Текст книги "Смертельная игра"

Автор книги: Фрэнк Толлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

49

– Да, – сказал профессор Шпиглер. – Определенно, это лучше. Этим зажимом гораздо удобнее работать.

– Спасибо, герр профессор, – сказал Брукмюллер, изображая чарующую и не совсем искреннюю улыбку.

Профессор хирургии положил зажим на стол, а потом взял кюретку, предварительно со знанием дела взвесив ее в руке.

– Очень легкая.

– Новый сплав, – ответил Брукмюллер. – Ложечка сделана из того же материала.

Шпиглер взял вместо кюретки ложечку и сравнил ее вес с похожим инструментом того же размера.

– Вы уже много их продали? – спросил Шпиглер.

– Да, – ответил Брукмюллер. – Недавно нам поступил большой заказ из Зальцбурга.

– Профессор Фонденхоф?

– По-моему, да. Также Мы продали несколько больших кюреток профессору Шурани.

– Из Пешта?

– Профессор Шурани – наш постоянный клиент.

– Понятно, – сказал Шпиглер, очень довольный тем, что узнал, какими инструментами пользуются его коллеги из академии.

Брукмюллер обернулся к младшему продавцу.

– Ойзебиус, дружок, принеси расширители.

Молодой продавец прошел через комнату и стал выдвигать тяжелый ящик из большого шкафа.

– Нет-нет, – закричал Брукмюллер. – Там крючкообразные ножницы!

– Извините, герр Брукмюллер, – пролепетал помощник.

– В соседнем шкафу, третий ящик сверху.

– Хорошо, герр Брукмюллер.

Брукмюллер улыбнулся профессору и закатил глаза.

– Новичок, – прошептал он.

Юноша вытащил нужный ящик из шкафа и с трудом дотащил его до стола. Там в несколько рядов лежали серебряные инструменты с деревянными ручками.

Брукмюллер вынул самый большой и передал его профессору, лицо которого расплылось в довольной улыбке.

– Прекрасно! Вы его сделали!

– В полном соответствии с данными вами параметрами. Смотрите, лопасти намного больше. Мы назовем его в нашем каталоге – с вашего разрешения – «Шпиглер».

– Почту за честь, господин Брукмюллер. – Профессор соединил ручки и посмотрел, как открылись плоские металлические лопасти. – Какая красота.

– Чтобы закрыть лопасти, нужно длинную ручку потянуть вверх, а короткую – вниз, – объяснил Брукмюллер.

Профессор сделал, как ему было сказано, и части расширителя сдвинулись и встали на места.

– Вы знаете, для чего этот инструмент, юноша? – обратился Шпиглер к молодому продавцу.

Ойзебиус посмотрел на Брукмюллера.

– Не волнуйтесь, Ойзебиус, отвечайте.

– Нет, я знаю только, что это расширитель.

Профессор рассмеялся.

– Соедините кончики вашего большого и указательного пальцев, чтобы получилось кольцо, вот так. – Профессор показал, а юноша повторил.

– Когда мне нужно рассмотреть опухоль в прямой кишке пациента, я вставляю этот инструмент в его задний проход. – Шпиглер просунул сомкнутые лопасти в небольшое кольцо, которое помощник сделал из своих большого и указательного пальцев. – А потом раскрываю его. – Он сжал ручки, металлические лопасти разошлись, расширяя воображаемое отверстие.

Помощник судорожно сглотнул.

– Это больно, господин доктор?

– Конечно, это больно! – воскликнул профессор, добродушно смеясь.

Брукмюллер присоединился к этому искреннему смеху и крепко хлопнул молодого продавца по спине. Но этот приступ веселья сразу прекратился, как только они заметили полицейского, заглядывавшего в магазин через витрину. Брукмюллер сразу его узнал. Этот молодой человек был в квартире фройляйн Лёвенштайн.

– Прошу прощения, господин профессор, – сказал Брукмюллер. Он прошел через торговый зал и открыл дверь. Стало шумно, на улице царила обычная будничная суматоха. С оглушительным лязгом проехал трамвай.

– Чем могу помочь? – почти прокричал Брукмюллер.

– Герр Брукмюллер, – ответил Хаусман. – Не могли бы вы уделить мне несколько минут?

– Опять?

50

Граф Заборски проколол иглой тонкую, как пергамент, кожу на своей руке и выдавил содержимое шприца в вену. Закрыв глаза, он ждал действия морфия.

Полиция нашла его обедающим в ресторане «Чарда». Они настояли, чтобы он проследовал за ними в участок на Шоттенринг, где его допрашивали весь оставшийся день. Во время одного из перерывов его отпустили на улицу выкурить сигарету. Он побрел к Дунайскому каналу. На обратном пути граф увидел, как к участку подъехал экипаж, из которого высадили молодого человека в наручниках и провели в здание. Он был похож на Отто Брауна.

Полицейские интересовались, зачем Заборски приходил к герру Уберхорсту накануне вечером.

– У меня есть враги, – сказал он, показывая на свой припухший глаз. – Я хотел проконсультироваться с герром Уберхорстом по поводу обеспечения безопасности.

– Вы хотели приобрести у него замок?

– Да, хороший замок для моей входной двери. – Инспектор посмотрел на него недоверчиво. – Я проиграл немного в карты… одному господину. Насколько я понимаю, он очень хочет, чтобы я вернул ему долг.

– Почему вы не обратились за защитой в полицию?

– Этот господин из моей родной страны. У нас свои методы решения проблем.

Вопросы следовали один за другим, безжалостный допрос продолжался.

Он такой надоедливый, этот толстый инспектор!

Морфий начал действовать, и по телу Заборски разлилось умиротворяющее тепло. Его веки отяжелели, расплывающаяся картинка окружающего мира пропала и, появившись еще несколько раз перед его взором, окончательно уступила место темноте. День постепенно растворился, а из бесконечной тьмы стали выступать волшебной красоты цвета. Он видел большой дом на скале и слышал плеск пенящейся реки, бегущей по глубокой долине.

– Зольтан. – Голос был женский и звучал откуда-то издалека. – Зольтан?

«Его мать? Одна из сестер?»

Он хотел открыть глаза, но оказалось, что это не так просто.

– Так, давай я это уберу.

Медленно-медленно его веки поднялись, и он увидел размытый образ женщины, стоявшей на коленях рядом с ним.

Он по-прежнему сжимал пустой шприц, а игла все еще торчала в его руке. Она осторожно положила большой и указательный пальцы на стеклянный шприц и вытащила его из ослабевшей ладони графа. Заборски наблюдал, как из прокола выступила капля крови, которая увеличивалась и в конце концов струйкой потекла по локтевому сгибу. Его заворожил ее цвет – ярко-алый.

Затем взгляд графа наткнулся на ступни женщины.

Они были обуты в маленькие кожаные сапожки на каблуках, шнурки крест-накрест продеты в расположенные в два ряда дырочки с серебристыми краями. Он не видел края платья или нижней юбки, а только черные хлопковые чулки. Переведя взгляд повыше, граф заметил, что у женщины стройные ноги.

Это не его мать.

Верх чулок украшала богатая вышивка в виде изысканных цветов, зеленые подвязки впивались в белую плоть на роскошных бедрах.

Чтобы продолжить исследование, графу надо было поднять голову, а это требовало огромных усилий.

Пластинки из китового уса веером расходились от узкой талии, поддерживая паруса из сияющего красного шелка. Заборски завораживала каждая деталь: свисающие ленты, зеленые и золотые нити, крючки, стягивающие корсет. Великолепные груди женщины были прижаты друг к другу и припудрены. Впервые граф почувствовал аромат ее духов, напомнивший ему запах цветущего ночью левкоя.

Последним невероятным усилием Заборски поднял голову и посмотрел женщине в лицо.

– Итак. – Ее губы двигались, но между движениями рта и произносимыми звуками, казалось, не существовало никакой связи. – Хочешь побаловаться с кошечкой?

Она раздвинула ноги и села на него верхом, как на лошадь. Он уткнулся лицом в ее груди и, не раздумывая, начал целовать их. Ее плоть была упругой и необыкновенно прохладной.

Женщина запустила руки в волосы Заборски. Соединив пальцы обеих рук на его затылке, она резко дернула голову графа назад.

Что-то в ее лице встревожило его, оно казалась странно знакомым.

– В чем дело? – Ее слова как будто перетекали одно в другое. – Чего ты испугался?

«Эти голубые глаза… эти белокурые локоны».

– Тебе нечего бояться.

«Неужели это возможно»?

– У меня кое-что есть для тебя.

– Лотта? – прошептал он. – Лотта?

«Сепассони. Светлые волосы. Демоническая соблазнительница».

Он провел ладонями по обнаженным рукам женщины, по ее гладким плечам и задержал их на шее.

Ведьма сказала: «Она доберется до тебя».

– Что ты делаешь?

Заборски обхватил пальцами горло женщины.

«Эти голубые глаза. Адские бури и дожди».

Женщина попробовала вырваться, но обнаружила, что хватка у графа железная. Его глаза горели странным огнем.

– Пожалуйста… отпусти меня, – произнесла она.

Ее горло сжалось, и голос неожиданно стал очень тонким.

51

Козима фон Рат чувствовала себя неуютно в кабинете Райнхарда: она была слишком большой и яркой для этого мрачного места. Женщина поерзала на маленьком деревянном стуле: она на нем не помещалась, и плоть свисала по бокам. Райнхарда бы ничуть не удивило, если бы она восседала в паланкине на плечах восьми чернокожих рабов.

Не переставая обмахивать веером свое круглое лицо, она продолжала рассказывать:

– Герр Уберхорст вел себя очень странно. Он хотел задать духу вопрос и был решительно настроен получить определенный ответ – да или нет. Я точно это помню.

Райнхард покрутил пальцами кончик уса и спросил:

– И что это был за вопрос?

– Должен ли я сказать… им?

– Кому «им»?

– Я понятия не имею, инспектор, он отказался говорить. Мы уверяли его, что он находится среди друзей и ему нечего бояться, но он так и не согласился дать нам какие-либо объяснения. Он сказал, что это личное дело.

– Он сказал что-нибудь еще?

– Нет.

– Пожалуйста, фройляйн, подумайте хорошо, это может оказаться очень важным.

Козима перестала махать веером и задумалась. Райнхард понял, что она очень серьезно отнеслась к его просьбе. Она напряженно наморщила лоб и сжала губы.

– Ну, – наконец произнесла она. – Герр Уберхорст заявил, что это личное дело… и еще сказал что-то о чести. Да, верно, он не мог дать объяснений, потому что это было дело чести.

– И как вы это понимаете?

Козима сложила веер и легонько постучала им по вытянутым в трубочку губам.

– Наверное, он думал, что если расскажет нам, что и кому собирается сказать, это плохо отразится на репутации фройляйн Лёвенштайн. А это значит, что он каким-то образом был замешан в ее плане.

– Плане?

– Подчинить себе высшие силы. Ужасная смерть герра Уберхорста еще больше убеждает меня в моей правоте.

– То есть вы считаете, что герр Уберхорст был убит сверхъестественным существом?

Козима уронила веер и схватила рукой анкх, висевший у нее на шее.

– Да, считаю.

– Это опять был Сет?

Глаза Козимы расширились. Она так сильно сжала талисман, что кожа на суставах пальцев побелела.

– Это великий и коварный бог… Да, это возможно.

Райнхард стал царапать что-то в блокноте. Продолжая делать записи, он сказал:

– Должен принести вам свои извинения, фройляйн фон Рат. Прошу прощения, что не ответил сразу на ваше письмо. К сожалению, я был очень занят.

– Я боялась, что вы не придадите значения моему открытию, – сказала Козима.

– Ну что вы, – сказал Райнхард. – Честно говоря, я сам собирался провести подобное расследование.

Козима снова раскрыла веер и принялась обмахивать им шею.

– Сеанс?

Райнхард положил ручку на стол.

– Фройляйн, вы слышали о мадам де Ружмон?

– Нет, – ответила Козима дрогнувшим голосом. – Кажется, не слышала.

– Она медиум, состоит на службе «Сюрте», французской сыскной полиции в Париже. Говорят, что она обладает необыкновенным даром. Насколько я знаю, она помогла раскрыть множество преступлений и тайн.

– В самом деле? – Козима с любопытством прищурила глаза. – Никогда о ней не слышала.

– Мало кто знает о существовании мадам де Ружмон, – сказал Райнхард. – «Сюрте» ревностно ее охраняет.

– Как интересно, – выдохнула Козима, подавшись мощным корпусом вперед.

– К тому времени, когда я получил ваше письмо, я уже дал телеграмму инспектору Лорану в Париж, прося помощи мадам де Ружмон.

– И?

– Он согласился.

– Она приедет в Вену?

– Мадам де Ружмон будет здесь в среду.

Козиму чрезвычайно взволновало это известие, ее широкое густо напудренное лицо покрылось маленькими красными пятнами.

– Возможно, мадам де Ружмон подтвердит ваши догадки, – продолжал Райнхард. – Может быть, она также поможет нам раскрыть тайну трагической кончины герра Уберхорста. Для этого она предложила организовать еще один сеанс, собрав всех членов круга фройляйн Лёвенштайн. Вы не поможете нам в этом?

– Конечно… – От избытка эмоций у Козимы перехватило дыхание.

Райнхард записал что-то в блокнот.

– Мадам де Ружмон будет проживать по этому адресу, – он вырвал листок из блокнота и протянул ей. – Это рядом с Петерскирхе. Я хочу, чтобы все собрались там в четверг в восемь вечера.

Козима взяла листок бумаги дрожащей от волнения рукой.

– Я немедленно разошлю приглашения всем, кроме герра Брауна, конечно.

– Нет, герра Брауна тоже включите в список.

– Вы нашли его?

– Вернулся в Вену на прошлой неделе. Он вынужден был срочно уехать навестить больную тетушку в Зальцбурге.

Тон Райнхарда был сухим, как мертвое дерево.

52

– Когда синьора Локателли привели в морг, он с ужасом обнаружил сильные ожоги на ногах своей жены. Конечно, это подтверждало то, о чем она писала, – профессор Грунер слишком усердно лечил ее электротерапией. Локателли переговорил с некоторыми своими хорошими знакомыми в парламенте, и через несколько дней нагрянул правительственный инспектор. Очевидно, полным ходом идет какая-то проверка, с нами всеми будут беседовать.

– А что с Грунером? – спросил профессор Фрейд.

– Не знаю, – ответил Либерман. – Я не видел его с тех пор, как он грозился уволить меня.

– Получается, что вам помог бог медицины, – он постучал пальцем по маленькой бронзовой фигурке, сидящей на грубом квадратном троне. – Это значит, что вы сможете продолжить лечение англичанки.

– Да, наверное, еще несколько недель, пока Грунер не вернется.

– Если он вернется, – проговорил Фрейд, выпуская изо рта огромное облако сигарного дыма и лукаво улыбаясь.

– Я уверен, что у профессора Грунера тоже есть влиятельные друзья, – возразил Либерман.

Фрейд пожал плечами и продолжал вертеть в руках бронзовую фигурку. Это было его недавнее приобретение, поэтому он не мог пока оставить ее в покое.

– Имхотеп, – сказал Фрейд, вдруг заметив, что Либерман смотрит на него.

По лицу Либермана было видно, что это ему ни о чем не говорит.

– В античные времена его отождествляли с греческим богом медицины и врачевания Асклепием.

– А-а-а, – понимающе протянул Либерман.

Фрейд вернул бронзовую фигурку на ее место среди остальных древних статуэток и неожиданно вернулся к началу их разговора.

– Описанный вами случай представляет большой интерес, Макс. Но у меня есть некоторые замечание относительно вашего метода и толкований.

Либерман поднял брови.

– Как вы знаете, – продолжал Фрейд, – я предпочел гипнозу метод свободных ассоциаций – когда пациент говорит все, что приходит ему в голову, без всяких ограничений. Психоаналитик слушает и делает выводы не только из слов, но и из того, что их сопровождает: пауз, колебаний, изменений громкости голоса, направления развития логической цепочки. С гипнозом связано множество проблем… например, не каждого пациента можно ввести в транс. Помню, когда я был в Нанси несколько лет назад, Лиебо охотно признал это. Бернхайм добился большего успеха, но по своему опыту я знаю, что полное погружение в транс возможно гораздо реже, чем можно подумать, читая отчеты Бернхайма. Как бы то ни было, по моему мнению, самая важная проблема, связанная с гипнозом, заключается в том, что никогда нельзя быть до конца уверенным, является ли наблюдаемое состояние настоящим или нет. В гипнотическом трансе пациент становится чрезвычайно внушаемым. Я не считаю совпадением то, что в клиниках, где применяют гипноз, чаще обнаруживают случаи раздвоения личности. – Разочарование Либермана было очевидно, и старик решил слегка смягчить удар. – Хотя, конечно, вы лучше знаете свою пациентку, Макс. Но обдумайте мои слова.

– Конечно, – с уважением сказал Либерман. А потом, рискуя навлечь на себя еще большее осуждение, он осторожно спросил: – У вас были еще замечания относительно моего… толкования?

Фрейд затушил окурок и наклонился вперед, облокотившись на стол и сцепив кисти рук.

– Вы предположили, что симптомы вашей пациентки являются прямым следствием перенесенной душевной травмы, по всей видимости агрессивных сексуальных домогательств со стороны ее родственника. Но что если… что если твоя гувернантка испытывает противоречивые эмоции? Что если ее влечет, хоть и подсознательно, к этому человеку? Возможно, ее симптомы возникли не из-за борьбы непосредственно с ним, а из-за борьбы с собственным сильным желанием ответить ему взаимностью.

Либерман нахмурился.

– А-а-а… – протянул Фрейд. – Я вижу, что вы не находите такое объяснение правдоподобным. Тем не менее вы не должны недооценивать важность сексуальности при выяснении причин возникновения нервного расстройства. Несколько лет назад у меня был похожий случай: восемнадцатилетняя женщина с неврозом, сопровождающимся кашлем и потерей голоса. Она тоже подвергалась домогательствам со стороны друга семьи. Выяснилось, что симптомы ее были результатом не посягательств на ее честь, а скорее подавлением ее собственного либидо. Вообще, ее болезнь оказалась довольно сложной, а медицинское заключение практически не оставляло надежд на полное выздоровление. Но в прошлом году мою статью с описанием этого случая принял к публикации один из редакторов «Ежемесячного журнала по психиатрии и неврологии» по фамилии Цихен.

– Тогда я хочу поскорее прочитать ее, – сказал Либерман. Хотя его немного смущало то, что профессор постоянно подчеркивал важность подавленного сексуального желания. Фрейд считался специалистом в этом вопросе, но Либерман не мог представить, чтобы Амелия Лидгейт питала тайную страсть к такому мужчине, как герр Шеллинг.

Фрейд предложил Либерману еще сигару.

Либерман заколебался.

– Берите, – сказал Фрейд. – Эти сигары слишком хороши, чтобы от них отказываться.

Когда Либерман взял сигару из коробки, Фрейд спросил:

– Вы знаете Штекеля?

– Вильгельма Штекеля?

– Да.

– Знаю, но не лично.

– Он врач общей практики, но очень интересуется моей работой. Он написал восторженный отзыв о моей книге о снах в «Нойес винер тагблат».

– Да, я помню, что читал ее.

– Так вот, мы встретились в «Империале» несколько дней назад, и он высказал замечательное предложение: регулярно собираться, например раз в неделю, чтобы обсуждать наших пациентов и высказывать свои мнения. Мы могли бы начать осенью. Есть несколько заинтересованных людей: Кахане, Райтлер и Адлер, вы его наверняка знаете. Вы можете по средам вечером?

– Среда… – Хотя Либерман очень уважал Фрейда, он не был уверен, что готов стать его преданным учеником.

– В чем дело?

– По средам у меня урок фехтования с синьором Барбазетти, но… – Либерман решил, что невежливо будет отказаться от предложения Фрейда. – Я думаю, что смогу перенести урок.

– Хорошо, – сказал Фрейд. – Я буду держать вас в курсе.

Мужчины закурили сигары, и кольца голубого дыма еще более сгустили и без того плотный воздух.

– Как продвигается ваша книга об анекдотах, господин профессор? – спросил Либерман, стараясь, чтобы сигара обгорала ровно.

Фрейд откинулся на спинку стула, восприняв вопрос Либермана как приглашение рассказать анекдот:

– Сваха расхваливает невесту жениху, а ее помощница за ней повторяет. «Ее фигура стройна, как кипарис», – говорит сваха. «Как кипарис», – повторяет помощница. «А какие у нее глаза, вы таких никогда не видели!» «О, а какие глаза! Прекрасные!» – вторит помощница. «А по образованию ей вообще нет равных». «Нет равных!» – отзывается эхо. «Она имеет только один недостаток, – признается сваха. – У нее горб». И помощница тут же: «Но зато какой горб!»

И неожиданно для самого себя Либерман рассмеялся.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Последний сеанс

53

– Итак, как вы думаете, что Уберхорст имел в виду? – спросил Райнхард.

Уборочная машина двигалась по улице прямо на них. Наверху стоял человек, размахивавший шлангом из стороны в сторону. Оба поспешили отойти с пути, чтобы не попасть под струю.

– Я думаю, что он собирался сообщить полиции, что фройляйн Лёвенштайн была беременна, – ответил Либерман.

– Да, я тоже так подумал. У фройляйн фон Рат, конечно, совсем другое мнение.

– Правда?

– Она считает, что герр Уберхорст помогал фройляйн Лёвенштайн в ее стремлении покорить демоническую силу и хотел спросить, обратиться ли ему к помощи черных магов.

Либерман покачал головой:

– Ты все еще уверен, что Уберхорст не мог быть любовником Шарлотты Лёвенштайн?

– Абсолютно.

– Тогда получается, что фройляйн Лёвенштайн просто взяла и рассказала ему свой секрет? С чего вдруг?

– Ну, учитывая ее затруднительное положение, она вряд ли могла ждать сочувствия от Брауна.

Мимо промчался лакированный черный экипаж с опущенными шторами.

– Газеты до сих пор ничего не сообщали о ее беременности?

– Нет, насколько мы знаем, Браун не общался с журналистами.

– То есть никто больше не знает, что она была беременна?

– Верно. Только Браун.

Две монахини-урсулинки, опустив головы, перешли дорогу перед ними.

– Ты видел, какие странные инструменты были в мастерской Уберхорста? – спросил Либерман. – Шприц, магниты… Я почти уверен, что он пытался выяснить, каким образом был проделан фокус с запертой дверью. Его так захватила эта идея, что со временем он наверняка разгадал бы эту загадку. А кто еще, кроме Заборски, был в мастерской Уберхорста?

– Герр Хёльдерлин заходил туда днем в пятницу забрать книгу.

– Какую книгу?

– Что-то мадам Блаватской. Фрау Хёльдерлин одолжила ее ему около месяца назад.

– Таким образом, и Хёльдерлин, и Заборски могли прийти к одному и тому же выводу. А что Браун?

– Он сказал, что никогда не был в мастерской Уберхорста.

– Где он был в пятницу ночью?

– Он сказал, что был один в своей комнате, потому что слишком много выпил.

Из-за поворота появились три кавалериста. Их шпоры позвякивали, будто где-то вдалеке тренькала гитара.

– Как ты можешь быть уверен, что Браун придет туда сегодня вечером? – спросил Либерман.

– Хаусман был с ним весь день, – сказал Райнхард, – и если Браун вздумает пойти на попятную, он проводит его к мадам Ружмон.

– Очень предусмотрительно, Оскар.

– Да, он не хотел идти туда сегодня вечером. Он не хотел снова видеть их. Не из-за угрызений совести, а потому что думал, что мы рассказали им об обмане на сеансах. Он не хотел встречаться с ними, боясь, что они потребуют назад свои деньги.

– Ты сказал Козиме фон Рат, что их всех обманывали? – спросил Либерман.

– Нет.

– А что ей известно о подозрительном исчезновении Брауна?

– Я сказал фройляйн фон Рат, что он должен быть съездить в Зальцбург проведать больную тетушку. Браун знает, что ответить, если ему будут задавать сложные вопросы. Думаю, в свое время они узнают правду.

Двое мужчин прошли вдоль каменной стены дворца с множеством окон Хофбург к Йозефплац. На другой стороне улице фонарщик зажигал фонари.

– Знаешь, Макс, я очень удивился, что ты согласился пойти со мной сегодня.

– Почему?

– Потому что ты считаешь спиритические сеансы глупостью.

– Это правда.

– Тогда почему тебе так захотелось присутствовать на этом сеансе?

– А разве это не очевидно?

– Да нет.

– Это, наверное, последний раз, когда соберется весь кружок фройляйн Лёвенштайн. У меня больше никогда не будет такой возможности, а мне очень интересно увидеть их всех вместе.

Они прошли мимо конной статуи императора Иосифа Второго, возвышающейся посередине огромной площади, ограниченной белыми фасадами домов в стиле барокко.

– То есть тебя совсем не интересует эта мадам де Ружмон? – спросил Райнхард с ноткой отчаяния в голосе.

– Нет.

– Говорят, что она гениальна.

– Оскар, гениальных медиумов не существует.

– Она много раз помогала «Сюрте».

– Кто тебе это сказал?

– Инспектор Лоран, он прислал мне подробное описание ее заслуг.

– Ну, этот человек, наверное…

– Что?

– Слишком доверчив.

Либерман внимательно посмотрел на своего друга. На нем был твердый котелок, прекрасный английский костюм, а кончики усов, обработанные воском, идеально торчали в стороны. Он выглядел напряженным и немного взволнованным.

– Макс, я признаю, что мое решение воспользоваться в этом деле помощью мадам де Ружмон в самом деле необычно. Но утром в понедельник мне опять придется предстать перед комиссаром Брюгелем. Нет нужды говорить, что он не стал терпеливее, когда узнал об убийстве герра Уберхорста.

Они вошли в длинную арку, похожую на тоннель, которая перекрывала дорогу.

– Но советоваться с медиумом, Оскар? – мрачно произнес Либерман.

– Ты знаком с творчеством Шекспира, Макс?

– Более или менее.

– Тогда ты, наверное, помнишь слова Гамлета: «Гораций, много в мире есть того…»

– «…что вашей философии не снилось», – продолжил Либерман. – Что ж, Оскар, я постараюсь отнестись к этому без предубеждения, но я очень сомневаюсь, что поверю в спиритизм после одного… – Он сделал паузу, прежде чем добавить: – представления.

Выйдя из тоннеля, они свернули на северо-восток, пересекли Грабен и пошли по узкой улочке, ведущей к Петерскирхе. Его большой зеленый купол и две башни неизбежно притягивали взгляд. Рядом с церковью стояло несколько фиакров в ожидании пассажиров. Недалеко от церкви они нашли нужный им дом – аккуратное здание, на первом этаже которого находилась квартира, временно занимаемая мадам де Ружмон.

Их встретил слуга, который взял у них пальто и провел в большую гостиную. Большинство членов кружка Шарлотты Лёвенштайн уже собрались: Заборски, чета Хёльдерлинов, Хек и, конечно, Браун. Рядом с Заборски сидела невысокая женщина в черном атласном платье. Она встала и протянула им руку.

– Господа, – сказал граф. – Мадам Иветта де Ружмон.

Райнхард поклонился, взял руку Иветты де Ружмон, затянутую в черную кружевную перчатку без пальцев, и поднес ее к губам.

– Инспектор Райнхард, – представил его граф. Похоже, что Заборски взялся опекать мадам де Ружмон. Хотя игривый блеск в его глазах говорил, что в этом было нечто большее, чем простая галантность.

– Приятно познакомиться, – произнес Райнхард, выпрямляясь и показывая на своего друга. – И позвольте представить вам моего коллегу, доктора Макса Либермана.

Женщина-медиум повернулась к нему, и молодой доктор вынужден был повторить официальное приветствие Райнхарда.

– Инспектор, – мягко произнесла мадам де Ружмон по-немецки с приятным французским акцентом. – Мне несколько раз выпадала честь помочь своим даром полиции. Надеюсь, я не разочарую вас.

– Мы будем чрезвычайно благодарны вам за любую помощь, – любезно ответил Райнхард.

– Но, конечно, вы понимаете, – предупредила француженка, – что я ничего не могу обещать, я просто служанка. Возможно, высшие силы позволят нам сделать несколько открытий сегодня, но, может быть, и откажут. Кто знает? Все, что я могу сделать, – это смиренно просить их быть благосклонными и молиться, чтобы они вняли нашей просьбе.

Она говорила прерывисто, щедро подкрепляя свои слова выразительной мимикой и жестами.

Либерман собирался ответить в скептическом тоне, но тут открылись двойные двери, и появились Ханс Брукмюллер и Козима фон Рат.

– Простите, господа, – сказала мадам де Ружмон. Она взяла Заборски под руку, и они грациозно пошли через комнату поприветствовать новых гостей. Маленькая женщина вскоре исчезла в широких объятиях большой.

Либерман был готов к тому, что появление Козимы фон Рат будет захватывающим зрелищем, и все же был поражен ее внешностью. Ее голову украшала шляпа, напоминающая головной убор какого-то египетского божества, а синее платье было сшито из ткани, которая мерцала и блестела при каждом ее движении. Живот обхватывал толстый желтый шнурок, а огромную грудь украшал большой золотой анкх. Шею Козимы фон Рат скрывали несколько складок розовой плоти, свисавшей с подбородка, а глаза ее были похожи на изюминки, вдавленные в кусок марципана. Впечатление было ошеломляющим. Она выглядела как призовая свинья, ярко украшенная для какого-нибудь деревенского праздника.

Несколько мгновений все взгляды были прикованы к Козиме фон Рат. Члены круга Шарлотты Лёвенштайн, разговаривавшие между собой, внезапно замолчали. Хотя Браун, казалось, меньше всех интересовался этим зрелищем и даже подмигнул белошвейке, которая тут же подняла веер, чтобы скрыть заговорщицкую улыбку.

Но вскоре всеобщее краткое оцепенение прошло, и разговоры возобновились.

– Итак, герр доктор, – прошептал Райнхард, – пришло время вам погрузиться в молчание, будто вы набрали в рот воды.