– Господин президент, – обратилась к президенту высокая, рыжая и худая как палка немка, – как вы можете прокомментировать недавние громкие события, связанные с задержанием господина Сметанина? Репортаж об этом транслировали все независимые телеканалы России.

Прежде чем ответить на вопрос, президент в своей обычной манере усмехнулся и отпустил колкую шутку:

– Ваши немецкие коллеги не раз упоминали о том, что в нашей стране не существует независимых телеканалов. Значит, они у нас уже появились? Приятно слышать.

По залу прокатился веселый ропот. Президент удостоверился, что аудитория поняла шутку, и лишь затем стер улыбку с лица.

– А если говорить серьезно, – продолжил он, – то операция была проведена грамотно и успешно. – Президент сделал паузу и повторил, чуть повысив голос: – Яповторяю – грамотно и успешно! Благодаря слаженным действиям милиции, прокуратуры и ФСБ была раскрыта и уничтожена преступная группировка, действующая на территории Москвы. А что касается Сметанина… – Глава государства сделал паузу и сурово сдвинул брови. – Даже вы, журналисты, с вашим острым пером и наметанным глазом, с вашими журналистскими расследованиями и «альтернативными» источниками информации не всегда может определить преступника и вывести его на чистую воду, правда? Так вот, нашим спецслужбам это удалось.

Немецкая журналистка вновь схватилась за микрофон:

– Значит, вы не будете наказывать тех, кто проводил задержание Сметанина и…

– Что за глупости? – поморщился президент. – Наоборот, я намерен поднять вопрос о награждении сотрудников спецслужб, разработавших и осуществивших эту операцию.

– Да, но ведь следователи допустили в ходе этого дела огромное количество нарушений! – не унималась журналистка.

Президент посмотрел на нее в веселый прищур и усмехнулся.

– Не знаю, как у вас в Германии, – иронично сказал он, – а у нас, у русских, есть такая пословица: победителей не судят. – Он выдержал многозначительную паузу и добавил: – Я удовлетворил ваше любопытство?

– Да, – кивнула журналистка.

– Я рад. В таком случае следующий вопрос…

– Достаточно, – сказал Меркулов.

Поремский выключил звук. Некоторое время коллеги сидели молча. Потом Меркулов сунул руку в карман и достал бумажник.

– Володь, – устало обратился он к Поремскому, – не в службу, а в дружбу – сбегай в магазин и купи еще одну бутылку. Мне кажется, нам с тобой самое время выпить.

– Зачем же бежать? – улыбнулся Поремский. – У меня есть водка. Подойдет?

– Вполне, – кивнул Меркулов.

Поремский встал и пошел на кухню, но на полпути остановился и оглянулся:

– Вот только с закуской у меня плоховато, – виновато сказал он.

– Ну это дело поправимое, – махнул рукой Меркулов. – Скажи-ка, дружище, ты когда-нибудь закусывал водку тортом?

Поремский улыбнулся и покачал головой:

– Нет.

Меркулов облегченно вздохнул:

– Слава богу, в мире осталось хоть что-то, чему я могу тебя научить.