Текст книги "Глаза зверя"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

6

В тот вечер Владимир Поремский долго не мог уснуть. Дело в том, что примерно через два часа после встречи с Игорем Треплевым сыщикам удалось перехватить разговор Алмаза Рафиковича с Михаилом Ивановичем, в котором речь шла о предстоящем покушении. Покушение было назначено на пятнницу. Видимо, боевики давно следили за Треплевым. Из разговора выяснилось, что они прекрасно знают не только обычный распорядок дня Треплева, но и его привычки. Они, например, знали, что два раза в неделю директор завода заезжает после работы в маленький ресторанчик «Юнона» на Ломоносовском проспекте. Оказывается, у Треп-лева была там тайная страсть – двадцатилетняя официантка по имени Марина.

– Ого! И у сильных мира сего бывают свои маленькие слабости, – насмешливо прокомментировал это известие Миша Камельков.

Кстати, личность Михаила Ивановича также удалось установить. Он был правой рукой олигарха Владимира Сметанина (Владимира Большое Гнездо, как называли его коллеги, друзья и недруги).

Итак, убийство планировалось на пятницу. О точном месте заказчик убийства и его организатор не говорили, но, если судить по отдельным репликам, местом действия трагедии должен был стать именно ресторан. Таким образом, боевики собирались убить сразу двух зайцев – убрать Треплева и имитировать теракт в общественном месте с большим количеством жертв.

Поремский переговорил с коллегами и разработал предварительный план операции. Им предстояло оцепить квадрат, в котором должен был произойти взрыв, и усилить наблюдение. Поремский знал, что взрыв произведет молодая девушка. Схема взрыва также была известна. Девушка войдет в ресторан и постарается сесть как можно ближе к Треплеву. Если ресторан будет заполнен людьми – боевикам повезет. Ну а нет, так все равно – тянуть они, конечно, не будут.

Чуть позже, руководствуясь данными о передвижении радиомаяка, Витя Солонин предположил, что Сулейману Табееву удалось каким-то образом прицепить маяк к шахидке. Если, конечно, на дело не послали его самого. Если в Москву едет Табеев, то дело упрощается. Если нет… «Что ж, – сказал Солонин, – тогда нужно будет смотреть в оба. Но, слава богу, мы можем отследить ее передвижения».

Однако вскоре маяк замолчал. Теперь оставалось уповать на Господа Бога и на собственную наблюдательность.

Поремский ворочался в постели до трех часов ночи. Он прокручивал в голове разные варианты проведения операции, пытаясь найти в них слабые места и преимущества. В три часа ночи, вконец измучившись от бессонницы, Владимир Дмитриевич встал с кровати и пошел на кухню. Там он достал из холодильника початую бутылку водки, взял с полки чистый стакан и поставил все это на стол. Хорошенько пошарив в холодильнике, он нашел полузасохший остаток копченой горбуши и кусок черного хлеба.

Стакан он наполнил наполовину. Выдохнул через левое плечо и выпил водку залпом. Горбуша была еще очень даже ничего. Флегматично зажевав соленую рыбу куском хлеба, Владимир Дмитриевич вновь наполнил стакан.

Неожиданно его потянуло на сантименты. Он обвел кухню взглядом и вздохнул:

– Все хорошо, но нет хозяйки. Когда уже она появится?

В словах Владимира Дмитриевича была известная доля фальши, поскольку «хозяйки» появлялись в его квартире с завидной регулярностью. Правда, больше чем на два месяца ни одна из них не задерживалась. Все они уходили. Как правило, это случалось в тот миг, когда Поремский неожиданно отмечал, что при всем желании он больше не может уединиться в собственной квартире. К постоянному щебету и мельканию перед глазами добавлялось еще кое-чтр. А именно: в холостяцкой квартире По, ремского появлялось множество лишних, на его взгляд, вещей, как то: женское белье на змеевике, шампуни и кремы на полке в ванной комнате, колготки на стуле, куртки и блузки на вешалке и тому подобная чепуха.

Обнаружив, что по его независимости нанесен сильный удар, Поремский приходил в неистовство и в тот же день давал очередной «хозяйке», попытавшейся укорениться в доме, немедленную отставку.

Так продолжалось из месяца в месяц. Впрочем, последняя подруга Владимира Дмитриевича, Лена, ушла сама. Она была прекрасной девушкой, и Поремский долго не решался на серьезный разговор. Так получилось, что разговор затеяла она сама.

– Поремский, – строго Лена, – я вижу, что я тебе в тягость.

– Что ты, – вяло запротестовал Владимир Дмитриевич. – Ты ошибаешься. Просто я… Э-э… – Он посмотрел в лучистые глаза Лены и не нашелся что сказать.

– Понятно, – со вздохом кивнула Лена. – Ты привык жить один, и тебе не нравится, что в последнее время ты должен делить со мной не только свое свободное время, но и собственную жилплощадь. Извини, что я сюда перебралась. Просто я думала, что тебе доставит удовольствие видеть меня каждый день и… каждое утро. Видимо, я ошиблась.

Поремский не стал ее разуверять. Он лишь удрученно вздохнул, давая понять, что он не хозяин своим инстинктам, и повесил голову.

Через полчаса Лена собрала вещи и ушла. Поремс-кий тогда не сильно огорчился, но сейчас, сидя ночью на кухне с бутылкой водки и засохшим рыбьим хвостом на столе, он вдруг загрустил по Лене.

– Что за глупости! – отругал сам себя Поремс-кий. – Если скучаешь по Ленке, так иди и позвони ей. Телефон в прихожей. Набери семь цифр – и порядок.

Он хотел было немедленно пойти к телефону, но вспомнил, который сейчас час, и передумал.

– Ладно, – сказал он сам себе. – Позвоню завтра. А лучше нет… Лучше позвоню ей после операции. Точно! Если операция пройдет успешно, позвоню ей и попрошу вернуться. Ну а если нет, значит, жить вместе нам не судьба.

Идея совершить сделку с судьбой Поремскому понравилась. Даже в случае проигрыша (хотя что тут считать проигрышем, а что выигрышем – еще большой вопрос) он мог свалить всю вину на прихоти судьбы.

Освободившись таким образом от мучивших его этических проблем, Поремский залпом вылил в рот остатки водки и вернулся в спальню. После этого он заснул крепким сном ребенка.

7

Когда приехала Маклюда, Асет еще была в постели. То есть на печке. Услыхав грохот открываемой двери, Асет поначалу испугалась. Она не сразу вспомнила, где находится. Голова слегка побаливала, а язык был сухим и тяжелым, словно его обмакнули в засахаренный мед.

– Ну привет, подруга! – поприветствовала ее Мак-люда. – Вставай и умывайся. Сейчас будем завтракать.

– Зачем мне завтракать? – хмуро отозвалась Асет. – Я сегодня попаду в рай. Неужели я там не поем? Небось тамошняя еда повкуснее здешней.

На бодром, загорелом лице Маклюды появилось недовольство.

– Зря ты так шутишь, Асет, – сказала она. – Нельзя так. А позавтракать тебе надо. Сил наберешься перед важным делом, да и волноваться меньше будешь. Я, когда волнуюсь, всегда ем. Или боишься потолстеть?

Асет фыркнула:

– Чего мне бояться? Даже если целого барана съем, все равно потолстеть не успею. Или ты забыла, что я сегодня умру?

Лицо Маклюды стало еще более недовольным.

– Странные ты вещи говоришь, подруга. Ой, странные. До тебя никто так не говорил. – Маклюда посмотрела на пластиковую бутылку, стоящую на столе, и подозрительно прищурилась: – Ты пила сок?

– Пила, а что толку? – ответила Асет. – Сначала после него хорошо, а потом – когда душа протрезвеет и в тело вернется – от всего тошнит. Разве сама не знаешь?

– Так, Асет… – Маклюда нахмурилась. – Я больше не хочу продолжать этот ненужный разговор. Живо спускайся с печки и иди к столу. У нас времени в обрез.

– У тебя-то его много, – с грустной усмешкой сказала Асет. – А вот у меня… Ладно, сейчас «спущусь. Только ты отвернись, мне надо одеться.

– Одеться? – Маклюда насмешливо подняла брови. – Ты что, королева Англии? Или думаешь, я никогда не видела женского белья?

– Белье, может, и видела, а вот все остальное… Хотя какая теперь разница.

Асет выбралась из-под одеяла, повернулась и поставила ногу на ступеньку.

– Ох! – изумленно охнула Маклюда и прижала ладони к щекам. – Ты что же это вытворяешь?

Тем временем Асет спустилась вниз и повернулась к Маклюде лицом.

– А что такого? – равнодушно спросила она.

– Ты ведь совсем голая! – заорала Маклюда.

– Ну голая, – столь же равнодушно согласилась Асет (она и впрямь стояла перед Маклюдой в чем мать родила). – А какая разница? И вообще, я больше не Асет, а журналистка Катя Иванова. Кстати, ты забыла перекрасить мне волосы.

– Я привезла парик, – машинально отозвалась Маклюда, по-прежнему с возмущением и презрением глядя на голую Асет. – Почему ты спала голая?

Асет усмехнулась:

– Хочешь знать почему? Потому что я напилась твоего сока, и мне стало хорошо. Так хорошо, как никогда еще не было. И я вспомнила одного мужчину…

При слове «мужчина» зрачки Маклюды сузились.

– Мужчину, – с вызовом повторила Асет. – И мне было приятно про него думать перед сном. Ты хочешь, чтобы я продолжала?

Маклюда грозно сдвинула брови.

– Нет! – сказала она. – Хватит рассказывать. Лучше возьми платье и оденься. Смотреть на тебя стыдно.

Асет пожала плечами и подошла к стулу, на спинке которого висела ее одежда. Одевалась она медленно и лениво, словно и впрямь была королевой, не привыкшей одеваться сама. Маклюда по-прежнему пристально на нее смотрела, словно пыталась разгадать, что на уме у этой сумасшедшей девчонки.

Еще несколько дней назад Асет сжалась бы в комочек под суровым взглядом Маклюды, но теперь ей было абсолютно все равно, что скажет, что подумает или даже что сделает Маклюда.

За минувшие сутки в душе Асет произошли такие изменения, после которых человек не может оставаться прежним. Асет сознавала, что ведет себя необычно (и необычно в первую очередь для себя самой), но ничего не могла с этим поделать. Больше того, ей и не хотелось ничего делать. Асет ожидала страх, тревогу, ужас, но на нее вдруг навалилась чудовищная апатия.

– Пошевеливайся скорее, – поторопила ее Маклюда. – А то останешься без завтрака. А перед едой выпей сока.

– Там же ничего нет, – сказала Асет, лениво кивнув на пустую бутылку.

Маклюда заставила себя улыбнуться:

– Ничего, подруга. Я привезла тебе новый, еще вкуснее прежнего!

– Предусмотрительная, – с ироничной усмешкой прошептала Асет.

– Что ты сказала? – прищурилась Маклюда.

– Ничего. Доставай еду. Я буду есть.

Ела Асет с каким-то мрачным упоением, словно от каждого съеденного кусочка зависела вся ее последующая жизнь (на этом или на том свете). Сначала она съела булочки, запивая их кефиром (от сока Асет пока отказалась, объяснив Маклюде, что ей все еще дурно после вчерашней дозы). Потом вареные говяжьи сосиски. За сосисками последовал бутерброд с сыром.

Маклюда смотрела на это пиршество с удивлением.

– Надо же, – покачала она головой, когда Асет взялась за яблоки, – те, кто приезжал до тебя, не могли есть в утро перед операцией. Их мутило от одной только мысли о еде. Приходилось впихивать буквально силой. Кстати, Султан сказал, что ты сама назвала эту операцию. Это правда?

– Да, – сказала Асет, машинально, как робот, работая челюстями.

– И как ты ее назвала?

– Операция «Магомет».

– Это в честь твоего погибшего брата?

– Угу.

Маклюда замолчала. Она больше не знала, о чем можно спросить эту ненормальную девчонку, которая так изменилась со вчерашнего дня, словно перед Маклюдой сидел другой человек.

Неожиданно Асет закашлялась. Она вскочила со стула и, выпучив глаза, бросилась к помойному ведру. Там ее шумно вырвало.

«Ну теперь-то хоть понятно», – с ухмылкой подумала Маклюда. Наглость девчонки, так же как ее нечеловеческий аппетит, были неосознанным порождением страха смерти, разъедающего душу изнутри. До сих пор Асет действовала словно в трансе. Но сейчас страх выполз наружу, и Асет дала себе волю. Она упала перед ведром на колени и расплакалась, обливаясь слезами и громко всхлипывая.

«Похоже, с ней будет еще больше возни, чем я думала», – нахмурилась Маклюда. А вслух сказала:

– Успокойся, подруга! – Она встала со стула, налила в стакан сока и принесла стакан Асет. – А ну выпей! – приказала Маклюда.

Асет, не переставая плакать, закрутила головой.

– Выпей, я сказала! – прикрикнула на нее Маклюда.

Асет подняла руку и слабо оттолкнула от себя стакан с соком. Маклюда оскалила рот в злобной усмешке и коротко, почти не замахиваясь, ударила Асет ладонью по щеке. Голова девушки резко дернулась в сторону. На мгновение, ошеломленная, она перестала плакать, но затем зарыдала с новой силой.

– Пей! – заорала Маклюда. Она поднесла стакан к лицу девушки и силой вставила край стакана Асет в зубы: – Пей!

И Асет стала пить. Постепенно всхлипы ее становились все тише и тише. Наконец она успокоилась совсем. Губы Асет раздвинулись в улыбке.

– Спасибо, Маклюда, – пролепетала она. – Извини, что я разрыдалась как последняя дура.

– Ничего, бывает.

– И извини, что меня вырвало. Я сейчас все уберу.

– Не надо, – остановила ее Маклюда. – У нас совсем не остается времени. Хочешь еще глоток?

Асет икнула:

– Да. – Она вновь приникла к стакану и выпила его до дна.

– Ну вот, – удовлетворенно кивнула Маклюда. – Теперь иди умывайся, а потом переоденешься и наденешь парик. Будешь журналисткой Ивановой!

Маклюда запрокинула голову и облегченно рассмеялась.

8

Место, где они остановились, было красивым и странным. Здесь, как и везде в Москве, было множество машин, но зато люди все были молодые и красивые. Девушки с белыми волосами, в белых брюках, парни в красивых свитерах и синих джинсах. Они все весело смеялись и о чем-то друг другу рассказывали. Одни ели мороженое, другие пили пиво из красивых бутылок. И все они шли к серой бетонной коробке с буквой «М».

– Это метро, – объяснила Асет Маклюда. – Мы уже проезжали несколько станций.

– А что это там? – спросила Асет и показала рукой на виднеющуюся из-за деревьев высоченную белую башню с золотым шпилем на вершине.

– Это университет, – ответила Маклюда. – Там учатся все эти ублюдки.

Асет больно укололо слово «ублюдки». Слишком непохожи были все эти красивые и веселые молодые люди на демонов, которых Асет видела на видеокассете. Асет так и сказала:

– Они не похожи на слуг Иблиса.

Маклюда покровительственно улыбнулась.

– Разве тетя Хава не объясняла тебе, что Иблис многолик? – спросила она. – Он редко показывает свое истинное лицо. Ему нужно быть красивым, чтобы завладеть чужими душами. Понимаешь?

Асет кивнула:

– Иблис должен быть красивым.

Она хотела выйти из машины, но Маклюда ее удержала:

– Ишь какая прыткая. Сиди здесь, пока я не скажу.

Маклюда достала из кармана сотовый телефон и кому-то позвонила. Говорила она тихо и отрывисто:

– Да… Нормально… Нет… Нет, сумка здесь… Да, хорошо… Хорошо. – Она отключила телефон и убрала его в карман. Повернулась к Асет: – Ну вот. Теперь можно. Где находится ресторан, я тебе уже показывала. Сейчас выйдешь и пойдешь по тротуару.

– Вот по этому?

– Да. По правой стороне. Иди спокойно, не торопясь. Помни, что ты ничем не отличаешься от них. У тебя такие же белые волосы и красивые штаны. – Это было правдой, Асет и впрямь была одета в голубую блузку и аккуратные бежевые брючки, а на голове у нее был красивый парик из натуральных волос. – Если увидишь милиционера, – продолжила инструктаж Маклюда, – не волнуйся и Не убегай. Сделай вид, что не обращаешь на него никакого внимания. Поняла?

– Да.

Асет слушала наставницу как бы вполуха. Недалеко от машины остановилась группа молодых ребят – три девушки и два парня. Девушки были просто неземной красоты, таких снимают в американском кино и в ярких рекламах, которые показывают по телевизору. Они были белозубые, ясноглазые, с длинными, распущенными, очень чистыми волосами, стройными ногами, тонкими талиями и аккуратными грудками. У одного из парней на плече висел расстегнутый рюкзак, из него торчали книги. Они студенты, решила Асет. Она перевела взгляд на шпиль университета, и в сердце у нее засаднила давнишняя тоска. «И я бы тоже могла», – пронеслось в голове у Асет. Тогда бы она могла поговорить с кем-нибудь из настоящих писателей и поэтов. Показать им свои стихи… Она бы очень старалась, чтобы стихи были хорошими. Она бы много читала, много запоминала. Она бы…

Асет нахмурилась и тряхнула головой, чтобы все эти красивые, но вредные мечты улетучились.

– Войдешь в ресторан – к тебе подойдет менеджер, – продолжала наставлять Маклюда. – Спросит, в бар ты или за стол. Скажешь, за стол. Он захочет показать тебе пустой стол, но ты иди к тому столу, который ближе к окну. В кармане у тебя лежит телефон. Как только он зазвонит, нажми на кнопку. Все поняла?

– Все.

– Ну иди. Сумку не забудь!

Асет выбралась из машины, обернулась и махнула Маклюде рукой. Та кивнула в ответ и улыбнулась. Асет повернулась и пошла по тротуару. Проходя мимо тонара с хот-догами она почувствовала острое чувство голода, которое не могло перекрыть даже волнение. Асет нахмурилась и пошла дальше. На плече у нее висела коричневая кожаная сумка со взрывчаткой..

Асет чувствовала пугающую тяжесть и тепло сумки, словно она весила не меньше ста килограммов и была наполнена горячей лавой. Сердце Асет билось все быстрее и быстрее. «Ничего, – с тайной надеждой сказала себе Асет, – еще не скоро… У меня еще есть время… Может, меня не пустят в ресторан? Ведь не всех же людей пускают в ресторан!» Асет больно стиснула зубы и постаралась прогнать из головы постыдные мысли.

– Девушка, извините, мы с вами случайно не знакомы? – услышала она рядом с собой приветливый мужской голос, вздрогнула и подняла взгляд.

– Простите, ради бога, что пристаю, – улыбнулся мужчина. – Но ваше лицо кажется мне очень знакомым. Мы не встречались раньше?

– Нет, – сказала Асет, отвернулась от мужчины и быстро зашагала дальше, умоляя Аллаха сделать так, чтобы мужчина не пошел за ней следом.

9

Алмаз Рафикович и Иван Лобов сидели в темно-зеленом «БМВ» и поглядывали на витрину «Юноны». Лобов был в наушниках, в руках он держал черный СЭ-плеер. Слушая музыку, он отбивал пальцами такт по крышке бардачка.

Алмаз Рафикович Нигматзянов музыку не слышал. Брови его были нахмурены, узкие глаза сощурены, он пребывал в глубокой задумчивости. Ему было сильно не по душе дело, которое они затеяли. Воевать ради веры или принципов – это одно, убивать людей ради наживы, прикрываясь именем Аллаха, – это совсем другое. Поначалу Алмаз Рафикович утешал себя тем, что просто совмещает две задачи – благородную и низкую. Так уж устроен наш мир, что в нем все переплетено. Человек с чистой и возвышенной душой вынужден пребывать в «грязном» теле. Возвышенные и священные слова Корана написаны на простой бумаге, которая еще недавно была обыкновенным деревом. Мечети строятся из камня, который раньше лежал у людей под ногами. Так и в случае с убийством Треплева.

«В конце концов, Треплев – не просто кяфир, с которым нужно бороться, но и один из самых опаснейших наших врагов. Он делает оружие», – внушал себе Алмаз Рафикович. Однако уговорить совесть не получалось. Нигматзянов прекрасно понимал всю убогость и двусмысленность своих доводов.

– Суета сует, – вздохнул Алмаз Рафикович. Он взглянул на толстые пальцы Лобова, постукивающие по панели бардачка, и поморщился. – Перестань, – недовольно сказал он.

Лобов взглянул на шефа, поднял руку и снял один наушник.

– Чего? – спросил он.

– Я говорю, долбить перестань. Действуешь на нервы.

Лобов кивнул и снова надел наушник. По панели он

больше не стучал.

«С другой стороны, – думал Алмаз Рафикович, – деньги, полученные от Сметанина, мы можем использовать на благое дело. Закупим оружие, подмажем чиновников, сделаем документы, снимем жилье… Проблем много, и все они требуют больших финансовых вливаний. Недавно сферы интересов Нигматзянова и Чачи пересеклись со сферой интересов местных бандитов. Те, конечно, стали корчить из себя патриотов, поливая грязью «чеченов» и обещая поставить их к стенке, однако относительно небольшая сумма денег сделала их лояльнее. Получив бабки, бандиты мгновенно забыли, что они патриоты, и вспомнили, что они «всего-навсего бизнесмены».

– Все в этом проклятом мире продается и покупается, – вздохнул Нигматзянов.

– Это точно! – громко подтвердил Иван Лобов, с интересом поглядывающий на скорбное лицо шефа. – Я всегда об этом говорил!

– Тише ты! – осадил его Алмаз Рафикович. – Хочешь что-то сказать, сними наушники, потом говори.

Лобов послушно снял наушники, весело посмотрел на Алмаза Рафиковича и сказал:

– Это ты правильно про жизнь, Алмаз. Она и правда «суета сует». Есть такой стишок…

 
Пошел в пивную – пива нет.
Пошел в другую – дали в ухо.
Эх, жизня – суета сует!
Напрасное томленье духа!
 

Лобов ухмыльнулся:

– Жизнь основана на принципах мышиной возни и суеты. Сейчас даже математики изучают всякие там законы вероятности и теории катастроф. Единственный способ привести окружающий мир в порядок – это заплатить.

– А ты, я смотрю, философ, – мрачно заметил Алмаз Рафикович.

Лобов покачал белобрысой головой:

– Нет, Алмаз. Как раз наоборот. Философы – теоретики, а я – практик. Мне платят, и я работаю. Если я хочу избежать ненужных проблем, я тоже плачу. Все друг другу платят, Алмаз. Это главный закон жизни. О черт, а вот и наш клиент!

Возле «Юноны» аккуратно припарковался черный «мерседес». Дверца открылась, и наружу выбрался здоровенный мужчина в сером костюме, с широким и надменным, как у римского патриция, лицом. Мужчина захлопнул дверцу и поставил машину на сигнализацию. После этого он огляделся.

– Видал? – насмешливо сказал Лобов. – Сам любит водить. Шофер у него постоянно в отгулах. Мне бы такую работу!

– Помолчи, – осадил его Алмаз Рафикович.

Оглядевшись, Треплев (а это был именно он) решительно зашагал к двери ресторана. Перед тем как войти внутрь, он еще раз огляделся.

– Как будто слежки опасается, – усмехнулся Лобов. – Он что, так боится жену?

Алмаз Рафикович ничего не ответил.

Наконец Треплев скрылся в ресторане.

– Ну вот, – сказал Лобов. – Объект на месте. Можно звонить Маклюде.

– Сходи в ресторан и посмотри, все ли там в порядке, – приказал Алмаз Рафикович.

– Ладно, – нехотя откликнулся Лобов.

Он вышел из машины и двинулся к «Юноне» расслабленной, прогуливающейся походкой. Когда он скрылся внутри, Алмаз Рафикович прищурился и подозрительно пробежался взглядом по прилегающей к ресторану улице. Он ощущал на душе некоторое смутное беспокойство. Алмаз Рафикович несклонен был приписывать себе «дьявольское чутье на опасность» и «нечеловеческую интуицию», как об этом любят говорить многие люди его профессии. Однако отмахиваться от своих инстинктов просто так он тоже не привык.

Однако вокруг ресторана все было спокойно.

Лобова не было около двух минут. За это время он должен был ознакомиться с меню и перекинуться парой слов с барменом. Вышел он вполне довольным.

Сев в машину, Лобов быстро сообщил:

– Объект на своем обычном месте у окна. Народу в зале – человек двадцать. Рядом с окном есть два свободных столика. Объект изучает меню и поджидает свою зазнобу.

– Хорошо. – Алмаз Рафикович поднес телефон к уху: – Маклюда, это Алмаз. У вас все в порядке?.. Как девчонка? Не нервничает?.. Сумку со взрывчаткой не забыли?.. Хорошо. Проинструктируй ее хорошенько, перед тем как выпустишь. Объект уже на месте… Все, пока… Ну вот, – сказал Алмаз Рафикович Лобову. – Осталось только ждать. Через пару минут, после того как девчонка скроется за дверью, зайдешь туда и проверишь, всели нормально. Когда вернешься в машину, мы с тобой отъедем за пару кварталов и дадим сигнал. Думаю, все пройдет хорошо.

– Угу, – усмехнулся Лобов. – Если только девчонка не запаникует и не взорвет заведение в тот момент, когда там буду я. Г оворил я тебе, нужно было дать ей радиоуправляемую бомбу.

– Ничего, сойдет и эта. Твоя проблема в том, Иван, что ты не доверяешь людям. Ты думаешь, что все можно купить за деньги. Но есть вещи, которые лучше делают идейные люди, а не наемники.

– «Идейные люди»! – насмешливо повторил Лобов. – Фанатики – вот как их обычно называют! Но фанатикам не хватает ума и выдержки. Они вечно прокалываются. Сколько твоих шахидок погибло, не добравшись до объекта, только потому, что у них сдали нервы?

– Маклюда поила ее соком, – напомнил Алмаз Рафикович.

– А! – Лобов махнул рукой. – Это тоже не выход. Когда человек под кайфом, он не способен вести себя адекватно. Помнишь, как одна из твоих девочек, вместо того чтобы соединить электроды, вскочила на стол и начала ругать «русских свиней» матом? Она тоже пила сок. Но, если помнишь, это ей не особенно помогло.

Алмаз Рафикович недовольно нахмурился, но ничего не ответил.

– Ладно, будем ждать, – вздохнув, сказал Лобов.

И они стали ждать.