Текст книги "Вторжение"

Автор книги: Флетчер Нибел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Стоя за спинкой кресла, генерал Хильдебранд разминал зелёную кожу обивки медленно и старательно, словно мышцы. За его спиной на стене висела карта Соединённых Штатов, как рождественская ёлка, украшенная зелёными, красными и жёлтыми стрелками и ленточками. Газосветные лампы с потолка отражались бликами в восьми серебряных звёздах генерала, по четыре на каждом плече. Массивный набор разноцветных колодок украшал левую грудь его безукоризненно отглаженной форменной рубашки. В ситуационную комнату не доносилось металлическое лязганье принтеров и тут стояла тишина. Собравшиеся члены комитета сидели перед генералом, как ученики перед учителем.

– Риск для жизни минимален, – сказал он, словно читая текст из учебника. – Расчёт времени многократно проверен в военных играх по подавлению волнений. Тактически манёвр не представляет никаких проблем. Гранаты с газом С8 сбрасываются с вертолётов. Их выход на цели к каждому из шести домов точно скоординирован по времени с отборными штурмовыми группами. В их составе опытные ветераны, которые привыкли выполнять приказы буква в букву. Так что никаких потерь и травм не ожидается.

При этих словах Хильдебранд оставался столь же невозмутим, как диктор, сообщающий о надвигающемся шторме. Президент Рэндалл неловко поёрзал на стуле. Почему генерал неизменно переходит к этому бесстрастному преподавательскому тону, когда они говорят о почти неизбежном кровопролитии? Шла ли речь о рукопашной схватке, о деревне, охваченной напалмом, о применении водородной бомбы, способной испепелить континенты, тон его не менялся. Сухой, вежливый, уверенный, словно он зачитывал примечания к учебнику для Вест-Пойнта, написанному Макартуром, изданному Паттоном и опубликованному с предисловием Лимея. В этом голосе никогда не было ни тени сомнений, ни намёков на переломанные руки и ноги, на окровавленные глазницы с вытекшими яблоками глаз; генерал был обитателем прохладных бункеров, в которых оперировали абстракциями. В них шла речь о количестве живой силы, номерах частей, артиллерии, площадях, высотах и точном взаимодействии сил. И сталкиваясь с столь бесстрастной уверенностью, Президент Рэндалл чувствовал себя чужаком на этом поле.

– Ни при каких обстоятельствах штурмовые группы не будут стрелять в сторону белых заложников, – продолжал Хильдебранд. Он продолжал разминать кожаную спинку стула.

– Они вступят в бой лишь с чёрными террористами Ч. Ф. – но лишь в том случае, если те откроют огонь и речь пойдёт о самообороне. Шансы, что кто-то пострадает по ошибке, практически равны нулю. Спутать членов Ч. Ф. невозможно – все они носят чёрные свитера и зелёные джинсы.

Хильдебранд сделал паузу, напоминая профессора, который предлагает участникам семинара оспорить его логические выкладки, ведущие к единственно возможному решению. Лицом к нему теперь сидели пять человек, ибо секретарь Казначейства Ли недавно присоединился к ним, не переставая поддерживать контакты с загадочным миром финансовых проблем.

– Нет ли опасности, что от газа пострадают и войска, и люди в домах? – спросил Гарольд Осборн.

Хильдебранд одобрительно кивнул, словно старательный студент задал хороший вопрос, на который нетрудно дать ответ.

– Нет, – ответил он. – Все участники штурмовых групп будут в противогазах. Кроме того, когда вертолёты точно выйдут на цель – в чём у нас нет оснований сомневаться, учитывая элемент внезапности – периметр сброса будет рассчитан с предельным тщанием. Штурм-группы будут действовать за пределами этой линии и обеспечат обитателям домов возможность добраться до них.

Генерал обвёл помещение удовлетворённым взглядом, давая понять, что готов к следующему вопросу. Тот незамедлительно поступил от Ли Ворхи.

– Предположим, что «чернофевральцы», используя детей в виде живого щита, откроют огонь по военным…

Генерал понимающе кивнул. Такое развитие событий тоже было предусмотрено.

– Наши люди получили приказ не открывать огонь в таких обстоятельствах. Не исключено, что им придётся понести потери, прежде чем они сблизятся с противником и разоружат его.

Президент Рэндалл неторопливо изменил положение и, откинувшись, упёрся затылком в кожаный подголовник. Ему удалось пару часов подремать, но он так и не пришёл в себя и теперь ему казалось, что он обитает в этой комнате уже несколько недель.

– Не слишком ли многого мы требуем от солдата, Уолтер? – Рэндалл мягко дал понять, как он относится к педантизму генерала. – Рядом убили его приятеля, он понимает, что в любую секунду может прийти его черёд – и тем не менее, он не открывает огня. Такое трудно себе представить.

Хильдебранд нахмурился. В горних высях Пентагона такие до абсурдности малые потери, которые предполагал вопрос Президента, просто не учитывались, когда речь шла о столь высоком понятии, как «боевые действия».

– Не стоит забывать, мистер Президент, что эти люди – ветераны элитных частей, – предостерёг он. – Они были под огнём во Вьетнаме. Несмотря ни на какие провокации, они будут следовать приказу. На этот счёт у меня нет ни малейших опасений.

Рэндалл ещё глубже утонул в кресле, продолжая изучать Хильдебранда, который обстоятельно отвечал на очередной вопрос Осборна.

– Вы сказали, что в состав штурмовых групп входят только добровольцы, – заметил тот. – Сколько из них чёрных, генерал? У вас имеются такие данные?

Хильдебранд слегка порозовел и ощетинился.

– Не интересовался. Хотя, откровенно говоря, я был бы удивлён, если, учитывая вчерашний инцидент, среди двухсот добровольцев на каждой точке оказалось бы много чёрных.

– Поскольку несколько секунд все молчали, генерал сам задал вопрос: – Могу ли я подвести итог с военной точки зрения, мистер Президент?

Рэндалл кивнул. Хильдебранд стиснул спинку стоящего перед ним кресла.

– Министр обороны Эдельштейн и я видим сложившуюся ситуацию следующим образом, – сказал он. – Сейчас десять часов утра. Дома захвачены с вечера субботы, то есть, более шестидесяти часов назад. Если не считать оскорбительного вызова, поступившего из поместья Кроуфорда, силы, захватившие владения, не дают о себе знать. Они проигнорировали ваше предложение амнистии. Сдаваться они не собираются. Риск для жизни заложников возрастает с каждым часом. И что хуже всего, с каждым часом растёт опасность, что в крупных городах начнутся бунты чёрного населения. Из звонка мисс Джонс Гарольду Осборну мы знаем, что даже некоторые члены Ч. Ф. опасаются безумных призывов Даниела Смита к революции. Почти не подлежит сомнению, что в данный момент Смиту удалось выйти из горного района. Мы сидим на бочке динамита с сотней бикфордовых шнуров, которые в любой момент могут вспыхнуть. – Он помолчал для пущего эффекта, рассматривая лица слушателей. – Сочетание газовой атаки и штурмового натиска сулят 95 процентов успеха, что намного ниже уровня риска, приемлемого в обыкновенной военной операции. Я совершенно уверен, что, стоит вам отдать приказ, мистер Президент, и через несколько минут все заложники окажутся на свободе. А окончательная очистка домов разрядит всю ситуацию.

Рэндалл снова поёрзал на стуле.

– В теории всё это звучит неплохо, Уолтер, но кое-что может и не получиться. Вертолёты ошибутся в определении цеди. Их могут сбить. Передовые дозоры могут открыть огонь. Погибнут дети. Да всё, что угодно. А если в районе хоть одного из этих домов перестрелка затянется, то результатом может стать всеобщее восстание чёрных, чего мы так хотим избежать.

– Конечно, и такое возможно, – согласился с ним Хильдебранд, – но я повторяю, что риск минимален.

Рэндалл обвёл взглядом присутствующих.

– Пол?

– Я полностью согласен с Уолтером, – сказал министр обороны. – Подошло время действовать. Дальнейшее промедление может привести к исключительно опасным последствиям.

– Я против этого плана, – сказал Джой Ворхи. Прямота его слов напоминала о надёжности личных связей Джоя с Президентом. – Мы должны уладить это дело миром, и я думаю, что стоит продолжать усилия в этом направлении… хотя бы до конца дня.

– Я тоже так считаю, – сказал Осборн. – Если парашютисты перебьют членов «Чёрного февраля», гетто могут взорваться. Ситуация в чёрных общинах продолжает оставаться очень напряжённой.

– А я бы немедленно ввёл в действие план генерала Хильдебранда, – сказал секретарь Казначейства Ли. – Американские ценные бумаги пошли книзу по всей Европе. Торговцы повсюду избавляются от долларов, отдавая предпочтение более надёжным маркам и франкам. Ещё день – и начнётся мощное наступление на доллар. Биржи, которые только что открываются на восточном побережье, уверены, что оно грядёт уже сегодня. Дальнейшее промедление будет не только опасно, как говорит Пол. Мы можем оказаться на краю хаоса, с которым явно пытаемся заигрывать.

Встав, Рэндалл подошёл к длинному столу и сел на его угол. Похоже, что в моменты, когда приходилось принимать решение, ему было необходимо двигаться, пусть и бесцельно, словно мозг отказывался функционировать в состоянии неподвижности.

– Трое против двух за штурм. – Он было задумался, а потом повернулся к Осборну. – Когда мисс Джонс появится в моём кабинете, Хал?

– В любую минуту, – сказал Осборн. – Её чартерный рейс должен приземлиться в десять. Сейчас десять ноль семь.

Рэндалл поразмыслил.

– Первым делом я хотел бы переговорить с мисс Джонс, – сказал он. – И дам ответ примерно к одиннадцати. Сомневаюсь, что за этот час произойдут серьёзные изменения.

– При всём уважении, мистер Президент, должен не согласиться с вами, – сказал Хильдебранд. – Дальнейшие оттяжки значительно увеличивают степень риска.

Он по-прежнему стоял, вцепившись в спинку кресла и смотрел только на Рэндалла, не обращая внимания на остальных. Как ни странно, в этот момент смолкли и телепринтеры, словно не желая мешать диалогу между Президентом и генералом.

– Основания для импичмента, Уолтер? – чуть заметно улыбнулся Рэндалл.

– Нет, сэр, – ответил тот. – Вы главнокомандующий. И вы знаете, что я исполню любые ваши приказы. Но со всей настойчивостью, которую я могу себе позволить, хотел бы повторить, что оттяжка – это не самое умное решение.

– Я понимаю вашу точку зрения. – Рэндалл повернулся к морскому пехотинцу за пишущей машинкой. – Отметьте в отчёте точку зрения генерала, сержант. – На сухом стволе беспрекословной военной дисциплины внезапно пышно расцвёл цветок разногласий. Наделит ли история генерала своим лаврами? – Через час мы подведём итоги, – сказал Рэндалл. – Я попытаюсь к одиннадцати вернуться.

Президент закрыл за собой дверь. В сопровождении агента Секретной Службы он на лифте добрался до первого этажа и стремительно прошёл по коридору в свой залитый утренним солнцем Овальный кабинет.

Ему пришлось подождать лишь несколько минут, и тут же было объявлено о появлении мисс Джонс. Она вошла в высокие французские двери, ибо её доставили к задней стороне дома, чтобы ей не пришлось миновать холл, где ждали журналисты. Рэндалл встретил гостью на середине комнаты, устланной зелёным ковром с вытканной президентской печатью. Перед ним предстала напряжённая женщина в простом чёрном платье и золотыми серёжками в виде ятаганов. Сквозь проём высоких дверей, за которыми открывался вид на колоннаду и розовые посадки за ней, Рэндалл увидел лимузин Белого Дома, который доставил её, скорее всего, тайным образом, из ангара для специальных рейсов Национального аэропорта.

– Мне не нравится, что меня тут лапали, – сказала Джинни, когда они обменялись приветствиями. Она возмущённо уставилась на него чёрными глазами.

– Лапали? – смутился Рэндалл.

– Эти агенты обыскали меня, – пожаловалась она. – Даже в Белом Доме с нами обращаются как с грязью.

– Мне ужасно неудобно, мисс Джонс. Я должен был предупредить их. Но сомневаюсь, чтобы из этого получился бы какой-нибудь толк. Секретная Служба действует по своим собственным правилам, ну, а сегодня…

– Они обыскивали меня и рылись в моей сумочке потому, что я чёрная, – ровным голосом сказала она.

– Нет, мисс Джонс. Честное слово. Цвет кожи тут абсолютно не при чём.

– То есть, они обыскали бы и белую женщину, пригласи вы её сюда? Не могу поверить.

Рэндалл понял, что ему предстоит нелёгкий час. Он понимал, что гостья права. Кроме того, он знал, что никто из агентов Секретной Службы сегодня не подпустит члена Ч. Ф. и на десять метров к Президенту, предварительно тщательно не обыскав его. Но по возмущённому выражению лица мисс Джонс он видел, что никакие объяснения не смогут удовлетворить её.

Он подвёл её к одному из диванов у мраморного камина в дальнем конце кабинета. Джинни положила свою чёрнозолотую сумочку на кофейный столик и устроилась в углу дивана.

– Я понимаю, что вас ругать не стоит, – успокаиваясь, сказала она. – Я тут в первый раз, мистер Президент. До чего приятный кабинет. Он светлый и спокойный. Хотя и скучноватый.

Рэндалл с удовольствием увидел, что её настроение изменилось.

– Да и работа тут скучноватая – в большинстве случаев. – Он расположился на другом диване напротив неё.

– Но сегодня, благодаря вам, мы ею заниматься не будем. Мисс Джонс, мне нет необходимости говорить вам, как я восхищаюсь вашим пением. Мы с миссис Рэндалл ваши искренние поклонники.

– Благодарю вас. – Он отметил, что, ожидая дальнейшего развития событий, она была куда спокойнее, чем большинство тех, кто впервые оказывался в этом кабинете.

– Прошу прощения, что наши взгляды разошлись во вчерашнем телевизионном выступлении, – сказал он. – Но хотел бы лично сказать вам, что не имел представления об истории этих домов, как вы её описали. В каждой теме есть две стороны – как минимум – и вы более чем выразительно изложили свою точку зрения.

– Я изложила правду, – в её голосе прозвучала лёгкая нотка вызова.

– Кроме того, я хотел бы извиниться и по другому поводу, – сказал он. – Это верно, что ФБР проникло в среду «Чёрных Двадцать Первого Февраля». Но это произошло без моего ведома и без моей санкции. – Он вздохнул. – Правительственный аппарат огромен. Даже приказания Президента не всегда выполняются… Вы знали о Делмаре Спрэге?

Она кивнула.

– Теперь я знаю, что он мёртв. Он шпионил в Ч. Ф. – Её тон не оставлял сомнений, что Спрэг вполне заслужил свою смерть.

Рэндалл объяснил роль, которую выпало сыграть Спрэгу, как он нашёл телефонные номера и как на Орчард Стрит в Манхэттене было найдено его безжизненное тело.

– Сплошь и рядом грязные дела. – Он помолчал. – Мисс Джонс, я не хочу рисковать ничьей жизнью в этой… м-м-м, коллизии, если хотите. Вот почему Хал Осборн попросил вас прибыть сюда. Мы глубоко тронуты вашим предложением вместе с Альфредом Николетом помочь нам в случае необходимости, но должен сказать, что сомневаюсь в точности вашего изложения. Правильно ли я понял, – вы опасаетесь, что Даниел Смит может произнести какое-то кодовое слово, которое станет сигналом к революции?

– Именно так.

– Но чего ради? Трудно что-то планировать, если больше ничего не известно.

– Я понимаю, мистер Президент. Согласившись приехать к вам, я снова связалась с доктором Николетом, и он дал мне право кое-что рассказать вам с глазу на глаз… Мистер Президент, доводилось ли вам слышать слово «Гамал»?

– Одно из имён Насера, – сказал он.

– Нет, я имею в виду нечто другое. Слышали ли вы его в связи с движением чёрных?

– Нет, – удивился он. – Боюсь, что не слышал.

– Несколько часов назад я и сама не знала, что оно значит. – Она сложила руки на коленях. – Гамал – так называется отдельное чёрное государство, которое командир Смит хочет создать на юге из нынешних штатов Джорджии, Алабамы, Миссисипи и Луизианы.

Она обрисовала этот замысел и планы Смита по его воплощению: призыв к Гамалу, захват более тысячи домов в богатых белых пригородах, о готовности сил Ч. Ф. в больших городах, о захвате в конечном итоге десяти тысяч домов и об ультиматуме Президенту. Рэндалл внимательно слушал, понимая, что в данном случае любое соображение только ухудшит ситуацию.

– Я бы хотела сейчас жить в Гамале, – сказала она, – но пока мы не в силах его создать, да и в любом случае план Данни приведёт к гражданской войне, в которой погибнут тысячи чёрных.

– И белых тоже.

Она повела плечами.

– Да хоть бы и миллионы белых, меня это не волнует. Это ваши проблемы. У нас есть свои. Я не хочу, чтобы гибли чёрные… Откровенно говоря, мы в Ч. Ф. разделились. Часть из нас хочет, чтобы эти шесть домов легли в основу сделки. Другие хотят двигаться по пути Данни – стреляя и умирая.

– Так что вы по сути предлагаете? Как вы с Николетом можете помочь нам?

Она вспыхнула.

– Помочь вам? О, нет. Помочь себе, поберечь наших чёрных бойцов до битвы другого дня, когда обстоятельства будут куда лучше.

Рэндалл ощутил прилив враждебности. Есть ли такие слова, которые он может сказать этой молодой женщине, чтобы она не сделала из них убийственных выводов? Ему захотелось ответить ей со всей резкостью, но он вспомнил теорию президента Кеннеди во время ракетного кризиса 1962 года с русскими: никогда не загоняй оппонента в угол, пусть у него всегда будет пространство для манёвра. Никогда не припирай его к стенке, пока конфликт не становится неизбежным. Рэндалл поймал себя на том, что думает о чёрных обитателях Америки, как о врагах и покраснел. Слава Богу, эта ершистая женщина не умеет читать мысли.

– Помогая другому, тем самым помогаешь и себе, – сказал он, стараясь произнести это без всякой иронии. – Так что же я должен сделать?

– Если командир Смит отдаст закодированный приказ к началу Еамала, – сказала она, – мы с Николетом хотим, чтобы вы немедленно предоставили нам время на телевидении. Мы скажем нашим чёрным братьям то, что я сказала вам: в данный момент следовать за Данни означает самоубийство чёрного народа.

– Как я могу знать, что вы используете время в эфире не для того, чтобы призвать к поддержке Смита?

Она в упор посмотрела на него.

– Потому что я дала вам слово и я этого не сделаю – как и Николет. – Она была полна отчаянного напряжения. – Это слово чёрного человека, мистер Президент, и не стоит его сравнивать с уклончивыми обещаниями белых, от которых завтра же отказываются.

Проще иметь дело с дикобразом, подумал он, представив на этом месте генерала Хильдебранда или Ли. Джинни Джонс мигом вылетела бы за дверь.

– И вы считаете, что чёрные послушаются скорее вас и Николета, чем Смита?

– Да. Так они и сделают, если мы предложим им что-то более серьёзное. – Она с вызовом уставилась на него.

– Например?

– Когда белые напуганы, они, как правило, бросают кость.

Ну, она и колючая особа, эта дама. А почему бы ей в самом деле не обругать своего Президента, если ей это нравится?

– Прошу вас, мисс Джонс. Не можете ли вы изложить мне факты без того, чтобы м-м-м… тенденциозно оценивать их?

Её глаза блеснули мгновенной вспышкой торжества. Она выиграла.

– Когда вы услышите факты, которые вам не понравятся, вы тоже назовёте их тенденциозными. Я сказала кость от белых – именно это я и имела в виду. Если я обращусь с экрана к братьям и сёстрам, я должна сказать им – мы что-то выиграли.

– Вы хотите от меня каких-то уступок? Вы к этому клоните?

Она безрадостно усмехнулась.

– Наконец-то вы докопались до сути, мистер Президент.

Несколько секунд он внимательно изучал её.

– Прошу прощения, но я чего-то не понимаю. Захвачены дома. Их необходимо вернуть. На какие уступки, которые устроят владельцев домов, может пойти официальное лицо?

– Это смешно. – Она разочарованно покачала головой. – Вы самый влиятельный человек в мире, мистер Президент. Может, я и не очень сообразительна, но у меня хватает ума понимать, что стоит вам захотеть и все остальные выполнят тысячи ваших пожеланий.

– Что конкретно?

Джинни задумалась. Она здесь, чтобы получить от этого человека обещание ввести представителей чёрных в состав двух советов директоров, в «Эмпайр» и в профсоюз водителей грузовиков, но почему бы не попробовать нечто большее? Когда члену Ч. Ф. предоставлялась лучшая возможность? Перед ней сидит обуреваемый заботами Президент Соединённых Штатов. Она может попробовать. Она торопливо ухватилась за эту идею. Может, это обрадует и удивит Ала Николета. Будь, что будет.

– Во-первых, – медленно сказала она, – то, в чём мы отчаянно нуждаемся. Вы согласитесь субсидировать из федеральных средств создание престижного университета только для чёрных? Это я особо подчёркиваю. Определять его судьбу не будет ни один белый. Все рычаги будут только в руках чёрных – средства, научные кадры, студенты, исследования. Специальным посланием вы запросите Конгресс о выделении фондов.

Рэндалл размышлял всего несколько секунд. Идея была не новой. По сути Хал Осборн всего несколько недель назад обсуждал с ним аналогичный проект.

– Я думаю, это можно было бы организовать, – сказал он и быстро добавил. – Но при условии, что первым делом будут возвращены дома.

– Вы хотите сказать, что пока об этом не стоит говорить?

– Не стоит оповещать во всеуслышание. Но вы можете дать слово руководству Ч. Ф., что если дома будут освобождены, я обещаю, что Белый Дом окажет полную и всестороннюю поддержку организации первоклассного университета только для чёрных, лучшего в стране.

– Договорились, – тут же отреагировала она. – Но я должна ещё кое-что сказать братьям и сёстрам с экрана, если и когда Данни приступит к действиям.

– Ещё кое-что? – Рэндалл почувствовал, что с него хватит. Эта женщина умела торговаться, как профсоюзный юрист. Он насторожился. – Так что ещё?

– Послушайте, – сказал она, – я не хуже вас понимаю, что вы за десять минут можете переломать хребет этой ситуации. Так что поступят только два общественных требования: первое – чтобы старый Диттмар ввёл двух чёрных в совет директоров «Эмпайра»; и второе, чтобы Фриц Тигерт ввёл одного чёрного человека – всего одна чёрная физиономия – в состав управляющих пенсионным фондом. В таком случае два из этих домов тут же будут освобождены – и вы понимаете, что за ними, скорее всего, последуют и стальные. – Она пожала плечами. – Как я и говорила, всего лишь маленькая обглоданная косточка.

– И вы в самом деле считаете, что это сработает, мисс Джонс?

– Ага. – Её лицо осунулось. – Да, чёрт побери, сработает, по крайней мере, я в этом уверена. Мы настолько привыкли бросаться на каждую брошенную кость, что это стало нашей второй натурой. Привычка. Ваши соплеменники приучали нас к этому триста лет.

Овальный кабинет был залит ярким солнцем июльского дня. Он представил себе, каким жаром пышет воздух за пределами кабинета – как из горна. Длинный лимузин, доставивший мисс Джонс, ждал на задней подъездной дорожке. Шофёр в форменной куртке болтал с двумя агентами Секретной Службы, укрывшись под развесистой кроной магнолии.

– Но вы понимаете, мисс Джонс, – тихо спросил он, – что у меня нет власти над советом директоров «Эмпайр» или над профсоюзом?

– Перестаньте! – взорвалась Джинни, перестав изображать спокойствие. – Да вы можете просто снять трубку, – она кивнула на набор аппаратов на столе, – и через пятнадцать минут всё будет в порядке. Контроль, влияние, угрозы из Белого Дома – да называйте как хотите. Всё одно. И вы, и я – оба мы знаем, что вам под силу практически всё, мистер Президент.

Она была безоговорочно уверена в силе своего натиска. Этот монарх белого отребья был облечён неограниченной властью: стоило ему шевельнуть пальцем, и все его вассалы и пикнуть не посмеют.

– Ну, далеко не всё, – уточнил он. – Например, я не смог уговорить Ч. Ф. отказаться от своих замыслов – даже предлагая амнистию.

– У них есть понятие о гордости, – мрачно возразила она. – Они не сдадутся, пока не победят… хоть в чём-то. Но в чём? Смех, да и только. Три чёрных физиономии в окружении белых лиц, восседающих за двумя большими дорогими столами. Господи, да это ровным счётом ничего. – Она с горечью посмотрела на него, буркнув что-то невнятное. – Понимаете, мне должно было бы быть стыдно, что явилась сюда с просьбами. Будь у меня отвага Данни Смита, я бы сказала – да пошли к чёрту и вы, и вся остальная бел… ну, белые люди – и уйти отсюда. Почему бы и нет? Пусть льётся кровь. Рано или поздно это всё равно случится. Какая разница? Сейчас или через десять лет.

Он молча смотрел на неё, пытаясь подобрать ключик к этой маленькой женщине, полной яростного напряжения. Видно, как мучительно тяжело даётся ей верность своим взглядам, но в чём источник её силы и её напора?

– Так почему же всё-таки вы оказались здесь? – тихо спросил он.

– Потому что меня попросил Альфред Николет, – сказала она. – Он умница. Лучший из нас.

– Я понимаю. – Он снова погрузился в молчание, не столько думая, сколько опасаясь спровоцировать её на новую вспышку. Она была воплощением того заряда взрывчатки, о котором говорил генерал Хильдебранд, с сотней бикфордовых шнуров. – И если я всё же смогу договориться о чёрных членах правления в «Эмпайр» и в профсоюзе водителей в дополнение к университету для чёрных, то, насколько я понимаю, вы с Николетом убедите чёрных граждан не следовать за призывами Даниела Смита? – Он тщательно подбирал слова.

– Да.

Они молча сидели, глядя друг на друга, словно прикидывая, что у каждого за пазухой. Рэндалл понимал, насколько высоки ставки. Если он откажется играть в эти игры, и если таинственного неуловимого Данни Смита не поймают через несколько часов, он может кинуть мессианский клич к Гамалу, который потрясёт страну и повлечёт за собой груды трупов. Но если он согласится, и давление на «Эмпайр» и профсоюз завершится успешно, то страна может сказать, что Фил Рэндалл ушёл в кусты при первой же угрозе со стороны чёрных, которые его избрали. И если он уступил однажды, то скажут, что он будет это делать снова и снова. Она сказала о брошенной кости. О сухой обглоданной кости. Брось он её, то потеряет лицо. Что ещё? Но лицо – далеко не последняя вещь в этом доме. Достаточно вспомнить Линдона Джонсона.

Затем он подумал о генерале Хильдебранде и о его рецептах, стерильно безукоризненных – и смертельно опасных.

– Я готов согласиться при одном условии, – сказал он.

– Каком именно?

– Что в течение года правительству не будет выдвинуто никаких условий со стороны Ч. Ф. – Меньшего потребовать он не мог. Он не имел права руководить страной под давлением, чувствуя, что в любой момент может быть предъявлено любое вздорное требование.

– Я не руковожу Ч. Ф., – сказала она. – Я просто рядовой его член.

– А я думаю, что и вы, и Николет пользуетесь большим влиянием. – Он положил ногу на ногу. – Я хочу получить от вас обещание – вы с Николетом сделаете всё, что в ваших силах, дабы в течение года от Ч. Ф. не поступало никаких требований.

– Это большой срок.

– Не такой уж большой. В любом случае, таково моё условие.

– О’кей. Обещаю.

– Хорошо. Будем считать, что мы договорились. Что касается «Эмпайр» и водителей, я попытаюсь.

– Попытаетесь? – Она не скрывала подозрительности.

– Мисс Джонс, – терпеливо сказал он, – что бы вы ни думали, я не могу командовать людьми, которые не работают на федеральное правительство. Я могу только уговаривать их.

– Президент может сделать всё, что захочет.

– Посмотрим. Во всяком случае, я хочу этого так же, как и вы. И я дал вам слово, что попытаюсь. – Он встал. – Где я могу вас найти?

– Я собираюсь остановиться у друзей в Вашингтоне. – Она взяла с кофейного столика свою сумочку и стала копаться в её содержимом. Рэндалл подошёл к письменному столу и вернулся с ручкой и листком бумаги с президентским гербом.

– Спасибо. – Она набросала номер. – По этому телефону. Я буду там, пока не услышу вас.

Он проводил её за высокие французские двери. Она на секунду приостановилась, в первый раз обратив внимание на президентскую печать, вытканную на зелёном ковре. Рассмотрев её, она подняла на Рэндалла глаза, в которых была странная смесь уважения и растерянности.

– Нам предстоит долгий путь, – сказала она.

Рэндалл ничего не ответил, но крепко сжал её предплечье. Он подвёл её к дверям, за которыми тянулась колоннада.

– Я ценю ваше появление здесь, – сказал он. – Да, пропасть очень широка, но, может быть, ещё в наше время через неё удастся перекинуть мост. Во всяком случае, мы должны пытаться.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Нет, у вас не получится. Вы даже не представляете, как я поступила с Данни Смитом. – Она взялась за ручку двери и внезапно её заколотило. – Но придёт день, да поможет мне Бог, и Данни одержит победу… И придёт Гамал, пусть даже нам придётся сжечь этот дом до основания.

Она переступила порог и решительным шагом двинулась меж розовых посадок. Она не обмолвилась ни словом с агентом Секретной Службы, который возник рядом с ней. Рэндалл продолжал стоять на пороге, пока за ней не захлопнулась задняя дверца автомобиля.

Вернувшись к своему столу, он нажал клавишу на панели.

– Эмили, – сказал он. – Мне нужны имена всех управляющих и членов совета директоров «Эмпайр». То же самое и о профсоюзе водителей грузовых машин. И будьте любезны, как можно скорее.

В течение последующих двух часов, пока члены оперативного комитета ждали внизу в ситуационной комнате, Президент Рэндалл сделал двадцать пять телефонных звонков, большей частью, междугородних. Порой на линии у девушек в операторской ждали своей очереди на соединение по четыре человека – словно самолёты в перегруженном аэропорту, вылетающие друг за другом. Ближе к концу переговоров рядом со столом Президента оказался Джой Ворхи.

– Ты слышал, о чём шёл последний разговор, Джой, – сказал Рэндалл. Он положил трубку и откинулся на спинку плетёного кресла. – Я договорился с «Эмпайр» и с профсоюзом. Если Диттмар согласен, в совете директоров «Эмпайр» появятся двое чёрных – некое новое подразделение, представляющее потребителей. В случае с Тиггертом в пенсионном фонде появится чёрный.

Рэндалл передал суть своего разговора с Джинни Джонс, избегая упоминать слово «Гамал». Он мрачно подумал, что коль скоро дал слово, то будет его держать – даже перед женщиной, которая мечтает дотла испепелить его дом. В самом ли деле она полна таких желаний? Он не был в этом уверен. Вместо того, чтобы рассказать о Гамале, Рэндалл изложил Ворхи замысел Смита поднять знамя революции с изображением сжатого кулака над захваченными домами.

– И что ты об этом думаешь, Джой? – Он играл медным ножом для бумаги.

– Что я могу тут сказать? – Джой был в рубашке без галстука и, несмотря на кондиционер, обливался потом. – Если ты за столь дешёвую цену сможешь выбраться из этой неразберихи, считай себя гением – если, конечно, повезёт. Дело в том, сработает ли?

– Это игра, – сказал Рэндалл, – но в последние пару дней всё так и выглядит. Вот чего мы не знаем – сможет ли влияние Николета и Джинни Джонс перевесить воздействие голоса Данни Смита. Но если мы сможем захватить эти шесть домов до того, как Смит выйдет в эфир, может, нам удастся обезоружить его.