Текст книги "Смертельная игра"

Автор книги: Фрэнк Толлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Третий

19

Вечер только начинался, и газовые лампы еще не были включены на полную мощность. Райнхард налил себе турецкий кофе из маленькой медной джезвы и сделал глоток. Неудовлетворенный вкусом, он добавил пол чайной ложки сахара и попробовал снова.

– Вот так лучше, – сказал он. – А как твой кофе?

– Нормально, – ответил Либерман.

В другой части комнаты, под первой из двух низких арок, хозяин кафе стоял у двери, как страж. Не считая старика в кафтане, Либерман и Райнхард были единственными посетителями.

– Похоже, замки стали для господина Уберхорста чем-то особенным.

– В каком смысле?

– Он описывал замок как… шедевр. Кажется, Уберхорст относится к их механизмам с таким же благоговением, как мы – к сонате Бетховена. Должен признать, теперь, когда я наконец как следует с ним побеседовал и побывал в мастерской, у меня появилось больше подозрений… Но…

– Ты не считаешь, что он способен на убийство.

– Честно говоря, да.

Либерман заметил, что Райнхард колеблется.

– В чем дело, Оскар?

Инспектор нахмурился.

– Я не думаю, что он способен на убийство, но мне кажется, Уберхорст что-то скрывает.

– Почему?

– Уж очень он нервничал.

– Может быть, у него такой характер.

– Очень возможно. Все равно… Считай, что это интуиция.

– Может быть, он использовал свое профессиональное мастерство, чтобы помочь кому-то другому? Тому, кто больше подходит для совершения убийства?

– Браун? Возможно…

Либерман посмотрел в окно: мимо прошли двое гусар. Из невзрачного кафе они выглядели существами из другого мира – райскими птицами в пышном оперении. Униформа легкой кавалерии притягивала взгляд: высокая гусарская шапка, куртка, обильно обшитая галуном, и ментик, свисающий с левого плеча. Через несколько секунд они скрылись из виду, и за окном вновь стало пусто и темно.

– Можно мне почитать показания фройляйн Зухер? – спросил Либерман.

– Да, конечно.

Райнхард вытащил из кармана два листа бумаги и подал их другу.

– Она сама это писала?

– Нет, Хаусман.

– Я так и подумал.

– Самое главное на второй странице. Вот здесь, – показал Райнхард.

Либерман принялся внимательно изучать указанный абзац.

– Итак, Браун был там частым гостем.

Райнхард кивнул.

Либерман начал читать:

– Герр Браун приходил к моей хозяйке, когда я была дома. Она принимала его в гостиной. Иногда были слышны громкие голоса, но я не знаю, что между ними происходило. Это не мое дело.

Либерман поднял брови и отпил кофе.

– Что? Ты ей не веришь?

– Горничная, которая не подслушивает?

– Это возможно, – ответил Райнхард с ударением, достаточным, чтобы возбудить любопытство Либермана.

– Что ты имеешь в виду?

На лице Райнхарда негодование сменилось смущением:

– Ладно, ладно… Просто она немного напомнила мне Митци.

– А-а-а… – протянул Либерман.

– Как бы там ни было, – продолжал Райнхард, – я не сомневаюсь в показаниях фройляйн Зухер. Она хорошая девушка, поверь мне. – Это определение еще больше убедило Либермана в том, что инспектор ассоциировал фройляйн Зухер со своей дочерью.

– Честно говоря, Макс, – продолжал Райнхард, – я не уверен, что стоит проводить этот сеанс сегодня вечером. Что еще мы можем выяснить? Фройляйн Зухер уже сказала все, что знала.

Либерман вернул инспектору листки с показаниями.

– Но помнить и знать – не всегда одно и то же.

– Что это значит?

– Фройляйн Зухер может вспомнить больше, чем знает сейчас.

Райнхард подкрутил кончик уса и собрался было задать следующий вопрос, как вдруг раздался бой часов.

– Восемь, – сказал Либерман. – Пора.

Райнхард взял показания Розы Зухер и бросил несколько монет на серебряный поднос. Потом, оглядев пустые столы, добавил еще немного – на чай. Звон монет привлек внимание старика в кафтане: он поднял голову.

– И после этого ты говоришь, что я расточителен, – тихо сказал Либерман.

Хозяин заведения поклонился и щелкнул каблуками. Взяв пальто, оба гостя удалились.

Мокрые булыжники блестели – снова прошел дождь. В воздухе пахло лошадиным навозом и угольной пылью.

Свернув в узкую аллею, Райнхард быстро зашагал вперед. Было так темно, что Либерману пришлось на ощупь двигаться вдоль стены. А Райнхард впереди легкомысленно насвистывал вступительную тему к Пасторальной симфонии Бетховена: мелодия звучала радостно и умиротворенно.

В конце аллеи Райнхард остановился, чтобы сориентироваться:

– Думаю, нам сюда.

Они снова оказались на проезжей улице, но в этот час здесь не было ни души. Дорога была освещена, влажный туманный воздух светился вокруг мигающих фонарей.

Либерман заметил женщину, стоявшую в дверях дома на противоположной стороне улицы. Когда они оказались рядом, она вышла из тени и, подняв подол, продемонстрировала нижние юбки и ноги в ярко-зеленых чулках.

– Добрый вечер, господа, – послышался хриплый голос.

Лицо женщины было сильно напудрено, что делало его похожим на безжизненную карнавальную маску.

– Добрый вечер, – коротко ответил Райнхард.

Женщина пожала плечами и направилась прочь походкой, недвусмысленно говорящей о ее профессии. Прежде чем исчезнуть в темноте следующего переулка, она еще раз оглянулась, и вскоре стук ее каблуков растворился в ночи.

Пройдя еще метров сто, Райнхард остановился перед ветхим многоквартирным домом.

– Пришли.

Либерман посмотрел на фасад. Вероятно, когда-то это было красивое здание. В некоторых нишах еще виделись остатки скульптур, а также куски позолоченной лепнины: переплетения стеблей, изящный лиственный орнамент. Массивную парадную дверь украшала ржавая железная решетка, напоминавшая ворота средневекового замка. Райнхард слегка толкнул ее и, к своему удивлению, почти не ощутил сопротивления – дверь со скрипом распахнулась.

Либерман шел за Райнхардом по мрачному коридору, с бесцветными стенами и полом, в шахматном порядке выложенным черными и белыми плитами. Многие из них потрескались или отсутствовали вовсе. Справа несколько ступеней вели к лестничному пролету. Райнхард взял железный молоточек и трижды постучал в потрескавшуюся дверь фройляйн Зухер.

– Добрый вечер, господин инспектор.

Роза Зухер была такой же, какой ее запомнил Райнхард: простоватая, вежливая и робкая.

– Добрый вечер, Роза. Это мой коллега, доктор Макс Либерман.

В ее взгляде отразилась смесь удивления и уважения.

– Пожалуйста, проходите, герр доктор.

Роза взяла их пальто, повесила на вешалку и провела посетителей в гостиную. Это была небольшая и скудно обставленная комната, но по тому, как заботливо она была убрана, становилось ясно, что хозяйка приложила немало усилий, чтобы создать иллюзию уюта. В углу вошедшие увидели пожилую женщину, которая поднялась на ноги да так и осталась стоять, дрожа и опираясь на палку.

– Это моя бабушка, – сказала Роза, устремляясь к хрупкой старушке, чтобы ее поддержать.

– Принеси господам шнапса, – произнесла старая женщина и, ссутулившись, рухнула в кресло. – Вечер холодный, шнапс пойдет им на пользу.

– Но у нас его нет, бабушка, – тихо ответила Роза, с отчаянием взглянув на Райнхарда.

Инспектор махнул рукой:

– Благодарю за любезное предложение, мадам, но мы с коллегой вынуждены отказаться. – Глядя прямо на Розу, он добавил уже мягче: – Спасибо, что согласились продолжить беседу.

Молодая женщина покраснела и сделала едва заметный книксен.

Выдвинув из-за стола несколько стульев, Роза предложила гостям сесть поближе к пузатой печке, а сама устроилась рядом с бабушкой, взяв ее за руку.

Райнхард завел разговор о погоде и еще раз поблагодарил Розу. Затем, взглянув на своего спутника, он объявил, что доктор хочет задать ей несколько вопросов.

Роза расправила на коленях платье и с тревогой посмотрела на Либермана.

– Фройляйн Зухер, – начал тот, – вы знаете, что такое гипноз?

20

Керосиновая лампа горела слабо, излучая скупой свет. Роза Зухер выглядела абсолютно спокойной: она лежала на тахте, словно мертвец в гробу. Либерман сидел у изголовья так, что Роза его не видела, при этом сам он внимательно за ней наблюдал.

– Я хочу, чтобы вы смотрели в какую-нибудь точку наверху, например на ту вышивку на шторе у самого карниза.

Роза послушно откинула голову назад, чтобы видеть верх занавески.

– Смотрите на нее, – продолжал Либерман, – и представляйте, что ваши глаза устали, а веки отяжелели.

Райнхард с удивлением увидел, что так и произошло. Роза Зухер начала моргать чаще, потом ее веки задрожали, будто она боролась со сном. Голос Либермана перешел в другую тональность, теперь он звучал монотонно и внушительно:

– Ваши руки тяжелеют. Ноги тоже тяжелеют. Они расслабленные и тяжелые. – Рука Розы Зухер соскользнула с бедра и с глухим стуком упала на тахту. – Дыхание становится легче. С каждым выдохом вы расслабляетесь все больше…

Из печи послышалось шипение догорающих поленьев, запахло дымом.

– Ваши веки все тяжелее и тяжелее, – шептал Либерман, – вы погружаетесь в глубокий расслабляющий сон.

Услышав треск дров, Райнхард вздрогнул. Мышцы его шеи расслабились, так что голова покачивалась из стороны в сторону. Он с тревогой заметил, что его дыхание стало неровным, как при погружении в сон или в забытьи. Райнхард принялся кусать нижнюю губу, пока боль не развеяла туман в голове, а потом тайком стал щипать себя, чтобы не заснуть.

– Когда я досчитаю до трех, – продолжал Либерман так же монотонно, – глаза закроются, и вы погрузитесь в глубокий спокойный сон. Но этот сон будет отличаться от обычного сна, к которому вы привыкли. В этом состоянии вы будете продолжать слышать мой голос и сможете отвечать на вопросы. Раз. Два… – Веки Розы начали опускаться, продолжая трепетать, словно беспокойные крылья бабочки. На счет «три» она заснула, также быстро и внезапно, как падает нож гильотины: глаза девушки закрылись, и через мгновение на лице отразилось ангельское спокойствие.

Либерман поднял голову и улыбнулся Райнхарду, довольный тем, что все идет по плану. Потом он стал задавать Розе вопросы о ее работе у фройляйн Лёвенштайн. Молодая женщина отвечала четко, хотя ее голос звучал безжизненно, словно она находилась под влиянием сильнодействующего снотворного. Вскоре Райнхард начал испытывать раздражение, потому что Либерман переходил от одного несущественного вопроса к другому: цветы в вазах, стирка, уборка, полировка мебели и тому подобное. Когда Либерман погрузился в длительное обсуждение списка покупок и еды, терпение инспектора готово было лопнуть.

– Итак, вы купили меньше кофе?

– Да, в феврале.

– И меньше яиц?

– Хозяйке разонравились яйца.

– А лапша стала чаще появляться в списке продуктов?

– Фройляйн попросила меня приготовить лапшу с ветчиной.

– На завтрак?

– Да, господин доктор.

– Сколько раз это повторилось?

– Пять.

– Вас это удивило?

– Да. Хозяйка очень редко завтракала.

– Скажите, фройляйн Лёвенштайн просила вас купить мятный чай?

– Да, в магазине на Картнер-штрассе.

– Это было недавно?

– В феврале.

– А раньше она когда-нибудь просила вас покупать мятный чай?

Так и продолжалась эта странная беседа, переходя с одной пустяковой темы на другую. Наконец Либерман закончил свой пристрастный допрос о домашних делах Шарлотты Лёвенштайн и перешел к Отто Брауну. Райнхард вздохнул с облегчением, чем привлек внимание Либермана. Райнхард покачал головой, как будто говоря: «Все в порядке», и Либерман продолжил:

– Как часто герр Браун приходил к вашей хозяйке?

– Очень часто.

– Каждый день?

– Нет, не каждый день.

– Два или три раза в неделю?

– Да, около того. Но не всегда. Иногда он не приходил неделями.

– Почему? Как вы думаете, он куда-то уезжал?

– Нет, потому что он всегда посещал собрания у фройляйн Левенштайн.

– Где ваша хозяйка принимала господина Брауна?

– В гостиной.

– А где были вы, когда они оставались вдвоем?

– Иногда на кухне… иногда в будуаре… а иногда… – Роза нахмурила лоб.

– Что «иногда»?

– Иногда фройляйн Лёвенштайн просила меня уйти из квартиры… на несколько часов.

– Она хотела остаться наедине с господином Брауном?

– Я не знаю.

– Похоже, что так, как вы думаете?

– Я не знаю.

Райнхарда тронула ее верность хозяйке. Даже под гипнозом она старалась защитить ее честь.

– Слушайте меня внимательно, Роза, – продолжал Либерман. – Вы должны честно отвечать на мои вопросы. Повторяю: как вы думаете, ваша хозяйка хотела остаться наедине с господином Брауном?

Уголок рта девушки дернулся.

– Вы должны ответить, – настаивал Либерман.

– Да, – с тяжелым вздохом ответила Роза. – Да, я так думаю.

Либерман бросил быстрый взгляд на Райнхарда и продолжил:

– Герр Браун и фройляйн Лёвенштайн когда-нибудь ссорились?

– Иногда… иногда я слышала их голоса. Когда находилась на кухне. Кажется, они ругались…

– Что они говорили?

– Не помню.

Либерман наклонился вперед.

– Роза, представьте себе, что вы на кухне в квартире фройляйн Лёвенштайн. Постарайтесь мысленно увидеть это. Пол, шкафы с посудой, раковина… Занавески на окне. Вы можете это представить?

– Да.

– Картинка у вас в голове такая ясная и четкая, как будто это происходит на самом деле. Вы чувствуете, что снова находитесь на этой кухне. Скажите, вы сидите? Или стоите?

– Сижу. Сижу за столом.

– Что вы делаете?

– Точу ножи.

– А теперь слушайте. Слушайте внимательно… Вы слышите голоса. Это фройляйн Лёвенштайн и герр Браун. Они в гостиной и до вас доносятся голоса. Кажется, они недовольны…

– Да, недовольны и…

– И что?

– Рассержены.

– Слушайте внимательно. Что они говорят?

– Мне плохо слышно. Они слишком далеко.

– Постарайтесь, Роза. Слушайте эти голоса. Что они говорят?

– Это меня не касается. Это не мое дело.

– Но вы все равно слышите. Они кричат друг на друга. Что они говорят, Роза?

– Мне не слышно. Они очень далеко…

Либерман наклонился и взялся руками за голову девушки. Легонько нажимая кончиками пальцев на ее виски, он продолжал ровным настойчивым голосом:

– Слушайте, Роза. Слушайте их голоса. Чем сильнее давит на виски, тем громче становятся их голоса. Слушайте их… Вы сидите за столом, точите ножи… а в гостиной фройляйн Лёвенштайн и герр Браун кричат друг на друга. Что они кричат, Роза? Что?

Внезапно Роза задышала чаще.

– Убирайся… – Ее голос совершенно изменился. Безжизненные интонации транса сменились зловещим театральным шепотом: – Убирайся отсюда… ты… ты… мне противен… Мне нужны еще деньги… Убирайся, или я…

Голос Розы сорвался на рычание – странный, приглушенный звук, поднимающийся из глубины горла. Скоро среди беспорядочного бормотания можно было различить еще кое-что:

– Тео… Никогда… это последний раз, клянусь, я… Боже, помоги мне, я…

Снова наступило молчание. Слышно было только, как тихо гудит печь.

– Вашу голову сдавливает, – сказал Либерман. – Голоса становятся громче. Что вы слышите?

– Голосов больше нет.

– Вы уверены?

– Проехал экипаж по улице… Кричит уличный продавец… шнурки, покупайте шнурки… шнурки.

Либерман убрал руки с головы Розы и снова сел на стул. Лицо девушки снова стало безмятежным, как у спящего ребенка.

21

Днем ничего не произошло, и в больничном отделении было спокойно, как на озере летним вечером.

Сабина Рупиус закончила престижный колледж Рудольфинерхаус, куда принимали только девушек «из хороших семей», чтобы сделать из них отличных медсестер. Его выпускницы славились добросовестностью и профессионализмом. Но сейчас эта примерная ученица думала совсем не о работе.

Она должна была раскладывать лекарства для пациентов, но, проверив дозировку желатиновых капсул с хлоралгидратом для фрау Ауэрбах и уже собравшись налить фрау Бертрам ментоловую микстуру от кашля, Сабина погрузилась в мечты, предметом которых был доктор Штефан Каннер.

Вне всякого сомнения, доктор Каннер был очень привлекательным мужчиной. Сабина представила его лицо с удивительно голубыми глазами. От одного только воспоминания об этих глазах у нее странно щекотало в животе и вспыхивали щеки. Он был разборчив в одежде и всегда выглядел элегантно. Когда доктор Каннер стоял рядом, Сабину пьянил запах его одеколона.

Сестра Рупиус тряхнула головой.

– Так не пойдет. Это совсем никуда не годится.

Она заставила себя сосредоточиться на бутыли с капсулами хлоралгидрата. Сверившись еще раз с назначением для фрау Ауэрбах, Сабина со вздохом сняла тяжелую крышку.

Прядь каштановых волос выпала из-под шапочки сестры Рупиус, она недовольно поморщилась и заправила локон обратно, закрепив его заколкой. Изучив свое отражение в металлической поверхности тележки, девушка осталась довольна.

«У меня большие глаза и изящный подбородок. Я совсем не уродина».

Подняв взгляд, она увидела, что гувернантка-англичанка подошла к постели фройляйн Дилл, и женщины начали любезно беседовать.

Сестра Рупиус вытащила пробку из темно-зеленой бутыли с ментоловой микстурой от кашля, отмерила две чайные ложки в стаканчик и сделала отметки в листах назначений фрау Ауэрбах и фрау Бертрам.

Молодая женщина и англичанка продолжали говорить вполголоса. Сестра Рупиус еще не совсем очнулась от грез: образ доктора Каннера еще стоял перед глазами, не давая вернуться в реальность. Словно сквозь сон сестра увидела, как фройляйн Дилл открывает свою корзинку с рукоделием.

И снова Сабина Рупиус тряхнула головой, чтобы отогнать видение.

Фройляйн Дилл показывала гувернантке-англичанке незаконченное вязание, затем вытащила из корзинки пряжу и ножницы.

Улыбка исчезла с лица англичанки так внезапно, будто солнце вдруг поглотила туча. Сестра Рупиус наблюдала, как фройляйн Дилл безуспешно пыталась успокоить напуганную девушку. Но та ни на что не реагировала. На лице англичанки застыл ужас, взгляд был прикован к пряже и ножницам.

– Сестра! – позвала фройляйн Дилл. – Сестра, с ней что-то не так!

Сестра Рупиус наконец встала и подошла к кровати Дилл.

– В чем дело, фройляйн Дилл?

– Мы разговаривали, – принялась объяснять молодая женщина, – как вдруг фройляйн замолчала и как-то странно посмотрела на меня, словно испугалась чего-то.

Сабина наклонилась к гувернантке и положила руку ей на плечо.

– Мисс Лидгейт? – сестра Рупиус потрясла англичанку за плечо. – Мисс Лидгейт, что с вами?

Девушка не ответила. На нее будто напал столбняк, только левая рука сжимала правую так сильно, что под впившимися ногтями на тонкой коже проступили капельки крови.

– Сестра?

Сабина взглянула на фройляйн Дилл и увидела, что ужас англичанки передался и ей.

– Сестра, – повторила девушка дрожащим голосом. – Посмотрите на ее губы, она пытается что-то сказать.

Сабина Рупиус поднесла ухо к самому рту девушки. Мисс Лидгейт действительно что-то говорила, но не по-немецки. Сестра Рупиус не слишком хорошо знала английский: она разобрала всего несколько слов и хотела в точности запомнить, что говорила женщина.

– Я это сделаю, если не ты, – говорила гувернантка. – Я сделаю это. Я сделаю это, если ты не можешь…

22

Замок был закреплен в маленьких тисках. Единственная свеча горела на камине, но этого было достаточно. Он четко представлял себе устройство механизма, а проворные пальцы без труда справлялись с любым замком.

Уже много лет он занимался этим, чтобы отвлечься. Кто-то играл в шахматы, кто-то разучивал музыкальные партии или читал стихи, а Карл Уберхорст возился с замками. Это занятие требовало столько внимания, что он мог забыться и не думать о грустном – о своем одиночестве и утратах.

Иногда у него уходили месяцы на то, чтобы методом проб и ошибок выработать определенную последовательность действий и вскрыть какой-нибудь замок. Но он был одинок, жизнь – бедна событиями, и для Уберхорста не имело значения, сколько времени займет решение поставленной задачи. Казалось, терпение его было бесконечным. Кроме того, он был убежден: нельзя понять, как работает замок, не вскрыв его хоть однажды.

Несмотря на то, что Уберхорст был человеком чувствительным, он не обладал богатым воображением. Но иногда открывание замков вызывало в нем что-то близкое к поэтическому вдохновению. Во время работы в голове Уберхорста возникала красочная картинка. Он чувствовал себя астрологом, разгадывающим тайны вселенной, влюбленным мужчиной, побеждающим сопротивление скромницы, Эдипом, разгадывающим загадку сфинкса. Некоторые замки надо было уговаривать, соблазнять, прибегая к хитрости и ловкости, тогда как другие приходилось брать штурмом.

Замок, над которым он сейчас работал, относился к «детекторам» Чабба, недавно запатентованным в Америке. С такими замками нужно было обращаться очень осторожно: если рычажки поднять слишком высоко, язычок замка блокируется, и тогда придется ключом открыть и закрыть замок снова и начать все сначала. Прикусив нижнюю губу, Уберхорст ввел отмычку и стал проверять каждый рычажок, чтобы найти тот, который удерживал язычок.

Кроме отдыха и ухода от реальности, единственное хобби Уберхорста служило и другим, скрытым целям. Где-то в глубине его темной души пустили корни ростки амбиций: обширные знания этих механизмов позволят ему когда-нибудь создать по-настоящему неуязвимое устройство, которое нельзя будет вскрыть отмычкой. Лежа в своей кровати перед сном, он видел плавающий в темноте образ замка: штифтово-пружинный механизм с вращающимся цилиндром…

Уберхорст закрыл глаза и, приподняв рычажок, почувствовал небольшое сопротивление.

– Еще немного… еще чуть-чуть…

На этом этапе кроме навыка требовалась интуиция. Уберхорст решил рискнуть.

– Очень аккуратно…

Он потянул слишком сильно, зацепив рычажком край пружины.

Язычок был заблокирован.

Уберхорст вздохнул, вынул отмычку и принялся анализировать свою ошибку. Однако ход его рассуждений был прерван внезапно всплывшим образом, преследовавшим его всю неделю: перед мысленным взором он увидел инспектора с темными кругами под глазами, торчащими вверх усами, который своим крупным телом, казалось, заполняли всю мастерскую… Потом всплыли последние слова их беседы:

– Вы, должно быть, ошиблись, инспектор.

– Почему?

– Это невозможно.

– В самом деле? Даже для искусного слесаря?

Если не быть осторожным, очень скоро можно оказаться на виселице.