Текст книги "Карта костей (ЛП)"

Автор книги: Франческа Хейг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Мы вгляделись в туннель. Он представлял собой стальную трубу, не вертикальную, но уходящую вниз под довольно крутым углом. На поверхности сгустилась ночная мгла, но она казалась милосерднее непроглядной черноты шахты.

– Я рада, что мы идем по стопам Хитона, – прошептала я. – Он словно указывает нам дорогу.

– Он пытался выбраться оттуда, – заметил Дудочник. – Мы же делаем ровно противоположное.

Я пропустила его слова мимо ушей, взглядом измеряя ширину его плеч.

– Для тебя туннель слишком узок, – сказала я.

– Одну я тебя не отпущу.

Дудочник снял заплечный мешок, поставил на землю и встал на колени у входа в шахту. И хотя я не сказала этого вслух, при мысли о том, что в темноте я буду не одна, стало легче.

С вещмешками мы бы не пролезли в шахту, поэтому набили карманы спичками и вяленым мясом и наполнили лампу маслом. Я повесила на плечо флягу с водой, а остальные вещи мы спрятали под валуном по соседству.

Дудочник зажег лампу.

– Я пойду первым, – решил он.

– Не выйдет. Мне нужно чувствовать, куда идти.

Я взяла лампу, хотя вести меня предстояло не глазам, а ненадежному разуму, который уже рвался вперед, нащупывая пустоты, изъяны, преграды.

– Готов? – спросила я.

– Конечно, – улыбнулся Дудочник. – Я следую за провидицей, которая идет путем неудавшегося побега сотни лет назад умершего незнакомца в подземелье, набитое солдатами Синедриона. Что тут может пойти не так?

Глава 32

Я уже бывала в замкнутых пространствах. Мы с Кипом уходили из Уиндхема темными тесными туннелями. А труба, выведшая нас из зала с резервуарами, была душной и темной, но тогда у нас не оставалось времени на подготовку и страхи. Однако ничто не шло в сравнение с этим медленным спуском в подземелье по такой узкой шахте, что мне приходилось держать руки над головой, потому что иначе застрянешь. Когда я попыталась поднять глаза на Дудочника, щека коснулась металлической стенки. В темноте я различала лишь контуры собственного тела и стенки шахты, поблескивающие в мерцающем свете лампы. Впереди, за пределами небольшого круга света от лампы, чернела тьма, которая по мере нашего продвижения сантиметр за сантиметром рассеивалась.

Развернуться там не представлялось возможности. Я старалась не думать о том, что мы станем делать, если упремся в завал. Шахта уходила вниз под настолько крутым углом, что было сложно понять, как вообще выбраться оттуда на поверхность. Несколько раз мне приходилось останавливаться, чтобы успокоиться. Я слышала, что Дудочник спускается вслед за мной: его дыхание, позвякивание ножей на поясе. По мере спуска становилось все теплее – в Ковчеге установился свой микроклимат, не имеющий ничего общего с холодной ночью наверху. Пот, смешавшись с туннельной пылью, превратился в липкую пасту. Скользкими руками я не могла удержаться за гладкие стенки, и поэтому не столько ползла, сколько съезжала. К прочим ощущениям прибавилась река – мы не слышали шума воды, но я чувствовала течение, которое усиливало вес, что уже и так давил на меня со всех сторон.

Туннель еще больше сузился и как будто сдавливал мне грудь. Я попыталась успокоиться, но тело протестовало. Каждый вдох был короче предыдущего, и в конце концов мое дыхание стало лихорадочным, более быстрым, чем пальцы Леонарда на гитарных струнах, но отнюдь не уверенным и точным.

Стенки туннеля искажали голос Дудочника до почти незнакомого.

– Касс, мне нужно, чтобы ты сохраняла спокойствие. – Он говорил ровно, хотя его грудь наверняка стискивало сильнее, чем мою.

Я отрывисто ответила, выдыхая на каждом слове:

– Не. Могу. Дышать.

– Я полез сюда за тобой. Только ты знаешь дорогу. Мне нужно, чтобы ты довела меня до конца.

Попытайся он отдать приказ, меня охватила бы паника. Но он сказал, что нуждается в моей помощи, и я понимала, что это правда. Если я не успокоюсь, мы оба можем умереть, а вместе с нами Зои и Зак. Все закончится, и никто даже не найдет наши тела. Мы останемся под землей, навеки неупокоенные.

Я снова вспомнила Кипа и его тело на полу зернохранилища, но быстро выкинула эти мысли из головы и пустилась дальше. Никакая темнота впереди не может быть страшнее этих воспоминаний. Я поползла, упираясь руками в закругленные металлические стенки.

Дважды шахта поворачивала под острым углом, и нам приходилось, извиваясь, поворачивать вместе с ней. В первый раз мы даже передохнули, преодолев часть пути ползком, но следующий поворот вновь уходил почти вертикально вниз. Трижды шахта разветвлялась, и я пыталась нащупать правильный путь. Закрывала глаза и отпускала разум блуждать, пока в голову не приходил нужный маршрут. Это напоминало ожидание всплеска после брошенного в колодец камня. Дудочник не задавал вопросов и не ныл, когда я останавливалась, а просто замирал позади меня и ждал, пока я не пойду дальше. Впереди сгустился такой непролазный мрак, что в конце концов я просто закрыла глаза, чтобы сосредоточиться на маршруте, не отвлекаясь на поиск отсутствующих визуальных подсказок. Меня успокаивало лишь то, что, судя по ощущениям, рядом с нами больше никого не было. Я все еще слышала гул людских голосов к востоку от нас, в более глубоких секциях Ковчега, но пространства под нами, блеклые и темные, по крайней мере не таили в себе дыхания и голосов. Я хорошо себя знала и не доверяла этим ощущениям вслепую: чувствовать места мне всегда удавалось лучше, чем людей, но сосредоточения требовало и то, и другое. Риска добавляло и бесконечное блуждание моего разума между прошлым, настоящим и будущим. Но там, в тесных помещениях Ковчега, присутствие людей отдавалось эхом, а в других комнатах душным одеялом висел непотревоженный воздух.

Было невозможно понять, сколько мы прошли – определенно, несколько сотен метров. Под землей было так тепло и влажно, что заснеженная трава наверху, казалось, находилась в ином времени и ином мире.

Я чувствовала, что проход впереди расширяется, но конец туннеля застал меня врасплох. Потянувшись вперед, я не нащупала очередной желоб, поэтому без опоры проскользнула дальше и, пролетев пару метров, упала на пол.

Падение не причинило боли, но все же я ахнула и окликнула Дудочника, чтобы предупредить. Пол устилал слой пыли в палец толщиной, и я рухнула в нее лицом и руками. Высунула язык и попыталась сплюнуть клейковатую смесь слюны и пыли. Одна из стеклянных граней фонаря разбилась, но огонь не потух. Я окинула взглядом пыль в поисках осколков, но ничего не нашла. Повернувшись, я увидела торчащую из желоба руку Дудочника. Он ловко извернулся и, подняв облако пыли, приземлился на ноги.

Я и не понимала, насколько он напуган, пока не увидела облегчение на его лице, освещенном мерцающим огнем лампы. Дудочник с ликующим видом улыбнулся, и в свете фонаря мелькнули белые зубы.

– Не двигайся, – велела я.

Он посмотрел вниз и увидел, что я имею в виду. Желоб выплюнул нас в круглую комнату шириной метров пятнадцать. В центре нее зияла круглая дыра диаметром больше желоба, по которому мы спускались. Если бы Дудочник шагнул назад, то провалился бы.

– Солдат поблизости не чувствуешь? – поинтересовался он.

– Никого, – покачала головой я. – Они намного глубже. Мы еще не в самом Ковчеге – эти помещения не предназначались для людей. Они создавались для того, чтобы вниз проникал воздух.

Мы все равно говорили вполголоса. Дудочник взял у меня фонарь и присел. Дыра в полу не была пустой. От оси в центре отходили плоские лопасти, как спицы в колесе. Каждая лопасть в длину простиралась на полтора метра, а в ширину была с локоть. Они походили на мельничные крылья, но держались на металлической оси и стояли поперек.

Дудочник подтолкнул ближайшую ботинком, и странная конструкция пришла в движение, медленно описав полукруг.

– Бьюсь об заклад, когда электричество еще работало, лопасти вращались сами по себе, – сказала я.

– И Хитон собирался пролезть через это сооружение, когда лопасти вращались?

– Он был умным человеком. Должно быть, знал, как их остановить, по крайней мере на время.

Дудочник ткнул в лопасть ногой.

– Наверное, это тоже часть вентиляционной системы, – предположила я. – Чтобы пропускать вниз свежий воздух и задерживать пепел. Отчего-то ведь у обитателей Ковчега не было мутаций и близнецов. Посмотри на все эти конструкции. – Я обвела рукой стены, покрытые проводами и толстыми трубками. Через каждые сантиметров тридцать в стенах зияли отверстия диаметром в ладонь. Из некоторых выходили трубки, другие были открыты, как вопящие рты. Под каждым к стене была привинчена металлическая табличка, но когда я стерла с них пыль, мы все равно ничего не поняли: ВАК. ЭКСТР. 471. РЕЦИРК. (ПОДАЧА). КЛАПАН ВЫБРОСА.

Я предполагала, что внутри Ковчега мы обнаружим машины, но не понимала, что он сам и был машиной: хитроумным устройством, с помощью которого можно жить так глубоко под землей. Ковчег и мир на поверхности разделяло столько всего. Тем, кто построил это место, было недостаточно закопаться под землю. Они не доверяли даже воздуху и пропускали его к себе через полосу препятствий. Выжившим на поверхности пришлось бороться с опустошенным миром без прикрытия люков, фильтров и запечатанных туннелей, тогда как обитатели Ковчега спрятались глубоко под землей.

Дудочник сидел на корточках у дыры в полу, вглядываясь в пространство между лопастями.

– Падать недалеко, – заметил он.

В полутора метрах от лопастей просматривался пол комнаты внизу. Между ними были промежутки шириной в полметра – достаточно, чтобы протиснуться.

– Я пойду первой, – решила я, поворачиваясь спиной к дыре, чтобы пролезть. – Тогда ты сможешь потом передать мне фонарь.

Я присела, собираясь спустить ноги в дыру, когда Дудочник прошипел:

– Стой! Посмотри на пыль.

Я опустила глаза, но не увидела ничего, кроме ровного слоя серой пыли, устилавшей бетон.

– Да не там, а на лопастях.

Я встала на колени, чтобы посмотреть.

– На них пыли нет.

– Вот именно.

Дудочник помог мне встать.

– Это приспособление все еще вращается, причем достаточно регулярно, чтобы смахнуть пыль.

Казалось невозможным, что машины здесь все еще работали. Но Дудочник был прав – пыль на лопастях отсутствовала. И теперь, приглядевшись, я заметила, что слой пыли на полу ближе к дыре был тоньше, а у стен – толще, словно ветер из центре комнаты ее сдувал.

– Прошло четыреста лет, – выдохнула я. – Вероятно, даже больше. Ты же читал документы, там говорилось о том, что системы вышли из строя.

– Но не все, – возразил Дудочник, и я вспомнила, как сбоило электрическое освещение в моей камере сохранения. Неужели в Ковчеге все так же: вспышками в темноте? – К тому же мы не понимаем, как работали их машины. Давай просто немного подождем. Если оно начнет крутиться, пока ты лезешь вниз, тебя пополам разрежет.

Мы отошли от дыры и присели в пыли у стены, начав странное бдение в ожидании возможного пробуждения машины. Мы почти не разговаривали. В комнате было душно, а любые звуки притуплялись пылью.

– Ничего не изменится, даже если мы увидим, что оно все еще работает, – сказала я. – Нам все равно придется туда лезть.

– Давай просто посмотрим, что это такое, – попросил Дудочник.

Мы ожидали, что лопасти начнут вращаться, но вначале зажегся свет. Без какого-либо шума или предупреждения комнату залил свет, как будто темнота была завесой, которую отдернули. Я вжалась спиной в стену. Дудочник вскочил и выхватил клинок, обозревая помещение. Свет был настолько ярким по сравнению с мерцанием фонаря, что с непривычки заболели глаза. Огни отличались от тех, что свисали на проводах в камерах сохранения. Эти были встроены в потолок рядами светящихся точек. Стены тоже подсвечивались, и мы не отбрасывали теней. Наши тени остались на поверхности вместе с небом и свежим воздухом.

Сразу после включения света что-то зашумело, словно захрустели осколки под ногами. Лопасти пришли в движение: сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее. Вскоре стало невозможно разглядеть каждую в отдельности, как и комнату внизу – лопасти слились в единую вращающуюся массу. Волосы сдуло с лица, и я прикрыла глаза рукой, защищая от взметнувшейся пыли.

Дудочник тоже прикрыл лицо, переводя взгляд со светящихся точек на лопасти и обратно. Верно, он же никогда не видел электричества. Я жила под искусственным светом четыре года и видела машины в зале с резервуарами и в зернохранилище, но для Дудочника все это было в новинку. Белый свет ламп. Звуки: не только гул лопастей, но и мерное гудение самих ламп, настойчивое, словно трепет крыльев стрекозы. Спустя несколько минут Дудочник убрал нож, но стоял напряженно, готовый быстро прийти в движение, с высоко поднятым сжатым кулаком, словно электричество можно избить.

– Потрясающе! – воскликнул он, перекрикивая гул лопастей. – Спустя столько веков.

Я вгляделась в лампы. Дудочник был прав: к моему ужасу примешивалось благоговение. Я осмелилась наклониться вперед, ближе к вращающимся лопастям, и в лицо подуло ветром, который они посылали вверх. Иллюзией ветра, потому что настолько глубоко под землю настоящему ветру не пробраться.

Я не могла не думать о том, что бы случилось, если бы я пробиралась сквозь лопасти в ту секунду, когда они пришли в движение. По крайней мере все закончилось бы быстро. Меня мгновенно рассекло бы пополам – я даже боли не успела бы почувствовать. И где-то там так же моментально умер бы Зак. Возможно, на заседании Синедриона или в одном из новых убежищ при осмотре резервуаров. Он просто рухнул бы на пол, как марионетка с перерезанными ниточками.

Свет и гул продолжались несколько минут, хотя в подземелье время текло по-другому. Затем огни дважды мигнули и погасли, и фонарь остался единственным источником света. Лопасти вращались еще несколько секунд, постепенно замедляя ход. Они описали еще несколько кругов, прежде чем остановиться.

– Нам по-прежнему нужно их миновать, – сказала я.

– Знаю. – Дудочник осветил лопасти фонарем, всматриваясь в их острые края.

Я жалела о том, что он успел додуматься до того, что устройство все еще работает. Нам все равно придется сдаться на его милость. Было бы легче спрыгнуть, не зная о том, насколько это опасно.

Дудочник с фонарем обошел комнату.

– Тут нет ничего, чем можно было бы сломать лопасти, – вздохнул он. Увы: ни мебели, ни настенных панелей, которые можно было бы выломать и вставить между лопастями и краем дыры.

– Нельзя действовать медленно. Придется прыгать, – решил он. – Чем быстрее мы будем двигаться, тем меньше риск.

Мы вместе подобрались к краю дыры. У краев, где расстояние между лопастями было самым широким, промежутки составляли не больше полуметра. Слишком узко, чтобы не задеть лопасть при прыжке. В лучшем случае болезненный удар, в худшем – рассечение пополам. И это если лопасти останутся неподвижными. Если электричество вновь заработает во время нашего прыжка, исход будет только один.

Мы еще немного подождали, решив проверить, включается ли электричество через определенные промежутки времени или нет. Должно быть, мы просидели в той комнате еще час, и за это время огни загорались еще трижды, предвосхищая вращение лопастей. Но строго определенного порядка не было: первые два включения разделяло всего несколько минут, третье же произошло спустя долгое время и продолжалось всего пару секунд – лопасти даже не успели как следует разогнаться.

Электричество было призраком, запертым в проводах Ковчега. Его непредсказуемое появление лишь усиливало мой страх перед этим местом, отчего я морщилась при каждой вспышке света или шума.

После того как последний отблеск электрического света погас, лопасти медленно остановились.

– Сейчас, – решила я и снова подошла к краю дыры. Все плыло как в тумане, глаза привыкали к тусклому мерцанию лампы в полутьме.

– Я пойду первым, – сказал Дудочник. – Если что-то пойдет не так, возвращайся на поверхность.

И что будет ждать меня там? Погибнет Дудочник – умрет и Зои. Она никогда не вернется, ее так и не найдут. Сама мысль о том, что мне придется взбираться по желобам наверх, когда тело Дудочника останется внизу, а мертвая Зои будет где-то наверху, пугала больше, чем лопасти.

– Давай одновременно? – предложила я.

Дудочник посмотрел на меня и кивнул. Мы встали, разделенные дырой.

– Падать невысоко, – утешил меня Дудочник, но мы оба знали, что мой лоб вспотел не из-за страха перед прыжком. Я боялась того, что нам придется преодолеть в процессе.

– Чувствуешь что-нибудь? Вроде того, когда снова завертится эта штуковина?

Я покачала головой:

– Я даже не ощущала, что она вообще исправна.

– Ладно. Прыгаем на счет три. Будешь считать?

– У тебя есть счастливое число? – спросила я.

Дудочник тихо усмехнулся.

– Давай не будем полагаться на мое везение.

Я сосчитала до трех, удлиняя паузы между числами. Жуть как не хотелось произносить последний слог, но я все равно выдохнула «три», и мы прыгнули.

Ловко протиснуться между лопастями не вышло: левым коленом я задела одну, и следующая врезалась мне в правое плечо. Дудочник, все еще сжимающий в руках фонарь, промелькнул перед глазами вспышкой. Мы оба приземлились на пол нижней комнаты. Дудочник выдохнул, а я не смогла сдержать смех, пусть и проверяя, не ранено ли плечо. Наши улыбки померкли, когда лопасти над головой вновь пришли в движение.

Они вращались прямо над нашими головами. Мы присели: потоки воздуха словно прибивали нас к полу.

– Если бы мы замешкались еще на пару секунд, – крикнул Дудочник. – Если б моим счастливым числом было десять, приземлились бы мы по частям.

– Возможно, не такой уж ты невезучий, – громко ответила я, отползая к стене, где дуло не так сильно.

Мы осмотрели комнату. Как и в верхней, по стенам густо змеились трубки и провода, а также были натыканы кнопки. Надписи на табличках так же представляли собой раздражающую смесь знакомого и непонятного: ВЕНТ. ПРОХ. НА УРОВЕНЬ 4; МАРШРУТ К ШЛЮЗУ ДЕЗИНФЕКЦИИ. На трех стенах были большие металлические люки, обмотанные ветхой черной тканью.

Дудочник обернулся ко мне с немым вопросом в глазах: какой путь правильный? Потянул за черную ткань, и она рассыпалась в его пальцах.

– Черт возьми! – крикнул он мне на ухо, смерив люки взглядом. – Я думал, с туннелями мы закончили!

– Так и есть, – кивнула я. – Смотри.

Электрический свет тут же погас, оставив нас в сумрачном свете фонаря.

– Ладно, – вздохнула я в благословенной тишине. – Тогда слушай. – Я отступила на шаг назад и аккуратно топнула. Пыль на полу приглушила звук, но мы все равно услышали лязг. Под ногой что-то сдвинулось: съемная панель в стальном полу.

Дудочник поднес фонарь ближе, и мы встали на колени. Смахнув пыль с потайного люка, мы увидели гравировку на металле.

ДОСТУП ТОЛЬКО ДЛЯ АВАРИЙНОГО ОБСЛУЖИВАНИЯ

ДЕАКТИВИРУЙТЕ ВПУСКНЫЕ КЛАПАНЫ НА ВРЕМЯ ОТКРЫТИЯ ЛЮКА

ПОКИДАЯ ДИСПЕТЧЕРСКУЮ, ПРОЙДИТЕ ПРОЦЕДУРУ ДЕЗИНФЕКЦИИ

– Наше появление считается аварийным? – с кривой улыбкой спросил Дудочник.

Люк был обтянут той же черной материей, что и шлюзы на стенах, ветхой и осыпающейся при прикосновении. Когда Дудочник потянул за ручку, люк сразу открылся. Уходящий вниз туннель был шире тех, по которым нам пришлось пробираться ранее. К одной стене была приварена металлическая лестница.

Спустившись еще на тридцать-сорок метров по ней, я нащупала ногой очередной люк. Постояла несколько секунд, проверяя, нет ли движения в коридоре внизу. Там не было ничего, кроме пыли и остаточного гула электричества. Но я все равно постаралась действовать тихо: аккуратно поставила фонарь на пол и открыла люк. Спустила в него ноги и спрыгнула на пол. Дудочник последовал за мной. Мы очутились в Ковчеге.

Глава 33

Наконец-то мы попали в более-менее привычную обстановку. Не сказать, что гостеприимную: жесткие серые полы, низкие потолки, длинный коридор, ведущий во мрак в обоих направлениях. Каждые несколько метров попадались вделанные в потолок решетки, а над ними чувствовалась сеть вентиляционных туннелей, через которые мы только что прошли.

Мы пробирались по главному коридору, света лампы хватало только на несколько шагов впереди. Тут – открытая железная дверь, там – угол. Все прямые линии смягчались пылью. Когда Дудочник обвел лампой пространство, показалась еще одна дверь, ведущая в другой коридор, в иной оттенок темноты.

Несколько месяцев назад, когда мы с Зои и Кипом шли через запретный город, мой разум кипел от суетливого гула мертвецов. Здесь все было совсем не так. Возможно, потому, что население города погибло внезапно, взрыв оборвал их жизни без предупреждения. В Ковчеге в воздухе висела другая тяжесть. Казалось, можно задохнуться от тишины. Медленное умирание. Годы, десятилетия тьмы и отчаяния за стальными дверями над этим всем. Тревога, тяжелее тонн камня, земли и воды над головой.

– Мрачно тут, – произнес Дудочник, водя лампой из стороны в сторону.

Я не видела смысла отвечать. Каждый сантиметр пространства вопил об унынии.

– Я думал, тут будет по-другому, – продолжил Дудочник. – Удобнее. Полагал, что здешним повезло, но теперь представить не могу, каково это – застрять тут надолго.

Я-то как раз могла это представить, потому что хорошо помнила свое пребывание в камере сохранения и знала, что может сделать с человеком подобное место. В годы, проведенные в клетке, мои нервы словно оголились от трения обо все твердые поверхности и запертые двери, и в итоге все чувства обострились до боли, а низкий потолок превратился в пародию на невидимое небо.

Я вела нас на запад. Даже здесь, вне тесных вентиляционных тоннелей, наши шаги приглушал толстый слой пыли. Тут целую вечность никто не ходил. Несомненно, Синедрион изучил весь Ковчег, но я чувствовала, что на этом уровне никто не шевелился и не дышал. Мне даже не требовалось заглядывать в комнаты, чтобы в этом удостовериться – пустота была так же ощутима, как и пыль. Словно проверить флягу на вес – не нужно отвинчивать крышку, чтобы понять, что воды внутри нет.

Двери в боковые проходы стояли открытыми настежь, но мы шли дальше по главному коридору. Через равные промежутки встречались толстые стальные двери. Внушительные, со сложными замками, противовесами и засовами, однако незапертые. Я осмотрела один из замков – никакой замочной скважины, лишь металлический кубик, усыпанный кнопками с цифрами от нуля до девятки. Эти кубики, вырванные из дверей, висели сейчас на оголенных проводах.

Каждый раз, когда спонтанные включения электричества порождали свет, с ним приходил и звук. К пчелиному жужжанию огней присоединялся гул сверху, из вентиляционных труб. Потом свет гас и нас укутывала тишина – плотная, как в гробнице.

– Неудивительно, что многие тут выжили из ума, – бросил Дудочник. – У меня самого мурашки по коже.

На некоторых участках сквозь стены просачивалась вода. Реку на поверхности удерживали насыпь и свод, но она никогда не прекращала упорные попытки проникнуть вниз. С потолка по правой стороне коридора тянулись черные мохнатые метастазы плесени, похожие на шкуру какого-то огромного животного. Мы заглянули в комнату, где полы покрывала зловонная лужа, медленно питаемая каплями влаги с потолка. Они ударялись о поверхность в одном темпе с нашими шагами, и мне пришлось заставить себя не оглянуться проверить, что нас никто не преследует.

Ω

Мы вошли в просторный зал – казалось, темнота отбежала к углам, испуганная светом лампы. Нашим взорам открылся длинный накрытый стол: ножи и вилки аккуратно лежали рядом с тарелками, каждая из которых предлагала в качестве угощения пыль. Я провела рукой по спинке стула. Не дерево, не кожа. Какой-то незнакомый материал. Даже через четыре века здесь, в подземелье, он не рассыпался и не сгнил. Твердый, но, в отличие от металла, совсем не холодный.

Если не считать пыли, вполне повседневная обстановка, которую можно встретить где-нибудь на кухне или в трактире. Дудочник поставил лампу на стол и взял тронутую ржавчиной вилку, потом со стуком бросил ее обратно. Я наклонилась, чтобы положить прибор на прежнее место, параллельно ножу, но потом поняла, как это смешно – приводить в порядок стол для призраков.

Следующая дверь, как и все остальные, оказалась открыта, обнаженные ригели замка торчали, словно зубы. Я провела ладонью по поверхности двери и почувствовала выгравированные буквы. Дудочник поднял лампу, и мы их рассмотрели, несмотря на застрявшую в пазах пыль: «СЕКЦИЯ Е».

– Это здесь они держали сумасшедших, да? – спросил Дудочник.

Когда я шагнула через порог, что-то хрустнуло и рассыпалось у меня под подошвой, не более плотное, чем засохшее печенье. Услышав мой вздох, Дудочник осветил комнату фонарем.

Ботинок раздавил бедренную кость. Вокруг моих ног сразу за дверью лежали кости скелета. У дальней стены останков было еще больше. В коридоре позади зажегся свет, но комната осталась темной, и я вспомнила записи в документах: «Электроснабжение (за исключением вентиляции) отключено в целях приоритетности потребностей остальной части населения».

Я вновь перевела взгляд на кости у двери. Как долго заключенные в секции Е ждали у запертой двери в темноте? Колотили ли они в дверь, кричали ли, умоляя их выпустить? На металле не осталось следов, он не рассказывал ни единой истории.

До спуска в Ковчег я боялась обнаружить там солдат Синедриона и незнакомые механизмы. Тогда я не понимала, сколько ужаса могут таить более простые вещи: стальная дверь и скопление костей.

Ω

Вскоре мы наткнулись на другие кости. В небольшой комнатушке на двухъярусной кровати лежал скелет, свернувшийся на боку и припорошенный пылью, словно снегом. Дальше по коридору на полу валялась россыпь костей, как будто кто-то пнул их в сторону. В нескольких метрах от других скелетов лежал одинокий перевернутый череп, который казался чашей, обрамленной зубами.

– Это сделали солдаты Синедриона? – спросила я.

Дудочник встал на колени, проверил кости.

– Кто бы ни был, это сделали недавно – обрати внимание на цвет сколов.

Я наклонилась, чтобы разглядеть. Лампа освещала яркие белые сколы, контрастирующие с потемневшей коричневатой поверхностью.

Дудочник двинулся по коридору, унося за собой свет.

Дверь с надписью «Секция Д» заклинило полуприкрытой. Нам пришлось протискиваться внутрь, моя рубашка едва не зацепилась за выступающие ригели замка.

Тут не было кроватей. Лишь ряд уступов, а в стенах трубки, ручки и чаши, встроенные в металлическую поверхность. В одну я заглянула, обнаружив на дне сливное отверстие и дохлого паука.

Вдоль задней части комнаты висели полки, заставленные большими банками из потускневшего от времени стекла. Там, где банки рассыпались или разбились, кольцо пыли окружало кучку костей.

Я подошла к полкам. Скорее всего, когда-то жидкость в банках сохраняла содержимое, как рассол огурцы, которые заготавливала мать. Или как тела в резервуарах Синедриона. Сейчас жидкости не осталось – только грязная линия чуть ниже верха банки. На дне каждой гнездились крошечные кости.

Если бы я не видела детские кости в гроте под Уиндхемом, я могла бы надеяться – хотя бы одно мгновение, – что это скелеты каких-то мелких зверьков. Но неприятие истины – непозволительная роскошь. Заставив себя присмотреться, я осознала, что крохотные черепа – человеческие. Каждый из них мог запросто поместиться у меня в ладони.

– Смотри! – Дудочник протянул мне один из черепов.

Я приняла его. Желтовато-коричневый от времени череп весил всего ничего, как пустая яичная скорлупа. Перевернув его в ладони, я заметила, что привлекло Дудочника – три глазницы. Я аккуратно вернула череп к другим костям, его три глаза смотрели на меня не отрываясь.

– Вот они – подопытные субъекты, которые жили Наверху, – догадался Дудочник.

В соседней комнате полки были шире, а банки напоминали скорее бочонки. На дне каждого – два скелета, два черепа. Вероятно, первое поколение рожденных близнецов. Склонившись, я попыталась рассмотреть содержимое ближайшей банки сквозь мутное стекло. Два черепа вместе. На одном крошечная челюсть разинута, будто в крике. Остальной скелет разбит, кости сложены небрежно, словно дрова для растопки костра.

Большая часть этикеток истлела или покрылась плесенью. Но на некоторых еще различались слова:

«Пара 4 (вторичный близнец, полиодонтия)»

«Пара 7 (вторичный близнец, полицефалия)»

Один из черепов имел дополнительный ряд зубов, который прилегал к первому, как чешуйки на сосновой шишке. В другой банке больший из черепов выставлял напоказ четыре глазницы и два носовых отверстия.

Я попыталась представить себе обитателей Ковчега, маркирующих банки. Прикрепляющих замысловатые определения к омегам так, словно ярлыки могли сделать наши тела не такими неправильными. Выискивающих признаки, по которым мы от них отличались. Вскрывающих детей. Разбирающих, собирающих и считающих их кости. Для них мы, омеги, были лишь задачей, которую они пытались решить.

Задняя стенка соседней комнаты от пола до потолка состояла из ящиков. Я дернула один, вытащила. Он оказался глубже, чем я представляла. Выдвинулся больше чем на метр и заскользил бы дальше, если бы я его не тормознула, услышав стук костей. Заглянув внутрь, я увидела череп, который все еще слегка покачивался.

В каждом из ящиков, что мы открывали, нашлось то же самое. Мне даже показалось, что весь Ковчег построен не из стали и бетона, а из костей.

Дудочник заметил, как я побледнела, и, подтолкнув, закрыл ящик, который я держала.

– Эти кости ничего нам не расскажут, – произнес он. – Почему нет никаких бумаг, никаких записей?

– Синедрион все вычистил.

Мы действительно не нашли ничего, что бы прояснило, как обитатели Ковчега пытались отменить фатальную связь. Если эта информация до сих пор существовала, ее захватили или уничтожили Воительница и Зак.

Дудочник пнул ближайший ящик. Внутри что-то сместилось и звякнуло о сталь.

– Есть еще несколько уровней для поиска. – Я попыталась не выдать голосом свое отчаяние. – И они еще не закончили с Ковчегом. По какой-то причине тут остаются солдаты.

Мы долгие часы тащились по пыльным коридорам. Мимо стен, испещренных кружевами ржавчины и плесени, мимо детских черепов, мимо помостов с костями, выложенными, словно на витрине.

Ω

В коридорах уровнем ниже двигались солдаты. Я чувствовала их так же, как реку, текущую на поверхности. Я не слышала их и не видела, но представляла почти воочию. Пару раз снизу доносились звуки: лязг металла по металлу, отдаленный крик. Я боялась спускаться, но часы блуждания по двум верхним этажам не открыли нам ничего, кроме плесени и костей. Синедрион или кто-то до него забрал все мало-мальски полезное. Солдаты уже давно не поднимались на высокие уровни – это подтверждала накопившаяся пыль.

Я подтащила стул под вентиляционную решетку в потолке, и Дудочник забрался на него, чтобы ножом отвинтить отвинтить металлическую решетку. Ржавчина сделала свое дело, поэтому пришлось повозиться. Закончив, мы пролезли через открывшийся люк обратно в сеть туннелей.