Текст книги "Звонок другу"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Глава 34
ВЕЩДОКИ

Грязнов позвонил Денису и сообщил, что будет в «Глории» ровно в пятнадцать ноль-ноль, и не один, а с Александром Борисовичем Турецким.

– Как у вас там? Новости есть?

– Есть, – отрапортовал Денис.

– Тогда готовь совещание.

– Понял, – откликнулся племянник и пошел будить Анну.

Она проснулась мгновенно, едва он постучал в дверь, очнувшись от какого-то кошмарного сна, который не могла вспомнить.

– Анна Николаевна, через четверть часа приедет Вячеслав Иванович со следователем из Генпрокуратуры. Вставайте, мы вас ждем.

Аня поднялась, умылась холодной водой, сгоняя остатки тяжелого сна. Волосы разметались. Нужно было привести их в порядок. Через десять минут она подошла к двери и замерла, услышав чей-то брезгливый, недовольный голос…

В «Глории» уже собрались те лица, что были здесь поутру, плюс «важняк» из Генпрокуратуры, Турецкий. Последний был явно не в духе и бурчал, сидя у стола:

– Только из-за тебя, Вячеслав, приехал. Не царское это дело на каждый труп выезжать.

– Так ведь дело не только в трупе, Санечка, – увещевал его Грязнов. – Труп, как ни прискорбно это звучит, зацепка. А дело во всей той конторе, в «Терции». Пока она существует, еще не один труп появится.

– Что ж, никто их туда, в эту клоаку, не тянул, сами идут. Любят у нас бесплатный сыр, легкие денежки. А тот, кто любит легкие деньги, тот и смерть зачастую находит. И не всегда легкую.

– Ты меня, видно, слушал невнимательно, когда я тебя в машине в курс дела вводил. Идут сами, это так. Но идут вслепую! Ничего не зная о том, что их ждет. Да, хотят заработать. Так это потому, что государство свой народ раком поставило. У Лавровой этой мать тяжело больна. Нужна операция. А врачи требуют три тысячи долларов. Где их возьмет научный сотрудник? Молчишь? И не легких денег большинство ищет. Просто денег – за работу. Идут, доверяя близкому другу. Вот ты бы меня позвал куда-нибудь, не объясняя куда и зачем, и я бы пошел. И объяснений бы не требовал. Другое дело, что там, в «Терции», их обрабатывают и внушают, что деньги бывают легкими. А как они это делают, это тебе Кротов расскажет. Нас он уже просветил.

– Противно все это, – как-то брезгливо промолвил Турецкий. – Лохотронщик, он и есть лохотронщик. Даже если его этому кто-то научил, а в прошлой жизни он был белым и пушистым.

– Ах, скажите, какие мы правильные!! – взвился вдруг Грязнов. – Как же, Генеральная прокуратура – оплот законности, наши белые одежды! И вас, господина Турецкого, гордость фирмы, везут с какой-то лохотронщицей знакомиться… А где вы были, товарищ Генпрокуратура, когда в начале девяностых на экономически безграмотный народ телевидение обрушило массированную бомбардировку рекламы всяких «МММ», «Хоперов» и прочей хрени?! Люди же верили центральному телевидению, как Библии или газете «Правда»! Раз по телику показывают, это действительно работает! Непонятно как, но действует! И нужно нести туда «кровные»! Это молодые реформаторы придумали какую-то хитроумную схему, чтобы хоть немножко «поднять» свой нищий народ, дать ему лишнюю копейку! И несли! И что потом? Так кто на этой части суши главный лохотронщик? И где был лично ты, Турецкий, когда эти пирамиды пышным цветом цвели? Что делал?

– В носу ковырял, – огрызнулся «важняк».

– Ладно, Саня, где ты был и что делал, я знаю, как правило, мы, фигурально выражаясь, в одном окопе сидели, – сбавил тон Грязнов. – Только гонор свой убери. Не суди, и не судим будешь. Сейчас сюда войдет женщина со своей бедой. У нее, кстати, и личная беда есть – болезнь матери. Но она не о ней говорит. И на то, что ее на три тонны кинули, – тоже не жалуется. Она себя винит в смерти подруги и в том, что в дерьмо вляпалась. И хочет отомстить за подругу и гнездовье змеиное разворошить. А ведь могла бы жить дальше и продолжать зарабатывать на друзьях, как это другие там делают. И преуспевают, между прочим. Она сейчас войдет сюда, так что ты нос-то не вороти!

Анна, стоявшая за дверью, слышала каждое слово. Краска заливала лицо, словно ей надавали пощечин. Что ж, все правильно говорит этот брезгливый голос. Она – лохотронщица. И это пятно будет на ней всю жизнь. Но… Но есть смерть Зои, и перед нею ее стыд – ерунда. Так что все равно ты войдешь и все выслушаешь. И сделаешь все, чтобы банда по имени «Терция» прекратила свое существование!

Она распахнула дверь и вошла. Лицо пылало, темные глаза горели и казались огромными на осунувшемся лице. Мужчины смолкли. На секунду в комнате повисла тишина.

– Вот, Александр Борисович, познакомься, – прервал молчание Грязнов – Это Анна Николаевна.

– Очень приятно. Меня, как вы слышали, зовут Александр Борисович, – отрекомендовался «важняк», встав и слегка поклонившись даме.

Обладатель брезгливого голоса оказался мужчиной приятной наружности, даже красавцем. Но Аня терпеть не могла красивых мужчин. Они казались ей не настоящими. Впрочем, какое это сейчас имеет значение?

– Я, Аня, по дороге пересказал Александру Борисовичу вашу историю.

Анна молча кивнула. Денис Грязнов ободряюще ей улыбнулся:

– Садитесь, Анна Николаевна.

Аня кожей чувствовала его поддержку и постаралась улыбнуться в ответ. Денис продолжил:

– Если генералы не возражают, приступим к делу и заслушаем отчет Агеева с места событий. Филя побывал в квартире погибшей Филипповой, успел отснять и отпечатать пленку, так что есть на что посмотреть.

– В итоге операции установлено, что в квартире Филипповой был произведен взрыв телевизора «Филипс», что и вызвало пожар, – положив на стол пачку снимков, начал Филя.

– Это что? Батарейка? – нацепив очки, Грязнов разглядывал снимок.

– Да, обычная «крона». Рядом таймер – вот эта начинка от часов. А вот это – остатки пиропатрона. Все вместе обеспечивает взрыв в заданное время.

– Значит, все-таки взрыв! А еще. что-нибудь нарыл?

– Как сказать? Похоже, погибшая все-таки куда-то звонила или ей звонили. И главное: Вениамин Жуков, проживающий этажом ниже, тот самый алкаш, которого Анна Николаевна посадила под домашний арест, вернее, положила… – Филя усмехнулся. – Он подтвердил, что Филиппова выбросилась из окна до начала возгорания. Я его показания записал на диктофон. Кстати, и он заметил, что телефонная трубка не лежала на рычаге. Решил еще, что там, на другом конце, кто-то слушает, что происходит в квартире. Но в трубке были короткие гудки.

– Вот как! – взъерошил шевелюру Грязнов. —

А помнишь, Саня, я тебе рассказывал о череде самоубийств? Почерк один и тот же: все выбрасывались из окна после какого-то телефонного разговора. И все эти люди за день-два до смерти обращались в милицию с заявлениями по поводу Фонда. Скорее всего, не они звонили, а им. И Филипповой могли позвонить.

– И дать установку на самоубийство, – вставил Кротов. – Это технология известная. Человек кодируется какой-либо вполне невинной фразой. Потом, произнесенная по телефону, эта фраза становится командой к действию.

– Филиппова-то в милицию не обращалась, – заметил Турецкий. – Или я не прав?

– Не обращалась. Но стала опасной свидетельницей, подслушав разговор Третьяковой, и, видимо, ее засекли. Поэтому и убрали.

– Зачем же пожар устраивать? – пожал плечами Турецкий.

– Пожар – это вроде… ну, как контрольный выстрел, – заговорила вдруг Анна. – Чтобы скрыть улики. Например, заявление, которое она написала. Могли же они предположить, что она его уже написала. И значит, оно могло быть найдено и после ее смерти! А оно и нашлось после смерти! И потом, пожар закрывает все вопросы. Выкинулась, испугавшись огня, – и все.

– Правильно говоришь, девочка! Но… Все, да не все! – перебил ее генерал Грязнов. – Мои бойцы побывали в морге. Разговаривали с патологоанатомом. В крови Филипповой обнаружено некое психотропное вещество. Это лекарственный препарат, который в малых дозах вызывает эйфорию, действует как антидепрессант, а в больших – угнетение, подавление психики. Ваша подруга не состояла на учете у невролога или психиатра?

– Нет, что вы!

– Кстати, вы говорили, что чувствовали себя на семинарах, как на празднике. А вам там ничего не предлагали выпить?

– Как же, предлагали. Всегда перед семинарами раздавали чай и кофе. И бутерброды предлагались.

– И все пили?

– Почти все. Люди же после работы приезжали. И потом, это было за счет фирмы.

Турецкий брезгливо усмехнулся. Едва заметно. Но Анна эту ухмылку заметила. И сцепила зубы.

– И на первом семинаре давали?

– Да. Всех гостей обносили чаем и кофе.

– Так вот, Саня, пришедших в Фонд могли держать на психотропном веществе. – Грязнов опять тряхнул шевелюрой. – Скажем, при первичной вербовке – давали большие дозы, вызывавшие апатию. А потом – малые, дающие состояние эйфории. Короче, деятельность этого Фонда попадает сразу под несколько уголовных статей. Кроме того, выходит так, что женщина, которую разыскивает Гоголев по обвинению в убийстве на ивангородской таможне, и госпожа Третьякова – одно и то же лицо. И надо это «лицо» брать!

– Еще не факт, что это она, – произнес Турецкий.

– Не факт, но слишком много совпадений. Фактом будут отпечатки ее пальцев.

– Мы же не знаем ее в лицо.

– Да, в наличии только фотороботы. Кстати, Аня, взгляните.

Он вынул из кейса ксерокопии. Аня посмотрела, с сомнением пожав плечами.

– Не знаю… Мужчина мне не знаком. А женщина… Вроде и похожа на Третьякову, а вроде бы и нет. Здесь она очень обычная, даже невзрачная… А Третьякова – она такая… яркая, очень обаятельная.

– Можно взглянуть? – подключился Кротов.

– Возьми, Петрович, – протянул ему листки Гряз-нов. – Что скажешь?

– Вот это Третьякова? Демоническая женщина? Таких лиц действительно тысячи. Зацепиться глазом не за что. – Он помолчал, поднял глаза на генерала. – Но что такое обаяние? Это когда исходящая от человека аура затмевает его внешние данные. Обаяние можно включить и выключить, как лампочку. Его не нарисуешь. Боюсь, что фоторобот в данном случае не помощник.

– Я могу опознать ее! – воскликнула Анна.

– Всему свое время, – остановил ее Грязнов. – А что, этот ваш «друг», Скотников, он ведь тоже может ее опознать?

– Конечно. Но… Не знаю… Он может и предупредить Третьякову, что ею интересуются. Дайте шанс мне!

– Мы об этом подумаем, – нахмурился Грязнов. – А что, Александр Борисович, не хочешь ли ты получить официальные показания?

– Я давно хочу, – несколько двусмысленно произнес Турецкий и повернулся к Лавровой. – Анна Николаевна, вы готовы повторить все, что рассказали здесь утром, под диктофонную запись? Это будет официальная дача показаний со всеми вытекающими…

– Готова, – четко ответила Лаврова. – И чем скорее, тем лучше.

– Что ж, Саня, забирай Анну. А когда закончите, сообщи мне на мобильник. Подумаем, как дальше быть. А то звонки всякие, понимаешь. Телевизоры взрываются…

Турецкий и Лаврова поднялись.

– До свидания, – сказала Аня. – Спасибо вам всем.

– Так мы еще не расстаемся, – прогудел кто-то из мужчин. – Все еще только начинается.

Когда Анна и Александр исчезли за дверью, Вячеслав Иванович проговорил:

– Вот что, друзья. Дело оказывается нешуточным. Разрешительными документами и толковыми юристами эти деятели из Фонда, конечно, обложились со всех сторон, но если проникнуть в эти стены, можно несколько статей уголовных накопать. Мы с Саней об этом уже говорили. Он хоть и строил сегодня из себя принца крови, но это оттого, что «дела» сейчас у него стоящего нет. А в простое он хандрит. Это мелочи. По сути он, конечно, понимает всю опасность «Терции» и готов подключиться. Так вот, хорошо бы проникнуть туда и снять на видео. Нужно было бы и экспертизу музыкальной пленки провести. Что за музыка такая, что у людей крыша едет? Это одна сторона дела. Но там еще и убийства. Это Третьяковой касается и ее компаньонов. И как эту Третьякову достать? В лицо мы ее не знаем. Так что нужно бы женщин с такой фамилией все же отработать.

– Это сколько ж времени потребуется, – вздохнул Грязнов-младший.

– Як этому вопросу мог бы и свой аппарат подключить, но, повторяю, боюсь утечки информации. Боюсь, что эта парочка уголовников на крыло поднимется. Тем более что «крыша» наверняка очень крепкая. В той статье, которую журналист написал, сказано, что крыша сидит в Госдуме. Да и сам руководитель Фонда оттуда же. А журналист, между прочим, на следующий день погиб под колесами автомобиля, который с места происшествия скрылся. И найден брошенным в каком-то дворе. И числится он в угоне уже полгода. Так что ребята там действуют быстро и в средствах не стесняются.

– Да и фамилии они в этом Фонде используют наверняка липовые, – вставил Денис, которому не очень улыбалась перспектива «отрабатывать» всех женщин Москвы с достаточно распространенной фамилией.

– Нужно не так. Нужно проникнуть в Фонд под видом гостя. Тогда все проще. И видеозапись можно сделать. И отпечатки пальчиков взять как бы ненароком, – предложил Агеев.

.– Да? И кто же нас туда поведет? Молчите? – Г ряз-нов оглядел соратников. Молчали они весьма красноречиво. – Она не должна. Это опасно. Тем более, что по факту гибели Филипповой возбуждается уголовное дело. И Анна будет находиться под пристальным надзором со стороны Третьяковой. Или я ничего не понимаю в этой бабе.

– То, что опасно, это верно, – пробасил Сева Голованов. – Ее вообще одну дома оставлять нельзя. Она у нас должна проходить по программе защиты свидетеля.

– Уж не ты ли, Сева, собираешься эту защиту обеспечить? – прищурился Грязнов-старший.

– А что? Я человек свободный. И зря вы думаете, что она испугается. Наоборот, рада будет пятно с себя смыть. Я вот за ней наблюдал все время…

– То-то я смотрю, Голованов наш весь день молчит, как воды в рот набрал. Это он за ней наблюдал… Понятно… – улыбнулся Денис Грязнов.

– Вообще, это правильно! Одну ее оставлять нельзя, тем более с ее проблемами. И опасно, Сева прав, – поддержал идею старший Грязнов и как бы серьезно добавил: – В принципе, я и сам человек свободный…

И оглядев публику, которая вытаращилась на него семью парами глаз, расхохотался:

– Уступаю девушку Голованову. Молодым везде у нас дорога! Ты разговори ее. Что там у нее с мамой? Может, мы помочь сможем.

Глава 35
УДАР, ЕЩЕ УДАР

После дачи показаний в здании Генеральной прокуратуры на Большой Дмитровке Аня зашла в кафе. Правда, Турецкий предлагал ей и кофе, и бутерброды, но она категорически отказалась. Зачем же отягощать человека лишними минутами своего присутствия, если вызываешь в нем высокомерную брезгливость? Правда, когда они остались одни, он был сама учтивость и галантность, но Аня очень хорошо помнила его слова, услышанные за дверью. Слова отчасти справедливые. Но безжалостные. Ладно, бог с ним. Важно другое: он просил привезти для дачи показаний еще кого-нибудь. Сказал, что Зоино письмо будет, конечно, приобщено к «делу», но это все же посмертное письмо. А нужны живые пострадавшие, которые могут дать показания в суде, например. Анна сразу подумала о Скотниковых. Кто, как не они?

Допив кофе, она взглянула на часы. Семинар Третьяковой уже начался. Но можно приехать позже. Она обязана увидеться с Анатолием и поговорить с ним. Он, конечно, ослеплен и очарован Ольгой, но если раскрыть ему глаза, не может быть, чтобы он не очнулся.

В кабинет Турецкого еще во время допроса звонил Грязнов и, затребовав к телефону Анну, сообщил, что ее будет охранять Голованов. Будет у нее ночевать. Ну да, как же! И кто этот Голованов? Их там столько было… Попробовала отказаться, но разве генерала переспоришь? Затребовал номер ее мобильника и адрес. Пригрозив, если не даст, найти через базу данных МВД. Только этого не хватало. И еще потребовал доложить, куда направляется и зачем. Ну это уж дудки! Сговорились на том, что Голованов будет ждать ее возле дома в десять вечера.

…Анна вошла в зал, когда действо было в разгаре. Царившая на сцене Третьякова бросила на Лаврову мгновенный острый взгляд. Анна отыскала глазами сидевших в средних рядах Скотниковых. Прошла вдоль стены, встала у колонны. Анатолий ее не видел, поглощенный своей богиней.

– Итак, прошла еще одна неделя. Многие из вас прибавили к своим сбережениям новую сумму, а те, кто не прибавил, непременно сделают это на нынешней неделе. И, господа, проанализируйте причины своих неудач. Может быть, вы слишком заняты на основной работе и у вас остается слишком мало времени для бизнеса? Но стоит ли того ваша работа? Сколько вы там получаете? Гроши! Господин Голушко подсчитал, что за полгода участия в нашем бизнесе заработал столько же, сколько за десять лет на производстве. Понятно?

«Еще бы! Смысл ясен: бросайте профессию, погружайтесь в трясину глубже и глубже. И вам некуда будет деться, кроме как торговать душами оптом и в розницу», – думала Анна.

– И не сдувайтесь! Никогда не сдувайтесь! Вспомните наш флаг! Когда я пришла в этот бизнес, меня тоже посещали сомнения. Мне казалось, что и меня надули, привели в какой-то театр марионеток… – Она при этом снова взглянула на Лаврову. Это что же такое? Скотников уже передал начальнице Анины слова? – Но я подумала, неужели все эти люди собрались, чтобы обмануть меня одну? Я не опустила рук, как это сделали некоторые, те, что решили собственную лень и нежелание слушать и слушаться вменить в вину нам, которые дали им шанс разбогатеть! Эти неудачники, побежавшие искать утешения у продажных писак-алкоголиков, кончающих жизнь в белой горячке или под колесами, не нашли ничего, кроме нашего презрения!

Зал одобрительно загудел. «Это она про Митькина! Это он-то алкаш? Ну-ну…»

– Помните! Я приведу к успеху каждого! Я освобождаю вас от лишних размышлений и раздумий! Вам ничего не нужно придумывать! Все придумано за вас! Главное – слушаться! И никакой самодеятельности! Я, как Данко, несу перед вами свое сердце и освещаю вам путь!

«Боже, как я могла воспринимать все это всерьез, верить этой геббельсовской пропаганде, этому набору штампов?» – ужаснулась Анна.

Тем временем Третьякова объявила, что нынче в качестве релаксации после напряженной работы для надежных партнеров будут исполнены романсы.

– Гость «Триады», шансонье Григорий Заклунный, – объявила она и исчезла за кулисами.

На сцену выскочило некое чучело в костюме паяца. Кривляясь и ломаясь, чучело запело дискантом нечто, отдаленно напоминавшее «Шумел камыш». Закончив, Григорий пискнул в зал:

– А сейчас публика поможет своему Пьеро! Мы вместе споем романс о загубленной страсти. После первой строки мужская часть зала будет помогать мне, под-гавкивая – гав-гав, а после второй милые дамы будут подхрюкивать – хрю-хрю. Ну, начали!

«Неужели они и это сделают?»– ошалела Анна, не ведая, что в глубине кулис этот же вопрос задал Третьяковой исполнительный директор Фонда, Коробов.

– Сделают, – небрежно ответила та. – И мне важно, чтобы они это сделали! После статьи этого ублюдка я должна быть уверена в их абсолютном послушании.

– Ну, положим, большинство сделает, но не все же будут гавкать и хрюкать.

– Все! – уверенно повторила Третьякова.

– А вон эта, что у колонны стоит. Как ее… Лаврова. Что-то не похоже, что она хрюкнет.

– Никуда не денется. Стадное чувство очень развито.

– Ставлю двести баксов, что она не хрюкнет.

– Принято, – откликнулась Третьякова.

… Действие на сцене шло свом чередом. Оркестр затянул печальную мелодию.

Заклунный запел:

– Ты ходишь пьяная и очень бледная…

Взмахом руки он призвал мужскую часть зала к исполнению своей партии.

– Гав, гав, гав… – многоголосым басом откликнулся зал.

Анна почувствовала тошноту. Она видела, как самозабвенно гавкает Скотников. Как старательно погавкивает Голушко.

– По темным улицам совсем одна, – одобрительно кивнув залу, продолжил Заклунный и дал отмашку дамам.

– Хрю, хрю, хрю, – старательно, завели женские голоса.

Мило улыбаясь, хрюкала Медведева, методично и серьезно хрюкала Гуся.

«Боже мой, боже мой, какой кошмар! Что она с ними сделала? Это же компания лобэктомированных идиотов, «овощей». Да меня сейчас вырвет!» – Анна зажала рукой рот.

– Вот видишь, не хрюкнула! – расхохотался за кулисами Коробов.

– Она хотела хрюкнуть! Рот зажала, чтобы не хрюкнуть! Так что я почти выиграла!

– Нет, детка, – оборвал смех Коробов. – Боюсь, что в этом случае ты проиграла. – Помолчав, он спросил: – Она ведь подруга Филипповой?

– Да. Ну и что?

– За ней вообще приглядывать нужно.

– Чушь. Это был несчастный случай. Это и пожарные подтвердили.

– Это ты мнеговоришь? Ты, мне кажется, не дифференцируешь, где и с кем находишься. В данный момент ты не на сцене со своими недоумками.

– Хорошо, я скажу… – сухо ответила Третьякова.

– Нет, это я скажу кому следует, – оборвал он ее.

В перерыве народ потянулся в фойе. Анна увлекла Анатолия на улицу, покурить. За ними увязалась Гуся.

– Толя, скажи, Зоя ничего не говорила тебе в последние дни перед смертью? – без предисловия начала она.

– Н-н-ет, – почему-то начал заикаться Скотников. И отвел глаза.

– Про статью из «Московских новостей»?

– Это Митькина, что ли? – напрягся тот.

– Ну да. Ты ее читал?

– Ну… Просматривал. Чушь какая-то!

– Какая же чушь? Там же впрямую указана «Триада» и все объясняется. Как они людей в баранов превращают. Вся эта вербовка. Как под наркозом.

– Аня! Эти статьи дурацкие – они всегда заказные! Кто-нибудь из неудачников заплатит сто баксов – они и не такое напечатают, – влезла Гуся.

– Откуда у неудачника сто баксов на статью? – на мгновение обернулась к ней Аня.

Гуся пожала плечами, достала из сумки здоровенное яблоко, откусила огромный кусок, принялась громко жевать. Толя нарочито спокойно курил. Анна растерялась – она не знала, чем их пронять.

– Послушайте! Вот вы сегодня в зале… Вы себя со стороны не видели? Это же больница Кащенко на выезде! Гавкали, хрюкали… Толя, как тебе гавкалось? Гуся, как тебе хрюкалось?

– Брось ты! – невозмутимо откликнулась Гуся. – За бабки все можно вытерпеть. Подумаешь, хрюканье… Я и не такое могу!

И она снова куснула. И зачавкала. Сумасшедший дом! Анна повернулась к Анатолию.

– Толя, я понимаю, тебе заморочили голову, и ты втянул меня сюда, не желая зла. Но теперь мы должны вместе пойти в прокуратуру и написать обо всем, что здесь происходит!

– Еще чего! – взвизгнул Скотников. – С какой стати? Я только что отбил взнос, вот-вот начну зарабатывать – и я пойду в прокуратуру? Ты больная, что ли? И кто тебя там слушать будет, идиотка? Ты же сама подписала бумагу, что добровольно жертвуешь деньги, кретинка!

Анна окаменела. Такого она не ожидала. Такое и в кошмарном сне не приснится. Скотников замолчал, переводя дыхание, и заговорил уже спокойнее:

– Аня, ты сдуваешься! А ты не сдувайся. Я понимаю, ты расстроена смертью Зои…

– Расстроена? Я тяжело ранена и, возможно, убита. И смертью Зои… И вообще…

– Ты про маму? Про операцию? Так ты уже треть суммы отбила! Еще двоих приведешь – и вся сумма готова! Так что ты не расстраивайся! У нас все супер! Приведешь двоих – и все в порядке. Оперируй маму за милую душу!

– Хочешь яблочка? На, откуси, – протянула огрызок Гуся.

Анна отшатнулась. Да какая же она Гуся? Это жаба. Огромная, мерзкая жаба! А он таракан!

– Вы просто монстры, – тихо произнесла она и пошла прочь.

– Куда? Семинар еще не кончился! – крикнул вслед Анатолий.

Лаврова добрела до дома, едва волоча ноги, словно древняя старуха. На скамейке возле парадного сидел незнакомый мужчина. Анна достала связку, попыталась попасть ключом в узкую прорезь домофона.

– Анна Николаевна, это вы, что ли? – недоуменно спросил незнакомец.

Анна вздрогнула, обернулась.

– Вы кто?

– Вот-те здрасте! Память у вас девичья. Всеволод Голованов. Частное сыскное агентство «Глория». Знаете такое?

– Извините, ради бога! Это я со своими мыслями…

– Понимаю. А я прибыл на боевой пост. Согласно распоряжению командования.

– Ну да, Вячеслав Иванович решил, что меня охранять нужно, только это ерунда, – бормотала Анна. Ее сильно тошнило. Хотя за весь день – ни крошки. Только чашка кофе в кафетерии.

Голованов вгляделся в ее лицо, решительно взял под руку, отобрал ключи.

Едва они вошли в квартиру, Анна кинулась в туалет. Жестокие спазмы не прекращались около получаса.

«Это меня «Триадой» рвет. И Скотниковыми», – думала она.

Наконец Анна прошла в ванную, долго держала голову под ледяной водой, хватая губами струи воды. В дверь тихонько постучали.

– Аня, вы как там? Вам совсем плохо?

Господи, там же этот Сева! Она совсем забыла о нем. Какого черта Грязнов навязал ей в дом незнакомого человека? И так еле жива, а тут еще общайся с ним, чаем его угощай…

Но едва Лаврова вышла на кухню, Сева протянул ей кружку. Именно то, что было ей сейчас нужно! Она опустилась на табурет, стала пить маленькими глотками крепкий, горячий, сладкий чай.

Зазвонил телефон. Голованов подобрался.

– У вас параллельная трубка есть?

– Да, в комнате.

– Принесите быстренько! И пока не включайтесь.

Хорошо сказать, быстренько… она еле ноги волочила. Пока ходила за трубкой и назад, телефон все верещал. У кого столько терпения?

– А вы возьмите с аппарата, – скомандовал Сева, отбирая у нее переносную трубку.

– Вы будете мои разговоры прослушивать? – подняла бровь Лаврова.

– Придется, Аня. Вы же понимаете, это для вашей безопасности.

Телефон все верещал. Анна сняла трубку. Звонил Скотников. Он явно нервничал.

– Анечка, ты уже спишь?

– Нет.

– Почему ты сбежала? Что ты молчишь? Это у тебя просто срыв. Знаешь что мы решили с Гусей? Ты приходи к нам завтра в гости. Посмотрим фотографии старые. Я здесь целую папку нашел. Школьные, из агитпоходов, со спектаклей. Мы там почти везде вместе! И ты такая красивая, Анька! – вставил он игривую интонацию. – Так интересно! Словно опять в юность окунулся. Приходи! Гуся курочку поджарит. Винца выпьем.

– Какое винцо, курочка? Фотографии из детства! – Анна злобно расхохоталась. – Боже, мне кажется, ты бы меня на виселицу вел и эти фотографии показывал. И умилялся бы…

Толя на секунду замолк, затем проговорил нравоучительным тоном:

– Ты просто сдулась.

– Я не сдулась. Я прокололась. Прокололась на вере в друзей. Я думала, ты оглушен и ослеплен, как и я… А тебе все это в кайф!

– Это у тебя такой момент! – перебил ее Скотников. – Завтра начнем все сначала! И вообще… нужно уметь брать барьеры!

– Барьеры? Я их всю жизнь беру! А то, о чем говоришь ты, это не барьер, это черта, отделяющая порядочных людей от мерзавцев! И ты заставил меня эту черту переступить! И я втянула в ваше логово Зойку. И она погибла…

– Вот Зойку на меня не вешай! – взвизгнул Анатолий. – Это твой клиент! Нечего ей было языком молоть! Тоже мне, правдоискательница нашлась!

– Толя! – заорал с другой трубки голос Гуси.

Ага, вот и жаба подключилась. Анатолий осекся, заговорила женщина:

– Ты вот что, Лаврова, ты из себя целку-то не строй! Сама-то что, святее папы римского? Сама ближайшую подругу в Фонд затащила, да еще такую юродивую, которой место у невролога. И деньги на ней срубила! Забыла уже, что шесть сотен баксов за погибшую подружку получила?

Анна почувствовала, что кровь отхлынула от лица. Не услышав ответа, Скотникова торжествующе закончила:

– Так что сиди и не чирикай! И в милицию не бегай, поняла? А то ноги-то тебе укоротят, ясно?

Трубка дала отбой.

– Будьте вы прокляты, – тихо произнесла Анна.

Из-за ее спины возник Голованов.

– Это правда, что ты за Филиппову деньги получила? – ошарашенно спросил он.

– Правда, – бесцветным голосом откликнулась Аня. – Я не знала, что она погибла. Приехала на семинар за деньгами, а потом уж к ней. А ее нет.

– Так верни им эти деньги!

– Я их уже отдала. Я же в долг брала. Попросили вернуть раньше. Я и вернула. В тот же вечер.

– Ты только что сказала, что в тот вечер поехала к Зое.

– Нет, сначала я заехала отдать долг, а потом к Зое.

Он смотрел на нее недоверчиво и… брезгливо, как этот Турецкий. Не верит! Вот так. Никогда ей не отмыться! Так теперь и будут смотреть на нее нормальные люди.

Господи, как ей хотелось сейчас повторить Зойкин путь: открыть окно, шагнуть и оставить позади свой позор!

Она не заметила, как прошла в кухню, отворила створки. Свежий вечерний воздух хлынул густой, напоенной запахом трав волной. Как это было бы просто и хорошо! Но… нельзя. За ней мама и Светка, они не виноваты, что их мать и дочь перешла рубеж, отделяющий людей от нелюдей…

Чья-то жесткая, сильная рука ухватила ее за плечо, швырнула на середину кухни.

– Ты что? С ума сошла? Ты что удумала? – Голованов возвышался над ней.

– Да пошел ты к дьяволу! – заорала вдруг Аня. – Ты же мне не веришь! Что ты торчишь здесь? Начальство приказало? Зарплату отрабатываешь? Вали отсюда! Я тебя прикрою. Доложу, что ты всю ночь глаз не сомкнул, оберегая жизнь лохотронщицы. Вали к своей нормальной жизни! Вы же все пуленепробиваемые, вы как бегемоты в своем благополучии! Разве ты поймешь, что у меня долг в три тысячи? И еще три тысячи нужно теперь найти на операцию маме! Я к ней даже идти не смею в больницу, я ей в глаза смотреть боюсь! Потому что я ей говорила, что деньги есть! А как ей, которой врачи пообещали в случае отказа от операции смерть! Смерть, понимаешь? Как я могла сказать, что у меня их нет? Сказать: умирай мама, что ж поделаешь? Я думала, что смогу заработать, ведь он не объяснял мне, куда ведет эта тропа! Оказалось, что в конце тропы – долги и вечный позор… Если бы я могла повторить Зойкин путь, это было бы для меня счастьем, понимаешь? Но я и этого не могу себе позволить, потому что у меня дочь и мать! И они ни в чем не виноваты! И я нужна им, какая есть!

Глаза ее горели и, казалось, заполнили все лицо. Отчаянно несчастные, разгневанные, наполненные слезами, прекрасные глаза. Очень захотелось прижать ее к себе, погладить по волосам, утешить, убаюкать… Вместо этого Голованов спокойно произнес:

– А ведь он причастен к смерти Зои.

– С чего ты взял? – выдохнула Анна.

Слезы так и не пролились. Она каким-то образом загнала их обратно.

– С чего ты взял? – повторила женщина.

– Он проговорился. Помнишь, он сказал: «Сама виновата, нечего было языком молоть».

– Да, верно… Значит, она с ними говорила все-таки. Пыталась глаза открыть, как и я…

– А они доложили Третьяковой.

– И что теперь?

– Теперь? Спать. Час ночи, между прочим.

– Я не усну.

– Уснешь, – как-то очень уверенно сказал Голованов.

Затем бесцеремонно залез в ее сумку, вынул таблетки.

– Во, феназепам. То, что надо!

– Да что ты здесь распоряжаешь…

Она не успела договорить. Таблетки оказались во рту, следом полился остывший чай.

«Это он со мной, как я с Венькой!» – успела подумать огорошенная Лаврова.

– Это произвол! – утирая полотенцем подбородок, вскричала она.

– Конечно.

– Я Грязнову пожалуюсь!

– Обязательно.

– Ты просто… Просто…

– Просто ты сейчас пойдешь спать, – мирно проговорил Голованов.