Текст книги "Гремящий порог"

Автор книги: Франц Таурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Им прекрасно, так сказать, официально извест-, но, что я болен,– возразил Набатов,– а вы исполняете мои обязанности.

– Да, но что я должен делать теперь? – воскликнул Калиновский.

Набатова начало раздражать его показное волнение, и он ответил сухо:

– В телеграмме точно сказано, что вы должны делать.

Но Евгений Адамович как бы не заметил сухости в тоне Набатова.

– Кузьма Сергеевич, я хочу знать: как бы вы поступили на моем месте?

– А вот это уже праздный вопрос,– усмехнулся Набатов.– Я не собираюсь быть на вашем месте и постараюсь, чтобы вы не оказались на моем. Поэтому поступайте так, как считаете правильным, находясь на своем месте.

– Если я вас правильно понимаю,– сказал-Калиновский подчеркнуто официальным тоном,– я должен отдать приказ о прекращении работ.

Набатов с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться.

– А вы говорили: не знаете, что делать!

– Теперь знаю. Прошу извинить за беспокойство.

Закрыв за Калиновский дверь, Набатов тут же позвонил Перевалову, попросил зайти.

– Что случилось? – еще в дверях спросил Перевалов.– Я только что был на льду. Там все в порядке.

– По-латыни это называется «идефикс», а по-русски —«что у кого болит»,– засмеялся Набатов.

Пока Перевалов раздевался и обметал снег с валенок, он рассказал ему о телеграмме главка.

– Где эта телеграмма? – спросил Перевалов, когда Кузьма Сергеевич провел его к себе наверх и усадил к столу в старое глубокое кресло.

– Унес исполняющий. Но я помню ее слово в слово.

– Так… Наконец-то прижали нас.

– Это мы их прижали. Дальше выжидать и отмалчиваться нельзя.

– Калиновский, конечно, выполнит распоряжение? – сказал Перевалов после короткого молчания.

– Придется выздоравливать.

– И?..

– И отменять его приказ.

– Кузьма Сергеевич,– сказал Перевалов,– не возражаю против такого решения… и не настаиваю на нем. Нет, ты не смотри на меня так. Меня вовсе не тянет в кусты. Я хочу, чтобы мы с тобой еще раз разобрались в этом деле. Время у нас есть. До утра еще далеко… Я согласен вместе с тобой пойти на любой риск и разделить ответственность. Только надо, чтобы мы были уверены в своей правоте.

– А ты, Семен Александрович, еще не уверен?

– А ты, Кузьма Сергеевич, не горячись. Ты отвечай спокойно, не мне отвечай, а самому себе: уверен ты, что поступаешь правильно?

Набатов прошелся из угла в угол комнаты, потом подвинул кресло и сел напротив Перевалова.

– Хорошо, поговорим спокойно. Расскажу я тебе одну давнюю историю. Происходила она тоже в здешних местах, но к гидротехнике, а стало быть, и к зимнему перекрытию, о котором мы не умеем спокойно разговаривать, прямого касания не имеет. Слыхал я эту историю от известного тебе Корнея Гавриловича Рожнова.

Было это осенью девятнадцатого года. Здесь, в приангарской тайге, воевал с колчаковцами партизанский отряд Бурлова. Рожнов был бойцом в бурловском отряде. Часть отряда послали с Ангары на Лену на выручку отряда Слюсарева. Известно было, что положение у Слюсарева отчаянное, и медлить было нельзя. Ночью подошли к деревне. По слухам, в деревне засели колчаковцы. Обойти деревню нельзя: с одной стороны река, с другой – горы. Рожнова и еще двух партизан послали в разведку. У околицы наткнулись на часовых. Часовые их обстреляли. И получилось так, что Рожнов отбился от товарищей. Те решили, что он убит, вернулись в отряд и доложили командиру, что были в деревне, что там крупный отряд, одолеть который партизанам будет не по силам. Рожнов тем временем действительно пробрался в деревню и все разузнал. Белогвардейцев там была сравнительно небольшая группа. Возвращается Рожнов в отряд и первых встречает тех двоих, что ходили с ним в разведку. Объяснились. Те ему говорят: «Прикуси язык! А то скажем, что ты провокатор. Двоим веры больше будет. А в первом же бою спроворишь пулю в затылок». Рожнов для виду согласился с ними, а командиру доложил все как есть.

– Как же решил командир?

– Приказал всех троих обезоружить и связать. И сказал, что дело покажет, чья правда. Одним словом, правильно решил. Но это уже другой разговор.

– Да, это уже другой разговор,– согласился Перевалов.– А первый ты считаешь законченным?

– Считаю законченным!—жестко сказал Набатов.– Считаю своим гражданским и партийным долгом не кривить душой. А коли уверен в своей правоте, отстаивать ее. И не только словами, но и делом.

– Ты опять горячишься,– сказал Перевалов.– И, между прочим, зря. Я с тобой согласен. Давай лучше посоветуемся, что будем делать.

– Я сказал, завтра кончаю болеть.

– Ясно. А я завтра вылечу в обком.

– Рано.

– Самое время.Чего еще ждать?

– Рано. Вылетишь послезавтра и доложишь в обкоме, что первый ряж опущен. Тогда легче будет разговаривать.

Эту ночь Наташа спала тревожно. Несвязные и беспокойные сны наплывали один на другой. Она разговаривала то с Вадимом, то с Федором Васильевичем, то со Звягиным. В конце концов она перенеслась в кабину портального крана, удивительно похожую на кабину автобуса. Огромная стрела крана послушно повиновалась Наташе. Чуть пошевелив рукой, она посылала стрелу вправо, влево, вверх, вниз. Наташа чувствовала, что все где-то далеко внизу любуются, как ловко и умело управляется она с огромной машиной, и сознание того, что она действительно умелая и ловкая, доставляло ей какую-то особенную, светлую радость. Длинная решетчатая стрела плавно и легко носилась в воздухе, и вот уже и кабина вместе с Наташей плыла и вправо, и влево, и, наконец, птицей взмыла вверх, и… Наташа проснулась.

Обидно было расставаться с ощущением радости, но огорчаться не было времени. Надо было спешить на работу. Лучше прийти раньше, чем опоздать в первый же день. Что подумает о ней Николай Николаевич? И Наташа вышла из дому, не дожидаясь, пока соберутся Люба и Надя. Еще не рассветало, и только по быстрой походке спешивших на работу людей можно было определить, что уже утро. Чтобы сократить путь, Наташа пошла не по дороге, а через парк к распадку, хотя этого “темного распадка она всегда боялась. Поэтому шла она очень быстро, временами бежала и, только поравнявшись со столовой на берегу, остановилась отдышаться. Теперь страхи остались позади. На лед уходила вереница огоньков, и далеко впереди светилось оконце диспетчерской.

Наташа пришла за полчаса до начала смены. Но Николай уже был в диспетчерской. Он сидел за столом и что-то писал. Увидев Наташу, он просиял, как будто приход ее был для него неожиданной радостью, и пропустил ее к столу.

– Я пойду к взрывникам,– сказал Николай,– а вы в восемь часов позвоните на склад и поторопите со взрывчаткой.

Он ушел, а Наташа стала дожидаться восьми часов, чтобы приступить к выполнению первого служебного задания.

Но выполнить задание ей так и не пришлось.Еще не было восьми, как раздался резкий телефонный звонок. Наташа сняла трубку и услышала низкий окающий голос:

– Ледовая?.. Говорит дежурный диспетчер. Передаю распоряжение начальника строительства. Запишите: «Начальнику участка Звягину. Немедленно прекратить все работы на участке». Подписал Калиновский… Кто принял? Дубенко?.. Передайте, Дубенко, срочно распоряжение Звягину, чтобы позвонил и подтвердил исполнение. ,

Надо было найти Николая Николаевича. Диспетчер сказал: «Срочно»… Но Наташа словно оцепенела. «Прекратить р.аботы» – это не укладывалось в сознании. Сколь ни’ мало смыслила она в гидротехнике, но даже и того, что она уловила, прислушиваясь к разговорам и спорам едущих в автобусе рабочих и инженеров, было достаточно, чтобы догадаться о важности начатых на льду работ. Она не могла не заметить, что все окружающие ее люди считали зимнее перекрытие реки самым главным в жизни стройки. И хотя в переданном из главной диспетчерской распоряжении ничего не упоминалось о курсах крановщиков, ей казалось само собой разумеющимся, что и курсов, конечно, никаких не будет и что вообще все полетело кувырком, неизвестно куда…

Николай Николаевич, склонившись над скважиной, измерял шестиком глубину шурфа. Рядом с ним стоял все тот же старик. Но теперь он не обратил внимания на Наташу, может быть, не разглядел ее в предрассветных сумерках.

Наташа тронула Николая Николаевича за плечо и молча подала ему листок бумаги. Звягин снял рукавицу с правой руки и поднес листок к самым глазам, но не смог прочитать.

– Что тут?

Наташа повторила, как затверженный урок:

– Начальнику участка Звягину. Немедленно прекратить все работы на участке. Подписал Калиновский.

Николай скомкал листок и глянул на Наташу с такой злобой, как будто она была повинна во всем.

– Откуда это?

– Передали по телефону из главной диспетчерской. Велели вам срочно подтвердить исполнение.

– Подождут! – все с той же злостью сказал Николай, резко повернулся и быстро пошел к диспетчерской будке.

Наташа не обиделась на его грубый окрик. Обидно было бы, если бы он принял приказ прекратить работы как должное. И хотя Наташа не понимала, что он может сделать, если есть приказание начальника стройки, у нее шевельнулась надежда, что все обойдется. Она кинулась за ним вдогонку.

Наперерез им мчалась легковая машина. Перебегая дорогу, Николай попал в сноп света от фар, и длинная его тень метнулась по синему снегу.

Резкий гудок заставил Николая остановиться.

– Ты чего убегаешь от начальства? – спросил Набатов, выходя из машины.

– Торопился вам позвонить, Кузьма Сергеевич.

– Приказ получил?

– Получил.

– Устно или письменно?

– Устно.– Николай забыл про скомканный листок, который держал в руке.– Позвонили из главной диспетчерской.

– Тогда устно и отменим,– сказал Набатов.– Продолжайте работу. Сегодня мы должны опустить первый ряж.

– Взрывчатка уложена,– доложил Черемных Николаю Звягину.– Разрешите приступать?

В глухом голосе старика появилось что-то от былой солдатской лихости и четкости, и даже нескладная его фигура в куцей, заношенной стеганке казалась менее сутулой.

Николай посмотрел на стоящего рядом Набатова. Тот улыбнулся и сказал вполголоса:

– К тебе обращаются. Ты здесь командир.

– Приступайте! – сказал Николай.

– Есть приступать! – все с той же солдатской четкостью повторил Черемных и уже обычным своим тоном добавил: – Всех попрошу отойти.

Николай хотел запротестовать, но Набатов положил ему руку на плечо.

– Теперь дело ихнее. Не надо им мешать. Черемных подал знак, и взрывники, размахивая красными флажками, стали оттеснять столпившихся возле опиленной льдины людей.

– Ты чего тут мельтешишь, девка? – прикрикнул один из взрывников на Наташу, когда она попыталась проскользнуть поближе к льдине.– Как рванет, останется от тебя одно трясение воздуха!

Наташе очень хотелось рассмотреть все получше (она и понятия не имела, как производятся взрывы), но Николай, который шел следом за размашисто шагавшим Набатовым, оглянулся и заметил ее. И чтобы не получать замечания, она бегом догнала его.

Набатов и Николай Звягин зашли в диспетчерскую. Наташа минутку подумала и осталась на крылечке. Солнце еще не взошло, но уже было совсем светло. Можно было разглядеть, как по белому полю льдины неторопливо передвигались две темные человеческие фигурки. Они нагибались, даже опускались на колени, потом поднимались и через два-три шага снова нагибались. Казалось, они потеряли какую-то не очень заметную, но очень нужную вещь и теперь старательно отыскивали ее. Наконец один из них скрылся за штабелем бруса, и тут же раздался зловещий, прерывистый рев сирены.

Наташа вздрогнула. Этот отвратительный, воющий звук, казалось, был забыт навсегда, а тут сразу вспомнились и испуганное лицо матери, и завешенное синим одеялом окно, и карточка на стене над комодом, где молодой и красивый отец стоял рядом с молодой и красивой матерью…

Дверь за спиной Наташи открылась. Николай схватил ее за руку и втащил в диспетчерскую.

– Извините, пожалуйста!—сказала Наташа.

Набатов стоял у окна, почти совсем загородив его своей крупной фигурой. Он обернулся и посмотрел на Наташу. Лицо у него было серьезное, но широко расставленные темные глаза смеялись. Потом он подвинулся и кивнул _Наташе, приглашая ее к окну. Николай тоже подошел и встал позади нее.

Над темным лесистым гребнем горы заиграла заря. Стылое голубовато-стальное небо окрасилось в теплые Оранжевые и розовые тона. Висевшее над горой продолговатое серое облачко вспыхнуло позолотой, и в тесной, угрюмой долине реки стало просторнее и светлее. Заснеженное ледяное поле словно раздалось в ширину и длину; маленькая черная фигурка человека посреди него казалась беззащитной в своем одиночестве. Наконец льдина опустела. Снова раздался заливчатый вой сирены, потом наступила томительная, щемящая тишина…

Над льдиной, по которой только что ходил маленький человек, возникло пухлое, белое, рвущееся ввысь облако; тут же гулко рванул взрыв, и пулеметной дробью застучали осколки льда о металлический корпус экскаватора.

Облако еще не успело осесть, а Николай и за ним Наташа уже бежали к месту взрыва. Туда же устремились люди, укрывавшиеся за штабелями бруса и за высоким срубом ряжа.

Посреди ледяного поля образовалась огромная четырехугольная, геометрически правильной формы полынья. Она была почти вровень с бортами заполнена крупными и мелкими льдинами, плавающими в мокром, кашеобразном ледяном крошеве. Только вдоль верхней кромки полыньи тянулась полоса темной, дымящейся на морозе воды.

Солнце выглянуло из-за гребня горы, метнуло лучи в долину реки, и парящее ледяное крошево в полынье подернулось розовой дымкой.

Взрывник, веселый курносый парень, который давеча прикрикнул на. Наташу, поглядел, зажмурясь, на солнце и сказал: – Вот ахнули – и солнышко разбудили.

Черемных ходил вокруг полыньи, внимательно осматривая кромки.

Перевалов, который укрывался вместе с плотниками за корпусом ряжа, подошел к Набатову.

– Первый залп прогремел.. Наступление начинается!

– Пошумели, погрохотали,– ответил Набатов с усмешкой.– Теперь надо поработать.

Черемных доложил, что взрыв прошел удачно, никаких трещин на ледяном поле нет.

– Подводите экскаватор,– распорядился Набатов.

Николай побежал к экскаватору. Подошел запыхавшийся Терентий Фомич. За многие годы совместной работы Набатов впервые видел старика таким возбужденным.

– Что с тобой, Терентий Фомич? – спросил Набатов.

– Не Терентий Фомич, а старый дурень! – с сердцем ответил Швидко.– Надо мне было грызться с этим исполняющим. Пока метал перед ним бисер, тут без меня мое дело делают.

– Только начали, Терентий Фомич,– возразил Набатов.– Дело еще все впереди. Принимай команду и жми на всю железку. Видишь, Перевалову не терпится доложить в обкоме, что первый ряж стоит на дне.

– А Кузьме Сергеевичу,– подхватил Перевалов,– не терпится доложить об этом же в министерстве, на заседании техсовета.

– С удовольствием доложу,– сказал Набатов.

– Не трясите шкуру. Еще не убили медведя,– уже добродушно проворчал Терентий Фомич.

– Надеемся на охотника,– весело сказал Перевалов.

Серая громада экскаватора медленно поползла к полынье. Николай шел рядом с правой гусеницей и напряженно вслушивался, не прервется ли шлепанье ее звеньев о лед предательским треском. Тревоги его оказались напрасными. Экскаватор остановился в нескольких метрах от кромки льда, так что конец стрелы с повисшим на ней грейферным ковшом пришелся как раз над серединой майны.

Николай махнул машинисту.

– Начинай!

Резко загудела лебедка экскаватора. Массивный ковш раскрылся – створки его распахнулись, словно большая черная птица расправила крылья,—и ринулся вниз, как беркут, падающий с высоты на замеченную зорким глазом добычу. Взметнулись брызги льда и воды. Ковш провалился в ледяную кашу и вынырнул, уже стиснувши железные створки-челюсти, отягощенные грузом. Стрела развернулась. Ковш пронесся над майной, раскрылся и сбросил на лед свою дымящуюся ношу…

Черный ковш раз за разом падал сверху, как бы обрываясь с конца стрелы, и расклевывал рыхлую, бугристую поверхность полыньи. На сброшенную экскаватором груду мокрого дымящегося льда набросились два бульдозера и погнали ее в сторону от майны.

Наташе показалось, что одним бульдозером управляет Перетолчин. Наконец-то она его встретила! Она оглянулась, не смотрит ли на нее Николай Николаевич. Почему-то ей не хотелось, чтобы он увидел ее рядом с Федором Васильевичем.

Николай стоял неподалеку, но ему было не до Наташи. Он, размахивая руками, доказывал что-то высокому плотному старику с вислыми казацкими усами. Оба спорящих обращались к Набатову, который, по-видимому, пытался их примирить. Наташа, обежала экскаватор и увидела, что Перетолчина ни на одном из работающих бульдозеров нет. Огорченная, она повернулась и пошла обратно и тут лицом к лицу столкнулась с бывшим своим бригадиром.

– Федор Васильевич! Я вас так искала, так искала! – воскликнула Наташа.

– Вот и нашла.– Перетолчин улыбнулся.– Меня найти не хитро. Все время здесь, на льду.

– Вчера вас не было.

– Вчера не было. Это точно. Так какое же у тебя ко мне дело, Наташа?

И тут только Наташа спохватилась, что дело, по которому она разыскивала Федора Васильевича, уже решилось, и если она обрадовалась, увидев его, то вовсе не потому, что рассчитывала на какую-то помощь. Но как сказать об этом? Надька – та бы не оробела. Наташа представила, как бы Надька, тряхнув русой челкой, выпалила: «А без дела к вам и подойти нельзя?» – и подумала: «А что, если и мне так?..»

Но сказала, конечно, совсем другое:

– Мне очень нужна была ваша помощь… Сказав это, Наташа подумала вдруг, что, наверное, лучше было обратиться за помощью все-таки к Федору Васильевичу и совсем не надо было рассказывать о своих злоключениях Николаю Николаевичу. Федор Васильевич, конечно, помог бы ей, как помог он Любе и Наде. А курсы?.. И курсы бы от нее не ушли. Не только через диспетчерскую дорога на курсы.

Федор Васильевич, не перебивая и не торопя ее вопросами, участливо смотрел на нее.

– …я хотела вас просить, чтобы помогли мне поступить на работу… сюда.

Взгляд Перетолчина стал озабоченным.

– А не рано, Наташа?

«Ему просто не хочется, чтобы я была возле него. Наверно, его уже спрашивали обо мне и ему это неприятно»,– подумала Наташа.

А когда сообразила, что спрашивать мог только Николай, то ей стало совсем не по себе и от радостного оживления не осталось и следа.

Перетолчин заметил, как упало настроение Наташи.

– А голову вешать совсем ни к чему,– сказал он.– Настоящая работа вся впереди. А это еще только первая разведка. Или очень уж опостылело на своем автобусе?

Наташа кивнула машинально.

– Так и быть,– нахмурясь, словно досадуя на свою уступчивость, сказал Федор Васильевич.– Пойдем к начальнику участка, потолкуем. Он парень отзывчивый… Только имей в виду, прямо скажу ему, чтобы к тяжелой работе и близко не подпускал.

Он опасался, что Наташа снова обидится. Но она просияла и, схватив его за руку, принялась горячо благодарить:

– Спасибо, Федор Васильевич, спасибо! Я знала, что вы не откажетесь мне помочь. Только вы меня не дослушали. Вас вчера не было, и я сама поговорила с Николаем Николаевичем. И он меня принял на работу,– тут Наташа улыбнулась лукаво.– Только не на такую, какую мне хотелось, а на такую, как бы вы посоветовали. В диспетчерскую посадили к телефону.

– Здорово я обмишулился! —засмеялся Федор Васильевич.– Разговариваю с начальством и без всякого почтения!

– Вы сразу и смеяться!

– Какой тут может быть смех! Диспетчер на стройке – первое начальство. Теперь буду за километр шапку ломать и звать только Натальей Максимовной.,

– Федор Васильевич, ну что вы, право,– уже совсем жалобно взмолилась Наташа.

– По заслуге и почет. Ну ладно, Наташа. Не сердись на шутку. Рад за тебя. Осваивай новую специальность, а Звягину я скажу, чтобы первое время не очень взыскивал с тебя.

– Федор Васильевич,– попросила Наташа,—пожалуйста, ничего не говорите ему.

Вычерпывание льда из майны затянулось на весь день. Черный ковш без устали клевал и клевал ледяную кашу, но темную, дымящуюся полынью, остававшуюся после каждого клевка, тут же затягивало, и казалось, что льда в майне не убывает. Иногда ковш падал на крупную глыбу, не вмещавшуюся в его разверстый зев, и тогда челюсти-створки, сжимаясь, скрежетали впустую по ее скользким граням.

– Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь,– говорил озабоченно Терентий Фомич, обращаясь сразу и к Набатову и к Перевалову.– На какой чепухе застопорило! Придется завтра с утра опускать ряж. Ночью таким делом заниматься несподручно.

– Сама себя раба бьет, что нечисто жнет,– сказал Набатов.

Терентий Фомич насторожился:

– В свой адрес не принимаю.

– Придется принять,– все так же полушутя-полусерьезно возразил Набатов.– Недавно я сам слышал, как один начальник отмахнулся от предложения заменить грейферный ковш..

Терентий Фомич окончательно рассердился.

– Любимчиками обзаводитесь, Кузьма Сергеевич! Нам, старикам, видно, на покой пора.

– Какой уж тут покой, когда ряж не опущен! – Набатов вздохнул и уже совершенно серьезно сказал:—Ряж опускать будем сегодня, а не завтра. Ночь длинная, к утру должны успеть. Чтобы ты, старина, не посчитал это за. каприз, поясню: и у меня и у секретаря в кармане билеты на самолет. На завтрашний день. Он летит в обком, я – в министерство. Посуди сам: можем ли мы вылетать, не увидев своими глазами, как первый ряж посадили на дно?.. А на Звягина ты зря рассерчал, он добрый тебе помощник.

– Учи, учи, сам-то я уж из ума выжил! – по инерции проворчал Терентий Фомич.

Все – и вес ряжа, и величина трения, и тяговая сила бульдозеров, умноженная сложными полиспастами,– все было точно учтено и не раз проверено самыми тщательными расчетами, и все-таки до последней секунды Николай Звягин не мог представить, как это огромное сооружение сдвинется с места и поползет по льду. Ряж был нисколько не меньше двухэтажного дома, в котором жил Николай. К тому же стены ряжа были без оконных и дверных проемов, внутренняя его пустота не угадывалась, и он представлялся сплошным и соответственно неимоверно громоздким и тяжелым.

Пока опоясывали ряж тросами и припрягали бульдозеры, солнце круто свалилось к закату. И когда Николай, проверив еще раз все крепления толстых стальных тросов, дал команду начинать, покрытая снегом вершина коснулась солнечного диска и высекла из него два снопа огненно-красных лучей.

– Опять нам солнышко команду подает,– сказал веселый подрывник.

Бульдозеры враз взвыли в тяжкой натуге, тросы натянулись, как струны, ряж хрустнул всеми своими стыками и связями, со скрипом стронулся с места и медленно, очень медленно двинулся к майне.

Николай стоял побледневший от радостного волнения и еще не мог поверить, что вот так Просто, по одному его слову и взмаху руки, вся эта громоздкая махина пришла в движение. Он не видел Набатова, что стоял неподалеку вместе с Переваловым и Терентием Фомичом, не замечал Наташу, с радостным изумлением смотревшую на него, не слышал веселых восклицаний и выкриков столпившихся возле майны людей.

Все эти положенные в основу расчетов коэффициенты трения и скольжения, моменты инерции, выглядевшие на страницах технических справочников такими холодными, мертвыми формулами, сейчас ожили и доказали не только свою извечную абсолютную правильность, но и (самое главное!) умение его, Николая Звягина, владеть формулами.

И хотя тут не было ничего непредвиденного, чувствовать и осознавать это было радостно. Ряж придвинулся вплотную к кромке майны.И снова тревога охватила Николая. Сейчас ряж накренится и вдруг… не выдержит, отколется кромка ледяного поля и останется под днищем ряжа. Сажать ряж на дно, не удалив льдину, нельзя. А как ее удалить?.. Как трудно, как тревожно выполнять любое дело, тем более такое сложное, в первый раз!.. Да что же он остановился, словно прикипел к льдине!

Ряж накренился и, как судно со стапелей, сполз в майну. Из узкой щели между стенкой ряжа и краем майны хлынула волна и покатилась, растекаясь по льду. Николай побежал, разбрызгивая воду, к ряжу.

И не один он. Темные фигуры людей облепили янтарно-желтый ряж со всех сторон. Каждому хотелось коснуться его своей рукой. Ведь это был первый ряж! Начало, которого так долго и так нетерпеливо ждали.

– Посторонись, трос выдергивать будут! – крикнул Ляпин.

Обступившие ряж люди нехотя отошли на несколько шагов. Снова заурчали бульдозеры, концы тросов со свистом скользнули под лед, и освобожденный от последних пут ряж чуть заметно закачался в майне, как огромный поплавок.

– Теперь дело за малым,– сказал Терентий Фомич и приказал начать загрузку ряжа камнем.

В работе, которая началась, не было уже ничего необычного: подъезжали один за другим самосвалы и сбрасывали на лед груды камня, зубастый ковш экскаватора врезался в груду, наполнившись до краев, поднимался вверх, описывал в воздухе дугу и, повиснув над ряжем, опрокидывался, с грохотом ссыпая камень в его ненасытное чрево. И все же никто не уходил. На каждой из четырех стенок ряжа красной краской нанесены были деления и цифры. И все следили по ним, как, медленно оседая, ряж все глубже и глубже уходил в воду.

– Идите отдыхайте,– сказал Терентий Фомич Набатову.– Дело сделано. Как сядет на дно, позвоню.

– Пять суток отдыхал в принудительном порядке,—отшутился. Набатов.– Разрешите поприсутствовать. Может, ты поспишь, Семен Александрович? Твой самолет рано вылетает. Старик прав, дело сделано.

Перевалов решительно замотал головой.

– Своими глазами!

– Тоже резон! – согласился Набатов.—Тогда вот что, друзья. Пройдем в диспетчерскую. Надо обмозговать, как вы тут без меня хозяевать будете. Исполняющим оставлю Терентия Фомича. И тебя попрошу: долго в обкоме не засиживайся. Ему одному трудно будет. Доложи и постарайся завтра же обратно.

– Вообще-то я не очень рвусь к власти,– сказал Терентий Фомич,– но на сей раз отказываться, не стану. По крайней мере под руку никто тявкать не будет. Николай Николаевич,– окликнул он Звягина,– понаблюдай тут, а мы пойдем погреться!

Наташа давно уже собрала сведения по бригадам, заполнила графы ежедневного рапорта и передала по телефону сводку в главную диспетчерскую. Можно было идти домой. Почти все рабочие уже ушли. Работали только шоферы, подвозившие камень, да экскаваторщик, загружавший ряж. И еще ниже по течению, метрах в полутораста, светились в темноте два огонька: продолжали работу буровые станки. Но уходить не хотелось. Наташа весь день пыталась улучить минутку, чтобы расспросить поподробнее о том, что делалось сегодня, и о том, что будут делать завтра и в следующие дни. Но Николай Николаевич весь день был занят да и находился возле начальства. Теперь все начальники ушли, он не так занят, и можно к нему подойти.

Николай Звягин был не то чтобы обижен, а несколько разочарован тем, что его не позвали в диспетчерскую. Конечно, Терентий Фомич расскажет ему обо всем, что там решат. Но ведь куда интереснее не только узнать готовое решение, но и наблюдать и осмысливать, как это решение рождается. Николай еще со школьных лет запомнил пушкинское: «Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная» – и считал, что если слово «великого» заменить более скромным словом – «умного», то и тогда сказанное будет справедливым.

Наташа тихонько подошла и стояла молча, не решаясь прервать его раздумья. Николай заметил ее.

– Вы чего тут мерзнете, Наташа? – сказал он с притворной строгостью.– Я думал, вы давно уже дома,

– Я тепло одета,– сказала Наташа.– Как же уйти? Работа еще не закончена.

– Этой работы до утра хватит,– сказал Николай.– Право, идите-ка домой.

– Вы меня так гоните, как будто я вам мешаю.

– Что вы, что вы, Наташа! – спохватился Николай.– Совсем напротив. Я очень рад, что… Нет, вы вовсе мне не мешаете. Просто я понимаю, что вы устали…

– Николай Николаевич,– перебила его Наташа,– вы сейчас не очень заняты?

Николай улыбнулся.

–Совсем не занят. Стою и смотрю, как этот ряж погружается на дно. Но он отлично делает это независимо от моего наблюдения. И я ничем ни помочь ему, ни помешать не моту.

– И вы не рассердитесь, что я вам помешала?

– Я еще не знаю, на что сердиться.

– На то, что я такая бестолковая. Смотрю и ничего не понимаю. Я не из пустого любопытства, Николай Николаевич. Ну хочется же знать, как все это будет делаться…– И, словно оправдываясь, добавила:– Да это и нужно знать, раз работаешь здесь.

Зимнее перекрытие реки все эти последние месяцы было для Николая Звягина главным содержанием и смыслом его жизни. С мыслями о нем он вставал утром и вечером ложился. Даже сны ему снились на гидротехнические темы. И конечно, он обрадовался возможности поделиться своими мыслями. И тем более, что этим слушателем была Наташа.

Она слушала его, не перебивая, стараясь как можно лучше запомнить и понять все, хотя Звягин, сам того не замечая, увлекся и увел ее в такие дебри гидротехнической премудрости, разобраться в которых ей было явно не по силам. Но она хорошо если и не поняла, то почувствовала всю смелость замысла. Николай Николаевич был одним из тех, кто придумал и осуществлял это? замысел. (В ее глазах дистанция между Николаем Звягиным и главным начальником и руководителем всего дела Набатовым была значительно короче действительной, подобно тому, как человеку, не искушенному в астрономии, величина Луны представляется почти равной величине Солнца.) И с каждой минутой она чувствовала к нему все большее уважение. Это даже как-то отодвигало его от нее; она словно стала ниже ростом, и ей уже приходилось смотреть на него снизу вверх. И конечно, она не Догадывалась, что он, с таким увлечением рассказывая ей о самом дорогом и заветном, старался стать ей понятнее и ближе.

Наташа зябко поежилась, и Николай оборвал свою речь на полуслове.

– Я совсем заморозил вас…

– Ничего,– храбро ответила Наташа, но Николай заметил, что губы уже едва повинуются ей.

Надо бы хорошенько встряхнуть и покружить ее, но экскаваторщику в кабине с высоты все видно. Да если бы экскаваторщика и не было, Николай не решился бы.

Николай беспомощно огляделся. Где же укрыть ее от мороза? В диспетчерскую идти неудобно. Вот разве в кабинке его «газика».

– Бежим!– сказал Николай и протянул Наташе руку.

Держась за руки, они добежали до «газика». Шофер Звягина, Володя, выглянул из стоявшей неподалеку набатовской «Победы».

– Едем, Николай Николаевич? Николай махнул рукой.

– Сиди! Мы погреться!

В кабине «газика» было тепло. Видно, Володя недавно прогревал мотор. Наблюдать за загрузкой ряжа вполне можно было и отсюда, и Николай упрекнул себя, что не догадался об этом раньше.

Николай открыл дверцу и усадил Наташу на переднее сиденье. Сам сел рядом, на место шофера. Подумал: надо еще прогреть мотор. Снял рукавицы, нащупал ключ: на месте. Проверил скорость и включил стартер. Мотор заработал, мелкой дрожью затрясся корпус машины.