Текст книги "Вторжение"

Автор книги: Флетчер Нибел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Рэндалл засунул руки в карманы брюк, опустил голову и на мгновение задумался. Затем он повернулся к Осборну.

– Я не уверен в необходимости ТВ, Хал. Но на всякий случай дайте мне имена тех чёрных лидеров, которые поддерживают нас и к которым мы можем в случае необходимости обратиться без промедления. – Он подошёл к мраморному камину и обратился ко всем присутствующим. – Нет смысла говорить о необходимости полного молчания, пока не будет принято решение. И последнее. Я направляю Джоя Ворхи в ситуационную комнату, где он будет координатором от имени Белого Дома. Всё должно идти через него. – Он усмехнулся. – И должен сказать, что вице-президенту, который сейчас путешествует по Южной Америке с визитами доброй воли, крупно повезло. Время выбрано как нельзя лучше.

Министр обороны Эдельштейн сделал шаг вперёд и пожал руку Президенту. Остальные последовали его примеру. Все по очереди обменивались с Президентом крепким рукопожатием, и Рэндалл грустно подумал, что лишён возможности выслушать слова утешения от своих друзей. Если бы только они не были так чертовски серьёзны. Самым раскованным был последний из прощавшихся, Джой Ворхи. Он ухмыльнулся, пожимая руку Рэндаллу, давая понять тому, что считает всю эту процедуру излишне помпезной. Рэндалл придержал его, пока остальные покидали кабинет.

– Побудь ещё немного, Джой. – Рэндалл опустился на длинный жёлтый диван, что стоял у камина под портретом Джорджа Вашингтона и положил ногу на ногу. – Наши друзья вели себя с излишней мрачностью. Конечно, ситуация достаточно серьёзная, но мне совершенно не нужно это похоронное настроение.

Ворхи устроился в углу дивана, и поясной ремень полностью скрылся в складках живота. На скулах топорщились отросшие бакенбарды.

– Дело в том, что кое-кто из них не питает к тебе доверия, Фил, – сказал он. – Может, из-за твоих проклятых баков. Эдельштейн глядел на них с таким видом, словно перед ним заклятый враг.

– Чёрт с ней, с растительностью, – сказал Рэндалл. – Если бы только они знали о проекте, который я обдумывал перед этими неприятностями, вот тогда бы они в самом деле увидели во мне врага.

– Ты имеешь в виду ту встречу, что организовала Кэти и её спутники?

Рэндалл кивнул. Откинувшись назад, он сцепил за головой руки и уставился в потолок.

– Джой, я редко когда в жизни испытывал столь волнующие эмоции.

– Как и я.

Ворхи замолчал в терпеливом ожидании. Поскольку он хорошо знал Президента, Джой понимал, о чём тот сейчас думает. В прошлом он не раз был свидетелем таких ситуаций. При необходимости принимать решение, большое или малое, Рэндалл предоставлял ему какое-то время дозреть, размышляя на другие темы. Кстати, это было верно и с точки зрения психологии. После десяти, двадцати или тридцати минут раздумий об иных предметах, Рэндалл мог вернуться к главной проблеме, обретя новую, свежую точку зрения.

– Ты только представь себе реакцию Гэррити или Хильдебранда, – сказал Рэндалл, – узнай они, что Президент Соединённых Штатов лежал ничком на полу, касаясь кончиками пальцев руки какого-то незнакомого негра с одной стороны и чёрной женщины – с другой.

Значит, отказ от применения силы по отношению к «Чёрным Двадцать Первого Февраля» имеет свои истоки в той странной встрече, что организовала Кэти? Ворхи всё понял.

– Или если бы они видели жену Президента, – добавил он, – которая обнимается с чёрной женщиной и обе плачут, как школьницы.

– Если бы только миллионы людей могли пройти через это, – тихо сказал Рэндалл, продолжая смотреть в потолок. – Такое переживание забыть невозможно.

Больше он ничего не сказал, и Ворхи понял, что в мыслях он вернулся к прошлой пятнице, которая была так недавно, всего два дня назад. Фил и Хелен Рэндаллы и их ближайшие друзья Джой и Сьюзен Ворхи согласились принять участие в «марафонском общении» с пятью молодыми неграми, которых Кэти Рэндалл встретила в Стенфордском университете.

Кэти только что минул двадцать один год, и со своими длинными каштановыми волосами, которые беспорядочными прядями падали ей на плечи, она была классическим воплощением розы с шипами. На корню отвергая старые нормы, она увлекалась всем новым, сетуя в то же время о краткосрочности уходящей юности. Она преклонялась перед алтарём жертвенного служения человечеству и, не моргнув глазом, подписала бы любую петицию, требующую устранения некоторых его жрецов – и большей части их последователей. Ей была свойственна нетерпеливая решительность юности, но порой она могла быть мягкой и нежной, как котёнок. Ворхи знал, что Рэндалл любил свою дочь и в его чувстве к ней была та нотка грусти, с которой взрослый человек смотрит, как его несостоявшиеся мечты обретают новую жизнь – но и ей суждено скоро улетучиться.

Кэти добровольно вступила в Корпус Мира и проходила подготовку в кампусе Стенфордского университета. Там она приняла участие в групповом общении белых и чёрных участников, которое длилось двадцать четыре часа. На следующий день она позвонила отцу и описала этот эксперимент.

– Это прямо какая-то чертовщина, папа, – сказала она. – Это потрясающе. И странно, и прекрасно. Всё становится ясно и понятно. – Рэндалл пробормотал слова одобрения, которые не несли в себе никакого смысла – те фразы, что произносит отец, сталкиваясь с непонятным увлечением дочери. И выкинул эту историю из головы.

Но через несколько дней авиапочта доставила письмо от Кэти на шести страницах. Взволнованной задыхающейся прозой, обильно усеянной восклицательными знаками, она описывала полученные впечатления и добавляла в постскриптуме: «Как было бы здорово, если бы вы вдвоём попробовали бы это в Белом Доме!» Фил и Хелен Рэндаллы обсудили письмо. Фил, всегда испытывавший склонность к новому, был заинтригован, но Хелен сказала, что в этой идее есть что-то неприятное и отталкивающее – типичная нерассуждающая импульсивность современной молодёжи. А на следующий день пришёл пакет с вырезками и с размышлениями психологов по поводу такого рода групповых встреч. Фил с интересом просмотрел подборку материалов.

Тем же вечером позвонила Кэти и выложила родителям конкретное предложение. Пусть они позволят ей привести в Белый Дом такую группу – чёрных студентов из Стенфорда вместе с «тренером». Она даёт слово, что эта встреча повлечёт за собой просто потрясающие перемены в их взглядах и привычках. В Белом Доме впервые появится совершенно новый Рэндалл. Фил Рэндалл почувствовал, что дело заходит слишком далеко. «Ради Бога, Кэти, когда ты начнёшь понимать, что я Президент Соединённых Штатов? Это будет просто, ну, несолидно, чёрт побери!» На что она возразила: «В этом-то всё и дело, папа. Ты расцениваешь себя именно с этой точки зрения, но, может быть, ты просто боишься узнать правду о себе и о других».

На этот раз Президент Рэндалл позвонил Джою Ворхи и спросил его, знает ли он что-нибудь о таких группах встречи. Немного, сказал Джой, вроде что-то читал о них. А вот его сестра как-то участвовала в такой встрече и теперь утверждает, что каждый должен обрести такой опыт. Когда два дня спустя снова позвонила Кэти, Фил Рэндалл сдался. «Приезжай со своими друзьями, Кэти, – сказал он, – но убедительно прошу тебя, держи язык за зубами». Расписание дел освобождало длинный уик-энд Четвёртого Июля, и он отвёл всю пятницу для встречи с компанией Кэти, хотя она несколько тревожила его.

Пришлось предпринять некоторые меры предосторожности. По настоянию главы Секретной Службы Белого Дома, её агенты, охранявшие Кэти в Стенфорде, осторожно, но тщательно навели справки об этих пятерых молодых неграх и об их групповом наставнике. Затем, собравшись с духом, Рэндалл позвонил Кэти и попросил её заручиться заверением от каждого из её друзей, что они никому не будут рассказывать о цели своего визита в Белый Дом. Все согласились. Им предстояло быть в роли просто друзей, которые проводят свободные дни с дочкой Президента.

Так что в четверг вечером Кэти явилась в Белый Дом в компании негритянской молодёжи и их белого «группового тренера», смахивавшего на сову. Из Сан-Франциско их доставил один из лайнеров президентской эскадрильи военно-воздушных сил. Было обговорено, что Джой и Сьюзен Ворхи тоже примут участие в этом действе, которое будет иметь место в том же Овальном Кабинете, который десятилетие назад с таким вкусом обставила Жаклин Кеннеди. Двум флагам, государственному и президентскому, что стояли у дверей в покои Президента, предстояло осенять более чем необычную сцену. Начало ей было положено в пятницу в восемь часов утра – и она без перерывов длилась до полуночи.

По указанию «тренера», безмятежно спокойного, но дотошного и въедливого психолога Морта Яна, четыре белых человека средних лет вместе с Кэти и пятью молодыми людьми – трое чёрных юношей и две девушки – взявшись за руки, сомкнулись в тесный круг. Все титулы, звания и посты должны быть отброшены и забыты, сказал Морт. Все обращаются друг к другу только по именам. Если получится – вообще не обращать внимания на символы президентской власти в этой комнате. Им предстоит существовать и действовать только в сиюминутной реальности. И на этом первом этапе общения каждому предстоит всего лишь молча присмотреться к участникам круга.

– Смотрите на каждого, не скрывая своих подлинных чувств, – приказал Морт. – Если кто-то вызывает у вас отрицательную реакцию, не пытайтесь скрыть её. Если кто-то нравится вам, выражайте свои чувства со всей полнотой. Что бы вы ни чувствовали, позвольте проявиться своим эмоциям.

Прошло несколько минут, и напряжение стало почти невыносимым. Часть из собравшихся в упор глядели на своих соседей. Другие смущались и отводили глаза. Например, Президенту Рэндаллу было мучительно трудно видеть свою жену в беспощадном свете истины. Какие же чувства он на самом деле испытывает к ней после двадцати трёх лет брака? Поток воспоминаний, сентиментальных, грустных, а порой и неприятных, захлестнул его.

Затем все получили указание обойти круг участников и прикоснуться к каждому по очереди.

– Выражайте то, что вы чувствуете, – сказал Морт. – Будьте честны.

Чёрная девушка не меньше минуты стояла перед Джоем Ворхи, вглядываясь ему в лицо. Затем холодно пожала ему руку. Хелен Рэндалл клюнула мужа поцелуем в щёку. Один чёрный юноша прижал девушку к груди и заставил её положить ему голову на плечо. Сьюзен Ворхи, смутившись, отвела глаза.

– Нет, – сказал Морт. – Смотрите. Вы должны чувствовать то, что и другие.

Третий этап тоже пошёл по кругу, но на этот раз лишь словесно.

– Скажите этой женщине всё, что вы о ней думаете, – потребовал Морт. – Не пытайтесь острить. Выражайте свои чувства с предельной откровенностью. – Когда появилась возможность высказать свои мысли, напряжение вроде стало спадать, но быстро вновь достигло предельных величин. Один из чёрных юношей сказал супругам Ворхи, что их дружелюбие – всего лишь фасад, за которым скрывается равнодушное сердце белого человека. Хелен Рэндалл спросила у чёрной женщины, в самом ли деле её неприязнь к белым так глубока, как ей кажется.

По ходу встречи всё чаще звучали обидные слова и все испытывали раздражение. Трое чёрных юношей откровенно ругались, не выбирая выражений. Рэндалл чувствовал себя как в осаждённой крепости, жалея, что добровольно отказался от аксессуаров власти. Давно уже ему не бросали в глаза такие оскорбления. Джой Ворхи чувствовал себя так, словно с него живьём сдирали кожу. Когда его безжалостно лишали плотного покрова условностей и лицемерия, сплетённого из мелкого вранья, принятого в обществе – а он так привык к нему за всю жизнь – он с трудом мог выносить такую муку. Джой обливался потом, и струйки его текли подмышками и по животу. К своему удивлению, он поймал себя на том, что говорит Хелен Рэндалл, как его вечно раздражает её торжественная серьёзность. Чего ради она пытается изображать в Белом Доме этакую холодную сдержанность, будучи женщиной с самыми земными эмоциями? Чёрный юноша рявкнул Кэти Рэндалл, что ему не нравится запах её белой кожи. Фил Рэндалл сообщил чёрной девушке, что её копна курчавых волос просто пугает его. Она придаёт ей вид настоящей дикарки, сказал он. А эта девушка уткнулась лбом в Джоя Ворхи, уставившись ему в глаза так, словно хотела утонуть в них. Наконец она пожала плечами.

– Мне не нравится то, что я увидела, – сказала она.

Уединившись парами, все погрузились в откровенные разговоры о расах, о сексуальных отношениях между ними, разбираясь в сложной путанице понятий о запахах, мифах и легендах, слухах, диалектах, об истинах и привычках, которые отделяют белых от чёрных. Длинной нитью тел они расположились на полу, кончиками пальцев касаясь рук соседей с обеих сторон. Теперь они стали участниками психодрамы, в которой чёрные играли роль белых – и наоборот. Один чёрный, которому выпала роль «хорошего белого копа», попробовал вжиться в неё и отказался. Изображать хорошего белого полицейского невозможно, сказал он. Таковых не существует. Когда после полудня появились сандвичи, участники группы получили от Морта указание кормить друг друга. Затем они стали рассказывать истории своей жизни, с той мерой откровенности, которую каждый мог себе позволить, и все внимательно, лишь еле слышно перешёптываясь, слушали рассказчика. Потом каждому пришлось перед лицом девяти критиков дать ответ на вопрос: «Если бы твоя дочь спала с чёрным (или белым) мужчиной, что бы ты сказал(а) ей – и что ты на самом деле думаешь об этом?»

В этой части встречи Сьюзен Ворхи призналась, что всегда боялась быть изнасилованной чёрным мужчиной. Она была удивлена и смущена весёлой реакцией на её признание. Морт бросил ей жёлтую подушку, позаимствованную с одного из диванов.

– Отлично, – сказал психолог. – Избавляйтесь от своих страхов. Орите на неё. Бейте. Вышибите из неё дух.

На глазах оцепеневшей аудитории Сьюзен Ворхи накинулась на подушку, колотя её кулаками. Только что её сковывало смущение перед зрителями. Но сейчас, охваченная первобытной яростью, она забыла о них. Ругаясь, она била подушку и топтала её ногами. Наконец она без сил рухнула на пол и изумлённо уставилась на жёлтый предмет в своих руках.

Морт ни на секунду не давал им покоя, непрерывно подгоняя их. От эксперимента, в котором все дали волю откровенным эмоциям, они, не переводя дыхания, переходили к другим ситуациям. Он постоянно подгонял их словами «Сверяйтесь с реальностью». Он бросал в их адрес оскорбительные замечания. В этом помещении, сказал он, любой может плакать или смеяться, но никому не удастся обрести неуязвимость при помощи острот и увёрток. Забудьте о прошлом и не обращайте внимания на будущее. Говорите только о настоящем, ощущайте только его. Всматривайтесь в себя, приказал он, вгрызайтесь в себя до мозга костей, избавляйтесь от малейших следов злобы и предрассудков, которые только сможете найти в себе. Говорите о них вслух во всеуслышание. Очищайте себя.

На газоны с задней стороны дома, на Овал перед ним, на статуи государственных деятелей былого опустился покров ночи, но мучительное выворачивание самих себя продолжалось. Они старались понять самих себя в течение тех пяти минут, когда каждый отвечал на вопрос «Кто я такой?» Порой Джою Ворхи казалось, что железные крючья вытаскивают из него становой хребет и раздирают плоть, оставляя на виду подрагивающие от ужаса нервы. Жёсткая оболочка сдержанности и замкнутости кусками спадала с каждого из присутствующих. Все обретали свою человеческую сущность, смущённую, робкую и испуганную от лицезрения самое себя. Старые модели отношений хрустели и комкались, как истлевшая бумага. И по мере того, как ночь вступала в свои права, в комнате росла и крепла новая атмосфера. Участники группы преисполнялись сострадания и сочувствия друг к другу. Интонации разговоров стали мягкими и вежливыми, от гнева и раздражения не осталось и следа. Хищные взгляды уступили место застенчивым улыбкам. Когда в комнате воцарилась тишина, все услышали, как кто-то всхлипывает у камина. Облокотившись на него, стояла Хелен Рэндалл, рядом с Этель Моррисон, двадцатилетней чёрной девушкой. Они стояли, обнявшись, и обе плакали.

Окончательная разрядка наступила к полуночи. В заключение Морт приказал всем опять сомкнуться в тесный круг, в котором они впервые прикоснулись друг к другу шестнадцать часов назад.

– А теперь возьмитесь за руки, – сказал он, – и минуту помолчите.

Никто не мог понять, как это произошло. Всё началось медленно и осторожно. Словно бы над ними повис огромный магнит, силе которого было невозможно сопротивляться. Кольцо сомкнутых рук начало подниматься, сначала медленно, потом всё быстрее. И внезапно все двадцать рук взметнулись кверху в едином мощном порыве. Они тянулись не к потолку, а к огромной дуге небосвода. Они с силой сжимали пальцы друг друга, стараясь удержать этот венец обретённой ими истины и никогда не расставаться с ней. То был наивысший взлёт присущей им человечности, доброты и сострадания. Они были полны силы и счастья. И обводя взглядом тесный круг, Джой Ворхи видел вокруг себя сияющие лица.

– Теперь вы поняли, – тихо сказал Морт. Он, профессиональный руководитель таких изматывающих встреч, с мягкой улыбкой смотрел на дело рук своих. – Все мы просто люди.

Ещё час был посвящён пустой весёлой болтовне. Преисполненные огромного облегчения, они говорили о своих чувствах и эмоциях, сравнивая их друг с другом и пытаясь понять, как повлияло на поток страстей присутствие Президента – сдерживало ли их или, наоборот, стимулировало. Все пришли к общему выводу: оно добавило какое-то новое измерение. Все поглощали мороженое, ели печенья и пили кофе, охваченные радостным возбуждением. Все должны будут поддерживать связь, и они должны стать миссионерами, ратующими за внедрение этого нового опыта. Ими владело веселье, и всё то и дело смеялись. И наконец один из чёрных ребят, Хенк Улам, выразил всеобщее настроение, сказав:

– Мистер Президент Фил, вы чертовски хороший мужик, и когда я стану Президентом, то сделаю вас королём – хоть на день!

Но теперь, утром понедельника, всего пятьдесят три часа спустя, им казалось, что от этих часов радости, очищения и чувства своей причастности к человечеству их отделяет несколько десятилетий.

– А это могло бы сработать, Джой, – сказал Рэндалл.

– Я надеялся, что миллионы американцев пройдут через такую процедуру. И у нас была возможность изменить межрасовые отношения по всей стране… Поддержанные авторитетом Белого Дома, его посланцы рассказывают всей стране о сути и смысле таких встреч. Я даже представил себе лозунг – «Узнай своего соседа».

– Я понимаю, Фил. – Ворхи пошевелил в воздухе пальцами, словно вызывая воспоминания. – Но «Чёрные Двадцать Первого Февраля» положили конец такой возможности. И мы должны окончательно забыть её.

– Забыть трудно, – сказал Рэндалл. – Давно уже у меня не было таких потрясающих шестнадцати часов… Конечно, не в пример Кэти, я не считаю их панацеей. Бедная девочка. Она думает, что присутствует при рождении нового мира.

– Новых миров не существует, – заметил Ворхи. К нему вернулся привычный цинизм, и он с удовольствием, как в старое привычное пальто, облачился в него.

– Да, их нету. – Рэндалл погрузился в свои мысли и в ту же секунду оказался далеко отсюда, вместе с Кэти и Хелен в Стенфорде. Хелен побудет с Кэти, пока она не закончит подготовку на курсах Корпуса Мира, после чего улетит в Гану, где два года будет преподавать детишкам английский язык. Дорогая Кэти, его роза с шипами. Скоро и ей придётся расстаться с мечтами.

– Ну что ж, вернёмся к Ч. Ф., – сказал Рэндалл.

Ворхи понял, что минуты расслабленности кончились.

Они снова вырулили на главную трассу и готовы следовать по ней.

– Джой, – сказал Рэндалл, – вот что мне нужно от тебя: чёткое определение направления мысли. Скоро мне придётся принимать решение.

– Свои идеи я высказал в ходе совещания. – Ворхи почесал в затылке. Несмотря на прохладу в кабинете, он продолжал отчаянно потеть.

– Лишь чтобы они остались в письменном виде.

– Ещё бы, чёрт возьми! Своей маленькой книжкой Судного дня ты всех нас насадил на вертел.

Рэндалл пропустил мимо ушей его ехидный намёк.

– Теперь мы одни. И я хочу, чтобы мы поговорили на равных.

– О’кей. – Откинув голову на спинку дивана, Ворхи прикрыл глаза. – Попробую на равных, но ты напомни мне, о чём шла речь.

– Ты посоветовал мне выступить по ТВ, обратиться к Ч. Ф. с просьбой оставить захваченные дома и пообещать им в таком случае амнистию в случае согласия. Если же они откажутся, подготовиться к любому развитию событий.

– Точно, – Ворхи по-прежнему не открывал глаз. – Но ты кое-что упустил из виду, Фил.

– Что именно? Ради Бога, сядь как следует и посмотри на меня.

Ворхи подчинился. Скрести он сейчас под собой ноги, то был бы живым воплощением толстого Будды.

– Детей, Фил. Тех самых детей. Ты помнишь, что я был единственным из всех восьмерых, который упомянул о детях?

– Ну, предположим. К чему ты клонишь?

– Послушай, Фил, – сказал Ворхи. – Эти ребятишки – наш самый ценный капитал. Они есть во всех домах, и всего их больше дюжины. И теперь я спрошу тебя: о чём первым делом подумает каждая мать в стране, услышав твоё выступление? О захваченных домах? Что ж, будут и такие. О взрослых, которые оказались пленниками? О святом понятии частной собственности? Чёрт побери, Фил, – нет и нет! Она будет думать только лишь об этих детях. – Когда Рэндалл промолчал, Ворхи наклонился вперёд и поднял указательный палец. – Кого ставит в свою рекламу каждый производитель кукурузных хлопьев? Детей. Для кого играют рок-ансамбли? Для детей и подростков. Ради кого каждый отец горбатится всю жизнь на нудной и утомительной работе? Ради детей. О ком ты думал, кого любил больше всего последний двадцать один год? Кэти, твоего ребёнка.

– Хватит. Я не идиот. Что ты предлагаешь?

– Фил, – сказал Ворхи, – я думаю, ты должен раскрутить тему детей на всю катушку. Осени их сенью флага. Заставь людей плакать над ними. Забудь о праве частной собственности. Кого волнует несколько акров земли, куча кирпичей и груда водопроводных труб, принадлежащие богатым? Пусть каждая мать, каждый отец в стране, белые или чёрные, только и думают об этих бедных малышах, которых держат на мушке.

Поёрзав на диване, Рэндалл еле заметно кивнул.

– Как я и говорил, Джой, ты циничный сукин сын.

– Но ведь я говорю дело. Так? Фил, меня ты вокруг пальца не обведёшь. Я ведь знаю, что ты не собираешься поднимать войска и громить Ч. Ф., не поговорив предварительно со страной. Такого ты не допустишь. Это генералу Хильдебранду позволительно вести себя как человеку каменного века по нашим меркам, но все будут тыкать пальцем в тебя. Негры оказали тебе огромную помощь на выборах и, может быть, снова её окажут – если вообще будет это «снова». Так что ты не можешь отдать приказ «Патронов не жалеть!», ввести военно-полевые суды и всё такое. – Замолчав, Ворхи в упор посмотрел на своего друга. – Нет, ты выступишь по телевизору и произнесёшь самую потрясающую речь в своей жизни. И когда ты будешь готов к ней, я скажу лишь – взывай к этим детям. Пусть, чёрт побери, вся страна обольётся слезами.

Помолчав несколько секунд, Рэндалл с сомнением покачал головой.

– Эксплуатировать тему пленённых детей?

– Ага! – Джой ткнул в него пальцем. – Ты сам это сказал. Пленённых. Эти дети – пленники. Так что, чёрт возьми, бесчестного в том, что ты подчеркнёшь этот факт? Я ведь не убеждаю тебя врать. Просто я говорю, что ты должен вести себя, как толковый газетчик. Сделай судьбы детей главной темой своего выступления. Пусть страна увидит и услышит, в каком невыносимом положении оказались эти невинные ребятишки. Господи, да часть из них просто младенцы.

– Что-то не припоминаю, дабы мир сходил с ума из-за таких же детей в Биафре, – сказал Рэндалл. – А ведь там их тысячи умерли от голода.

– Но, – продолжал настаивать Ворхи, – ведь в конце концов именно сморщенные измождённые личики этих детей из Биафры привели к спасательной операции. Мы волновались за них. Весь мир переживал. А ведь эти дети были за тысячи миль от нас. Мы воспринимали их, как сплошную массу, не различая отдельных лиц. И давай не будем закрывать на это глаза – они были чёрными. Теперь же под дулом оружия в своих же домах оказались американские дети. Каждого из них газеты назовут по имени и покажут его изображение. И я считаю, что это окажет куда более эмоциональное воздействие, чем Биафра.

Рэндалл продолжал смотреть на своего друга.

– Ты убедил меня, Джой. Как всегда.

– Но тебе не нравится, как я всё это изложил, не так ли? Ладно, можешь облекать мою мысль в любые слова, как сочтёшь нужным. Только не забудь про детей. Точка.

– Есть что-нибудь ещё? – с хрипотцой в голосе сказал Рэндалл. Он мучительно нуждался хоть в нескольких часах сна.

– Нет, если не считать, что меня беспокоят те пятеро молодых ребят-негров, которые участвовали во встрече. Представь себе, что кто-то из них намекнёт о происходивших тут событиях. Можешь тут же ставить на себе крест.

– Перед их появлением Кэти взяла слово с каждого из них, – сказал Рэндалл. – И убеждена, что они не станут болтать.

– И всё же, если слухи просочатся, тебе придётся послать воздушный поцелуй тому влиянию, которым ты ещё пользуешься у консерваторов. Стоит тебе только призвать страну к спокойствию и сдержанности, как многие заорут «любимчик ниггеров» и схватятся за оружие… А что, если я позвоню Кэти и попрошу её ещё раз переговорить со своими друзьями?

– Хорошая идея, – согласился Рэндалл. – Я думаю, у тебя это лучше получится. К твоим словам она отнесётся с большим вниманием, чем ко мне… Это всё?

– Всё, Фил. – Встав, Ворхи положил руку на плечо Рэндалла. – Разве что осталось пожелать тебе удачи. Прости за резкость моих слов. Я просто хотел донести свои мысли… Да, это нелегко, Фил. И я могу только радоваться, что ты, а не я готов взять на себя эту ношу; мне она была бы не под силу.

– Спасибо, Джой. Я ценю твою помощь… Располагайся в гостевой комнате.

– Нет. Я попрошу поставить мне диванчик в ситуационном зале. Если уж я обречён исполнять роль координатора, мне лучше быть на месте событий.

У порога двое друзей распрощались.

Президент Рэндалл вернулся к своему дивану. Теперь он остался наедине с дилеммой. И даже Джой Ворхи был не в состоянии избавить его от необходимости принимать решение. Рэндалл снова взялся за блокнот с заметками. Пытаясь разобраться в записях, он поймал себя на том, что буквы расплываются у него перед глазами. Но мгновенное состояние ступора сменилось долгожданной ясностью. Разрозненные мысли со всех сторон стягивались в каре и ровняли ряды, начиная шествие. Собираясь, он сидел в неподвижности не менее пяти минут.

Затем, встав, он подошёл к телефону, стоявшему на лёгком лакированном столике у камина. Гертруда сразу же сняла трубку, и он услышал её тихий мягкий голос. Рэндалл попросил его связать с Педерсеном.

Через секунду тот ответил, и в его голосе тоже чувствовалось утомление.

– Да, мистер Президент.

– Есть какие-нибудь новости? – спросил Рэндалл.

– Семь ударных групп наших агентов готовы приступить к действиям.

– Хорошо… Джесси, сколько детей находятся во всех этих домах? Четырнадцать?

– Нет, сэр. Всего несовершеннолетних детей, все белые, девятнадцать человек.

– Девятнадцать. Это всё, Джесси. Спасибо.

Он попросил Гертруду поднять его в половине седьмого, через девяносто минут. За окном уже занимался туманный пепельный рассвет и из утреннего сумрака медленно выплывали обширные лужайки. Он медленно направился к обрамлённым флагами дверям, что вели в его спальню. Пять часов тому назад, когда Генеральный Прокурор связался с ним по телефону, стоявшему у кровати, Фил Рэндалл был счастливым человеком, захваченным новой идеей. Она увлекла его, как в юности. Теперь он чувствовал тяжёлый груз лет, который обессиливал его. Бедная Кэти. Бедный папа. Бедные все.