Текст книги "Смертельная игра"

Автор книги: Фрэнк Толлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

57

Пальцы Либермана неуверенно замерли над клавишами. Вместо того чтобы сыграть вступительные аккорды «Соловья» Брамса, он закрыл крышку «Бёзендорфера» и посмотрел на своего друга.

– Знаешь, мне до сих пор не верится, что ты не сказал мне.

– Как я мог, Макс? Это бы повлияло на твое восприятие событий того вечера. Мне нужно было объективное мнение.

Либерман убрал ниточку с рукава.

– Почему ты был уверен, что я соглашусь пойти с тобой?

– Я не был. Но знал, что тебе, интересующемуся человеческой натурой, будет любопытно понаблюдать за поведением подозреваемых в этой ситуации.

– Ха! – воскликнул Либерман, снова открывая крышку фортепиано. Он сыграл восходящую гамму до-диез минор в четыре октавы.

– Я могу ошибаться, – осторожно произнес Райнхард, – но мне кажется, что радость от того, что твой старый друг не поддался суевериям, должна превзойти раздражение от того, что тебя одурачили!

Либерман улыбнулся:

– Да, это верно. А благодаря тому, что ты не опустился до того, чтобы пригласить настоящую мадам де Ружмон, ты сохранил мое уважение… – По тону Либермана было понятно, что он что-то недоговаривает…

– Но?

– Я все еще не могу поверить, что ты не сказал мне!

Райнхард покачал головой.

– Ладно, Макс, давай посмотрим, сможем ли мы отдать должное этой песне Брамса. – Инспектор начал отстукивать мелодию, как учитель музыки.

Либерман нащупал волнующие первые ноты, но вдруг остановился, не успев доиграть до конца вступление.

– Хотя должен признать, Оскар, это была великолепная идея. – Либерман начал тихо смеяться. Продолжая хихикать, он снова заиграл «Соловья».

Райнхард, обрадованный тем, что друг наконец простил его, дружелюбно положил руку на плечо молодого доктора, и комнату наполнил его прекрасный баритон.

58

– Вспыхнула молния, и я убедилась, что он был там. Я увидела его близко, очень близко.

Под гипнозом англичанка-гувернантка вновь переживала ту страшную ночь.

– Матрас наклонился, когда он опустился на кровать. «Амелия, Амелия». Я не могла пошевелиться. Я чувствовала вес его тела на себе, его губы касались моего лица. Я не могла дышать… я не могла дышать… Я стала задыхаться и начала…

Она закашлялась, и Либерман крикнул:

– Хватит, не продолжайте. – Потом добавил более мягко: – Я хочу, чтобы вы удержали этот момент в своей памяти.

Мисс Лидгейт кивнула.

– Скажите мне, как вы себя чувствуете?

– Глубоко несчастной.

– Разве вы не чувствуете гнева?

Лицо Амелии Лидгейт оставалось бесстрастно, но указательный палец правой руки начал дергаться, указывая на приближение Кэтрин.

– Я чувствую себя несчастной, – снова произнесла мисс Лидгейт, как бы отрицая у себя наличие более простых эмоций.

Либерман хотел, чтобы она подробно описывала этот драматический эпизод.

– Лицо герра Шеллинга очень колючее, – сказал Либерман, возвращая молодую женщину к главному ощущению.

– Да, больно.

– Его усы царапают кожу, – продолжал Либерман.

– Да… царапают.

Гнев Амелии Лидгейт усиливался, одновременно вытесняя рвущееся наружу второе «я». Либерман представил его себе, поднимающееся из подсознания, набирающее силу, постепенно завладевающее ее правой рукой – погружающее пальцы в телесную оболочку руки мисс Лидгейт. Берущее над ней верх.

– Амелия… – прошептал Либерман. – Посмотрите на себя со стороны. Что вы видите?

– Ничего…

– Что-то появляется из темноты.

Веки мисс Лидгейт задрожали.

– Что вы видите, Амелия?

– Девочку.

– Как она выглядит?

– У нее длинные рыжие волосы… как у меня… белое платье, похожее на ночную сорочку.

– Вы знаете, кто она?

– Это… Я думаю, ее зовут Кэтрин.

– Откуда вы знаете ее имя?

– Я читала о ней, когда была маленькой. Это была книжка о непослушной рыжеволосой девочке. На картинке она была похожа на меня. Она делала то, что я никогда бы не сделала: не слушалась взрослых, закатывала истерики.

– Она разговаривала с вами, той ночью… когда герр Шеллинг пришел в вашу комнату. Помните?

– Нет, не помню… я ничего не слышала.

Либерман положил пальцы на виски Амелии Лидгейт и начал давить.

– Вы чувствуете давление. Оно растет, и чем больше оно становится, тем больше вы вспоминаете.

– Я не помню.

– Голос Кэтрин в вашей голове. Что она сказала?

Мисс Лидгейт вдруг вскрикнула, как будто почувствовала резкую боль.

– «Убей его!» – вот что она сказала. Она хотела, чтобы я убила его. Это ужасно, предложить такое!

Либерман ослабил давление.

– И что сделала Кэтрин?

– Она взяла ножницы и ударила его.

– А если бы Кэтрин не сделала этого, что герр Шеллинг сделал бы с вами?

– Он бы… он бы… – Голова молодой гувернантки заметалась из стороны в сторону. – Я не знаю.

– Вы знаете, Амелия. Что герр Шеллинг сделал бы с вами?

Дыхание мисс Лидгейт участилось.

– Он бы овладел… Он бы… – ее голос стал громче, – он бы изнасиловал меня.

– Это гнусное, отвратительное преступление.

– Он предал меня.

– Он предал и доверие ваших родителей. Что вы чувствуете к господину Шеллингу в настоящий момент?

– Я злюсь на него.

– Да, Амелия, это вы злитесь. Не Кэтрин. Вы.

Слеза выкатилась из уголка ее глаза, а грудь ее затряслась от рыданий.

– Это неправильно – желать кому-то смерти. Это варварство.

– Но над вами хотят надругаться. Его руки шарят по вашему телу, вы чувствуете запах его одеколона. Вспомните его жесткие усы и то, как он вас хватает, лапает, тискает…

Лицо мисс Лидгейт исказилось, а на шее появилась пульсирующая жилка.

– Я ненавижу его, ненавижу!

– Грубое, как пемза, лицо…

– Ненавижу…

– Тискает…

Вдруг правая рука молодой женщины потянулась и схватила невидимые ножницы. Полностью осознавая теперь свое желание убить, она закричала и нанесла удар. После этого мисс Лидгейт замерла. Казалось, что она окаменела с вытянутой вперед рукой. Тишину нарушало только прерывистое дыхание.

Амелия Лидгейт открыла глаза и моргнула.

Она повернулась к Либерману.

– Все хорошо, мисс Лидгейт, – мягко сказал он. – Все позади.

Она опустила правую руку и пошевелила всеми пальцами. Легкая улыбка появилась на ее измученном лице.

59

Комиссар сидел за своим рабочим столом, просматривая бумаги, выложенные из четырех ящиков.

– Похоже, вы не особенно продвинулись, Райнхард.

Его голос звучал угрожающе.

Райнхард многозначительно начал:

– Ну…

– И вы пренебрегли кое-какой бумажной работой, – оборвал его комиссар.

– Правда?

– Вы знаете, что это так, Райнхард.

– Этих бланков так много…

– Они все необходимы, думаю, вы понимаете это.

– Конечно, господин комиссар.

Райнхард мысленно застонал от перспективы опять продираться сквозь эту канцелярщину. Он полицейский, а не бухгалтер.

– Так не годится, Райнхард, – сурово сказал Брюгель. – Это совершенно неприемлемо.

Райнхард уже собирался сказать что-то в свое оправдание, но рука Брюгеля тяжело опустилась на стол. Сделано это было негромко, но так, что заставило замолчать загнанного в угол инспектора.

– Еще в самом начале расследования я четко объяснил вам, что считаю чрезвычайно важным, чтобы это дело было раскрыто как можно скорее.

– Да, господин комиссар.

– Я надеялся на вас.

– Да, господин комиссар.

– Но чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что ошибся в вас.

Брюгель вытянул шею и замолчал, сознательно играя на нервах Райнхарда. Потом он заговорил снова.

– От результата этого расследования многое зависит, вы даже не представляете себе, насколько много, – пробурчал комиссар и покачал головой. Брюгель сейчас походил на быка, рассерженного надоедливыми мухами. – Плохо, – пробормотал он себе под нос. – Очень плохо.

Райнхард был озадачен. Он хотел уже было спросить, что комиссар имел в виду, но вовремя понял, что в его интересах помолчать. Брюгель всегда был вспыльчивым, но сейчас он казался особенно раздраженным.

– Фройляйн Лёвенштайн! – рявкнул комиссар. – Дверь, пуля – есть какие-то результаты?

– Боюсь, что нет, господин комиссар, – смиренно ответил Райнхард.

– Но вы по-прежнему думаете, что мы имеем дело с одним из наших фокусников, я надеюсь? Отсюда ваш первоначальный интерес к Рохе и Брауну.

– Верно, герр Брюгель. Но не только у них было театральное прошлое. Граф Заборски тоже вращался в этой среде, хотя и только в качестве инвестора. Мы получили анонимное письмо с описанием его темного прошлого.

Райнхард наклонился и стал взволнованно что-то искать на столе.

– Оно должно быть где-то здесь, господин комиссар.

Брюгель порылся в куче бумаг на столе, но так и не нашел письмо.

– Что там было?

– В нем были довольно серьезные обвинения в адрес Заборски – как будто он промотал семенное состояние, оставив мать и сестер в Венгрии на произвол судьбы. Я использовал эту информацию, чтобы вывести его из равновесия на подстроенном сеансе.

– Вы знаете, кто мог послать его?

– Нет… но у Заборски много врагов.

– Насколько я понимаю, у графа есть алиби на ту ночь, когда была убита Шарлотта Лёвенштайн?

– Верно, господин комиссар.

– Но его видели выходящим из мастерской Уберхорста накануне того дня, когда было обнаружено тело слесаря?

– Да, герр Брюгель. Заборски сказал, что заходил к господину Уберхорсту по поводу покупки замка для своей входной двери, что звучит вполне правдиво. На графа недавно напали.

– Кто?

– Один из его партнеров по игре в карты. У графа есть крупные долги.

– Как он отреагировал на известие о том, что Уберхорста убили?

– Я не присутствовал при задержании графа в Пратере. Но, говорят, он настаивал на том, чтобы ему разрешили закончить обед.

– Понятно, – произнес комиссар.

– Господин комиссар, герр Хёльдерлин, банкир… он тоже приходил к господину Уберхорсту в тот день.

– Это господин, который сорвал ваш подстроенный спиритический сеанс?

– Да. Он заходил к нему за книгой и тоже мог видеть, что герр Уберхорст проводит эксперименты.

– Какие эксперименты?

– Мы думаем, что он пытался понять, каким образом был проделан фокус с запертой дверью. Если убийца фройляйн Лёвенштайн знал об этом…

Брюгель забарабанил пальцами по столу: пять ударов между длинными паузами. Райнхарду эти звуки казались похоронным маршем. Наконец решив продолжить стук словами, Брюгель произнес:

– Откуда вы знаете, что эти два убийства связаны?

– Я и не знаю.

– Эти убийства настолько разные, что трудно представить, что их совершил один человек.

– Да, господин комиссар. Возможно, следует искать двух убийц вместо одного. Но…

– Ну же, говорите, Райнхард.

– Я думаю, что это маловероятно.

Брюгель просмотрел еще несколько бумаг и начал читать. Через несколько мгновений он произнес:

– Насколько я знаю, вы много общаетесь с медиком, который установил, что Шарлотта Лёвенштайн была беременна…

– Доктором Либерманом.

– Да, Либерманом. Как эта информация повлияла на ваше понимание этого дела?

Райнхард понял, что лучше будет признать поражение.

– Это не слишком помогло, господин комиссар.

– Да, – сказал комиссар, поглаживая серебристые пряди бакенбард. – Это не слишком помогло – особенно теперь, когда эта информация просочилась в газеты.

– Наверное, это Браун, господин комиссар. Я думаю, он рассказал эту новость журналисту из «Цайтунга» за бутылку волки.

– Я рад за Брауна, но расследованию это очень мешает.

Райнхард решил благоразумно промолчать.

– Райнхард, – продолжал комиссар, – я вам должен кое-что сказать. – Тишина была зловещей. – Обязанности комиссара многочисленны и разнообразны, мне часто приходится посещать светские мероприятия, где я встречаю других авторитетных персон: из парламента, муниципалитета, Хофбурга. Все они обсуждают разные дела. В основном, это сплетни, но не всегда. И так случилось, что недавно до меня дошел слух, которым я не могу пренебречь. Мне намекнули, что одно известное лицо из королевской семьи заинтересовалось делом Лёвенштайн, когда о нем впервые сообщили в газетах. Некий высокопоставленный чиновник заверил это лицо, что полиция очень скоро разрешит эту загадку. К счастью, царственная особа забыла об убийстве, – наверное, отвлекли другие, более важные государственные и светские дела. Эта недавняя статья, в которой говорилось, что убитая фройляйн Лёвенштайн была беременна, снова привлекла внимание этого господина к данному делу…

Комиссар Брюгель замолчал и поднял глаза к потолку. Райнхард проследил за его взглядом, поднимая голову до тех пор, пока массивный портрет императора не встал перед его глазами.

– Не может быть, – сказал Райнхард.

– Боюсь, что так, – ответил комиссар. – Я узнал это из очень надежного источника.

Райнхард глубоко вдохнул и медленно, со свистом выдохнул воздух сквозь зубы. Брюгель кивнул и переложил с места на место несколько бумаг на столе. Теперь наконец Райнхард понял, почему его начальник так беспокоился из-за этого дела.

– Я должен действовать решительно, Райнхард, – сказал комиссар. – Учитывая обстоятельства, дело Лёвенштайн должно быть раскрыто как можно скорее. А для этого нам нужен новый человек со свежим взглядом на это расследование. – Он провел рукой по бумагам. Брюгель заметил разочарование, мелькнувшее на лице инспектора. – Слушай, – продолжал он уже немного мягче. – Я не собираюсь отстранять тебя от дела, Райнхард, но думаю, что тебе пригодится помощь.

– Помощь, господин комиссар?

– Да. Я пригласил инспектора фон Булова изучить обстоятельства дела.

– Хорошо, господин комиссар, – ответил Райнхард. Ему удалось сохранить внешнее спокойствие и смирение, но от одного упоминания имени фон Булова у него появилось ощущение тошноты.

– Как вы знаете, он занимается сейчас у профессора Гросса в Черновцах, но любезно согласился вернуться в Вену примерно на месяц. Вы ведь работали раньше с фон Буловым, Райнхард?

– Да, господин комиссар, – ответил Райнхард. – Он очень талантливый сыщик.

– Я тоже так думаю, – сказал Брюгель. – Я очень рад, что вы разделяете мое мнение.

60

Женщина в большой шляпе с перьями жаловалась на качество своего пирожного «Эстерхази» и угрожала, что вместо «Империала» будет обедать в ресторане отеля «Захер» или «Бристоле». У ее столика стоял метрдотель, а вокруг, как вороны, столпились официанты. Их сходство со стаей птиц усиливало то, что они часто кланялись, как будто клевали что-то. Неподалеку расположилась большая группа людей, очевидно, только что из Королевской Оперы; они производили много шума, громко смеялись и часто произносили тосты, высоко поднимая бокалы с шампанским. А в это время пианист энергично играл «Блестящий вальс» Шопена почти в два раза быстрее обычного, проявляя чудеса ловкости и безошибочно проигрывая повторяющиеся пассажи. На Либермана это произвело большое впечатление.

– На богемских фабриках опять волнения, – проворчал Мендель. – Там царит такая ужасная атмосфера – из-за этих чешских и немецких националистов! Вести дела там стало невозможно. Я думаю, в ближайшие несколько лет ситуация не стабилизируется. Все прибыли и инвестиции пропали. Наверное, ты не знаешь Бауэров… В общем, у них были проблемы. Уходя в отставку, Бадени оставил после себя полный беспорядок. Ты слушаешь, Макс?

– Да, ты говорил, что после того, как Бадени ушел в отставку…

Мендель подозрительно посмотрел на него.

– А что касается нашего племени… – Мендель всплеснул руками и покачал головой. – Это так ужасно!

– Нашего племени?

Либерману стало не по себе от того, что отец заговорил такими словами.

– Нас никогда не жаловали немцы на северо-западе, а в глазах чехов мы вообще союзники немцев. Как тут победить?

Мендель немного помолчал, помешивая кофе.

– Мой старый приятель из ордена, Рубенштайн, умер в прошлом месяце – слабое сердце. – Мендель похлопал себя по груди. – Так вот, он потерял там большую часть своего капитала, все из-за мятежей и политической нестабильности. У него не было детей, возможно, и к лучшему. Его жена получает проценты со вкладов, но небольшие. Кстати, надо не забыть навестить ее… Наверное, ей тяжело сейчас – совсем одна в этом большом доме, столько воспоминаний.

Компания у дверей собралась уходить, и сразу вошла другая. Официант бросился приводить в порядок освободившийся стол. Шум, суета и неразбериха в зале усилились.

– Где он?

– Дом?

– Да.

– В Альзергрунде.

– А что она за человек, фрау Рубенштайн?

Менделя удивила неожиданная заинтересованность сына.

– Ты хочешь знать, что за человек Мими Рубенштайн?

– Да. Она хорошая женщина?

– Довольно приятная, но скромная… и чересчур образованная. Мне всегда немного трудно с ней разговаривать… Я не большой любитель книг, ты же знаешь. А с какой стати тебя вдруг заинтересовала Мими Рубенштайн?

– У нее есть компаньонка?

– Я не знаю.

– А она хотела бы ее иметь?

Мендель попробовал свое пирожное «Эстерхази» и одобрительно кивнул:

– По-моему, совершенно нормальное. – Затем спросил с полным ртом: – А что? У тебя есть кто-то на примете?

– Да, – ответил Либерман. – Гувернантка-англичанка ищет новое место, мне кажется, она прекрасно подойдет. Как думаешь, фрау Рубенштайн захочет познакомиться с ней?

– В любом случае, спросить-то можно. А откуда ты ее знаешь, эту гувернантку?

Либерман набрал побольше воздуха в легкие и приступил к длинному, но тщательно обдуманному рассказу.

61

Райнхард сидел в кресле и не слышал, как жена тихо подошла к нему. Он поднял голову, улыбнулся и взял ее за руку. Она не ответила и слегка отстранилась.

– Девочки спят?

– Да.

– Извини, я сорвался тогда на Митци.

– Ничего страшного, – сказала Эльза, отходя от него и выдвигая стул из-под стола. – Она капризничала.

Райнхард вздохнул и закрыл полицейский журнал, который пытался читать, но безуспешно.

– Что случилось? – спросила Эльза. – Я вижу, тебя что-то беспокоит – за весь вечер ты еще ни разу не перевернул страницу.

– Ты необыкновенно наблюдательная женщина, Эльза, – сказал Райнхард. – Иногда мне кажется, что из тебя вышел бы детектив получше меня.

Он откинулся на спинку кресла.

– Итак? – сказала Эльза. – В чем дело?

Райнхарду не хотелось взваливать на жену свои проблемы; однако он знал, что если попытается увильнуть от ответа, она станет еще более настойчивой в своих вопросах.

– Сегодня меня вызывал комиссар. Он считает, что мы совсем не продвинулись в деле Лёвенштайн.

– Герр Брюгель никогда не бывает довольным.

– Верно. Но на этот раз у него есть для этого основания. Он пригласил одного коллегу помочь нам в расследовании, его зовут фон Булов. – Секунду помолчав, он добавил: – И если кто-то и вызывает во мне неприязнь, то это, несомненно, он.

Эльза села.

– Он очень высокомерен, – продолжал Райнхард. – Я думаю, это как-то связано с его аристократическим происхождением. Он считает себя на голову выше всех нас, выше от рождения. Его род получил дворянский титул, потому что один из его предков бог знает сколько поколений назад отличился в какой-то военной кампании.

– А он хороший полицейский?

– Бесспорно, он умный и проницательный, но, на мой взгляд, слишком увлекается протоколами и правилами. Естественно, он любимчик комиссара.

Эльза встала из-за стола, вышла из комнаты и через несколько мгновений вернулась со стаканом коньяка.

Райнхард поцеловал ее руку и прижал к своей щеке.

– Спасибо.

И снова она отстранилась. Если бы он не был так озабочен своими проблемами, то обязательно заметил бы ее холодность.

Райнхард сделал глоток прозрачного согревающего напитка, и настроение его немного улучшилось – частично из-за алкоголя, частично из-за присутствия жены.

– Оскар, – Голос Эльзы был тихим, но решительным.

– Да, дорогая?

– Ты ведь не о работе так серьезно задумался?

Райнхард посмотрел на жену. Внешне она выглядела спокойной, но была как будто напряжена изнутри. Губы ее были сурово сжаты в тонкую линию.

– О чем ты?

– Ты чувствуешь себя несчастным, так ведь?

– Эльза?

– Несчастным в нашем браке. – Эти слова были так неожиданны, что Райнхард поперхнулся коньяком.

– Дорогая, о чем… боже мой, о чем ты говоришь? С какой стати ты говоришь такие вещи?

Эльза выпрямилась и сказала:

– Я видела тебя в Пратере, ты сидел в кафе с женщиной. – Обвинение вылетело, полное горечи и страдания. Райнхард от удивления раскрыл рот. – Это выглядело, как будто вы очень… близки.

Некоторое время Райнхард сидел совершенно ошарашенный. Затем его глаза начали проясняться. Его могучая грудная клетка затряслась, и из нее вырвался взрыв смеха.

– Дорогая, любимая моя… дорогая женушка, иди ко мне.

Немного поколебавшись, Эльза пошла к мужу. Райнхард схватил ее и усадил себе на колени. Все еще сомневаясь, она смотрела ему прямо в глаза.

– Пожалуйста, – произнесла Эльза. – Только не говори мне, что это было связано с работой.

Райнхард поцеловал ее пальцы.

– Эх… но это действительно была работа, дорогая! Ее зовут Изольда Зедльмайер, она актриса! – Эльза прищурилась.

– Нет, – добавил Райнхард. – Ты меня не поняла.

Райнхард прижал Эльзу покрепче к себе и уткнулся лицом в ее платье. Он чувствовал под ним твердые пластинки корсета.

– Я могу все рассказать, – сказал он. – А когда ты окончательно успокоишься, давай пойдем спать пораньше.

Он уже забыл о фон Булове.