Текст книги "Частное расследование"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

– Чего радуешься? – огорченно прокомментировал Серж. – Погиб человек. Живой труп теперь.

– Так разве ж плохо?

– Чего хорошего? Я его сыну своему в пример всегда ставил… Эх-х… – Сергей Афанасьевич не смог справиться с досадой и болью. – Ка-а-акой человек был!

– Ну, может выкрутиться еще! – выразил надежду секретарь, сочувствуя огорчению шефа.

– Он может, – согласился Сергей Афанасьевич вполне серьезно. – Он может выскочить еще, точней, вскочить. Пока он только прикоснулся…

За окном летел мелкий снег и ложился на грязную землю, еще больше подчеркивая своей белизной ее грязь.

Турецкий ехал, петлял по городу, гнал наобум, куда глаза глядят. Голова его отказывалась соображать совершенно, да и сам он чувствовал какое-то психическое отупение, какое бывает, например, в ожидании чего-то ужасного: столкновения, падения, страшной вести, взрыва, катастрофы, – все замерло внутри, оцепенело как бы в безразличии, а время тянется резиновое– микросекундами в кошмарном ожидании.

Навроде, безусловно, продемонстрировал ему, что знает точно, о чем Турецкий говорил и с кем – два дня назад, на свадьбе.

Технически организовать прослушивание было делом совершенно бесхитростным – это мог быть «жучок» в помещении, точнее, много жучков, что суть не принципиально, это могла быть «муха», навешанная на любого из гостей, это мог подслушать кто-то из халдеев – «засланный казачок»; наконец, это могла быть и дистанционно сделанная запись – технически это решалось как угодно.

Вопрос же состоял в ином – зачем? На кой черт Сержу понадобился сам Турецкий? Просто так подарить «лимон» Навроде мог, конечно. Во-первых, для него «лимон» – не деньги. Во-вторых, он их не выбросил в окно. Турецкий может пригодиться, безусловно. И даже, может быть, не в качестве сотрудника известного учреждения, а просто так, как эксперт, частный спец. Серж понимал, что деньги будут, вероятно, отработаны с лихвой. Тут все продумано.

Непонятно было совсем иное, а именно безусловная слежка – за ним, Турецким. Зачем подслушивать весь пьяный треп на свадьбе? Что из него надеялись извлечь? Как непонятно! И далее – Серж дал понять Турецкому, что контролирует его. С чего бы? С какой стати? В чем интерес к нему Навроде? Причем неимоверно пристальный? Неясно. И вместе с тем – предупредил?! Практически в открытую! Зачем? Он связан как-то с этой «покойницкой» историей? Невероятно!

Турецкий ощущал, что, попытавшись прояснить себе что-то с помощью этой дурацкой поездки к Навроде, он все запутал еще более – неимоверно и многократно. А надо было…

Что надо было?

Ничего! Плевать на все. Ведь он позавчера женился! Поехать отдохнуть – и точка. Подумать на свободе. Такое дело с лету не раскрутишь. Плевать на все. И отдохнуть.

Остановившись возле первой попавшейся телефонной будки, Турецкий вышел из машины, набрал свой собственный служебный телефон.

– Сережа, ты? – спросил Турецкий и в душе едва не сплюнул: кругом Сережи, с одним только что поговорил… – Да я ведь завтра улетаю, помнишь? С начальством я обо всем договорился. Приказ возьми в отделе кадров. Приготовь все бумаги по самоубийству… Моей свояченицы покойной с племянником. Ага. Что – не понял? Во-первых, я теперь не имею права этим делом заниматься – родственник как будто… А во-вторых, тут дело ясное. Да я подумал, вроде точка. Чего копать-то дальше? Сам понимаешь. Давай. Спасибо. Все!

Повесив трубку, Турецкий вдруг заметил, что держит кейс в руке.

«Эк как меня разобрало! – подумал он с досадой, садясь в машину. – Приклеился я прям к «лимону» этому!»

Кейс полетел на заднее сиденье, через плечо.

И все-таки, включая первую передачу, Турецкий не сдержался: все же кинул взгляд на заднее сиденье, куда бросил кейс. И даже сплюнул от досады, поймав себя на этом.

Приехав через полчаса на Истряковское кладбище, он сначала надумал заставить себя оставить кейс в автомобиле, но после передумал, взял с собой.

Знакомая дорожка, поворот, еще один.

Знакомое лицо на памятнике.

Считай теперь, что тесть ему достался хоть мертвый, но с большой причудой.

– Вот, Алексей Николаевич, – вздохнул Турецкий, обращаясь к фотографии на памятнике: – Прошу любить и жаловать: – Турецкий Александр Борисович, ваш зять. Так, что еще? А впрочем, вы же знаете, наверно… Вот деньги взял, точнее, взятку взял, под будущее, надо понимать. Теперь преступник я, как вам и обещал. Во жизнь собачья… Ничего в ней нет ни хорошего, ни прекрасного, ни… – он осекся, не решаясь продолжать, хотя трансляция над железной дорогой молчала, как могила. – Вот денежки принес вам показать… – Турецкий приоткрыл кейс и показал его содержимое памятнику. – Видал? Во сколько! И все мы их на днях без сожаленья прогуляем. С вашей дочкой и вашей внучкой.

По дороге домой Турецкий специально заставлял себя не смотреть в зеркало на кейс. Он знал, что если впустит этот яд в себя, полюбит деньги сами по себе как есть, начнет деньгами глупыми, шальными, грязными вдруг дорожить… Вот тут конец. Такой конец – верней, чем пулю в лоб.

Он специально заставлял себя не смотреть назад.

А если б все же посмотрел, то, может быть, удивился.

У него «на хвосте» сидел ничем не приметный чахленький на вид сороковой «Москвич». Им управлял тот самый слепой, из «Бармалея», в котором они с Мариной и Настей были ровно неделю назад.

16

Самолет вырулил на взлетную полосу и замер на мгновение, пока командир воздушного судна запрашивал разрешение на взлет. На это ушло не более сорока секунд, после чего командир корабля кивнул второму пилоту и медленно двинул вперед рукояти секторов газа всех четырех двигателей, одновременно держа крылатую махину на тормозах. Двигатели взвыли, набирая обороты, и наконец зазвенели от напряжения, звонко заныли, прорываясь сквозь этот звон к кромешному реву; тяга их стала настолько велика, что тормоза уже держали самолет на месте из последних сил… Командир корабля отпустил тормоза, и лайнер тут же плавно тронулся с места. Когда до конца взлетно-посадочной полосы оставались считанные две-три сотни метров, командир корабля, прижимавший до этого лайнер к земле с помощью рулей высоты, вывел их плавно во взлетное положение-

Самолет взял курс на Симферополь.

– Дым! Смотрите, мы сквозь дым летим! – восторженная Настенька прилипла носом к иллюминатору.

– Да это, Настя, облака! – рассмеялся Турецкий.

– Мы летим… – Настя указывала в окно, захлебываясь от восторга. – Мы летим над облаками! Как птицы. Мы летим на самолете!

Марина расхохоталась, передразнивая Настеньку.

Самолет набрал высоту и лег на курс.

Передавая Марине и Настеньке пластмассовые плошечки с газированной водой, Турецкий скользнул краем глаза по газете, которую сосед, сидящий через проход, сложил и засунул в карман на спинке кресла перед собой.

– Простите, можно взглянуть? – не выдержав, обратился к соседу Турецкий.

– Пожалуйста, будьте любезны, – сосед протянул газету.

Статья, приковавшая внимание Турецкого, называлась «Где смех, там и слезы». Она сообщала о том, что долгое время Венгрия считалась одной из самых веселых стран социалистического лагеря.

«…В то же время, – читал дальше Турецкий, – эта страна – абсолютный чемпион мира йо количеству самоубийств. В среднем из 100 тысяч венгров самоубийством кончает 41 человек. На втором месте в этом невеселом первенстве стоит северная страна Финляндия: на 100 тысяч – 28 самоубийств.

Каждый год в Венгрии кончают самоубийством более ' 4000 человек. От 15 до 20 тысяч – совершают попытки самоубийства. Для страны с населением 10,5 миллиона это довольно много. Разделение самоубийц по половому признаку в Венгрии таково: добровольно расстаются с жизнью 70 % мужчин и только 30 % женщин. Удивительным также является тот факт, что на столицу Венгрии Будапешт приходится львиная доля самоубийств в Венгрии: 60 % процентов самоубийств совершаются именно в Будапеште…»

Турецкий дочитал статью и откинулся в блаженстве на спинку удобного авиационного кресла.

«Забавно, – подумал он и даже рассмеялся вслух. – Вот это хорошо. Не мы на первом месте. Впрочем, это как обычно».

– Чему вы так обрадовались? – сосед, одолживший газету, с веселым удивлением посмотрел на него. – Как будто это «Крокодил», а не «Известия».

– Да вот, прочел статью. Статистика самоубийств.

– А что вы здесь нашли смешного?

– Ну как же: больше, чем у нас!

– Смешно? Не верите?

– Как раз напротив – верю! Радуюсь!

– Чему ж тут радоваться? Тому, что у соседей хуже, чем у нас?

– Да нет совсем! Тому, что у нас лучше, чем у соседей!

– Какой вы диалектик, право!

– Я? Нет! Я отдыхающий. Лечу вот к морю, к черту, из грязной осенней Москвы. Подальше от этих всех самоубийств, и… И прочих феноменов.

– Вы врач, наверно? Врачи такие циники обычно. Нет, я в хорошем смысле слова, извините.

– Пожалуйста. Да я не врач, я следователь. А вы?

– А я – священнослужитель.

– О, очень рад! – Турецкий протянул руку через проход и – с чувством пожал руку священника. – Какая редкая у вас профессия!

– Ну, редкая профессия – это, пожалуй, у вас. А у меня довольно редкий образ жизни.

Священнику было не больше сорока, он был, возможно, ровесником Турецкого, что давало право на некоторую непринужденность беседы.

– А я вот, честно говоря, давно хотел проконсультироваться… Как наша церковь относится к потустороннему? К нечистой силе, к выходцам, ну, понимаете, и прочее…

– «Беси тешатся, посланцы сатаны», – процитировал сосед. – Что здесь неясного? Их церковь отвергает.

– Но есть оно, потустороннее, вы понимаете? Я говорю вполне серьезно.

– Конечно, есть.

– Ага. Прекрасно. А вот, положим, было мне виденье. Оно от Бога? Или нет, наоборот?

– И так и так возможно. Смотря, что за видение.

– Ну просто. Дух. Умерший вот, положим, взял и явился?

Марина толкнула Турецкого под локоть, но он, находясь в каком-то приподнято-торжественном настроении, лишь мотнул головой в ее сторону: пожалуйста, не мешай.

– Так вот, я говорю, явление. К чему оно – к добру? Ко злу?

– Явление с добром – к добру, а если вдруг наоборот…

– А если невозможно отличить? И так и этак можно трактовать? Вы как считаете?

– Я, как и любой простой смертный, не берусь судить «вообще». А церковь наша за века выработала критерии, позволяющие отличить Божью силу от воздействия иного. Могу лишь сказать вам, что люди незаурядные, обладающие необычайными способностями, особенно легко и незаметно для себя попадают под влияние демонических внушений.

– Ну а откуда, от чего и от кого исходят подобные внушения?

– Отцы церкви говорят, что наряду с миром физическим существует и мир духовный: мир любви и ненависти, мыслей и страстей. Это мир нематериальных «существ», обладающих независимой волей, особенным разумом, способностью проявлять себя в реальности.

– В виде чего? Нечистой силы? Как?

– Ничего пока неясно с «нечистой силой», как вы говорите, доложу я вам… Только одно можно сказать с уверенностью: отмахиваться от. такой реальности – «этого не может быть, потому что не может быть никогда» – вовсе не лучший способ изучения ее и борьбы с нею. А именно такой подход до сих пор еще чаще всего проповедуется нашей официальной «самой передовой» наукой…

– Понятно. А вот, к примеру, предсказания, пророчества? Бесовское ли это дело или Божье?

– Смотря опять же, кто и что предскажет. Мы с вами вот, положим, начнем гадать на картах, по руке – дело тут бесовское, конечно.

– Ну а за деньги, например?

– Вообще! Чего там – хуже воровства.

– Любое предсказанье?

– Нет, конечно. Пророчества бывают и от Бога.

– Когда они благие?

– Нет. Совсем и нет. Вот, например, преподобный Серафим Саровский пророчествовал многие беды, гибели, кровопролития. И осквернение церквей. Святой иеромонах. Почил в 1883-м. Причислен к лику святых. Канонизирован. Прославлен со всех амвонов.

– Да-а… – Турецкий вздохнул. – В подходах ваших, честно говоря, не разберешься.

– Вот потому-то мудрые и учатся всю жизнь… – священнослужитель слегка насмешливо кивнул Турецкому, как бы поставив точку в разговоре, прерывая беседу.

Тем не менее в душе Турецкого возникло какое-то радостное, безоблачное чувство. «Ничего не поймешь на этом свете! – думал он. – Ну Так и не надо голову ломать себе во время отпуска. Опустимся слегка. Отпустимся. И будем просто жить – все восемнадцать дней: неделю и еще неделю с половиной!»

Самолет начал снижаться, качками, как будто куда-то проваливаясь и вновь опираясь твердо на воздух. Квадраты, кусочки полей, лоскутное одеяло крымской земли, вдруг стали разрастаться, приобретая смысл, значение…

Еще две минуты, и домики под крылом стали домами… Мелькнул, проплывая мимо, всполошенно вращающийся радар симферопольского аэропорта… Мягкий толчок – и самолет побежал по дорожке. Взревели двигатели на реверсе, тормозя. Все. Прилетели.

Сразу, с момента выхода из симферопольского аэропорта, жизнь захватила их в свои счастливые объятия и понесла по известному кругу.

Такси. Ангарский перевал. Внизу Алушта. Голова не кружится? Смотри, как высоко. Совсем как в самолете. Тебя не укачало, милая моя? Ты что-то, девочка, бледна. Смотри, деревья – прямо на скале. А это Аюдаг. Как будто Мишка выпивает море. Смотри-ка, что это? Как что, да это небо. Да это море же, не видишь? Туманный горизонт, вот и сливается! А я подумала, что это небо с волнами. А вот вам Ялта. Ну, устали? В кафе идем? Нет, в ресторан. Сперва устроиться, приткнуться. Мама, можно я допью водички? Не из-под крана только! Я из моря. С ума сошла! Морскую воду пить! Нельзя? А почему? А ты возьми попробуй! Хочешь лучше сока? А здесь совсем не холодно. Да, двадцать два, конечно. Рагдай, плыви ко мне! Другого берега ты и в бинокль не увидишь. Да потому, что очень далеко. А чайки ждут, когда им хлеб бросать начнут. Нет, завтра утром точно нужно встать. До завтрака. Смотрите все, какой зеленый камень! Стекло бутылочное. Гладкое? Еще пять штук ракушек. Сюда иди, здесь чебуреки! Купальник мокрый, хлеб к нему не прислоняй. Мороженое я хочу. Ешь виноград, а сахарную вату выкинь. Нет, ей еще нет и семи. Я здорово ныряю? Прекрасно, только попу видно. Колючка, осторожней. Руку дай, круто здесь. Ныряй, не думай. Вчера теплее было. Побегай или оботрись. Головой вниз – тем более не страшно! Рагдай, мерзавец, мяч отдай ребятам! Газету подстели. Я это точно помню. Ливадия, мадам! Подвиньтесь! Нет, я сегодня больше не ныряю! Устала, голова? Упасть отсюда – смерть. Наверняка. Фуникулер? А что это такое?

Они скользили на фуникулере над ботаническим садом.

– Я и не думала, что бывает так хорошо!

– А сколько еще впереди, Настя, представь! – Турецкий обнял Настю и Марину за плечи. – Все впереди. Жизнь прекрасна и удивительна!

– Смотрите, смотрите, чайки над нами! Прямо над нами! Вверх, вверх!

Все посмотрели наверх. Чайки действительно парили в небе. Все засмеялись – от счастья.

Турецкий и не заметил, что проговорился.

Марина и Настенька должны были вот-вот выйти из душа, после чего пора было идти ужинать.

На кровати Марины лежала брошенная папка – чья-то рукопись.

– Как глупо, – подумал Турецкий. – Взяла с собой работу. Что за дела?

По своему обыкновению, по укоренившейся за долгие годы привычке название Турецкий читать не стал, а сразу открыл середину.

«…И, таким образом, отнюдь не без оснований в конце 1933 года все издательства в Германии были проинструктированы о строгом запрете на любые публикации астрологических материалов.

Сами нацисты, конечно, использовали астрологию во всех возможных случаях. По свидетельству Вильгельма Вульфа, Гиммлер сказал ему: «В третьем рейхе мы должны запретить астрологию… исключая тех, кто работает на нас. В национал-социалистском государстве астрология должна оставаться уделом привилегированного меньшинства. Она не для широких масс».

Для этой цели и был привлечен шведский астролог доктор Карл Эрнст Крафт, занявшийся составлением гороскопов всего руководства рейха, включая и самого фюрера. Крафт долгие годы работал с архивами Статистического управления Швейцарии; перед второй мировой войной он писал очень серьезные книги о взаимосвязях космических закономерностей. Он первым рассчитал, что жизнь Гитлера в опасности. Вызвав его к себе, Геббельс приказал ему молчать, но все время следить за гороскопом Гитлера и, как только в нем появится нечто особенное, сразу же сообщить через доверенное лицо. Речь шла об опасности для жизни Гитлера в период между 7 и 10 ноября 1939 года. Но до Гитлера это предостережение не дошло.

Вечером 8 ноября Адольф Гитлер вышел из городской ратуши Мюнхена, где происходило совещание городской думы. Тотчас же там взорвалась бомба, в результат взрыва которой погибло около 20 человек. Вот только тогда Гитлеру и доложили о предостережении Крафта.

Гиммлер не поверил этой версии, считая, что Крафт был просто осведомлен о покушении. Крафт был арестован. Однако Геббельсу удалось освободить его.

Тем не менее астролог Крафт не хотел работать на фашистов, видя, быть может, грядущее более ясно всех остальных современников. В 1942 году его вызвали в министерство пропаганды, чтобы он помог ведению войны, но он отказался. Свою жизнь он закончил в Бухенвальде, где умер 8 января 1945 года, точно в тот день, о наступлении которого он знал с юных лет.

Бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг, выступавший на Нюрнбергском процессе в роли свидетеля, подтвердил факты злокорыстного использования астрологии в качестве одного из вариантов мощного психологического оружия, а также факты репрессирования не желающих служить режиму астрологов. Так, в качестве одного из многочисленных примеров Вальтер Шелленберг привел случай, когда один из крупных астрологов (его фамилия не приводится нами по соображениям, которые будут понятны из дальнейшего), не выдержавший режима концлагеря, за свое освобождение составил прогноз неудавшегося путча генералов во главе с фон Штауфенбергом 20 июня 1944 года, предсказал тяжелую болезнь Адольфа Гитлера осенью 1944 года и, самое главное, смерть Гитлера в конце апреля– начале мая 1945 года…»

Марина с Настей вышли из душа, и Турецкий оторвался от чтения.

– Что это ты читаешь с таким интересом?

– Да вот, твоя рукопись.

– Моя? Она не моя.

– Ну, здесь, на тумбочке, лежала. Осталась, видимо, от предыдущих постояльцев.

– От предыдущих? Быть не может. Наш люкс был абсолютно чист.

– Тогда, возможно, уборщица оставила, когда днем убиралась тут…

– Надо отдать коридорной.

– Отдам, сначала только дочитаю.

– А тут о чем?

– Да о фатальности. Неизбежно ли сбываются пророчества…

– Ты лучше не читай. Не знать спокойней.

– Почему?

– Мне снятся ужасные сны… Сначала было вроде ничего, нормально все, прекрасно, а после Сочи, помнишь, в день, когда мы катались на фуникулере? Как будто что-то изменилось. Нет?

– Да.

– Ты тоже чувствуешь?

– Да. К сожаленью, да. Но объяснить себе я это не могу. Ведь ничего не… Ведь не было причин.

– Наверно, были, – Марина грустно кивнула и как-то даже, посерьезнев, постарела чуть. – Причины были, мы не знаем их…

– Но ужинать пойдем?

– Конечно, что ж нам остается?

Вечером, уже в темноте, когда они возвращались из ресторана, Турецкий обратил внимание на странную группу лиц, подпирающих стену дендрария. Собственно, в них ничего особенно странного не было: шпана как шпана, но что-то все-таки мгновенно приковало к ним внимание Турецкого…

Турецкий на секунду замер, соображая. А, вот в чем дело!

Группа была совершенно несовместима по возрасту: парочка парней лет пятнадцати-шестнадцати – шпана, трое – чуть старше двадцати и двое – лет тридцати. Вот это-то и удивляло – что могло свести их? Ведь между этими возрастными группами мужчин – ну просто пропасть. Турецкий хорошо знал криминальную статистику по возрастам. Ведь кражи, воровство – все разное при разном возрасте.

Они уже почти миновали эту подозрительную группу, как вдруг от нее отделился один из двадцатилетних и преградил им путь.

– Ох ты какая, крошечка-цыпочка… – он наклонился к Насте. – Мальвиночка… А можно мне тебя за щечку ущипнуть?

Рагдай ощерился.

– Руки, – сказал Турецкий. – Ты руки при себе держи.

– А ты помолчи! – мужчина сильно щелкнул Рагдая в нос, тот даже взвизгнул от боли.

– Ну, я предупреждал! – сказал Турецкий и, схватив парня за волосы, медленно повернул кулак вокруг оси, наматывая прядь волос на кисть.

Парень заверещал от боли, пытаясь вырваться.

– Если ты будешь еще баловаться, я оторву тебе волосы вместе с кожей… Сначала. А если ты и дальше будешь шалить, не слушаться дядю, останешься бякой, то потеряешь зрение. – Турецкий знал, как общаться с такими ребятами. Он хорошо умел разговаривать на понятном им языке. – Ты потеряешь зрение – и знаешь почему? Догадаться несложно. Потому что дядя тебе выбьет глаза. Меня учили в сложных ситуациях в порядке самообороны выбивать глаза непослушным мальчикам. Раз – и готово! Даже если они закрыты… Я выбью глаза тебе раньше, чем твои ребята успеют тебе помочь…

Турецкий заметил боковым зрением, как рука одного из сообщников там, возле забора, медленно опустилась в карман…

– Даже если кто-то из твоих дружков вынет сейчас пушку, – Турецкий больше обращался к группе, стоявшей возле забора, чем к тому, кого он держал за волосы, – то я все равно успею вынуть тебе буркалы. А претензии ты потом предъявишь тому, у кого сейчас рука опустилась в карман… Подашь на него в суд, например… Правда, если он сам уцелеет. А это ему никто не сможет гарантировать.

Турецкий новел руку вниз, и парень медленно опустился на колени перед Рагдаем.

– Ну вот и умница, послушный мальчик. А вот теперь ты попроси прощения, ты извинись перед собакой… Быстрее извинись и будешь свободен.

– Прошу пардону, – выдавил из себя зачинщик инцидента.

– Вот молодец, – одобрил его действия Турецкий. – Рагдай простил тебя, он пес не злой. Но я считаю, что небольшое наказание ты все же заслужил.

Турецкий отпустил волосы парня и одновременно с этим плавно, без размаха ударил его ногой по лицу. Тот лег мгновенно навзничь, не издав ни звука.

Марина, Настя стояли мертво, потеряв дар речи.

Турецкий не думал в этот момент о впечатлении, которое он производит, он знал только, что неизбежно последует дальше. А зная это, действовал прагматически, отключая надолго одного из семерых и полагая не без резона, что шестеро, конечно, меньше семерых.

Группа молча и медленно начала разделяться, окружая Турецкого, Настю и Марину. Двое остались справа, четверо стали заходить с левой стороны.

– Готовься, – вполголоса сказал он Марине. – Ты с Настей побежишь налево…

– Налево?! – переспросила Марина.

– Налево! – подтвердил Турецкий. – Туда, где четверо. Но побежишь только по моей команде. Не раньше и не позже. Поняла? – Турецкий внимательно следил за надвигающимися группами. – Кивни мне, поняла?

– Да, поняла, – ответила Марина.

– И Настю крепко за руку держи. А если упадет ребенок, за собой потянешь, ясно? По земле. Не останавливаясь. Это очень важно.

Марина кивнула.

– И последнее: сейчас те четверо, что слева, лягут кучей. Держись от них подальше – на полметра, ясно? Бежишь до первого поста. Милиции. Потом домой. Все усекла?

– Как будто бы. Настасья, руку!

– Поехали, – кивнул Турецкий и указал Рагдаю направо, на двоих: – Рагдай, взять их!

Рагдай стремительно бросился направо, отвлекая внимание на себя. Те двое, на кого летел Рагдай, невольно отступили.

Другие четверо, которые приближались слева, помимо воли проследили путь собаки…

В руке Турецкого возник «волшебный карандаш»…

Рагдай сбил первого бандита с налета с ног.

В руке второго появился нож, блеснул, описывая полукруг.

– Рагдай! – предупредил Турецкий.

Рагдай мгновенно уклонился от удара и, приступая к выполнению заученной программы «человек с ножом», скользнул из-под руки и тут же схватил нападающего, широко раскрыв свою длинную пасть, за лицо – от уха до уха…

Четверо, что были слева, внезапно сбились в кучу, опутанные невидимой сетью.

– Бегите! – скомандовал Турецкий Марине, указывая налево.

Марина бросилась налево, увлекая Настю за собой, вперед и мимо груды тел, копошащихся под сетью.

Вдруг она потеряла Настину руку – та как будто вырвалась…

Марина замерла, не понимая, что произошло:

– Настя!

Настя стояла в трех шагах от груды тел под сетью и протягивала руки к матери. Руки плохо протягивались, беспомощно и конвульсивно сновали в воздухе: девочка зацепилась за невидимую сеть.

Марина бросилась к дочери и тут же попалась сама.

Теперь их было шестеро, участников безмолвного противоборства с сетью: четверо бандитов и Марина с Настей – в полутора шагах от них.

Все шестеро отчаянно бились, пытаясь вырваться… '

Турецкий с лету понял: дело плохо.

Первый, спровоцировавший столкновение, уже приходил в себя.

Парень, сбитый Рагдаем в первом броске, откатившись, уже встал и, оглядевшись, принимал в эту долю секунды решение. Он явно не собирался отступать.

«Это смертельный вариант», – успел подумать Турецкий.

Хлопнул выстрел, и взвизгнул задетый пулей Рагдай.

Восьмой! – понял Турецкий. В засаде.

Только теперь он увидел его, в дендрарии, за забором на дереве, метрах в пяти от земли…

Турецкий слегка согнул ноги, как будто намереваясь сесть, поддернул стрелку брюк, и в ту же секунду в его руках появился его родной «марголин»…

Турецкий не любил громогласно хлопающих крупнокалиберных. «ТТ», «Макаров», «стечкин» – на медведей охотиться… Куда милей почти бесшумная мелкашка, стандартно переделанная на пятизарядную обойму. Конечно, она требует уменья и точности стрельбы. «Марголин» не сбивает с ног, не останавливает с ходу, как «Макаров», но тем-то он и хорош.

Турецкий выстрелил в крону дерева, растущего в дендрарии, и в первую секунду даже охнул вполголоса: «промазал»… Но вдруг увидел с облегченьем, как тот, сидевший на суку, расслабился внезапно и обмяк.

«В лоб попал, – мелькнуло у Турецкого. – Руками не взмахнул и пистолет еще только роняет. Это в лоб. Совсем хреново».

В наступившей внезапно тишине было отчетливо слышно, как, шелестя листвой, с дерева на землю упал пистолет. Убитый наповал его владелец застрял на дереве.

Марина вдруг закричала в ужасе: их с Настей стали подтягивать бандиты к своей груде тел.

«Понятно, – мгновенно сообразил Турецкий. – Мне ваши действия ясны: заложники необходимы вам как воздух».

В копошащейся мужской куче под сетью блеснул нож, другой…

Один нож резанул по сети, второй медленно и неуклюже поплыл под сеткой, передаваемый из рук в руки, в сторону Марины, Настеньки.

Настасья завизжала: их подтягивали, и нож уверенно приближался к ней и к маме.

Турецкий сморщился, как от боли, и быстро, почти не глядя, всадил четыре пули в копошащуюся груду тел под сетью… Всех четырех почти синхронно дернуло, как током. Пули впились в них – одна за другой с интервалом одна десятая секунды. Турецкий стрелял так быстро, как быстро мог стрелять его пистолет. Один, последний раз брызнуло.

«Мозги, – сообразил Турецкий. – Да я же их всех четверых убил! Зачем я их убил? Я мог бы только крайнему и в руку, что с ножом… А я убил… Как?! Почему?!»

Он чувствовал, что он убил сознательно, что он хотел убить, но почему – ему не вспоминалось.

– Рви плащ! Рви платье! – крикнул он Марине.

Марина поняла. И вскоре они с Настей были уже свободны.

– Беги! Быстрей беги!

Турецкий оценил ситуацию мгновенно: Рагдай держал лишь одного – того, кто заходил на них справа и попытался убить ножом Рагдая…

Оставались еще двое: тот, кто первый начал, провокатор, и с ним второй – сбитый с ног Рагдаем и откатившийся затем.

– Слышите, бегите! Я задержу, прикрою.

– Хватай их! – указывая на Марину и Настеньку, скомандовал «провокатор». – Хватай, не бойся, у него патронов нет, пять раз стрелял, я считал.

– Стоять! – Турецкий крикнул настолько громогласно и свирепо, что тот, второй, бросившийся было к женщинам, невольно замер. – Бегите, ну бегите же! – Турецкий чуть ли не стонал. – С тремя я справлюсь без труда! Прочь, прочь! Рагдай, фу, брось подонка! Столкни их с места! И вместе с ними – охранять!

Рагдай мгновенно понял и бросился к Марине, Насте рыжей молнией, подталкивая, увлекая.

Шок наконец оставил их. Марина с Настей побежали.

Они бежали по ночной булыжной мостовой приморского по-осеннему пустынного городка: почти голая женщина, почти голая девочка и очень мохнатый рыжий пес… -

Навстречу им летела легкая изморось, сверкая в тусклом свете редких фонарей.

Дул ветерок.

– Давай, давай! Ты отвлекай, не дай перезарядить. Все время со спины, чтоб он волчком крутился.

Круг замкнулся.

Стоящий сзади кинул нож в Турецкого, но промахнулся.

– Ни бэ, – сказал тот, что впереди, – уж я не промахнусь!

Он занес руку с ножом, но не успел метнуть: Турецкий выстрелил, всадив пулю точно в горло, пробив кадык и шейный позвонок.

В глазах оседающего на асфальт бандита мелькнуло удивление и ужас, почти мистический: ведь он считал – пять выстрелов.

– Ошибка вышла, – объяснил ему Турецкий. – Шестой патрон всегда ношу в стволе.

Пользуясь секундным замешательством, Турецкий отбежал и выскочил из «окружения», держа теперь обоих оставшихся бандитов перед глазами.

Но те, судя по всему, не собирались ничего предпринимать, стояли как потерянные…

Турецкий не спеша сменил обойму, перезаряжая пистолет:

– Ну что, ребята, продолжаем или перекурим?

Справа и слева почти одновременно раздался звук тормозов патрульных машин…

– Собирайтесь, ребята, – посоветовал Турецкий. – Сейчас на автомобиле катать будут… Бесплатно.