Текст книги "Карта костей (ЛП)"

Автор книги: Франческа Хейг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Глава 3

Впервые я услышала, как Дудочник и Зои упоминают о Салли и Затонувшем береге, еще в мертвых землях. Близнецы должны были отдыхать, но их голоса донеслись до моего наблюдательного поста. Рассветало. Я сама вызвалась дежурить первой, но услышав их разговор, покинула пост и вернулась к огню.

– Я не хотела бы втягивать в это Салли, – сказала Зои.

– Кого? – переспросила я.

Оба повернулись ко мне. Одинаковым движением. Одинаковый изгиб бровей, одинаковый оценивающий взгляд. Даже когда они спорили, я чувствовала себя третьей лишней.

– Нам нужно опереться на кого-то, кому мы доверяем, – объяснил Дудочник. – Тайная безопасная сеть разрушена. Салли даст нам кров, и оттуда мы сможем собрать остатки Сопротивления и направить людей к Суровому мысу на поиски кораблей. Если понадобится, построить новые.

– Повторяю, – Зои обращалась только к Дудочнику, как будто я тут не стояла, – мы не можем привлечь Салли. Слишком опасно.

– Кто она? – спросила я.

– Зои рассказывала, как мы выживали детьми, когда нас разделили?

Я кивнула. Они родились на востоке, где близнецам позволяли расти вместе дольше, чем в остальной части страны. Дудочника заклеймили и выслали в десять лет. Зои сбежала за ним следом. Они жили воровством, редкими заработками и милостью встречных омег, пока не присоединились в Сопротивлению.

– Салли – одна из тех, кто нам помогал. Самая первая. Тогда мы были совсем детьми и действительно нуждались в помощи.

Я с трудом могла представить Дудочника и Зои нуждающимися в помощи, но напомнила себе, что в то время им было меньше лет, чем мне, когда семья отослала меня прочь.

– Она взяла нас к себе, – сказала Зои. – Научила всему. А она многому могла научить. Когда мы ее повстречали, Салли уже была пожилой, но до этого много лет работала в Уиндхеме и славилась как одна из лучших связных Сопротивления.

– В Уиндхеме? – Я наверняка ослышалась. Омегам запрещалось жить в городах альф, что уж говорить о столице, где заседал Синедрион.

– Она работала тайным лазутчиком, – пояснил Дудочник.

– Никогда не слышала про таких. – Я перевела взгляд от Дудочника на Зои и обратно.

– В том-то и соль, – усмехнулась Зои.

– Это был самый секретный проект Сопротивления, – продолжил Дудочник. – Сейчас такое невозможно. А в те времена, лет пятьдесят назад, Синедрион еще не так педантично относился к клеймлению, особенно на востоке. Сопротивлению удалось завербовать несколько незаклейменных омег с незначительными физическими дефектами, которые возможно скрыть или замаскировать. У Салли была недоразвитая ступня. Она помещалась в нормальную обувь, и Салли научилась ходить, не хромая. Она испытывала жуткую боль, но продержалась дольше двух лет. Сопротивление внедрило в Синедрион трех человек – не советниками, конечно, а в качестве прислуги и помощников. Они находились в самом центре событий. Синедрион больше всего ненавидел лазутчиков. – Дудочник улыбнулся. – Дело даже не в сведениях, которые те выведывали, а в том, что омегам удавалось выдавать себя за альф. Иногда на протяжении нескольких лет. Это доказывало, что не так уж мы различаемся, в конце концов.

– Салли оказалась одной из лучших, – подхватила Зои. – Половина деятельности нынешнего Сопротивления строилась на информации, которую она выведала у Синедриона. – В словах Зои в этот момент не слышалось присущего ей сарказма, она не изгибала бровь, превращая обычные слова в оружие. – Но теперь она уже совсем старенькая. Едва может ходить. Еще когда мы только встретились, она уже много лет не работала на Сопротивление. Помимо всего прочего, это слишком рискованно. Она долгие годы была одной из самых разыскиваемых Синедрионом людей, и они знают, как Салли выглядит. Не хотелось бы снова ее в это втягивать.

– Мы все в этом по уши независимо от собственного желания, – заметил Дудочник. – Синедрион рано или поздно ее отыщет. Альфам не важно, насколько она старая или больная.

– Ей удавалось скрываться от них долгие годы, – возразила Зои. – Мы не можем ее вовлекать.

Дудочник помолчал, а потом продолжил более спокойно:

– Ты же знаешь, она нас не прогонит.

– Именно поэтому несправедливо к ней обращаться.

Дудочник покачал головой:

– У нас нет выбора. Особенно после того, что я сделал на Острове.

Я снова увидела реки крови на мощеном булыжниками дворе.

– Синедрион все равно не пощадил бы Остров, даже выдай ты Касс и Кипа Исповеднице, – сказала Зои.

– Знаю. Но не факт, что это понимают люди из Сопротивления. Ты видела, как они восприняли мой поступок. Когда гибнет так много народа, нужно кого-то обвинить. Мы не знаем, как они воспримут наше появление и то, что с нами Касс. Будет ли это для нее безопасно? Восстанавливать связь с Сопротивлением лучше через того, кому мы доверяем.

Зои снова отвернулась от меня и смотрела лишь на Дудочника:

– Салли достаточно настрадалась.

– Она бы хотела, чтобы мы пришли к ней.

– Ты достаточно смел, чтобы говорить за нее? – Зои медленно улыбнулась. Ответная улыбка Дудочника выглядела ее зеркальным отражением.

Ω

В каждом поселении, через которое проходил наш путь к Затонувшему берегу, мы старались рассказать о замысле Синедриона упрятать всех омег в резервуары. Прежде всего мы предостерегали от так называемых убежищ для омег, где якобы каждый получит крышу над головой и еду за труд. Для омег убежища были последним пристанищем, но для альф – перестраховкой. Гарантией того, что как бы они ни вытесняли нас на бесплодные земли и ни драли подати, им не придется голодать вместе с нами. Уже несколько лет те, кто уходил в убежища, не возвращались. Убежища быстро ширились и представляли собой не трудовые лагеря, а комплексы резервуаров.

Но все наши попытки распространить в поселениях эти новости наталкивались на молчание, осторожные взгляды и скрещенные руки.

Вспомнилось, как мы с Кипом устроили поджог близ Нью-Хобарта. Как вмиг занялся и стал распространяться пожар. Попытка донести истину о резервуарах походила на потуги разжечь костер в дождь с помощью зеленых веток. Такой историей не поделишься с незнакомцем в трактире, словно сплетнями о жизни соседа. Поднимать эту тему мы рисковали лишь с теми, кто симпатизировал Сопротивлению. Но кто бы признался в этом после бойни на Острове? После стольких лет отрицания самого существования Острова сейчас Синедрион направо и налево трубил о его низвержении. Залитые кровью улицы служили гарантией безопасности: теперь Остров был лишь поучительной историей, а никак не угрозой.

И эта поучительная история сработала. Люди стали опасаться как никогда. Когда мы подходили к поселению, они выпрямлялись, отвлекаясь от полевых работ, и наблюдали за нами, сжимая вилы и лопаты.

Мы отважились нагрянуть в Друри, большой город омег, но оба раза, когда заходили в таверны, все разговоры смолкали, звук исчезал, словно свет внезапно погасшей лампы. Люди за столами поворачивались, чтобы рассмотреть нас. Громкие разговоры не возобновлялись, их заменяли перешептывания и невнятное бормотание. Многие поднимались и уходили, как только видели незаклейменное чело Зои. Кто бы решился в таверне обсуждать Сопротивление с тремя незнакомыми оборванцами, особенно если среди них альфа и провидица?

Сильнее всего расстраивали встречи не с теми, кто отказывался с нами говорить, а с теми, кто вроде как нам верил, но ничего не делал. В двух поселениях люди, выслушав нас, кажется, поняли политику альф по отношению к омегам. Осознали, что резервуары – это конечная точка, к которой Синедрион стремился последние несколько лет. Но тут же задали нам вопрос: а что мы можем с этим поделать?

Никто не желал брать на себя новое бремя. Им и без того хватало забот. Мы видели это везде, куда заходили – худые лица, выпирающие кости глазниц, словно пытающиеся вылезти из кожи. Поселения, где лачуги и навесы подпирали друг друга. Люди с синюшно-красными зубами и деснами из-за того, что жевали бетель, стараясь заглушить чувство голода. И действительно – что они могли сделать, узнав такие новости?

Спустя два дня после обнаружения разрушенного безопасного дома Сопротивления и моей стычки с Зои Дудочник ушел на рассвете на разведку в небольшой город омег, расположенный на западе равнины, и вернулся до полудня. Несмотря на холод, рубашка его спереди темнела от пота.

– Судья мертв, – сообщил он. – Весь город гудит.

– Но это же хорошая новость, – предположила я. Судья руководил Синедрионом сколько я себя помнила, но долгое время был марионеткой Зака и его приспешников. – Если он ничего не решал, какая разница, что он умер?

– Не такая уж хорошая, если его смерть открывает путь для кого-то более радикального, – заметила Зои.

– Есть кое-что похуже. – Дудочник вытащил из кармана сложенный лист бумаги. Зои взяла его и развернула. Я присела на траву рядом с ней, чтобы прочитать, стараясь не думать о клинке, который она прижимала к моему животу два дня назад.

«Предводитель Синедриона убит террористами-омегами», гласил заголовок. И под ним шрифтом поменьше: «Террористы из так называемого самопровозглашенного “Сопротивления” омег вчера убили близнеца Судьи».

Я глянула на Дудочника:

– Это возможно?

Он покачал головой:

– Вряд ли. Зак и его шайка держали близнеца Судьи взаперти около пяти лет, так Судьей и управляли. Это подстава. Они просто решили, что он им больше не нужен.

– Что же изменилось? Ты всегда говорил, что он был им нужен, потому что люди хотели видеть во главе Синедриона более-менее умеренного политика.

– Но не сейчас. Слушай. – Он схватил плакат и зачитал вслух: – «Все четырнадцать лет, возглавляя Синедрион, Судья яростно защищал омег. Этот последний террористический акт, совершенный мятежными омегами, поднимает насущные проблемы безопасности тех, кто служит Синедриону…».

– Как будто советники давным-давно не упрятали своих близнецов в камеры сохранения, а то и в баки, – фыркнула Зои.

Дудочник продолжил:

– «… и всех альф. Нападение на главу нашего правительства в очередной раз доказывает, какую угрозу для альф и омег несут диссиденты. Воительница, под давлением обстоятельств согласившаяся занять место Судьи, выразила скорбь в связи с его безвременной кончиной. Своим трусливым поступком террористы лишили омег верного защитника и продемонстрировали жестокость и беспощадность тех, кто ратует за "самоопределение", кто готов даже на убийство таких же как они, лишь бы подорвать деятельность Синедриона». Одним выстрелом – двух зайцев. – Дудочник бросил бумагу на траву. – Наконец-то они избавились от Судьи и повесили это убийство на нас, тем самым настроив людей против омег и укрепив свою позицию насчет недопустимости умеренной политики.

– Значит, теперь главенствует Воительница, – произнесла я.

– «Под давлением обстоятельств», мать её, – сказала Зои. – Да она много лет рвалась к власти. И Реформатор с Инспектором, должно быть, по уши увязли в этой схеме.

Ни один из советников Синедриона не выступал под своим именем. В прошлом они скрывали свои личности, чтобы защититься от нападения на близнецов, в настоящем, когда почти все их близнецы томились в камерах сохранения или баках, псевдонимы стали частью шоу. Каждый служил своего рода заявлением, способом сообщить миру свое кредо.

Воительница, Инспектор, Реформатор. Я вспомнила тройку лиц на схеме Дудочника, которую он показывал на Острове. Три молодых советника, облеченные реальной властью в Уиндхеме. Инспектор и его темные кудри, прикрывающие улыбку. Угловатое лицо Воительницы с суровыми скулами. И Зак, Реформатор, мой близнец. Его лицо, застывшее под карандашом художника. Человек, которого я знала лучше всего и не знала совсем.

– Эта троица на самом деле заправляет уже несколько лет, – сказал Дудочник. – Сейчас они решили, что могут избавиться от Судьи раз и навсегда. И это плохой знак. Значит, они настолько уверены в собственных силах, что не считают нужным продолжать маскироваться.

– Более того, – заметила Зои. – Где бы мы ни проходили, везде встревожены количеством омег, погибших на Острове. Я бы сказала, что даже некоторые альфы поражены размахом резни. Этим трюком – убийством Судьи – они создают видимость, что это был праведный бой против безжалостного и агрессивного Сопротивления омег, тем самым оправдывая свою кровавую тактику.

Синедрион умело опутывал людей страхом. Запугивали не только омег, но и альф. Я видела, как те съеживаются при виде омег, потому что мы служим напоминанием о взрыве. Наши деформированные тела для них – отвратительное наследие. Моя мутация оставалась незаметной глазу, но это ничего не значило. Когда я была подростком, хватало клейма на лбу, чтобы получать косые взгляды и оскорбления от проходящих через наше поселение альф.

Альфы всегда избегали нас и в лучшие времена. После прихода долгой засухи даже альфы ходили голодными. Как и в неурожайный год, когда я уже жила в поселении. Люди ополчаются друг на друга, когда голодны и боятся, и Синедрион позаботился, чтобы на омег навесили всех собак. Ложь о смерти Судьи – лишь заключительная часть баллады, которую Синедрион исполнял уже несколько лет: «Мы против них».

Я подняла бумагу, все еще хранившую тепло Дудочника.

– Все ускоряется, правда? Синедрион позаботился, чтобы каждый испугался. Как омега, так и альфа.

– Они лишились Исповедницы, – напомнил он. – И ее машины. Не забывай, чего мы достигли.

Я закрыла глаза. Мне не удавалось думать без боли, как от пинка в живот, о причине, по которой Зак лишился блистательно жестокой Исповедницы. Она умерла потому, что умер Кип.

– Что вы знаете о Воительнице? – спросила я.

– Не многое, – ответила Зои. – Мы наблюдали за ней с самого ее появления. Но лазутчики уже несколько десятилетий не могут проникнуть в Синедрион. В последнее время все труднее попасть даже в Уиндхем, не говоря уже о Синедрионе.

– До нас доходили лишь плохие новости, – сказал Дудочник. – Она известна своими настроениями против омег. Как и Инспектор с Реформатором.

Меня по-прежнему коробило от псевдонима Зака, под которым он выступал в Синедрионе. В зернохранилище Исповедница говорила, что ее саму когда-то звали иначе. Думал ли теперь брат о себе как о Заке? Скорее всего, нет. Он желал оставить позади и забыть все, что было связано с детством, когда нас еще не разделили и ему приходилось жить со мной.

– Из них троих позиция Воительницы самая прочная, – продолжил Дудочник. – Все начинали по молодости, это обычная практика для Синедриона, этого змеиного гнезда, – советники долго не живут. Воительница самая рьяная в политическом плане. Она начинала как помощник Командора. Поговаривали, что она заполучила свое место, отравив начальника.

Помнится, о смерти Командора объявили, когда я жила в поселении. Безвременной, как гласило сообщение Синедриона. Но для Воительницы его смерть оказалась довольно своевременной.

– Воительница никогда не опровергала эти слухи, – сказал Дудочник. – Правда это или нет, ей выгодно, чтобы ее боялись. Каждый раз, когда она с кем-нибудь сталкивается, все заканчивается плачевно – и отнюдь не для нее. Скандалы, вероломство, удары в спину – иногда в буквальном смысле. Все ее оппоненты один за другим либо умолкали, либо исчезали.

Судья продержался так долго, потому что был полезен как для нее, так и для ее соратников – популярный номинальный лидер, а на деле игрушка в их руках.

– Почему же глава Синедриона теперь она, а не Инспектор или Зак? – поинтересовалась я.

Дудочник сидел на корточках, уперевшись локтями в колени.

– Инспектор пришел в Синедрион из армии. У него много поклонников среди солдат, но он менее ловкий политик, чем двое других. Они в нем нуждаются – он дольше в Синедрионе и обеспечивает поддержку среди военных, которые считают его своим. Но, по слухам, Инспектор наименее жестокий. Не пойми меня неправильно – он тот еще радикал. Руководит армией, поэтому, когда дело доходило до исполнения законов Синедриона, он несколько лет выступал в качестве движущей силы. Но, несмотря на его жестокость, не он инициатор больших реформ. Большинство новых законов – вынос поселений все ближе к мертвым землям, увеличение подати, – дело рук Воительницы. Идея с обязательной регистрацией принадлежит Реформатору и, возможно, работавшей с ним Исповеднице.

– И что вы знаете о месте Зака в этой схеме?

– Вероятно, меньше, чем ты, – ответил Дудочник.

Раньше я бы с ним согласилась. Когда-то я утверждала, что знаю Зака лучше всех. Но теперь я не могла преодолеть бездну между нами – тело Исповедницы, тело Кипа. Людей, безмолвно плавающих в округлых стеклянных баках.

Дудочник продолжил:

– Реформатор всегда казался аутсайдером – его поздно разделили с близнецом, он рос не в Уиндхеме, как двое других. Но у него была Исповедница, которая придавала ему вес. Думаю, резервуары – его рук дело, как и база данных на близнецов. Он не столь изворотлив, как Воительница – та может и очаровать, и запугать. Реформатор тоже беспощаден, но по-своему.

– Я в курсе.

Дудочник кивнул:

– Но теперь он потерял Исповедницу и расклад может измениться.

Вспомнилось, как Зак велел мне бежать после смерти Кипа и Исповедницы. В голове все еще звучал его дребезжащий голос, когда он кричал на меня до прибытия солдат. «Если выяснится, что ты в этом замешана, мне тоже не поздоровится»! Кого он боялся – Воительницу или Инспектора? Или, может, обоих? До того дня мне удалось как-то убедить себя в том, что Зак хотел видеть меня на свободе. Но та часть моей души, которая в это верила, осталась лежать в зернохранилище рядом с распростертым телом Кипа.

– Нам нужно как можно быстрее добраться до Салли, – сказал Дудочник. – Выбора нет. И тогда мы начнем восстанавливать Сопротивление и искать корабли. Альфы уничтожили Остров, убили Судью и постепенно разрушают сеть Сопротивления.

Над нами нависло тяжелое небо с угрюмыми тучами, и под его давлением мы трое казались очень маленькими. Три человека на продуваемой всеми ветрами равнине против хитроумных махинаций Синедриона. Каждую ночь мы пробирались через высокую траву, а количество резервуаров росло. Кто знает, сколько людей уже поместили в баки, ведь с каждым днем в «убежища» прибывали все новые и новые омеги.

Я больше не бралась утверждать, что понимаю Зака, но знала достаточно, чтобы догадаться – он не остановится. Не успокоится, пока всех нас не запрет в резервуары.

Глава 4

Следующей ночью примерно после полуночи я что-то почувствовала. Меня обуяла паника, и я обнаружила, что, вышагивая, сканирую вокруг себя пространство. Когда мы с Заком были детьми, на карнизе родительского дома, прямо напротив нашей спальни, осы устроили гнездо. Несколько дней, пока отец не отыскал его, мы не могли сомкнуть глаз из-за жужжания и шуршания, лежали на наших узких койках и шептались о призраках. Нечто похожее я сейчас и улавливала краем уха: сообщение, которое не могла истолковать и которое отравляло ночной воздух.

Потом мы увидели первое объявление об убежище. Примерно на полпути между Уиндхемом и южным побережьем мы огибали гужевой тракт, но не выпускали дорогу из виду, поэтому заметили вывеску и подкрались поближе, чтобы ее прочитать.

На деревянной доске белыми буквами было написано: «Добро пожаловать в Убежище номер 9, которое ждет вас в шести милях к югу. Вместе мы выживем. Безопасность и еда, заработанные честным трудом. Убежища – ваш приют в трудные времена».

Омегам запрещалось учиться, но многие умудрялись освоить азы чтения, занимаясь дома, как я, или в подпольных школах. Сколько же омег, прошедших мимо объявлений, смогли их прочитать и сколько поверили обещаниям?

– В трудные времена! – презрительно усмехнулся Дудочник. – И никакого упоминания, что эти трудные времена наступили из-за неподъемных податей и переселения омег на бесплодные земли.

– Или что, даже если трудные времена закончатся, для тех, кто попадет в убежище, это не будет иметь никакого значения, – добавила Зои. – Если попадешь туда, назад дороги нет.

Мы понимали, что это значит: почти мёртвые бесчувственные омеги, плавающие в баках. Застрявшие в ужасающей безопасности стеклянных утроб, в то время как альфы живут в свое удовольствие, скинув ненужный балласт.

Мы держались подальше от дороги, скрываясь в буераках и за деревьями. Чем ближе мы подходили к убежищу, этому источнику моего беспокойства, тем труднее мне было передвигать ноги. К рассвету, когда оно показалось на горизонте, мне казалось, что я гребу против бурного течения. В предрассветных сумерках мы подкрались так близко, как только смогли, и теперь взирали на убежище из рощицы на вершине холма буквально метрах в тридцати от него.

Убежище оказалось намного больше, чем я себе представляла, размером с небольшой городок. Опоясывающая его стена превышала по высоте забор, который сооружали вокруг Нью-Хобарта. Четыре с половиной метра, кирпичная, а не деревянная, увитая вдоль верхней кладки колючей проволокой, напоминающей покинутые гнезда чудовищных птиц. Вытянув шеи, за стеной мы увидели крыши разномастных строений.

Дудочник указал на большое здание на западной оконечности, которое занимало примерно половину территории и еще хранило желтый оттенок свежеотесанной сосны, ярко выделявшийся на сером фоне остальных деревянных построек.

– Никаких окон, – заметила Зои.

Всего пара слов, но мы понимали, что они означают. В здании дожидались своих пленников резервуары. Некоторые все еще оставались пустыми, некоторые находились на стадии разработки. Но боль, прошившая мои внутренности, не оставляла сомнений: многие уже заполнены. Сотни жизней погружены в густую вязкую жидкость, приторная сладость которой обволакивает глаза, уши, носы. Безмолвные жизни, единственный звук в которых – мерный гул машин.

Почти весь обширный комплекс скрывался за стенами, но с восточного края просматривалось возделанное поле, обнесенное деревянным забором. Достаточно высоким – так просто не преодолеешь, – с частыми наблюдательными постами – незаметно не проберешься. Но мы смогли разглядеть аккуратные ряды посевов и работников, машущих мотыгами между свеклой и кабачками. Человек двадцать – все омеги. Кабачки казались просто огромными – каждый больше, чем наши с Зои и Дудочником порции в последние несколько дней.

– Ну хоть не всех поместили в баки, – сказала Зои. – По крайней мере пока.

– Что это за поле в двести пятьдесят соток? – спросил Дудочник. – Посмотри на размеры этого места, особенно учитывая новое здание. По нашим сведениям, каждый год тысячи людей уходят в убежища. В последнее время даже больше, из-за неурожая и возросших податей. Только здесь должно находиться свыше пяти тысяч человек. А с этого поля едва можно прокормить охранников.

– Это все показуха, – пояснила я. – Как цирк. Красивая картинка для непосвященных, чтобы людской поток не иссякал.

Но меня беспокоило еще кое-что помимо убежища. Я долго соображала, пока не поняла, что это не присутствие, а отсутствие: полное отсутствие каких-либо звуков. Дудочник говорил, что за этими стенами содержались тысячи людей. Вспомнился шумный рынок Нью-Хобарта и улицы Острова. Постоянные крики детей в приюте Эльзы. Но сейчас до нас из убежища доносились лишь удары мотыг о мерзлую землю. Никакого гула голосов, я даже не чувствовала движения внутри зданий. В зале с резервуарами под Уиндхемом единственным звуком оставалось гудение электричества. Трубки закупоривали горла, как пробки бутылки.

Мы заметили движение на дороге, ведущей на восток мимо убежища. Не солдаты – лишь трое путников, медленно бредущих с нагруженными мешками.

Когда они подошли поближе, мы поняли, что это омеги. У мужчины пониже рука заканчивалась на локтевом суставе, другой тяжело хромал, и его вывернутая нога походила на сучковатую корягу. Между ними шел ребенок. Лет семи-восьми, вероятно, но из-за чрезмерной худобы трудно было точно определить возраст. Мальчик всю дорогу не поднимал глаз и брел, держа хромого за руку.

Их головы выглядели слишком большими на истощенных телах. Но сильнее меня поразили мешки. Плотно набитые – их, вероятно, тщательно собирали. Несколько дорогих сердцу вещей и все, что, как полагали несчастные, понадобится им в новой жизни. Тот, что повыше, нес на плечах лопату. На мешке другого висели два котелка, гремящих при каждом шаге.

– Нужно их остановить! – воскликнула я. – Давайте расскажем, что их там ждет.

– Слишком поздно, – ответил Дудочник. – Нас увидит стража. Все будет кончено.

– И даже доведись нам добраться до них незамеченными, что мы можем им сказать? – промолвила Зои. – Они наверняка решат, что мы безумцы. Посмотри на нас.

Я смерила взглядом себя и их обоих. Грязные, полуголодные, в оборванной и серой от пепла мертвых земель одежде.

– С чего бы им нам верить? – поддержал сестру Дудочник. – И что мы можем предложить взамен? Раньше был Остров или по крайней мере сеть Сопротивления. Теперь Острова нет, а сеть рушится с каждым днем.

– Но это все же лучше, чем баки.

– Я это знаю, а вот они – нет. И как нам вообще объяснить им, что такое баки?

В каменной стене открылись ворота. Три солдата Синедриона в красных плащах вышли встречать прибывших и встали, скрестив руки, дожидаясь, когда ходоки приблизятся. Меня в очередной раз поразил беспощадный план Зака. Неподъемные подати подтолкнули отчаявшихся омег к убежищам, построенным на эти самые подати. Резервуары поглотят людей, и они никогда не вернутся.

Вдруг на поле за деревянным частоколом я увидела резкое движение. Один из работников подбежал к забору и отчаянно замахал руками идущим по дороге. Смысл был очевиден: прочь, прочь отсюда! Какое несоответствие между неистовым действом и тишиной, в котором оно происходило. Был ли тот человек немым или просто не хотел привлекать внимание охранников? Остальные работники в поле смотрели на него, женщина шагнула вперёд, возможно, чтобы помочь, возможно, чтобы не дать заговорить, возможно, чтобы помешать жестикулировать. В любом случае она замерла, глядя через плечо.

От деревянной постройки через поле мчался солдат. Он резко вырубил омегу ударом по затылку. Когда подбежал второй охранник, человек уже лежал на земле. Альфы быстро оттащили тело к зданию, где его не было видно. На поле появились еще трое солдат, один огибал периметр вдоль внутренней стороны забора, зыркая на остальных работников, которые тут же вернулись к своему занятию. На расстоянии все казалось игрой теней, быстро разворачивающейся в безмолвии.

Солдаты так быстро подавили вспышку мятежа, что вряд ли вновь прибывшие омеги успели хоть что-то заметить. Опустив головы, они целенаправленно шли к ожидающим в пятнадцати метрах у ворот стражникам. Разве спасло бы их предупреждение того человека, даже если бы они развернулись и побежали? Охранники бы тут же их догнали, даже пешком. Но я восхитилась этой бесполезной попыткой предупредить новичков, хотя и поморщилась, представляя, что теперь ждет храбреца.

Двое мужчин и мальчик подошли к воротам, остановились для краткого разговора с охранниками, один из которых протянул руку за лопатой, что нес высокий человек. Тот ее отдал. Омеги шагнули вперед, солдаты стали закрывать ворота. Высокий человек обернулся, чтобы осмотреть равнину. Он не мог меня видеть, но я обнаружила, что повторяю отчаянные движения того омеги с поля. Бегите, бегите прочь! Бессмысленно – инстинкт тела, такой же бесполезный, как попытка глотнуть воздуха, когда идешь ко дну. Ворота почти закрылись, омега отвернулся и вошел в убежище. Ворота с лязгом захлопнулись за его спиной.

Мы не могли их спасти. Как и многих других из окрестных поселений, кто вскоре повторит их путь. Они станут обдумывать, что взять с собой, закроют дома, в которые никогда не вернутся. И это лишь одно из множества других убежищ с резервуарами по всей стране.

На карте Дудочника, которую он показывал мне на Острове, значилось около пятидесяти. Каждое из них – фабрика живой смерти. Я не могла отвести взгляда от нового здания. Оно пугало бы, даже если бы я не знала, что в нем находится. Но сейчас, когда знала, оно казалось воплощенным ужасом. Я смогла судорожно вдохнуть, только когда Дудочник подтолкнул меня и потянул глубже в рощу.

***

В нескольких милях от убежища Дудочнику почудилось какое-то движение через заросли на восток. Но когда он туда добрался, его встретила лишь притоптанная трава и никаких следов на высохшей земле. На следующий день нас с Дудочником разбудила дежурившая на часах Зои. Она услышала свист зяблика, но сейчас, в начале зимы, зяблики обычно не поют. Шепотом она сообщила, что это, скорее всего, чей-то сигнал. Пока я сидела, сжимая нож, Дудочник и Зои отправились осмотреть окрестности лагеря, но никого не обнаружили. Мы свернулись рано, еще до заката, и продвигались, избегая открытых участков, даже когда опустилась ночь.

К полуночи мы пересекли долину, пронзенную остатками металлических опор времен До. Погнутые, но не поваленные взрывом, они извивались над нами, словно десятиметровые проржавевшие ребра давно умершего зверя. Порывистый ветер дул всю ночь, затрудняя наши разговоры; в долине ветер свистел еще громче, завывая на опорах.

Мы только начали подъем из низины, когда из-за одной из ржавых опор выскочил человек. Схватил меня за волосы, не успела я даже вскрикнуть, развернул и приставил к моему горлу нож.

– Я искал тебя, – рыкнул он.

Я отвела глаза от рукоятки клинка. Дудочник и Зои замерли в нескольких шагах позади, готовые метнуть свои ножи.

– Отпусти ее или тут же умрешь, – сказал Дудочник.

– Пусть твои люди отойдут, – велел мне человек. Он говорил спокойно, словно ощетинившиеся ножами Дудочник и Зои угрожали вовсе не ему.

Зои закатила глаза:

– Мы не ее люди.

– Я точно знаю, кто вы, – сообщил он ей все тем же спокойным тоном.

Лезвие упиралось именно туда, где оставил шрам нож Исповедницы. Затруднит ли он проникновение лезвия, если незнакомец меня порежет? Я повернула голову, стараясь увидеть его лицо, но смогла рассмотреть лишь темные кудри: не такие плотные, как у Дудочника и Зои, но густые и пружинистые. Они свисали до его подбородка и щекотали мою щеку. Он не обращал на меня внимания, если не считать, что все еще прижимал нож к моему горлу. Я медленно продолжила поворачивать голову, нож все сильнее давил на шею. В конце концов я увидела его глаза, устремленные к Дудочнику и Зои. Незнакомец однозначно был старше нас, вероятно, ему было около тридцати. Я определенно видела его раньше, но память меня подводила.

До Дудочника дошло раньше, чем до меня.

– Думаешь, мы не знаем, кто ты? Ты Инспектор.

Теперь я сообразила, где его видела. На зарисовках на Острове. Изображение на бумаге обрело плоть. Пухлые губы, прищуренные в улыбке глаза. Он крепко прижимал меня к себе так близко, что я видела, как сейчас его глаза на темном лице щурились от лунного света.