Текст книги "Смертельная игра"

Автор книги: Фрэнк Толлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Карманный «Коузи»

66

Хаусман начал задыхаться. Фон Булов ходил быстрее, чем большинство людей бегает.

– О чем вы подумали, когда впервые вошли в комнату?

– Я подумал, что это самоубийство, господин инспектор. Эта записка на столе…

– Да, записка. Я читал отчет Райнхарда. Он советовался с тем доктором, как его зовут?

– Либерман, господин инспектор. – Хаусман еще не пришел в себя от того, как они стремительно покинули полицейский участок. – Не стоило ли нам подождать подольше инспектора Райнхарда?

– Нет, он опоздал.

– Обычно он очень пунктуален, господин инспектор.

– Что ж, а сегодня он опоздал, Хаусман. Если инспектор Райнхард решил именно сегодня неторопливо насладиться своим утренним туалетом, то это его дело. А у меня много работы. Он еврей, не так ли?

– Простите, господин инспектор?

– Либерман, он еврей?

– Думаю, да.

– Но вы не уверены?

– Ну, я…

– Ладно, неважно. Он – Либерман – сделал вывод, что она была беременна из-за помарки в записке. Что вы об этом думаете, Хаусман?

– Очень проницательно.

– Или совпадение?

– Он оказался прав, господин инспектор.

– Вы с ним знакомы?

– Не очень хорошо, но он часто помогал инспектору Райнхарду.

– Что он за человек?

– Приятный… умный.

– Ему можно верить?

– Насколько я знаю, да.

Мимо с грохотом проехал омнибус, и фон Булов повысил голос:

– Я думаю, он последователь Зигмунда Фрейда.

– Кого?

– Это профессор-еврей. Я не уверен, что его принципы, его теорию психоанализа можно так спокойно применять ко всем другим национальностям.

– Понимаю, господин инспектор, – сказал Хаусман, не глядя на собеседника. Фон Булов пошел еще быстрее.

– Дверь была заперта изнутри?

– Да, господин инспектор.

– Вы тщательно осмотрели комнату?

– Не сразу. Но через некоторое время я все проверил, господин инспектор – и ничего не нашел.

– Вы тщательно искали?

– Все половицы были на месте. За полками не было тайников. И каминная труба чересчур узка – через нее не пролезть.

– А вы присутствовали при осмотре места преступления?

– Да, господин инспектор. Вместе с инспектором Райнхардом и констеблями Вундом, Раффом и Венграфом. И еще…

– Что?

– Японская шкатулка. Никто не мог закрыть ее изнутри.

– Поэтому это был демон, да?

Впервые Хаусман позволил себе улыбнуться.

– Нет, господин инспектор. Но поскольку мы не смогли найти другого объяснения, могло быть и так.

– Действительно.

– Господин инспектор, – Хаусман показал на дом на противоположной стороне улицы. – Это кафе «Цильбергельд». Горничная, Роза Зухер, заходила сюда перед тем, как идти на Гроссе-Сперлгассе.

Фон Булов кивнул.

Когда они дошли до здания, в котором находилась квартира фройляйн Лёвенштайн, фон Булов остановился и осмотрел площадь.

Прилавки пустовали, а навесы трепал легкий ветерок. Окружающие площадь дома были довольно большие, некоторые высотой в шесть этажей. Они были покрашены в яркие цвета – оранжевый, желтый, ярко-зеленый и розовый. Тем не менее все это производило впечатление не веселья, а разрухи. Здания потеряли свой нарядный вид из-за покрывающего их слоя грязи.

Фон Булов покачал головой с очевидным отвращением, толкнул дверь дома и вошел в мрачный коридор первого этажа.

– Внутренний двор там, господин инспектор, – сказал Хаусман, показывая вперед.

– Комната, в которой ее нашли, выходила окнами в этот двор?

– Нет, на переулок позади дома.

– Тогда я позже на него посмотрю. Давайте сначала пройдем в квартиру.

– Сюда, господин инспектор.

Они начали подниматься по узкой винтовой лестнице.

– Кто здесь еще живет?

– Квартиры на втором и третьем этажах пусты – хозяин делает там ремонт. На первом этаже живет семья Зухеров.

– В документах о них ничего не было.

– Герр Зухер слепой. Его жена работает в магазине.

– Тем не менее Райнхард должен был записать эту информацию.

Они поднялись на самый верх, и Хаусман резко остановился. У двери Шарлотты Лёвенштайн лежали две вещи. Первая – это букет завядших цветов, а вторая – небольшой сверток. Хаусман медленно приблизился и присел на корточки у двери. Он раздвинул спутанные стебли, сморщенная головка цветка с сухими лепестками упала на пол и покатилась по потрескавшимся плиткам.

– Карточки нет, – тихо сказал он. Затем, подняв сверток, он передал его фон Булову.

– Это адресовано фройляйн Лёвенштайн.

Инспектор разорвал веревку и, развернув жесткую бумагу, высвободил плоскую картонную коробку и осторожно ее открыл. Внутри лежала стопка фотографий. На первой была очень красивая женщина, сидящая за столиком кафе. На ней был головной убор в виде чалмы, украшенный цветами, и элегантное белое платье. Мужчина средних лет сидел напротив нее – он наклонился вперед и держал ее руку в своей.

Фон Булов быстро просмотрел всю пачку.

На всех снимках было одно и то же место, и фотографии были не лучшего качества; на одной изображение совсем расплылось. На ней мужчина подносил руку женщины к своим губам. От ее движущейся руки остался след, похожий на свисающий широкий рукав полупрозрачного платья.

Хаусман встал, и фон Булов передал ему снимки.

– Конечно, я понял, кто эта женщина, – сказал фон Булов. – Но мужчина? Вы знаете его?

– Да, – сказал Хаусман. – Да, знаю.

67

Скорее случайно, чем намеренно, Либерман пошел по Виблингер-штрассе. Профессор Фрейд был абсолютно прав. Очевидно, именно сюда нужно было идти тому, кто хотел купить что-то из антиквариата. Либерман рассматривал предметы в витринах и старался почувствовать в себе хоть какую-то заинтересованность в том, что он видел. Но ему было все равно. Трудно было отличить настоящий антиквариат от обычного куска камня. Насмотревшись на бронзу, фарфор, филигрань и роскошные ткани, он стал мечтать о простых линиях строгой геометрии блестящих полированных поверхностях современного интерьера.

Окно витрины, которую он рассматривал, давно не мыли, а на уровне глаз с другой стороны был приклеен мятый кусок газеты «Нойе фрайе прессе». Буквы выцвели, а желтая бумага потрескалась. Но все равно Либерман смог понять, о чем статья: это был отчет о находках британской археологической экспедиции на острове Крит в Эгейском море.

Среди тусклого серебра, треснувших ваз и медных чаш, поверхность которых была мутной из-за патины, его внимание привлекли две маленькие египетские статуэтки – стервятник и человек с головой сокола. Последняя немного походила на фигурку бога Сета, найденную в японской шкатулке фройляйн Лёвенштайн.

«Почему бы и нет? – подумал он. – Что плохого в том, что я задам несколько вопросов?»

Либерман открыл дверь. Однако его приветствовал не хозяин магазинчика, а пронзительно кричащая и бьющая крыльями птица майна говорящий скворец. На поднятой руке видавшей виды статуи Афродиты висела клетка из бамбука, угольно-черный обитатель которой кричал визгливым фальцетом: «Красивые вещи, красивые вещи». Рядом с птицей стояло плетеное кресло с навесом, в котором уютно, как моллюск в раковине, расположился сморщенный старик. На нем была марокканская феска, а ноги укрывало тяжелое клетчатое одеяло. Седые волосы торчали из-под фески, а в длинной заостренной книзу бороде проглядывали цветные пряди – светло-коричневые и бежевые. Он крепко спал, и ни звонок, ни птица не разбудили его. Либерман заметил, что трубка старика лежала на полу. Он прошел на цыпочках по загроможденному помещению, поднял трубку и осторожно положил старику на колени.

В матине было невыносимо жарко и душно. За статуей Афродиты находилась большая печь, от которой исходило тепло.

Либерман огляделся. Комната была похожа на необычный склад, в котором разный хлам лежал вперемешку с древними сокровищами. Среди обветшалых стульев, старых штор, рам для картин и серебра находились вещи, которые явно были настоящим антиквариатом. Либерман нагнулся, чтобы рассмотреть глиняную греческую амфору, украшенную какой-то грубой фигуркой с крыльями. На горлышке висела бирка, на которой коричневыми чернилами было написано: «Классический период, 20 крон». Рядом располагался сфинкс. Черты лица статуи почти стерлись, но поза была очень решительная – он сидел на задних лапах и смотрел вперед. На бирке значилось, что эта статуэтка из Италии, но цены не было.

Либерман взял сфинкса в руки и вспомнил о его собратьях в садах Бельведера.

– Красивые вещи… красивые вещи.

Именно туда они всегда ходили. Сначала он сопровождал обеих сестер, но потом Кларе разрешили ходить одной, без Рахель. Герр Вайс был не против. Да и с чего бы? Они все ему доверяли. Сколько раз он и Клара прошли по этим садам! Один раз она захотела потрогать голову каждого сфинкса.

Он всегда с нетерпением ждал встреч с ней – ее смех, бесконечная болтовня, озорные реплики. Ему нравилось, как она одевалась, так изысканно и так тщательно подбирая цвета. Его завораживал даже ее разрез глаз, соблазнительные губы, улыбка. Это была его Клара. Однако что-то изменилось. Он не чувствовал того, что должен был…

– Красивые вещи, красивые вещи.

Либерман снова поставил сфинкса на пол.

– Этот сфинкс стоит по меньшей мере восемьдесят крон. Но я отдам его вам за тридцать.

Либерман очень надеялся, что это сказала не птица майна, но не был абсолютно в этом уверен – голос был такой же пронзительный. Он выпрямился и обернулся.

Глаза старика были открыты и загадочно мерцали.

– Добрый день, – сказал Либерман.

Старик поприветствовал его, подняв трубку. Потом, повернувшись к птице, он крикнул:

– Джакомо, ах ты проказник!

Птица пронзительно взвизгнула и принялась чистить перья.

Либерман шагнул вперед.

– Это все настоящий антиквариат?

– Настоящий? Конечно, все вещи настоящие, – начал старик своим визгливым голосом. – Римские, этрусские, персидские, греческие, египетские… Такого выбора вы нигде не найдете, даже в Париже! Даже в Лондоне!

– Не могли бы вы мне помочь? Я хочу найти одну вещь, которую, возможно, купили у вас.

– Какую вещь?

– Египетскую статуэтку примерно такого размера. – Либерман показал руками. – Изображение бога Сета.

Старик вынырнул из-под тента кресла.

– Подойдите ближе. – Он поманил его узловатым пальцем.

Либерман шагнул вперед. Старик, прищурившись, смотрел на него.

– Сет? Зачем он вам нужен, а?

– Для моего друга, коллекционера.

– Я дам вам совет, – произнес старик. – Пусть ваш друг сам ищет себе Сета…

– Почему?

– Потому что тот, кто его ищет, обычно находит.

В словах старика было что-то зловещее. Какая-то значительность, которая – несмотря на его нелепую внешность – заставляла насторожиться.

– Что вы имеете в виду?

Но старик не ответил. Он причмокнул губами, закрыл глаза и снова откинулся в кресле. Казалось, он снова заснул и начал тихо бормотать во сне:

– Склон горы… покрытый кустами и дикими фруктовыми деревьями. Я скакал одиннадцать часов. Они сказали, что расстояние равняется девяти фарсахам, но там было больше, говорю вам, намного больше. Под одним из кустов лежал мертвый волк. Дорога была почти непроходимая – скользкая глина, камнепад, – но я добрался до вершины – до перевала Мука. Я пошел вдоль ручья… к ущелью Занджиран – узкой теснине между двумя крутыми скалами… здесь часто нападают разбойники…

– Хватит, отец, хватит! – Из-за ширмы в глубине магазина вышел полный мужчина среднего возраста в тесном костюме. Он сразу направился к дремлющему рассказчику и поправил одеяло. – В самом деле, отец, тебя нельзя оставить даже на пять минут.

Он взял трубку и вместо нее положил на колени старику тарелку с колбасой и кислой капустой. Посмотрев на Либермана, мужчина сказал:

– Извините, через секунду я буду в вашем распоряжении.

Потом он обратился к отцу:

– Сколько раз я говорил тебе: когда приходят посетители, проси их подождать. Твой вздор никому не интересен.

Старик открыл глаза, взял вилку и проткнул ею кусок колбасы.

– Добрый день, – сказал хозяин, щелкнув каблуками. – Меня зовут Райтлингер, Адольф Райтлингер. Чем могу помочь вам?

– Я пытаюсь найти египетскую статуэтку, маленькое изображение бога Сета. Я думал, нет ли у вас такой… – пробормотал Либерман.

Герр Райтлингер немного помолчал.

– Сет, говорите?

– Бог бурь, мой мальчик, бог хаоса, – выкрикнул старик.

– Хватит, отец! – сказал герр Райтлингер.

– Красивые вещи, – прокричала птица.

– Нет, – продолжал герр Райтлингер. – По-моему, у нас такой статуэтки не было. Но посмотрите, что я вам покажу… – Герр Райтлингер достал с полки и протянул Либерману маленькую бронзовую фигурку идущего человека. – Амон-Ра в человеческом обличии. Поздний период, возможно, седьмой век до нашей эры. Согласитесь, эта вещица очаровательна. Обратите внимание, как четко отлиты все детали.

Либерман повертел фигурку в руках и шепотом спросил у Райтлингера:

– А о чем говорил ваш отец – горы, ущелья?

– Он много путешествовал, когда был моложе. – Райтлингер сделал в воздухе движение пальцем, будто что-то помешивая. – А сейчас у него в голове все перепуталось.

Либерман отдал бронзовую статуэтку Райтлингеру.

– Несомненно, это прелестная вещица, но не совсем то, что я ищу. До свидания.

Старик, его сын и птица молча смотрели, как Либерман уходил.

68

Тяжелые рельефные обои, толстые красные шторы и полированный пол из черного дерева гостиной Шеллингов создавали угнетающую атмосферу. Даже декоративные серебряные тарелки с гравировкой, висевшие по обе стороны от зеркала в позолоченной раме в стиле «бидермейер», казались мрачными и тусклыми: большие серо-зелёные диски скорее поглощали, чем отражали слабый солнечный свет.

Беатриса Шеллинг сидела у торшера и вышивала имя «Адель» на лоскутном одеяле. Хотя это занятие должно было успокаивать, скорость, с которой она орудовала иглой, говорила о некотором напряжении. Ее губы были сжаты, а лоб рассекали глубокие морщины. Она сидела так уже довольно долго, и слово из узорчатых букв было уже почти закончено.

Мари – ее младшая сестра – повела Эдварда и Адель в «Демель» (императорскую и королевскую кондитерскую). Она настояла, чтобы Мари внимательно следила за тем, чтобы дети не переели шоколада. В прошлый раз, когда они все ходили в «Демель», у Эдварда разболелся живот и его потом тошнило. Он съел тогда четыре бюста императора с начинкой из пралине.

От этих воспоминаний Беатрису отвлекли медленные тяжелые шаги мужа в коридоре. Дверь открылась, и вошел Шеллинг. На нем был золотистый смокинг и ярко-голубой галстук. В одной руке он держал сигару, в другой – листок бумаги.

– Беатриса, я получил письмо от Амелии.

– Она здорова?

– Она уже вышла из больницы.

– Сбежала? – В голосе Бестрисы прозвучала пронзительно-тревожная нотка.

– Нет, ее выписали по указанию ее врача.

– Тогда где она? Нам нужно ее забрать?

– Она не вернется.

На лице Беатрисы отразился целый ряд противоречивых эмоций, колеблющихся между надеждой и беспокойством.

– Она пишет, что нашла другое место, – продолжал Шеллинг. Он подошел и, посмотрев вниз, рассеянно заметил: – Ты снова вышиваешь.

– Да… – сказала Беатриса. – Куда она устроилась?

– Не знаю. Указан адрес в Альзергрунде.

– Но как она могла?

– Понятия не имею.

– Какая неблагодарность.

– Ужасно. Просто ужасно.

Шеллинг протянул руку к лампе.

– Тебе нужно включить свет, дорогая. Иначе ты перенапряжешь глаза, и у тебя заболит голова.

Затем, подойдя к камину, он бросил остаток сигары на потухшие угли.

– Она попросила прислать ее книги и быть особенно осторожными с микроскопом, но абсолютно ничего не сказала про свою одежду.

– Я попрошу Вильму и Альфреда все упаковать.

– Да, конечно.

Беатриса нервно работала иглой. Не поднимая головы, она сказала:

– А что Амелия пишет… о… – ее голос дрогнул. – Почему она так поступила?

Шеллинг шагнул вперед и протянул жене письмо. Беатриса энергично покачала головой, будто он предложил ей яд.

– Она ничего не объясняет, – ответил Шеллинг. Затем, сложив письмо и опустив его в карман, он добавил: – Я должен написать ее матери.

– Да, – взволнованно сказала Беатриса. – Сегодня же, а то она…

– Дорогая, – перебил ее Шеллинг. – Ты переутомилась, занимаясь с детьми. Тебе нужно отдохнуть и не волноваться больше.

Беатриса задышала чаще, а щеки ее вспыхнули.

– Девочка была очень нездорова, – мягко продолжал Шеллинг. – С самого начала. Что бы ни сказала бедная Амелия, очевидно, что это ее фантазии. Бред. Грета и Сэмьюэл так расстроятся. Мне их очень жаль. Я уверен, что врачи сделали все, что смогли, но… – Качая головой, он направился к двери. – Они не всесильны.

Вдруг Беатриса подалась вперед и схватила мужа за руку. Это было настолько неожиданно, что обычное спокойствие Шеллинга тут же пропало. Его правый глаз нервно задергался, а лицо вдруг вспыхнуло. И хотя рука его жены тряслась, она держала его довольно крепко.

– Хватит, – сказала она, с силой сжимая его руку и тяжело дыша. – Это должен быть последний раз. Я не могу… это… мы должны…

Шеллинг стал медленно высвобождать рукав. Жена некоторое время сопротивлялась, но потом выпустила его смокинг.

– Продолжай вышивать, – спокойно сказал он. – Очень красиво получается. Ты такая умница.

И он пошел к двери.

Беатриса услышала, как открылась и закрылась дверь в коридор. Закусив губу, она вернулась к работе, ее пальцы двигались с отчаянной быстротой.

69

В витрине мастерской в несколько рядов были выставлены семейные портреты: мужья с женами, матери с дочерьми, отцы с сыновьями. Молодожены смотрели в глаза друг другу, а дети – в кожаных брюках и холщовых передниках – стояли и сидели в разных позах на фоне покатых холмов и далеких гор. В верхнем ряду располагались знаменитые певцы: целый пантеон воинов и валькирий, потрясающих копьями теноров и грудастых сопрано, которые смотрели куда-то за пределы картины на пирующих богов и пламя апокалипсиса. В этой героической компании находился большой портрет мэра – элегантного мужчины в белой фетровой шляпе, опирающегося на трость и окруженного толпой восторженных поклонников.

Фон Булов прочитал объявление на двери. «Камера клуб» проводил выставку пейзажей господина Генриха Кюна (которого называли «изобретателем способа печати с помощью многоразовой резиновой печатной формы»).

– Выставка фотографий, – сказал фон Булов. – Что же будет дальше?

Хаусман посчитал, что благоразумнее промолчать.

Фон Булов толкнул дверь и позвонил в звонок. Мастерская походила на лес из штативов. Большинство из них были пусты, но на некоторых были закреплены камеры – большие деревянные ящики с длинной кожаной гармошкой. Низкая стеклянная коробка была забита цилиндрическими линзами, на каждой из которых висела этикетка с какими-то цифрами и бирка с ценой. В воздухе чувствовался какой-то неприятный запах, но фон Булов не мог распознать, что это. Такая смесь «ароматов» могла исходить от мастики для натирания полов и сыра.

Шторы за прилавком раздвинулись, и появился невысокий мужчина в рубашке. Он вытирал руки полотенцем. Его волосы были зачесаны назад, а ухоженная борода придавала ему сходство с парижанином.

– Доброе утро, господа. – Он помахал полотенцем в воздухе, разгоняя облако дыма, которое проникло в комнату вслед за ним. – Я прощу прощения – это последствия эксперимента с новым составом порошка для вспышки.

– Герр Йоли? – спросил фон Булов.

– Да.

– Фриц Йоли?

– Да.

– Меня зовут фон Булов, инспектор фон Булов, а это мой коллега, Хаусман.

Герр Йоли перевел взгляд с одного полицейского на другого и сдвинул брови.

– Чем могу помочь?

Фон Булов положил сверток на прилавок и развернул бумажную обертку.

– Вы узнаете эти снимки?

Йоли открыл коробку и, увидев первую же фотографию, вздрогнул. Потом он поднял голову и вопросительно посмотрел на инспектора, но не нашел ничего утешительного в невыразительных бесцветных глазах фон Булова.

– Да, – осторожно ответил он.

– Внутри была ваша карточка, – продолжал фон Булов. – Вы знаете, кто эта женщина?

– Да. Ее фамилия Лёвенштайн… – Йоли вытащил снимки из коробки и просмотрел их. Мечтательная улыбка смягчила его встревоженное выражение лица. – Такие лица не забываются, инспектор.

– Это вы их сделали?

– Около месяца назад, может, немного больше. А в чем дело? Она нарушила закон?

Герр Йоли положил фотографии обратно в коробку и снова вопросительно посмотрел на инспектора. Фон Булов ничего не ответил. Обеспокоенный его молчанием Йоли добавил:

– Она заплатила мне вперед, но так и не пришла за ними. Мой помощник отвез их по адресу, который она оставила. По-моему, это в Леопольдштадте.

– Они немного необычны, – заметил фон Булов. – Совсем не похожи на портреты в витрине.

– Верно. Я думаю, этот господин – жених фройляйн Левенштайн. Очевидно, он очень не любит, когда его фотографируют. Она хотела, чтобы я снял их вместе, но настаивала, что это должно быть сделано втайне от него. Взгляд со стороны, так сказать.

Фон Булов взял коробку и посмотрел на снимок, лежавший сверху.

– А как вам удалось сфотографировать их так, чтобы он ничего не заметил? Он же должен был видеть, как вы устанавливаете аппарат на штатив?

Герр Йоли улыбнулся.

– Ну что вы, я снимал не такой камерой, – он показал на большие деревянные ящики, – а одной их этих.

Он выдвинул ящик под прилавком и вытащил небольшой прямоугольный предмет, завернутый в черную кожу.

– Что это?

– Фотоаппарат, – ответил Йоли с оживлением.

Фон Булов и Хаусман явно ему не поверили.

– Он называется «Карманный коузи».

– Английский?

– Нет, американский. Эти американцы сейчас делают очень интересные вещи. Он открывается как книга, видите?

Герр Йоли раскрыл створки, и там, где фон Булов ожидал увидеть страницы, появились красные кожаные мехи.

– Это менисковая линза, а одинарный затвор располагается здесь, на корешке. – Герр Йоли показал на маленькое отверстие. – И он работает очень быстро, почти мгновенно. Этому аппарату уже несколько лет, так что сейчас, наверное, изобрели уже модели еще меньшего размера. «Коузи» может сделать восемнадцать кадров на одной фотопленке, с которой можно напечатать фотографии размером три с половиной дюйма. Он лучше работает, когда…

– Да, да, – резко прервал его фон Булов. – Это все очень интересно, герр Йоли. А где были сделаны эти снимки?

– У небольшого кафе в Пратере, – сказал Йоли уже спокойным голосом. – Я забыл, у какого именно. Фройляйн Лёвенштайн сообщила мне, когда она встретится с женихом, я устроился за соседним столиком после того, как он пришел. Видите, кажется, как будто я просто читаю книгу…

Герр Йоли поднял аппарат и посмотрел в раскрытые меха. Затем, подняв голову, он посмотрел на полицейских поверх кожаного переплета.

– Вы помните, как они встретились? – спросил фон Булов.

Йоли закрыл камеру и с чрезвычайной осторожностью положил на прилавок.

– Что вы имеете в виду?

– Они обменялись поцелуем при встрече?

– М-м-м, нет, по-моему, нет. Но я не уверен, потому что прошло уже много времени. А почему вы так интересуетесь? Зачем это полиции?

Фон Булов окинул маленького фотографа презрительным взглядом.

– Вы читаете газеты, герр Йоли?

– Да, «Таглат», «Цайтунг». А что?

– Тогда вы, наверное, читали невнимательно.

Фотограф пожал плечами.

– Герр Йоли, фройляйн Лёвенштайн не забрала эти фотографии по той простой причине, что она мертва. Скорее всего ее убил этот господин.

Фон Булов ткнул пальцем в стопку фотографий. Когда он надавил на изображение господина, его губы расплылись в широкой хищной ухмылке.