Текст книги "Статуи никогда не смеются"

Автор книги: Франчиск Мунтяну

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Неравная борьба длилась недолго. Танки смяли триумфальную арку и трибуну, украшенную красными полотнищами…

Торговцы торопливо спускали железные шторы. Меньше чем за полчаса улицы опустели. Только несколько венгров, ярых националистов, увидев рядом с немцами венгерские части, вышли на улицу со своими знаменами. Словно по мановению волшебной палочки, в центре города уже опять висели флаги со свастикой.

Примарь сидел, запершись, в зале заседаний. Услышав лязг танков, он спрятался под стол. Потом, когда раздались звуки немецкого марша, он вылез & подошел к окну. «Немцы! Господи, господи!..» От радости он не знал – смеяться ему или плакать; открыл окно и высунулся наружу. Видя, что его не замечают, он начал кричать: «Хайль Гитлер! Хайль Гитлер!», пока какой-то танкист не направил на него автомат. Послышался сухой треск автоматной очереди, примарь доктор Еремия Ион всплеснул руками, как будто хотел обнять всю моторизованную колонну, и упал с третьего этажа. Какой-то субъект, находившийся поблизости, освободил его от ручных часов (все равно ведь они ему теперь не нужны!), потом, не желая останавливаться на полпути, с невероятной ловкостью снял с него туфли.

У вокзала видели труп железнодорожника; мигом распространился слух, что эсэсовцы убивают всех, кто носит форму. Почтальоны, вагоновожатые и полицейские сразу же переоделись.

В городе было объявлено осадное положение.

7

Вечером того дня, когда немецкие войска вступили в город, весь партийный актив собрался у Суру. Не было только Трифана.

– Паску убили, – сообщил Суру. – Он лежит перед зданием полиции.

Все замолчали. Сидели вокруг стола, притихшие, погруженные в невеселые мысли. С улицы доносились выстрелы. Хорват подошел к окну, потом предложил Фаркашу и Суру пробраться в Радну навстречу советским войскам, чтобы предупредить их о положении в городе. Хотя и неохотно, Фаркаш подчинился. Он попросил только отправить их с Суру порознь, чтобы в случае ареста не провалиться обоим.

– А мы, – указал Хорват на себя и остальных, когда дверь за Суру и Фаркашем закрылась, – мы организуем сопротивление. – Он говорил так спокойно, словно предлагал посмотреть футбольный матч.

Бэрбуц, стоявший у окна, покачал головой. Герасим подумал: «А что еще нам остается…» Потом вспомнил Паску. Лежит вытянувшись на мостовой и уже никогда не сможет предъявить счет примарю за пощечину, которую тот влепил его отцу…

Хорват прервал ход мыслей Герасима.

– Когда стемнеет, достанем оружие.

Он не сказал как и где. Считал, что и так все ясно. Поискал шахматную доску, но нашел у Суру только старую колоду карт. Спросил:

– Кто умеет играть в шестьдесят шесть?

Никто не ответил. Герасим не умел. Бэрбуц все еще сидел у окна, спрятавшись за занавесками, и задумчиво смотрел на улицу. Албу покачал головой, в знак того, что не умеет. Он был бледен, все время потирал руки и боялся заговорить, чтобы не выдать волнения.

– Ничего, что не умеете. Я научу вас. Ты, Бэрбуц, можешь остаться у окна, смотри, что там происходит. Так… Слушайте внимательно… Вот, каждый получает по пять карт…

Албу, хотя он и с трудом разбирался в новой для него игре, необычайно везло: он выиграл пять раз подряд. Боясь, что остальные рассердятся на него, Албу сбрасывал тузы и козыри, но, как нарочно, все равно выигрывал. У него дрожал подбородок, он мигал часто, как сова.

– Плутуешь, – пошутил Хорват.

Албу вскочил и поклялся, что играл честно.

– Я честный человек, ей-богу!

Хорват с досадой бросил карты на стол и зло сказал:

– Ты глуп, если не понимаешь шуток…

Албу опустил глаза, как девушка, которую пристыдили. Около девяти Хорват и Бэрбуц отправились на разведку. Албу спокойно подождал несколько минут, потом подошел к Герасиму:

– И ты тоже думаешь, что я плутовал?

– Ты до сих пор не понял, что Хорват пошутил?

– Мне не нравятся такие шутки… В карты я всегда играю честно. – Не зная, что еще сказать, он сел у окна и принялся чистить ногти. Герасим посмотрел на него с жалостью.

Разведчики вернулись только часов в одиннадцать и привели с собой лейтенанта Вику, связного партии в местном гарнизоне. Вику волновался, ломал свои тонкие пальцы и, когда начинал говорить, все время мигал, словно ему мешал свет.

– Восемь наших рот отступили к Радне, – объяснил он Хорвату. – Было бы глупо принимать бой здесь, на равнине. В Радне унтер-офицерским училищем воздвигнуты укрепления, и там при разумном командовании можно остановить немецкое наступление в ущелье Муреша, закрыв путь к Деве. – Он провел пальцем несколько линий на скатерти, точно перед ним была карта генерального штаба. – В городе осталось человек десять военных, они должны помешать немецким войскам получить подкрепления и боеприпасы. Сегодня во второй половине дня мы провели заседание и наметили первые объекты своих операций. Нужно взорвать мосты. Железнодорожный, около депо, и мост через Муреш.

– А где взять взрывчатку?..

– Мы спрятали ее в двух местах. На чердаке одного дома в Шеге, у родителей моего товарища. Это наиболее доступный склад. Другая часть закопана.

– Надо бы принести ее сюда, – предложил Хорват.

– Неплохо было бы иметь взрывчатку под рукой, Герасим добровольно вызвался доставить взрывчатку. Вику дал ему нужные указания, потом отобрал у него пистолет. Герасим хотел воспротивиться, но ему объяснили, что это делается для его же безопасности. Впрочем, он быстро согласился. Не успел он отойти и двадцати шагов от дома Суру, как его остановил немецкий патруль. Пришлось поднять вверх руки и ждать, пока маленький толстый немец обыщет его.

Герасим предъявил документы, сказал, что работает на текстильной фабрике, и его отпустили. Засунув руки в карманы, он продолжал свой путь, насвистывая, как человек, вполне довольный жизнью. Он заметил, что на многих домах скова развеваются немецкие флаги.

Только дойдя до Шеги, он подумал, что не может все-таки среди ночи идти по адресу, указанному Вику.

К тому же он почти не ел сегодня. Герасим решил отправиться к Ливии. С трудом отыскал дом, поднялся по лестнице на второй этаж и, только постучав в дверь, понял, что ночной визит к девушке выглядит не очень-то прилично. Он собрался было уйти, но молчание за дверью насторожило его. Герасим испугался, не случилось ли чего с Ливией. Постучал еще раз, настойчивее. Через несколько минут из комнаты послышался шум, потом Ливия спросила:

– Кто там?

– Я.

– Кто я?

– Герасим.

– Что вам надо?

– Я скажу, когда ты впустишь меня… Не могу же я кричать через дверь. Открой.

– Подождите, я оденусь…

– Не надо, потом оденешься, а то меня здесь еще кто-нибудь увидит…

Но все же Ливия открыла ему, только надев тяжелый халат из выцветшего зеленого бархата.

Герасим вошел, протянул руку к выключателю и погасил свет.

– Не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю… У меня задание, и я должен переждать до утра. Ты ложись. Я буду нем, как рыба. Ну, ложись спать.

– Я не могу спать, когда у меня в комнате мужчина.

– А, не будь дурой, – попытался успокоить ее Герасим. – Если ты не ляжешь, я сам уложу тебя.

Ливия забралась под одеяло прямо в халате. Герасим плюхнулся в кресло, вытянул ноги, устраиваясь поудобнее, потом закурил. При мерцающем свете спички он увидел, что Ливия не спит.

– Ты не спишь?

– Нет.

– Ну и глупо. Завтра у тебя будет много дел.

– Завтра мне на работу.

– Нет. Завтра ты пойдешь со мной. Это партийное поручение.

– Хорошо, я пойду с вами.

Герасим коротко рассказал ей о задании и по ее голосу понял, что она немножко успокоилась.

– Ты думала, что я пришел к тебе просто так?

– Да.

– Глупая ты.

– Не говорите так громко, ведь стены тонкие.

Герасим замолчал и только тогда заметил, что глаза его уже привыкли к темноте. Он увидел свернувшуюся под одеялом Ливию, скатанные ковры за шкафом, книги на огромном письменном столе.

– А почему вы подумали именно обо мне?

– Потому что дом, куда я должен идти, здесь, близко. И еще… ну, другая причина не имеет значения.

Ливия, видя, что Герасим не хочет говорить, настаивала:

– Почему же еще?

– Замолчи, ведь стены тонкие.

– Скажите, почему?

Герасиму показалось, что Ливии хочется выудить у него признание. Он пододвинулся к кровати.

– Потому что я хотел есть… Да ведь это не в первый раз. Спи.

– Там на стуле, в углу, лежит хлеб… Вот тот пакет, завернутый в салфетку… Это чтобы хлеб не зачерствел…

Герасим двинулся в том направлении, но нечаянно стукнулся обо что-то и опрокинул стул. Он испуганно замер на месте. Ливия расхохоталась. Потом встала с постели, включила электрическую плитку. Несколько раз она прошла мимо Герасима, и он почувствовал сладковатый запах бриллиантина.

– Ты поставила чай?

– Да.

При слабом свете электрической плитки все вещи вокруг приняли другие размеры, и комната стала похожа на огромный сарай, полный каких-то допотопных животных, которые отбрасывали громадные тени на стены, оклеенные полосатыми обоями, напоминающими решетку.

Выпив чаю и съев два бутерброда со сливовым мармеладом, Герасим снова уселся в кресло и вытянул ноги.

– Ты ложись, Ливия, – посоветовал он ей. – Мне здесь очень удобно…

Она послушалась его и залезла под одеяло. Четверть часа спустя Герасим спросил ее шепотом, спит ли она.

– Нет, товарищ Герасим.

– Ты давно живешь одна?

– Семь месяцев.

– Плохо быть одной.

– Очень плохо. Особенно зимой.

– Ты не боишься?

– А кого мне бояться?

– Ты права. Если хочешь спать, я замолчу.

– Нет-нет. Вы мне не мешаете. Даже лучше, когда вы говорите. Вы знаете, в этой комнате разговаривают очень редко. Обычно мне не с кем разговаривать… Не стану же я говорить сама с собой. Раньше у меня была кошка… Я с ней разговаривала… Но она мне не отвечала, а произносить монологи мне не нравится… – Ливия на мгновение замолчала, потом продолжала: – Не странно ли, что мы так недавно знаем друг друга и уже так много были вместе?..

– Не знаю, странно ли это… Я над этим не задумывался.

– Вы женаты?

– Нет.

– Тогда еще ничего.

– Почему ничего?

– Что ни говорите, а считается уж совсем неприличным, если девушка проводит всю ночь с женатым человеком.

Герасим решил переменить тему и спросил, кем был ее отец.

– Доктором. Ветеринаром.

– Значит, ты вроде как принадлежишь к буржуазии…

Ливия не ответила, только натянула на себя одеяло. Наступила тяжелая тишина.

Герасим понял, что сказал глупость. Он хотел загладить ее.

– Ты рассердилась?.

– Нет.

– Тогда почему ты молчишь?

– А что мне говорить?

– Ты права… Болтаю, как последний дурак. И с чего это я назвал тебя буржуйкой, ведь ты состоишь в СКМ. Спи.

Когда он утром проснулся, Ливия была уже одета. Она приготовила чай и хлеб с мармеладом. За завтраком Герасим рассматривал ее лицо. Самое обыкновенное лицо, овальное, смуглое. Светились только миндалевидные глаза под густыми изогнутыми бровями.

– Худенькая ты, Ливия.

Она пожала плечами, не зная, что ответить, словно она была в этом виновата.

– Ничего, – засмеялся Герасим. – Еще поправишься…

В квартире, указанной Вику, их встретила женщина, одетая во все черное, с заплаканными глазами.

– Поднимитесь на чердак, но только осторожно… Как бы не взорвалось… Там динамит или что-то в этом роде…

Обследовав ветхую лестницу, Герасим взобрался на чердак и за ящиком с песком нашел два тяжелых пакета, завернутых в гофрированную бумагу. Он осторожно спустился с ними по лестнице, раздумывая, как доставить их Суру. В прихожей он заметил детскую коляску. Попросил у хозяйки одолжить ее, положил туда оба пакета и прикрыл белой наволочкой.

Улицы были пустынны. Только несколько рабочих спешили на работу да хозяйки шли на рынок. И все. Ливия так осторожно катила коляску, что всякий, увидев ее, мог заподозрить неладное. Герасим шагал рядом. На каждом углу он обгонял ее, чтобы посмотреть, нет ли впереди немецкого патруля. До центра города дошли без приключений. Они как раз проходили мимо католического собора, когда из соседнего дома вдруг вышел вооруженный патруль. Прежде чем их успели заметить, Герасим втащил коляску по мраморной лестнице собора и вошел туда через открывающиеся в обе стороны двери. Он позвал Ливию. Но немного опоздал. Раздалось резкое: «Halt!»^[6] Герасим почти инстинктивно втолкнул коляску в проход между скамьями. В то же мгновение он упал на колени и потянул за собой Ливию. Когда в собор вошел первый солдат, Герасим и Ливия казались верующими, погруженными в утреннюю молитву. Только коляска поскрипывала, она еще продолжала по инерции двигаться. Герасим закашлялся. Немец схватил его за шиворот и вытащил на улицу. Патруль обыскал его и, ничего не обнаружив, отпустил. Герасим снова вошел в церковь. Ему показалось, что Ливия и на самом деле молится. Он опустился на колени и подождал, пока шум на улице утихнет. Убедившись, что патруль ушел, он на четвереньках пополз за коляской.

– Ливия…

– Да.

– Иди, покарауль у входа… Я поищу, где бы его спрятать.

Он забрался с динамитом на хоры, оттуда по винтовой лестнице на чердак. Спрятал взрывчатку за рваные хоругви и спустился вниз.

Товарищи, ждавшие его в доме у Суру, очень беспокоились.

Герасим рассказал им о случившемся, и Хорват рассмеялся.

– Пожалуй, это единственное место, где немцы не станут искать. Хорошо, что и товарищ Ливия пришла. Она нам поможет.

– Сообщим об этом Ружу? – спросил Бэрбуц.

– Мне не нравится, что он так скор на решения. В полиции во время чистки он прибег к оружию. Погибли двое, а им бы жить да жить…

– И все-таки это испытанный товарищ, – настаивал Бэрбуц.

– Да, конечно, сообщим и ему, – уступил Хорват. – Ты знаешь, где он живет? – обратился он к Ливии.

– Да. На бульваре Десятого мая.

– Тогда, – вступил в разговор Вику, – хорошо бы нам разделиться… С товарищем Герасимом пойду я… Встретимся в соборе, на чердаке. Мы возьмем на себя мост через Муреш, а вы займитесь тем мостом, что у депо…

Выходили по очереди: сначала Ливия, потом Герасим, последним Вику.

Хорват подождал, пока за ними закрылась дверь, потом достал бумаги и сел за стол.

Глава III

1

Квартира учителя Ружи на бульваре Десятого мая была довольно большой: четыре комнаты, богато обставленные массивной дубовой мебелью. Не спрашивая разрешения, Вику расположился в ванной, взял бритвенный прибор учителя и начал бриться. Несколько раз он входил в комнату, оставляя на персидских коврах следы мыльной пены. Учитель терпеливо переносил это, но, всякий раз как Вику снова исчезал в ванной, вставал с кожаного кресла и вытирал ковер кончиком ботинка. Герасиму учитель показался педантом. Он недоумевал, откуда у этого хилого человека в черном аккуратном костюме столько энергии. Он оглядел комнату. Стены были украшены семейными фотографиями: вот учитель еще совсем маленький, в коротких штанишках и матросской шапочке; затем постарше, зимой, в белой меховой шубке с большими пушистыми, как снежки, пуговицами. На письменном столе в серебряной рамке стоит фотография, на которой учитель снят в день получения степени бакалавра. Он одет в смокинг, видимо взятый напрокат, в петлице у него белый цветок.

– Вы были красивый в молодости, – заметил Герасим и сразу же понял, что опять сказал глупость.

Учитель кашлянул, сделал вид, что ничего не заметил, потом проговорил:

– На этой фотографии я очень худой… у меня тогда были больные легкие.

Он поднялся и вышел в соседнюю комнату. Герасим посмотрел на Ливию, которая устроилась в кресле у окна и, не шевелясь, наблюдала за тем, что делалось на улице. «В профиль она даже красивая», – подумал он. Некоторое время Герасим сидел неподвижно, но вдруг ему показалось, что учитель слишком уж долго не возвращается. Он направился к двери, за которой исчез Ружа. Однако в соседней комнате никого не оказалось. Герасим прошел через комнату и заглянул в приоткрытую дверь. Вдруг он вздрогнул. Раздался голос Вику:

– В чем дело, господин учитель?..

Герасим просунул в дверь голову и увидел Вику с наполовину выбритым лицом, который смотрел на учителя, державшего в руках, телефонную трубку. Учитель спокойно поднял глаза.

– Я хотел проверить, работает ли он.

Вику подошел к телефону и выдернул шнур из розетки.

– Лучше, чтобы он не работал.

Учитель в упор посмотрел на Вику, а Герасим, стараясь остаться незамеченным, возвратился в комнату, где сидела Ливия, и принялся изучать фотографии, развешенные по стенам, будто только сейчас заметил их.

– О чем ты думаешь, Ливия?

– Ни о чем, товарищ Герасим… Скажите, немцы долго пробудут в городе?

– Думаю, что нет… Насколько мне известно, русские находятся под Радной… Там они соединятся с нашими войсками.

В комнату вошел Ружа. Он принес целую кучу фотографий.

– Вот эти фотографии сделаны до того, как я заболел… Правда я здесь гораздо полнее?

– Да, – согласился Герасим, и ему стало смешно.

Он протянул фотографии Ливии. Она рассматривала их одну за другой, но выражение ее лица не менялось.

Вику свежевыбритый казался совсем другим человеком. Он был в хорошем настроении. Усевшись верхом на стул, он потушил сигарету о вазу для фруктов. Он явно испытывал удовлетворение, наблюдая, как учитель, переложив окурок в пепельницу, вытирал вазу.

– Вы учитель химии?..

– Да, органической химии…

– Это и видно. Вы очень скрупулезны…

– Вы, господин лейтенант, путаете скрупулезность с порядком. Это разные вещи…

– Да, да, вы правы, – сказал Вику, и Герасиму показалось, что лейтенант думает совсем о другом.

Завязался ничего не значащий разговор. Вику интересовался, сколько стоит персидский ковер или дубовый шкаф вроде того, что стоял в соседней комнате; спрашивал Ружу о том, как он выставляет оценки ученикам лицея, ставит ли он шесть с минусом или семь с плюсом. Учитель стал подробно излагать свои педагогические методы.

– Если ученик разбирается в основных формулах, ему можно поставить переходный балл вне зависимости от знания того или иного частного вопроса…

– Вы, господин учитель, никогда не взрывали мосты?

– Нет, – ответил Ружа испуганно.

– Ночью мы взорвем один из них. Тот, что через Муреш. Сейчас я пойду на разведку и вернусь, когда стемнеет. Прошу вас не покидать помещения. Ни под каким предлогом. Товарищ Герасим, ты за это отвечаешь. Я подчеркиваю, чтобы всем было ясно: ни под каким предлогом. Если я не вернусь, свяжитесь с товарищем Хорватом… Вот и все. Вы не знаете, господин учитель, в этом доме есть другой выход?

– Нет. Только парадная дверь, на бульвар.

– Благодарю. Я так и думал. Черного хода я что-то не заметил.

Лейтенант Вику вернулся в девять часов вечера. Он казался недовольным.

– Мост хорошо охраняется… Будет трудно, но нужно все же попытаться… Нет ли у вас чего-нибудь поесть, господин учитель?..

В кладовке нашлось несколько яиц, Ливия поджарила лук. Герасим отметил, что Ливия положила ему самую большую порцию. Он хотел ее поблагодарить, но Ливия избегала его взгляда.

– Теперь отправляемся в собор, на чердак, – отдал приказ Вику. – Выходить по одному. Сначала Ливия, потом ты, – он показал на Герасима. – Мы с учителем вслед за вами.

Учитель попросил разрешения выйти последним, чтобы запереть квартиру, и, к удивлению Герасима, Вику согласился. Когда Ружа выпускал Ливию, Вику шепнул Герасиму, чтобы тот не уходил, а поднялся этажом выше и ждал его. Герасим пожал плечами: он ничего не понимал.

Они выждали пять минут, потом учитель открыл дверь Герасиму.

Герасим спустился на несколько ступенек, подождал, пока не закрылась дверь в квартиру учителя, и быстро поднялся на третий этаж. За поворотом лестницы сел на ступеньку. Спустя пять минут появился Вику. Точно сговорившись с Герасимом, он тоже спустился на две-три ступеньки и, когда учитель закрыл дверь, крадучись поднялся к Герасиму.

– К чему все это? – спросил Герасим.

– Я хочу проверить его.

– Учителя?

– Да.

– Ты думаешь, что…

– Не знаю… Хочу убедиться.

Учитель задержался больше чем на четверть часа, хотя они условились, что он выйдет сразу же вслед за Вику. Наконец Ружа появился: он внимательно осмотрел лестницу, запер дверь и спрятал ключ под половик. Вышел на улицу. Вику подождал несколько минут и, убедившись, что учитель действительно ушел, спустился, взял ключ и открыл дверь. Герасим вошел как раз в тот момент, когда Вику поднимал с пола карточку.

– Что это?

– Смотри! – Он протянул карточку Герасиму. Это была фотография, сделанная в день присуждения учителю степени бакалавра. На обороте красным карандашом было написано:

Г-н Томеску, мы на чердаке католического собора.

– Но, значит…

– Да, значит… – Вику сунул фотографию в карман, запер дверь и пошел вниз по лестнице; вслед за ним спустился и Герасим.

2

Чердак католического собора, освещенный луной, – ее лучи проникали сюда сквозь маленькие оконца – казался гигантским склепом. С балок свисали старые хоругви, повсюду валялись разбитые головы святых, покрывшиеся ржавчиной кадила, картины с изображением пречистой девы. По стенам метались фантастические тени, а запах ладана и затхлый воздух делали чердак еще таинственнее. Хорват стукнулся о гипсовую статую святого Антония и выругался. Голос его прозвучал гулко, как эхо. Бэрбуц закурил сигарету. Вспышка, показавшаяся невероятно яркой, осветила его лицо: оно казалось восковым.

Некоторое время все молчали. Только ветер завывал, пробираясь под черепицу. Вдруг в дальнем углу скрипнула доска, словно кто-то попытался встать.

– Кто там? – крикнул Хорват, и все вздрогнули.

– Это я, Балш, – раздался тонкий плаксивый голос.

Хорват спрятался за столб, остальные последовали его примеру.

– Ты один?

– Да.

– Выходи на свет!

Послышались шаркающие шаги, потом в лунном свете возник какой-то человек в широком пиджаке.

– Что тебе здесь надо?

Тот, которого спрашивали, только сейчас заметил, что они вооружены. Он задрожал как осиновый лист.

– Я здесь живу.

Бэрбуц зажег спичку и подошел к нему. Он был не брит, хотя одет довольно аккуратно. Вместо галстука у него на шее болтался черный запачканный бант.

– Ты артист?

– Да.

– А что именно ты делаешь?

– Ворую.

Хорват расхохотался.

– Обыщите его.

Бэрбуц обхватил его за талию и быстрым движением вывернул карманы.

– У него ничего нет, только несколько удостоверений…

– Ого, тогда мы знакомы… Ты был арестован пикетчиками позавчера вечером… Как ты удрал из полиции?..

– Вы знаете, я туда так и не попал. Только мы завернули за угол, я сбежал. Мне не нравится полиция.

– А теперь скажи свое настоящее имя.

– Василикэ Балш.

– Ладно, господин Василикэ, иди и ложись спать.

– Я передумал. Я перееду отсюда.

– Только не теперь.

– А кто мне запретит? Я гражданин…

– Иди и ложись спать, – подтолкнул его Хорват. И для большей убедительности показал ему карабин. Василикэ Балш сразу замолчал и лег на хоругви.

Они прождали около двух часов. Наконец пришла Ливия. Сперва послышались шаги на винтовой лестнице, потом раздался легкий стук в дверь.

Хорват открыл ей.

– Когда придут остальные?

– Они будут приходить по очереди… Сначала товарищ Герасим, потом товарищ Вику, затем товарищ учитель…

– Все в порядке?

– Да. Товарищ Вику ходил на разведку. Он вам расскажет.

Она села рядом с Албу на какие-то гипсовые обломки, залитые лунным светом.

– Пакеты там, в углу, – показала она на хоругви, где спал Василикэ.

Хорват подошел к Балшу и разбудил его.

– Вставай, братец, подушки, на которых ты спишь, набиты динамитом.

Василикэ Балш вскочил и отбежал в другой угол чердака, туда, где сидел Бэрбуц.

Через четверть часа Хорват забеспокоился.

– Уж не случилось ли чего?..

– Не думаю, улицы пустынны. Я никого не встретила.

– За тобой никто не шел?

– Нет. Я прошла той улицей, что позади собора. Так меня научил товарищ Вику.

На всякий случай Хорват снова запер дверь и встал возле нее. Еще через десять минут послышались шаги на железной лестнице.

Пришел учитель. Он очень удивился отсутствию Герасима и Вику и хотел было отправиться на поиски их, но Хорват не разрешил.

– Теперь уж не уходи…

– А если случилось что-нибудь?..

– Тем более.

Десять минут спустя снова послышались шаги.

Хорват взвел курок и направил карабин на дверь. Раздались четыре коротких удара.

Вику сразу спросил об учителе.

– Да. Пришел за несколько минут до вас.

– Господин учитель, – обратился к нему Вику, вытаскивая из кармана фотографию, – вам знакома эта фотография?..

Ружа отпрянул назад.

– Это моя фотография…

– Скажи, Хорват, кто такой Томеску?

– Бывший комиссар полиции…

Вику протянул Руже фотографию.

– Это твой почерк?

– Да что случилось? – спросил Хорват, – который ничего не понимал.

– Он предатель, – коротко объяснил ему Вику. – Вот, почитай.

Хорват прочел те несколько слов, которые были написаны на обороте фотографии. Вику вынул из кармана пистолет. Ружа отступил еще на несколько шагов и остановился около органа. Он ударил ладонями по клавишам, но глухой, словно с того света, звук еще больше испугал его.

– Нет, нет… – он закрыл глаза руками.

Вику поднял револьвер и вопросительно посмотрел на Хорвата. Тот кивнул головой. Герасим тоже кивнул утвердительно, затем и Бэрбуц сказал тихо: «Да».

Вику выстрелил дважды. Учитель упал поперек органа, ноги у него подкосились, и он соскользнул вниз, к педалям инструмента.

Василикэ Балш коротко вскрикнул и прижался к стене.

После небольшого совещания Вику вышел в сопровождении Ливии, она несла под мышкой пакет.

Когда шаги их стихли, Герасим подскочил к Хорвату:

– Зачем ты отпустил с ним девушку? По какому праву ты разрешил ей идти?

– Не ори как сумасшедший… «По какому праву»… Во-первых, если бы с Вику пошел мужчина, это было бы куда подозрительней. Во-вторых, она проводит его только до моста. В-третьих, она пошла добровольно. И в-четвертых… какое значение имеет, мужчина это или женщина?.. Не беспокойся, наша задача будет нисколько не легче…

До рассвета они успели устроить на чердаке несколько постов наблюдения, с которых им была видна вся главная улица. Василикэ Балш, проснувшись, следил за ними с некоторым страхом. Он несколько раз пытался удрать, наконец Хорват пригрозил, что выстрелит в него, если он еще хоть раз подойдет к двери.

– Но я хочу есть.

– И я тоже, – ответил ему Хорват. – Ложись и спи. Когда спишь, есть не хочется.

Потом, осмотрев его повнимательней, он увидел на нем желтые туфли с острыми носами, такие, как были на примаре. Он спросил его:

– Откуда у тебя эти туфли?

– Одолжил один человек. Он лежал ничком перед примарией. Он был мертв. Ему все равно туфли были ни к чему. Не правда ли?.. Если они тебе нравятся, я могу подарить их. Скажи, ты – главный?

– Как это главный?

– Ну, главный над этими ребятами, – показал он на Албу и Герасима. – По тому, как ты ведешь себя, мне кажется, что ты новичок. Не надо бы вам оставаться всем вместе. Самое лучшее разойтись. Что вы сработали?

Хорват мало что понял из слов Балша. Он подозрительно посмотрел на него.

Балш продолжал:

– Знаю. Вы были в Румынском банке. Не следовало убивать сторожа. Ведь сейчас осадное положение. Если вас схватят, расстреляют на месте. Почему ты и меня хочешь утопить? Отпусти меня.

– Не отпущу, болтлив ты очень.

– Я? Видно, ты обо мне не слышал… Я – Василикэ Балш, другого такого не встретишь! Не первый день занимаюсь своим ремеслом. Отпусти меня.

– Нет. Стой… А ну, быстро… Иди к этим вот хоругвям. При первом же движении стреляю. Ложись!

До обеда ничего не произошло. Немецкий комендант решил устроить парад перед примарией. Сверху, с чердака собора, можно было следить за всеми приготовлениями.

– Скоро и мы начнем действовать, – сказал Хорват, который наблюдал за улицей через дыру в крыше, там, где черепица была немного приподнята. – Берегите патроны!

– Тебе не кажется, – спросил Герасим, – что было бы лучше немножко подождать?

– Зачем?

– Посмотрим, что будет…

– Тебе страшно?

– Нет, не страшно! Я просто подумал, что обидно умереть так глупо. От живых больше пользы, чем от мертвых, даже если нам пожалуют прекрасный титул героев.

– Если ты боишься, можешь уйти.

– Я не боюсь, и я не позволю тебе так говорить со мной! Если ты считаешь, что это необходимо, тогда все в порядке. Вот это я и хотел тебе сказать.

Хорват посмотрел на Герасима, и ему захотелось его обнять. Он и сам раздумывал, правильно ли поступает, и решил, что правильно. Да к тому же у него не хватило бы сил сидеть сейчас дома, смотреть на Флорику, на их убогие кровати. Он страшился мысли, что Софика спросит его: «Почему дядя Руди больше не приходит?»

Военный парад еще не начался, когда был убит немецкий майор, объезжавший моторизованные войска.

– Молодец, Герасим! – крикнул Хорват и прижал приклад к плечу. – Я и не знал, что ты такой меткий стрелок.

Герасим посмотрел на него. У Хорвата было гладкое, без морщин, круглое, как мяч, лицо, «Смотри-ка, он здесь стреляет по эсэсовцам, расплачивается с ними за Паску, а ведь его ждут дочка и жена. Если бы он остался дома, его поведение оправдали бы, он только что вернулся из тюрьмы». Ему вдруг захотелось пожать Хорвату руку, но он не решился подойти к нему. «Подумает еще, что за ребячество».

– Несчастные! – простонал Василикэ Балш. – Вы с ума сошли?!

– Замолчи! – крикнул Хорват. – Еще слово и пристрелю!

Василикэ Балш встал на колени и принялся громко молиться.

Военный парад отменили, был отдан приказ обыскать соседние дома. Солдаты начали с того, что перебили все витрины.

Сверху город был похож на муравейник. По улицам носились мотоциклисты, раздавались выстрелы, слышались крики. Герасим сквозь дыру в крыше смотрел на серую опустевшую улицу, на суету немцев. Вдруг собор задрожал и город погрузился в непривычную тишину. Донеслось лишь эхо мощного взрыва.

– Мост! – закричал Хорват.

Глаза его засверкали, как будто в озарении пламени.

– Ты слышал? Мост, – повторил он, обращаясь к Герасиму, словно тот мог не слышать взрыва. – Вику взорвал мост!

Бэрбуц тоже подошел к Герасиму.

– Может, теперь про нас забудут.

Герасиму стало жаль его. Ну, конечно, он думает о своей жене и сыне. Герасим хотел было подбодрить его, но тут раздались удары в дверь. Даже Хорват вздрогнул. Когда удары повторились, он сделал остальным знак не двигаться с места.

– Немцы? – едва слышно спросил Герасим.

Хорват кивнул. Албу испуганно выпустил оружие из рук.

Удары в дверь стали сильней, послышалась отрывистая, лающая команда.

Бэрбуц бросился в дальний угол чердака, но тотчас же вернулся и испуганно прошептал:

– Другого выхода здесь нет.

– Знаю, – ответил Хорват. – Лестница только одна.

Снаружи кто-то начал стучать в дверь прикладом. Герасим сжал в руках карабин.

– Нет, – сделал ему знак Хорват. – Это совершенно бессмысленно. Спрячьте оружие.

Василикэ Балш забрался на боковую балку, но потом, недовольный убежищем, спрыгнул на пол и заметался по чердаку. От страха у него дрожали губы, он едва держался на ногах.

В дверь колотили все сильнее.