Текст книги "Смертельная игра"

Автор книги: Фрэнк Толлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

62

Либерман ждал в гостиной дома Рубенштайн. Он подумал, что лучше будет, если вдова поговорит с мисс Лидгейт наедине; однако он оставил их уже больше часа назад и начал немного волноваться. Он не слышал голосов.

«Она точно не сумасшедшая?»

Подействовали ли слова Менделя, или Либерман недооценил серьезность болезни мисс Лидгейт? И теперь, предоставленный сам себе, он начал сомневаться в правильности своего поступка.

«Конечно нет, отец».

Прав ли он был, так уверенно говоря об этом?

Если бы он рассказал Менделю о «Кэтрин», старик бы не согласился. Никакие объяснения особенностей человеческой психики не убедили бы Менделя в том, что женщина, у которой было раздвоение личности, может стать нормальной. Он подробно рассказал отцу о нервном расстройстве и лечении мисс Лидгейт, но так, чтобы у того не было оснований подозревать ее в безумии. Кроме того, он особенно напирал на милосердие, описывая гувернантку как бедную одинокую иностранку. Либерман знал, что его отец всегда сочувствовал обездоленным – людям, которые напоминали ему о его отце.

Либерман взглянул на циферблат наручных часов. Час и двадцать минут. Он встал и подошел к двери. Приоткрыв ее, Либерман наклонил голову набок и прислушался. Ничего. Войдя в длинный слабо освещенный коридор, он решил, что пора выяснить, что происходит. В этот момент дверь будуара отворилась, и появилась мисс Лидгейт. Очевидно, она не ожидала его увидеть, но не вздрогнула.

– О, доктор Либерман.

– Мисс Лидгейт. – Теперь, когда он увидел ее такой уравновешенной и спокойной, он смутился. – Я пришел узнать… – Либерман не смог закончить своей фразы. Стало очевидно, что беспокоился он напрасно, и он с облегчением улыбнулся.

– Фрау Рубенштайн хочет вас видеть.

Амелия Лидгейт придержала перед ним дверь, а он не понял, прошло собеседование успешно или нет – лицо молодой женщины было бесстрастным. Либерман слегка поклонился и вошел в просторный будуар, обставленный в старинном стиле.

Фрау Рубенштайн, одетая во все черное, сидела в кресле у большого окна в эркере. Она была маленькая, ссутулившаяся не столько от возраста, сколько от пережитого недавно горя. Но когда она подняла голову, он заметил, что ее лицо сияет от радости, а глаза сверкают. У ног фрау Рубенштайн лежало несколько книг, которых там не было, когда Либерман выходил из комнаты. Очевидно, женщины обсуждали или читали их.

– Герр доктор, – сказала вдова мягким, но четким голосом, – прошу прощения, что заставила вас ждать. Я показывала Амелии эти книги из моей библиотеки и совершенно о вас забыла.

Либерман стоял в центре комнаты, не зная, что ответить. Он бросил взгляд на мисс Лидгейт, на лице которой в первый раз промелькнула улыбка.

– Мы с Амелией приняли решение относительно ее положения, – продолжала фрау Рубенштайн. – Не будете ли вы так добры, герр доктор, показать ей комнаты на верхнем этаже? Лестница довольно крутая, а мои ноги уже не такие крепкие, как раньше.

– Конечно, – ответил Либерман.

Амелия Лидгейт, обычно очень сдержанная, вдруг бросилась к фрау Рубенштайн и взяла ее за руку.

– Спасибо, – прошептала она.

Пожилая женщина покачала головой и сказала:

– Надеюсь, вам здесь понравится.

Либерман и мисс Лидгейт вышли из комнаты и начали подниматься по лестнице.

– Фрау Рубенштайн очень славная, – сказала мисс Лидгейт, слегка приподнимая платье, чтобы перешагнуть через торчащий стержень, державший ковер. – И она так интересуется литературой и наукой.

– Я знал, что она начитанная, – сказал Либерман, – но не думал, что она так серьезно этим увлекается.

– Ее даже заинтересовал дневник моего деда.

– В самом деле?

– Да, когда фрау Рубенштайн была маленькой, она жила в деревне, и ее бабушка рассказывала ей о лекарственных растениях. Фрау Рубенштайн очень эрудированная.

– Ну, тогда вы будете ей идеальной компаньонкой.

– Я сделаю, что смогу, доктор Либерман.

Они оба немого запыхались, дойдя до верхнего этажа. Там располагалось несколько комнат, которые прежде занимали слуги. Сейчас воздух там был затхлый, что говорило о том, что здесь уже давно никто не живет. Возможно, финансовые проблемы господина Рубенштайна имели более длинную историю, чем думал Мендель.

Амелия Лидгейт внимательно осмотрела каждую комнату, ее лицо слегка покраснело от волнения. А Либерман, напротив, был несколько разочарован. Комнаты были маленькие и казались довольно мрачными в наступающих сумерках. Он провел пальцем по столу и посмотрел на собранную им пыль.

– Да, здесь понадобится тщательная уборка, – сказал он.

Мисс Лидгейт не ответила. Она побежала по коридору и остановилась на лестничной площадке.

– Как чудесно, – воскликнула она.

– Вам нравится?

– О да! – Она повернулась и стала показывать на разные двери. – Это будет моя спальня, это – библиотека, а маленькая комната в конце коридора – лаборатория.

Наблюдая за ней, Либерман вдруг увидел ее другой. При нем она всегда была в некрасивом и бесформенном больничном халате. А сейчас преобразилась. И хотя на ней было простое зеленое платье с высоким воротником, эффект был потрясающий. Стала заметна ее грудь и красивые бедра. Волосы девушки как будто пылали, такой это был насыщенный огненный оттенок. Она выглядела элегантной и зрелой.

– Я немедленно встречусь с доктором Ландштайнером, – сказала мисс Лидгейт.

Их взгляды встретились, и Либерман отвернулся.

– Да, – произнес он, слегка ослабив узел галстука. – Да, вам следует возобновить вашу работу как можно скорее. – После короткой паузы он добавил: – Мисс Лидгейт, не могли бы мы сесть и поговорить несколько минут? Я хотел бы обсудить с вами некоторые практические дела.

Они вошли в комнату, расположенную в задней части коридора, нашли там складной стол и два жестких стула.

– Мисс Лидгейт, какие у вас планы на ближайшее будущее?

– А можно мне остаться здесь сегодня?

– Да, конечно. Когда я вернусь в больницу, я могу написать вам выписное врачебное заключение…

– Я должна поблагодарить…

– …которое вы сможете забрать, когда будете готовы. Или могу послать его вам.

Амелия Лидгейт, опустив голову, посмотрела на свои руки и медленно сцепила пальцы в замок.

– Завтра я напишу господину Шеллингу – сообщу ему о том, что ухожу.

– А ваши родители?

– Им я тоже напишу. Но опущу подробности, которые могут их расстроить. Им необязательно знать все.

Мисс Лидгейт подняла голову, и в ее холодных металлических глазах тут же отразился свет.

– Хорошо, – сказал Либерман. – Думаю, мне пора попрощаться с фрау Рубенштайн и оставить вас обустраивать свой новый дом.

Они встали, но не двинулись с места. Обоим стало неловко.

– Доктор Либерман… – начала Амелия Лидгейт. Ее обычная сдержанность сейчас уступила место волнению. – Я не знаю, как вас отблагодарить.

– Не стоит, – сказал Либерман, покачивая головой. – Я уверен, что фрау Рубенштайн будет очень хорошо с вами.

– Нет, не только за это. – Она обвела комнату рукой. – Фрау Рубенштайн… – Помолчав, она добавила: – В общем, спасибо вам за все.

Либерман улыбнулся, но, как обычно, не дождался ответной улыбки. Лицо молодой женщины было по-прежнему напряженным.

– Конечно, я буду… – его слова растворились в воздухе.

– Навещать меня? – В ее голосе послышался легкий оттенок надежды.

– Да, навещать, – решительно сказал Либерман. – И приглядывать за вашим самочувствием.

– Я буду очень рада, – полушепотом ответила мисс Лидгейт.

63

Виктор фон Булов провел рукой по жестким коротко стриженым волосам серебристого оттенка. В отличие от большинства современников, он не носил ни усов, ни бакенбард, оставляя лишь небольшую козлиную бородку. У него были резкие черты лица: орлиный нос между широко расставленными глазами, немного заостренные уши. Однако в его внешности не было ничего комичного, Виктор фон Булов, скорее, производил впечатление умного человека. Его лицо вполне можно было назвать красивым: необычные черты привлекали взгляд.

Райнхард отметил элегантность костюма фон Булова, блеск бриллиантовых запонок.

«Он похож на придворного», – подумал Райнхард и представил себе фон Булова в одном из залов дворца Хофбург, объясняющего своим помощникам запутанные правила дворцового протокола. Имперская Вена была раем для педанта: здесь ранг посетителя могли определять даже по углу наклона кнута кучера.

В присутствии фон Булова Райнхард почувствовал себя плохо одетым и мучительно осознал свое скромное, отнюдь не аристократическое происхождение. Он втянул живот и выпрямился.

– Итак, Райнхард, – начал фон Булов, – я посмотрел материалы дела, и из них мало что понятно. – Произнося это, он смотрел на комиссара. Брюгель, сидевший под портретом императора Франца Иосифа, молча кивнул в знак согласия. – Я не нашел плана места происшествия, – продолжал он. – Я так понимаю, его и не было?

Глаза фон Булова были прозрачно-серыми, почти бесцветными.

– Нет, – сказал Райнхард. – Мой помощник Хаусман должен был составить его.

– Тогда где он?

– Его нет в основном отчете?

– Нет.

– Тогда… его, наверное… куда-то не туда положили.

Райнхард понял, что все последующие попытки защитить своего помощника бесполезны.

– Если Хаусман и не сделал план, то только потому, что был занят чем-то другим. Нам нужно было опросить очень много свидетелей.

– Помощникам нужно подавать пример, Райнхард, – сказал фон Булов.

– Да, и я считаю, что люди важнее, чем расположение предметов.

– Ну, это ваше право, но оно идет вразрез с мнением экспертов. – И снова фон Булов взглянул на Брюгеля, прежде чем продолжить. – И раз уж мы заговорили о правилах… Я с удивлением обнаружил оригинал записки фройляйн Лёвенштайн… в конверте.

– А в чем дело? – спросил Райнхард.

– Таким образом записка могла быть повреждена, нужно было сфотографировать ее и пользоваться при необходимости снимком.

– Если бы я это сделал, – перебил Райнхард, – то доктор Либерман не смог бы сделать свое предположение насчет описки фройляйн Лёвенштайн. На фотографической копии…

Фон Булов поднял руку.

– Будьте добры, разрешите мне закончить. После того как сделаны фотографические копии, оригинал необходимо положить между двумя стеклянными пластинами и скрепить углы проклеенной бумагой. Благодаря этому можно видеть документ с обеих сторон и удобно рассматривать на свету.

– Это все очень хорошо, фон Булов, но…

– Инспектор! – Брюгель остановил Райнхарда грозным взглядом.

– Боюсь, что я совершенно не в состоянии мысленно составить план квартиры фройляйн Лёвенштайн, – продолжал фон Булов.

– А фотографий недостаточно? – спросил Райнхард.

– Недостаточно без плана расположения с указанием размеров и расстояний. – Посмотрев на Брюгеля, он продолжил: – Думаю, что мне нужно будет осмотреть квартиру.

– Конечно, – ответил Брюгель. – Райнхард, вы проводите завтра инспектора фон Булова туда?

– С удовольствием, – сказал Райнхард.

Фон Булов быстро поднял глаза. Он пристально посмотрел на Райнхарда, пытаясь разгадать выражение его лица. Райнхард вежливо улыбнулся.

Вернувшись к своему блокноту, фон Булов продолжил:

– Я не нашел медицинского рапорта… доктора Либермана.

Райнхард нервно кашлянул.

– Доктор Либерман не полицейский врач. Поэтому он и не писал рапорт.

– А кто он такой тогда?

– Независимый консультант, – авторитетно заявил Райнхард.

– Тогда вы могли бы потрудиться написать рапорт.

– Я не подумал, что это необходимо.

– Да, это необходимо. Иначе каким образом я могу сделать выводы относительно его открытий?

– Я уверен, что доктор согласится с вами встретиться.

– Это замечательно, но сейчас-то мне это не поможет, не так ли?

В течение следующего часа фон Булов методично задавал вопросы по своим записям, и постоянно обнаруживались какие-то отступления от «процедуры». При этом голову Райнхарда постепенно заполняла свистящая пустота. У него появилось ощущение, что он балансирует на краю глубокой темной пропасти. Он невидящим взглядом смотрел на портрет Франца Иосифа, его почему-то заворожила белизна его генеральского мундира и орденская лента насыщенного красного цвета, которая пересекала его грудь по диагонали. На столе рядом с императором лежала большая черная фельдмаршальская шляпа с пышным плюмажем из зеленых павлиньих перьев.

– Райнхард?

Это был голос Брюгеля.

– Не отвлекайтесь, пожалуйста…

64

– Я получил твою записку, мама. Все в порядке?

– Да, да, все прекрасно. Заходи.

Либерман вошел в гостиную.

– Где Хана?

– Она с подругой, сказала, что хочет купить новую шляпу. Они пошли гулять на Кертнер-штрассе.

Либерман отдал пальто слуге, который вошел следом за ним из прихожей.

– Хочешь чаю?

– Нет, спасибо.

– Тогда садись, Максим. – Повернувшись к слуге, она добавила: – Спасибо, Петер.

– Мама… – Либерман запнулся. Он уже начал подозревать, что его заманили сюда хитростью.

Не успел он продолжить, как Ребекка сказала:

– Я знаю, знаю, о чем ты думаешь! «Почему она сказала, что это срочно?» Но если бы я не сделала так, ты бы пришел? Нет. Ты бы прислал мне записку, что очень занят в больнице. Разве я не права?

Либерман сел на диван.

– Нет, мама, ты права. Но, дело в том, что… я действительно очень занят в больнице. Честно говоря… – Он подумал, не рассказать ли матери о Грунере и его надвигающейся отставке, но передумал: – А, не важно.

– Что не важно?

Либерман со вздохом спросил:

– Зачем ты хотела видеть меня сегодня?

Ребекка села на диван рядом с сыном и взяла его за руку. Она посмотрела на него с нежностью, но в то же время ее взгляд был внимательным и изучающим. Либермана несколько смутило такое пристальное внимание.

– Максим, я хотела поговорить с тобой наедине.

– О чем?

– О Кларе.

– Хорошо, мама. Что ты хотела сказать?

– Она красивая, привлекательная девушка. А Вайсы – очень хорошее семейство. Знаешь, ее отец и твой…

– Они давно знакомы, – перебил Либерман. – Они вместе учились в школе в Леопольдштадте, а отец господина Вайса помог моему деду начать первое дело. – Он прикрыл рот рукой и демонстративно зевнул.

– Да, да, – сказала Ребекка. – Ты все это уже слышал, я знаю. – Она погладила его по руке.

– В чем дело, мама?

– Ты… – она робко улыбнулась. – Ты уверен, что Клара твоя половинка? Ты уверен, что будешь с ней счастлив?

Почему-то в этот момент Либерман вспомнил фразу, которую приготовил тогда для профессора Грунера: «Профессор Грунер, как бы я ни хотел остаться работать в больнице, я не могу поступать против своей совести…»

Он почувствовал, как странный холод разлился в его груди. Либерман с раздражением отогнал эту неуместную сейчас мысль.

– Да, – сказал он довольно осторожно. – Да, я думаю, что мы будем очень счастливы вместе.

– И ты любишь ее? Любишь по-настоящему?

– Конечно, – ответил он, смеясь. – Я бы не сделал ей предложение, если бы не любил. – Но когда он произнес эти слова, они показались ему какими-то легкомысленными и пустыми, в них как будто не хватало эмоционального содержания. Он не чувствовал нежности, которая должна была сжимать его сердце.

– Мама, я не уверен на сто процентов, да это и невозможно. – Он вспомнил любящего мужа, Райнхарда: «Мой дорогой друг, конечно, у меня были сомнения. У всех они бывают». – Я… Я не знаю, какая у нас будет совместная жизнь, я не умею предсказывать будущее… Но мне очень нравится Клара, и, когда мы вместе, я действительно счастлив. К тому же, она красавица.

– Это ненадолго, поверь мне, – резко сказала Ребекка. – Когда-то и про меня говорили, что я красавица. – Она протянула руку и поправила прядь волос за ухом сына, как будто он все еще был маленьким. Либерман нахмурился и отстранился.

– Значит, ты уверен? – спросила Ребекка с улыбкой.

– Уверен, насколько это возможно, мама.

Тогда Ребекка встала и подошла к комоду. Вернувшись, она села и протянула сыну маленькую черную коробочку.

– Возьми это, – сказала она.

Либерман взял ее и открыл. Внутри на шелковой подстилке лежало обручальное кольцо. Множество маленьких бриллиантов сверкали вокруг ярко-голубого сапфира.

– Это кольцо моей бабушки, то есть твоей прабабушки. Она им очень дорожила. Я думаю, ты слишком занят, чтобы пойти купить новое.

65

Комнату освещали свечи, большинство из которых уже догорело, оставив после себя только огарки. Опустевшие кальяны заслоняли графу обзор; но даже через стеклянные колбы ему были видны причудливо искаженные силуэты двух господ, лежавших без сознания. Когда Заборски пошевелил головой, неподвижные тела его приятелей сначала увеличились, а потом съежились.

– Дорогой граф…

Заборски повернулся. Рядом с ним стояла скромно одетая женщина средних лет.

– А-а-а, фрау Матейка… – Заборски ухмыльнулся, произнося ее имя.

– Я хочу кое-что с вами обсудить. – Заборски не отреагировал. – Наедине. – Заборски встал, слегка покачиваясь. – Осторожно, не упадите.

– Я бы никогда так не опозорился.

Мадам провела его по темному коридору в обшарпанную комнату, в которой пахло сыростью. Пол был голый, и обои под потолком начали отставать от стен; черная плесень полосками спускались сверху вниз по обе стороны окна со ставнями; керосиновая лампа стояла на старом исцарапанном письменном столе, перед которым было два стула.

– Пожалуйста, сядьте.

Заборски протащил кресло по полу с таким скрежетом, что его чувствительным ушам стало больно. Он рухнул в него, развалился и свесил руки вниз.

– Ну, – сказал он, – в чем дело?

– Как вам известно, – сказала фрау Матейка, – вы один из наших постоянных и самых любимых клиентов…

– Я заплатил… я заплатил Ольге за все на прошлой неделе.

– Да, конечно. Я не это имела в виду…

– Тогда в чем дело? Говорите.

Фрау Матейка походила на провинциальную школьную учительницу. На ее лице не было косметики, а седеющие волосы были стянуты в узел, из которого выбились несколько волосков. Серебряное распятие, висевшее у нее на шее, усиливало впечатление благовоспитанной старой девы.

Она снисходительно улыбнулась.

– Мне нравится считать наших постоянных клиентов друзьями. Господами, с которыми можно договориться.

– Вы не получите от меня больше денег, фрау Матейка. У меня их нет.

– Я хотела обсудить с вами не денежный вопрос. Дело в вашем поведении.

Заборски рассмеялся – неторопливое металлическое кудахтанье.

– Поведении? Но это же бордель!

Мадам потянулась к лампе и увеличила в ней фитилек. Ее лицо предстало перед ним не в самом выгодном свете: мешки под глазами походили на синяки, резкие морщины на верхней губе выдавали возраст.

– Я отвечаю за моих девочек, надеюсь, вы это понимаете? Я для них как мать. Они приходят ко мне со своими проблемами, когда их что-то беспокоит.

– И какое это имеет ко мне отношение?

– На вас были жалобы.

– Жалобы?

– Да.

– Какие жалобы?

– На вашу грубость. Так не пойдет, граф, вы пугаете девочек.

Заборски закатил глаза к потолку.

– Чепуха.

– Амалия показала мне свою шею. Вы чуть не задушили ее.

– Я был очень возбужден… – пробормотал Заборски.

– Знаете что… – Фрау Матейка наклонилась вперед. – Есть женщины, готовые исполнять необычные прихоти клиентов для вас, как все устроить. Если хотите, я могу узнать об этом. Хотя, конечно, это будет стоить немного дороже. Скажем, четыре… возможно, пять крон.

– Я пошел…

Заборски встал и вышел из комнаты. Его уже не так шатало, и он быстро прошел по коридору, потом через вестибюль, где все еще спали его приятели. В небольшой прихожей он взял свое пальто и трость.

Выйдя на улицу, он остановился: холодный ночной воздух освежал голову… Дверь предусмотрительно выходила на узкую плохо освещенную улочку. Голые кирпичи торчали из-под осыпающейся штукатурки. Он уже двинулся вперед, когда заметил человека, приближающегося к нему с другого конца улицы. Человек подошел; в тусклом желтом свете уличных фонарей был виден только его силуэт.

Улочка была недостаточно широка, чтобы они могли свободно разойтись, но ни один из них не посторонился, когда они поравнялись друг с другом. В результате мужчины довольно сильно столкнулись плечами.

Все еще раздраженный после разговора с фрау Матейкой, Заборски повернулся и крикнул:

– Смотри, куда идешь!

Мужчина остановился и тоже обернулся. Его лицо попало в свет фонаря, и теперь Заборски его узнал.

– Браун! Что вы здесь делаете?

– Думаю, то же, что и вы. – Молодой человек шагнул вперед. – Не особенно богатое духами место – дом фрау Матейки.

Заборски промолчал.

– Знаете, – продолжал Браун. – Я всегда подозревал, что вы только делаете вид, что интересуетесь нашим кружком.

– Что вы имеете в виду?

– Вы никогда не испытывали интереса к общению с душами умерших, не так ли?

– Вы пьяны, Браун. Прощайте.

Заборски развернулся и хотел уйти, но сразу почувствовал тяжелую руку Брауна на своем плече.

– Ну уж нет, дорогой граф. Думаю, вам стоит остаться и поговорить со мной.

Заборски оставался совершенно спокоен.

– Знаете, это все были фокусы, она всех обманывала… – продолжал Браун. – И я думаю, что вы знали об этом.

– Уберите руку.

– Тогда почему ты продолжал приходить каждую неделю. Это был ты?

– О чем вы говорите?

– Ты спал с ней, да?

– Уберите руку, – повторил Заборски.

– Она всегда была падка на щегольство и обещания.

– Последний раз говорю – уберите руку.

– Это были твои дети? Те, которых она носила? Твои?

Заборски ваялся за набалдашник своей трости в виде золоченой головы ягуара и вскинул руку. Раздался какой-то свист, блеснул металл. Браун отпрыгнул назад, сжимая глубокий порез на предплечье, из которого уже ручьем лилась кровь.

– Еще раз будешь испытывать мое терпение, мальчишка, и я порежу тебе горло, а не руку.

Заборски вставил тонкую шпагу обратно в необычные ножны и надавил на набалдашник. Браун услышал тихий щелчок – сработал механизм. Не взглянув на Брауна, Заборски пошел прочь. Когда он дошел до конца улочки, Брауну показалось, что граф не повернул ни налево, ни направо, а просто растворился в темноте ночи.